Глава двадцать девятая

Вскоре после того, как поблекли голубые подснежники, во влажной тени старых деревьев проросли пучки черемши; их крошечные белые цветочки источали сладкий неуловимый аромат, который с наступлением сумерек входил в открытые окна, а листья поднимались на два фута в высоту, борясь за свет. Некоторые крестьяне пасли овец в чесночных зарослях, чтобы мясо приобрело аромат, а другие сокрушались, когда коровы по ошибке забредали туда и наедались черемши, портившей вкус молока. Местные жители использовали черемшу в омолаживающих снадобьях и компрессах от высокой температуры, для оживления затухающей страсти, подсушивания прыщей, улучшения работы сердца или облегчения сухого кашля. Луковицы толкли и готовили. Варили суп с черемшой.

«Зоопарк тонул в теплой майской ночи, – писала Антонина в своем дневнике. – Деревья и кусты, дом и терраса плавали в блеклом аквамарине, в холодном и бесстрастном свете луны. Ветки сирени низко свисали под тяжестью бледных цветочных гроздьев. Острые геометрические контуры дорожек были подчеркнуты длинными черными тенями. Соловьи снова и снова заводили свою весеннюю песнь, одурманенные звуками собственного голоса».

Обитатели виллы сидели, слушая фортепьянный концерт в исполнении Ли́сника, забыв о времени и реальности в мире, освещенном свечами, и созвездия звуков парили в темноте. «Тихая романтическая ночь полнилась бурными аккордами этюда Шопена до минор. Музыка говорила нам о сожалении, страхе и ужасе, проплывая по комнате и исчезая в открытом окне», – вспоминала Антонина.

Неожиданно она услышала негромкий таинственный шорох, который доносился со стороны клумбы высоких мальв под окном; на этот посторонний звук между нотами, кажется, обратила внимание только она. Когда закричала сова, прогоняя кого-то от гнезда с птенцами, Антонина поняла значение этого знака и незаметно шепнула Яну пойти посмотреть, что там. Снова появившись в дверном проеме, он жестом поманил ее к себе.

– Мне нужен ключ от Фазаньего дома, – шепотом проговорил он.

У нее как у хозяйки хранились все ключи, а их было немало: от дверей виллы, от зоопарковских построек, ключи от дверей, которых больше не было, и ключи, которые не представляли никакого интереса, однако выбросить их было невозможно. Этот ключ находился легко, потому что им часто пользовались, – Фазаний дом отпирался обычно с появлением новых «гостей».

Беззвучно задавая вопрос одним только взглядом, Антонина дала Яну ключ, и они вышли вместе – тут же в кусты нырнули двое парней. Ян шепотом объяснил, что это участники ячейки подполья, которая занимается диверсиями; они поджигали немецкие бензовозы, и теперь им необходимо залечь на дно. Молодым людям посоветовали бежать в зоопарк – Ян, не предупредив Антонину, дожидался их весь вечер, все больше и больше волнуясь. Узнав хозяев, ребята неожиданно вышли к ним.

– Мы несколько часов прятались в кустах под домом, потому что все время слышали немецкую речь, – сказал один парнишка.

Ян пояснил, что чудесная погода не оставляет равнодушными и немецких полицейских, которые подолгу гуляют в зоопарке, а некоторые ушли всего минут двадцать назад. Теперь, когда горизонт расчистился, пора было спешить в Фазаний дом. Поскольку фазаны были деликатесом, название «Фазаний дом» показалось юношам весьма импозантным, и один из них пошутил:

– Значит, притворимся, что мы редкие птицы, пан лейтенант?

– Не ждите ничего особенного, – предупредил Ян. – Это не роскошная квартира для длительного пребывания. Сейчас там живут одни лишь кролики. Вольер рядом с нашим домом, и мы сможем присматривать за вами и приносить еду. Но я обязан напомнить: с наступлением утра вам придется быть немыми как могила! – Он строго добавил: – Не разговаривать и не курить! Чтобы ни звука! Это понятно?

– Понятно, пан лейтенант, – ответили они.

Воцарилась глухая тишина, какая бывает иногда спокойной, безлунной ночью. Единственным звуком, донесшимся до Антонины, было звяканье ключа в замке, спрятанном под лозами дикого винограда, которым был увит Фазаний дом.

На следующее утро, когда Рысь вывел Вицека в сад и направился к птичьему вольеру, Антонина видела, как он остановился, чтобы погладить длинные уши Вицека, и сказал:

– Ну, готовься, старина! Мы идем в Фазаний дом! Так что помни: не шуметь!

Он прижал палец к губам, сказав «тсс!». Они вместе двинулись к небольшой деревянной постройке, Вицек скакал за Рысем по пятам.

Войдя, Рысь увидел двух парнишек, спавших на соломе в окружении кроликов всех размеров, которые озабоченно рассматривали и обнюхивали спящих людей. Рысь запер за собой дверь, тихонько поставил на пол корзинку с травой, бросил кроликам горсть гороховых стручков и стеблей. Затем он вытащил кастрюльку с молочной лапшой, большой ломоть хлеба и две ложки.

Мальчик, который интересовался жизнью людей и зверей, не мог противиться искушению понаблюдать за спящими: Рысь склонился над ними, размышляя, как бы их разбудить, поскольку топать, хлопать и кричать было нельзя. Опустившись на корточки, он подергал одного из юношей за рукав, но тот, смертельно уставший, даже не шевельнулся. Рысь тянул все сильнее и сильнее, но парень спал. Поскольку от прикосновения ничего не получилось, он испробовал более утонченную тактику: вдохнув поглубже, он принялся дуть парню в лицо, пока тот наконец не поднял руку, чтобы отогнать несуществующую муху, и открыл глаза.

Не вполне пришедший в себя, испуганный, он панически озирался, и Рысь решил, что самое время представиться, он придвинулся еще ближе и прошептал:

– Я Рысь!

– Рад знакомству, – прошептал в ответ парень, после чего выразительно прибавил: – А я Фазан!

Причина недоразумения была ясна, поскольку Рысь значит «рысь», а людям, которые прятались в зоопарке, обычно давали прозвища в честь тех животных, которые когда-то содержались в их нынешних убежищах.

– Я действительно Рысь, – настаивал Рысь, – это не шутка. Я Рысь-мальчик, а не рысь с кисточками на ушах и хвостом как у фокстерьера!

– Это я вижу, – сказал парень. – А я фазан только сегодня. В любом случае, если бы ты был настоящей рысью, а у меня были бы перья, ты бы меня уже съел, правда?

– Может, и не съел бы, – серьезно отозвался Рысь. – И не шути так… я принес вам завтрак, и карандаш, и еще… – Вдруг они услышали звук шагов на боковой дорожке поблизости и голоса по меньшей мере двух немцев. Рысь с юношей замерли.

Когда голоса удалились, Рысь сказал:

– Может быть, это просто люди, которые идут на свои садовые участки.

Второй диверсант проснулся, потянулся, потер затекшие, окаменевшие ноги, а товарищ показал ему на кастрюльку с супом и протянул ложку. Сидя на корточках, Рысь смотрел, как они едят, и дожидался, когда они закончат, а потом проговорил тихо:

– До свиданья. Не скучайте. Я принесу вам обед и что-нибудь почитать… Дневной свет будет, вон там наверху есть маленькое окошко.

Уходя, Рысь услышал, как один парень говорит другому:

– Симпатичный малыш, правда? Смешно: фазанов караулит рысь. Можно сочинить сказку.

Рысь вернулся на виллу и пересказал Антонине, как прошло знакомство с молодыми людьми. Они прятались в Фазаньем доме еще три недели, и Рысь считал их своими питомцами, пока немцы не прекратили поиски, не были подготовлены новые документы и другое надежное убежище. Однажды утром Рысь не нашел в Фазаньем доме никого, кроме кроликов, и понял, что молодые люди переехали, – это он воспринял как личную обиду, потому что его бросили друзья.

– Мама, где они? – спросил он. – Почему они ушли? Разве им тут не нравилось?

Антонина объяснила, что им пришлось уйти, что война – это не игрушки, что появятся другие «гости» и заполнят оставшуюся после юношей пустоту.

– Ты ведь по-прежнему можешь заботиться о животных, – сказала она, стараясь утешить сына.

– Но мне больше нравятся фазаны, – захныкал он. – Ты что, не понимаешь, это же совсем другое! Они называли меня другом, они считали меня не маленьким мальчиком, а своим стражником.

Антонина погладила сына по светловолосой голове.

– Ты прав, – сказала она, – в этот раз ты был большим мальчиком и твоя помощь была очень важна. Ты ведь понимаешь, что это тайна, о которой никому нельзя рассказывать?

Она заметила, как гневно блеснули его глаза.

– Я понимаю это лучше тебя! – огрызнулся он. – Это вообще не женского ума дело, – произнес он презрительно, а потом свистнул Вицеку.

Ей оставалось только печально наблюдать, как они вдвоем скрываются в кустах, понимая, что Рысю необходимо справиться с очередной потерей и очередной тайной, о которой нельзя рассказывать. «Если я скрою свою тайну, она – моя пленница, – писал родившийся в Гданьске философ Артур Шопенгауэр, – но если я ее выпущу, я – ее пленник» («Parerga und Paralipomena»). Записывая события дня в дневник, Антонина позволила себе поразмышлять на тему тайны, которой делятся, и тайны, которую сохраняют, – одна субстанция, сродни воде, лишь принимающая разные формы.