Разрушенный войной, огнем и временем город страшен на вид.

Это самый настоящий изувеченный скелет. Выбеленный дождями, снегами и ветрами костяк, в неестественной позе разлегшийся на лугах и холмах на многие лиги. Пролетят века и каменные «кости» будут окончательно поглощены равнодушной землей.

Но пока я мог вволю полюбоваться древними постройками принадлежащими школе некой очень спокойной и основательной архитектуры избегающей вызывающих деталей. Полустертая резьба на камне, фигурные колонны и полукруглые арки, статуи грациозных дев и мускулистых воителей — все это присутствовало, имелись и частые фонтаны ныне заполненные сухой пылью и палой листвой.

Наткнулся я на нечто особо величественное — стоящая на возвышении фигура выточенная из светлого камня сверху-вниз смотрящая на сгрудившихся у основания постамента воинов и священников, воздевших к небу оружие и посохи. Кто же этот «некто», скрывающий лицо под глубоким капюшоном просторного балахона? Что за памятное действо мировой истории отображено здесь? Мне сие неизвестно. А может неведомо уже никому из ныне живущих.

Пробегая улицу за улицей, стремясь к противоположной от водопада стороне города, я не замедлял шага, но это не мешало мне цепко осматриваться, впитывая в себя каждую ухваченную деталь. Я не только красотами любовался — я высматривал и опасность. В покинутых городах и деревнях часто селится опасное зверье. В Диких Землях здесь появятся твари пострашнее обычных голодных зверей. Нежить. Порожденные магией древние монстры, созданные два века назад, но все еще живущие и все еще убивающие. Чего стоила та земляная воронка обитавшая на холмистых пустошах вокруг Подковы, равнодушно перемалывавшая землю, камни, плоть и кости. Ужасный могильщик, что сначала превратит тебя в рваные куски мяса, а затем погребет на глубины многих локтей. Почему бы и здесь не оказаться подобной жути, что сейчас затаилась где-то в земле, в переулке, внутри полуразрушенного здания… Поэтому бдительности я не ослаблял, не забывая и о тех, кто идет за мной по пятам — посланных тварей во главе с самим дядюшкой Истогвием.

Замечал я многое и с каждым прошедшим мгновением начинал все сильнее понимать, что может быть мне не следовало заходить в развалины. Почему? Да потому, что я не видел вокруг ничего живого кроме растительности и насекомых. Пчелы, ранние бабочки, впрочем, еще заметил крохотных лазурных ящериц и пару светло-серых змей. Но где крысы или мыши? Я пытался увидеть пульсирующие искры чужой жизненной энергии, но не видел ничего за стенами домов и в ямах.

Город мертв. Люди убежали отсюда в ужасе, покинули эти земли, но никто почему-то не явился им на смену, не занял освободившееся место. Почему? Не знаю. Зато отчетливо различаю разлегшийся внутри полуразрушенной одноэтажной постройки скелет взрослого человека едва-едва прикрытый наметенной листвой и землей. Кости недавние, они здесь лет пять, может чуть больше, но никак не могут они лежать здесь два столетия — за столь долгий период времени их бы полностью скрыло землей. А вон в стороне, зажатый между колонной и каменной стеной сидит еще один весело скалящийся скелет. Клыки редкие и кривые, на черепе болтаются кусочки ставшей похожей на пергамент кожи иссушенной ветрами. Шурд. Колченогий невысокий уродец оказавшийся здесь примерно в то же время что и человеческие останки. Можно предположить, что один из них убегал, а другой догонял.

Но и преследователь, и беглец оказались мертвы.

Быть может тут куда больше свежих останков, как людских, так и шурдских. А может они просто забежали сюда в горячке погони, и здесь их настигло нечто столь быстрое, что никто не смог покинуть ловушку. Однако все кости, как мне кажется, на месте, на них нет следов клыков или оружия. А шурд, похоже, сам забрался в щель между колонной и стеной, пытаясь использовать ее как укрытие. Призадуматься над увиденным мне не дали. Сначала я ощутил укол острого беспокойства, а затем услышал странные отрывистые звуки, напоминающие скрежетание по камню. Шум исходил с уже пройденной мною части города и быстро приближался. Вот и погоня… что ж… этого я и ждал.

Снова перейдя на бег, я круто свернул и помчался к виднеющейся вдали массивнейшей постройке увенчанной куполом из белого камня. Здание находилось среди схожих с ним солидных строений возведенных из мощных каменных блоков. И потому время почти не оказало на строения своего разрушающего воздействия, лишь сумело укутать их растительным саваном.

Еще стоя там, на краю ревущей бездны, на вершине водопада, я сразу понял, что древние руины могут дать одинокому беглецу множество преимуществ. На открытой местности я куда более уязвим, там же, среди развалин, мне будет куда легче укрыться от вражеского взгляда, а если сильно повезет, то может и удастся пару раз огрызнуться. Так я размышлял изначально. Однако увиденные среди руин скелеты и отсутствие дикого зверья заставили меня усомниться в верности своего решения. Подобные ощущения появились у меня и во время авантюрной вылазки в старую заброшенную цитадель Твердыня, где был убит легендарный герой Листер Защитник сумевший в свое время пленить и заключить в саркофаг самого Тариса Некроманта. Там нам встретилось нечто мерзкое, однако вполне объяснимое и реальное, слепленное из…

Скрежещущий шум повторился, послышалось сдавленное рычание, кажущееся предсмертным хрипом неведомой твари. Выругавшись, я поправил висящий за плечами мешок и закутанный в тряпье хнычущий меч, пытающийся изобразить плач голодного младенца. Еды у меня почти не осталось, одежда частью цела, а частью потеряна за время сплава по реке. Там было за что зацепиться. Обувка пока держится, но она сильно пострадала от воды, разбухла, швы полопались. Если так пойдет и дальше, то скоро я помчусь вперед полуголым.

— Акх!.. Акх! Акх! — сдавленный вопль дробился и дрожал, но отчетливо выражал ликующую радость хищника почти догнавшего добычу. А еще подобный звук не мог исходить из глотки живого создания.

Повернув на бегу голову, довольно неестественно извернувшись, я взглянул назад и впервые разглядел одного из преследователей невооруженным взглядом. Это нечто ужасное и восхитительное одновременно. Оживший кошмар мясника-шурда, вот что надвигалось прямо на меня, скрежеща когтями и ревя десятком ртов.

Взять произвольное число людей, но не меньше десятка, добавить к ним пару лошадок. Все это крупно и небрежно нарубить, не отделяя при этом конечности от тел, но, не слишком заботясь о целостности или даже наличии большей части голов. Затем получившиеся куски хорошенько перемешать друг с дружкой, получившееся месиво отжать от лишней крови, сжать вместе и «оживить» вливанием жизненной силы, стараясь закачать ее как можно больше, так, чтобы почти переполнить уродливую тушу. И вот он ужасно-восхитительный итог, порождение гения некроманта — многорукое и многоногое чудовище.

Кентавр…

Вот что за слово пришло мне в голову. Однако мое воображение рисовало иную картину явно мифического создания — я видел получеловека-полуконя, где человеческое тело от пояса и ниже плавно и незаметно переходит в лошадиный торс. Там гордый гарцующий воин поражающий мускулами и хищной плавностью движений. Здесь же…

Человеческое тело «во главе» — в наличии. И даже с руками. От пупка людское тело «погружено» в мерзко дергающуюся и колышущуюся массу общей плоти, криво сидящая на шее голова двигается рывками, глазницы пусты, но светятся столь знакомым зеленым светом видимом даже при дневном свете. В животе торчит еще одна голова, вернее лишь лицо, беззвучно и безумно скалящее зубы и поводящее слепыми бельмами раздутых глаз. Ниже плоть превращено в подобие огромного коня бегущего на множестве лошадиных и людских ног. Жутко было видеть, как от камней поочередно отталкиваются лошадиные копыта и босые ступни с висящими лохмотьями уже гниющей плоти. Десятки рук торчали из разных мест туши, зачастую под невообразимым углом. Жадно сжимались и разжимались посиневшие пальцы, разевали рты прочие лица грибами выпирающие из раздутых боков и смотрящие на мир с мертвой ненавистью. Многие лица уцелели только частью, по ним явно прошелся топор мясника. Быстрота движений кошмарной твари ошеломляла. Она была быстра. Очень быстра!

Вихлястый дерганый бег множества конечностей бросал нежить из стороны в сторону, порой подбрасывал вверх, но при этом чудовище двигалось стремительно и целенаправленно. Я вовремя успел заметить резкий взмах одной из рук и дернулся в сторону. Мимо со свистом пронесся увесистый камень. Разочарованный вопль-всхлип дал понять, что нежить переживает свой промах. Метнувшая камень рука задергалась, забилась о тушу в ярости, в нее вцепились прочие конечности и через миг с хрустом и треском сломали ее сначала в локте, а затем и вовсе вырвали из общего тела прочь, и отбросили прочь измятым куском мяса… Изгнали нерадивого бойца? Откуда столь взбешенное негодование? Мороз по коже…

Понимая, что многоного «кентавра» мне не убежать, я нырнул в первый встретившийся переулок. Пробежал еще с тридцать шагов и буквально влип в глухую потрескавшуюся стену. Сзади послышалось радостное всхлипывание. Тупик!

— Акх! Акх!

Крутнувшись на месте, я не обнаружил ни единой двери или щели, куда можно протиснуться как тот шурд, что превратился в весело улыбающийся скелет. Я сам себя загнал в мышеловку, однако, с моими изрядно выходящими за рамки обычных способностями не каждый тупик являлся таковым. Подпрыгнув и уцепившись за край выходящей из стены балки, я подтянулся, уцепился за следующий выступ, помог себе ногами и очутился на частично разрушенной крыше. Прыжком преодолел пространство между стенами, пролетев над вставшим на дыбы чудовищем, жалобно и злобно заоравшим. Тварь не только орала — брошенный ржавый кинжал без рукояти вспорол мне левую руку выше локтя и улетел дальше в небо, еще один камень едва разминулся с моей челюстью. Вот и вырывай теперь себе руки, ублюдок! Рыча от боли и злобы, я подобно гному очутившемуся на горном склоне, мчался вперед, прыгая со стены на стену, осторожно пробегая по уцелевшей за прошедшие века черепице и смело проходя по каменным балкам. Всхлипывание нежити перешло в дрожащий рев разнесшийся далеко в сторону и оповестивший всех заинтересованных о ходе охоты. Глянув назад, я едва не остолбенел — кентавр выбрался на крыши домов! Я как раз застал миг, когда он при помощи рук и ноги, двигаясь подобно пауку в горлышке кувшина, упираясь разномастными конечностями в стены, поднялся до края и перевалился на крышу, не переставая орать во все горла!

Вскоре послышался и ответ из нескольких частей города. Преследователи услышали собрата и дали ему понять, что вот-вот подоспеют. Погоня грозила перейти в травлю, а затем в разрывание жертвы. Я кролик — они волки. Вот только я настолько страшный кролик, что не каждый волк посмеет со мной связаться…

Я боялся не тварей слепленных из останков несчастных людей и животных. Я боялся Истогвия и его бровастую дочь, отличающуюся той же пугающей угрюмостью, невозмутимостью и бесстрашностью. Я еще помнил с какой легкостью она пренебрегла собственной жизнью и как ворочала лезвие в моем животе, пытаясь рассечь как можно больше внутренних органов. Невозмутима и упорна. Вся в папу, судя по светившейся в его глазах отцовской гордости, тщательно скрываемой, но все проявившейся. И я запомнил эти огоньки отцовского счастья, эти искры довольства и гордости… И когда неожиданно увидел его дочь здесь, участвующую в погоне, то обрадовался и опечалился одновременно. Радость — возможный козырь у меня в рукаве, если снова удастся пленить девушку с глазами прирожденного убийцы. Печаль — однажды я унизил ее и теперь она из кожи вылезет, но постарается воздать мне сторицей.

Ревущий за спиной монстр начал швырять черепицей, наполнив воздух десятком смертоносных глиняных и каменных пластин. Затем добавились гудящие кирпичи, фырчащие камни, комки слипшегося мусора и пара давным-давно опустевших птичьих гнезд. Я предпочел покинуть ставшие опасными крыши, спрыгнув сначала на каменную стену, а затем на землю. Я увидел достаточно. Успел оценить быстроту и силу чудовища, его способности. И увиденное меня не порадовало. Нежить слишком быстра! Даже юркие костяные пауки не могли бы соперничать с этими тварями в скорости! А торчащие со всех сторон головы, лица и руки? С какой стороны не подступись — встретишь отпор. Оказавшись в тупике, зажатая стенами, нежить не растерялась и сумела подняться наверх так быстро, что я не успел уйти подальше. Дело плохо. Будь кентавр один — куда ни шло. Здесь же их несколько, не говоря уже о молчаливых ниргалах и самом Истогвии с его дочуркой…

Свернув еще несколько раз, пробежав парой безымянных улочек и пролетев через мертвые дворы, я сумел несколько оторваться от преследователя, хотя все еще слышал его вопли.

Здание с куполом встретило меня шелестом иссохших ветвей старого плюща покачивающегося скорбной шторой над дверным черным провалом ведущим в мертвое здание. У самых стен жухлая прошлогодняя трава, а дальше, за пределами тени отбрасываемой высокими стенами, видна уже изумрудная поросль молодых растений радостно приветствующих весну. Как я не спешил, но у меня хватило разума не бросаться внутрь и сначала осторожно заглянуть туда. После яркого солнечного дня глаза не хотели привыкать к тьме, и понадобилось некоторое время, чтобы я начал различать все то же пыльное запустение. Это не храм Создателя, как мне показалось издалека. Судя по частям сгнившей мебели — толстоногим столам с широкими столешницами и креслам с высокими спинками — здесь когда-то заседал кто-то важный числом в двенадцать персон. Городской совет? Здесь решались вопросы по нуждам процветающего города? Возможно здесь же вершился суд? Я живо представил себе важные лица мужей в богатых одеяниях чинно восседающих в креслах и приглушенно обсуждающих то или иное дело, спорящих, порой ругающихся, но затем все же приходящих к общему решению. Интересно, заседал ли городской совет после Катаклизма? Сомневаюсь. Думаю все эти важные чинуши бежали прочь самыми первыми, увозя с собой домочадцев, золото, каменья и дорогую утварь. И вряд ли они в тот черный день задумывались о погибающем городе и о его вопящих жителей. Впрочем я могу и ошибаться — даже буду рад ошибиться, если хоть кто-то из этих двенадцати мужей решил остаться и позаботиться о тех, кому требовалась помощь.

Я мягко шагнул внутрь, подгоняемый становящимся громче ревом нежити, что без ошибок шла по моему следу, превосходя лучших охотничьих собак. Хотя, среди дергающихся лиц и голов на туше кентавра, кажется, видел я и парочку собачьих или волчьих, щерящих злобно клыкастые пасти. Отдам должное — превосходного охотника пустили по моему следу. Могущего вынюхивать, выглядывать, выслеживать, преследовать галопом, взбираться по отвесным стенам, прицельно швырять кинжалы и камни и, как я чувствую, способного делать еще многое пока мне неизвестное. Что же за вещь покачивается у меня за спиной? Что такое я выкрал с вершины Горы, вырвав это из глотки человеческого стонущего обрубка, ужасных живых ножен?… Вряд ли преследователям движет одна лишь только жажда мести. У них сейчас хватает забот и бед — Тарис Некромант осадил Гору! Но они все же послали за мной столь умелых бойцов, потратив на их создание немало жизненной силы, лошадей и людей. Собак…

Звук… тонкий многоголосый писк режущий уши. Он донесся сверху, из-под купола. И лишь на долю мгновения писк опередил движение. Едва увидев нечто движущее ко мне сверху, похожее на края развевающегося в темноте серого плаща, я отпрыгнул спиной вперед, преодолев несколько шагов и ударившись о стену рядом с выходом. Вовремя… загадочная тень почти коснулась замусоренного каменного пола и вновь взмыла вверх, закружилась в мельтешащем танце, разделяясь на крохотные «лоскутки» и опять сливаясь воедино. Что это такое? Я замер в неподвижности, пытаясь разглядеть новую угрозу и не забывая о старой, что грозила вот-вот подоспеть.

Летучие мыши? Ночные пищащие летуны… нет, тут что-то иное, совсем иное. Я не вижу кожистых крыльев, не вижу ушей и глаз, равно как и когтистых лапок. Огляделся в поисках магии — не увидел ничего. Нет и смерчика магической энергии. Едва взглянул на кружащуюся в воздухе смерть в попытке разглядеть жизненную силу… и дико вскрикнул, зажмурился, закрыл ослепленные глаза ладонями, рванулся в сторону и буквально вывалился на солнечный свет. Упав ничком, подтянул ноги, отполз подальше, застыл на земле, по-прежнему закрывая лицо руками. Свет… яркий, невыносимо яркий свет ударил меня по глазам как два раскаленных добела кинжала по рукоять вбитые прямо мне в зрачки…

— Ох… — я ворочался на земле, не в силах унять дикую боль в глазах — Ох…

По щекам бежали обильные слезы, меня трясло как после ожога. Но ведь ничего такого не было! Откуда свет во тьме? Откуда такой страшный жар опаливший мне глаза?

Силой воли заставив себя убрать ладони от глаз, я приоткрыл веки… ничего не изменилось. Меня по-прежнему терзала сильная боль, все перед глазами дрожало, но я не ослеп, я видел, хотя и плохо. Неуклюже встав, поплелся поскорее прочь, двигаясь по памяти, ибо видел только перед собой на расстоянии пяти-шести локтей, не больше. На негодующий голодный писк неведомых существ нанесших мне загадочную рану я внимания не обращал. Понял уже, что не покинут они здание, не вылетят туда, где яркий солнечный свет — настоящий свет, а не тот, что видим лишь о с о б ы м взором. Но когда придет ночь… вот тогда, торжествующе вереща, на лунный свет вырвутся сотни клятых «лоскутков» похожих на закопченную обрывки ткани по отдельности и на колышущийся черный плащ, когда сливаются воедино.

Лишь бы проморгаться… лишь бы проморгаться… слепым я не стою ничего в бою против нескольких тварей вроде кентавра. И еще — я больше не видел жизненную силу. Вообще. После той ужасной слепящей вспышки мне осталось только подпорченное зрение обычного смертного, а так же способность видеть магическую энергию.

Проклятье…

Постанывая, пошатываясь и слепо шаря перед собой дрожащей рукой, я двигался вдоль стены, а за моей спиной визгливо хохотал каменный тесак, порой переходя на жалобный детский плач, затем изрыгая требование еды и снова начиная смеяться, наслаждаясь моими страданиями. Взбешенный донельзя, я прохрипел пару черных проклятий и обещаний разбить в пыль корявую штуковину, если она не заткнется. И к моему изумлению меч тотчас затих, проявив жажду жизни…

Припав на колено, я уперся руками в землю и, застыв в сей странной позе, начал выжидать — постепенно радужные круги перед глазами рассеивались, черные кляксы исчезали. К моему счастью зрение восстанавливалось. Но что за удар был по мне нанесен? Причем даже не удар — я словно бы взглянул на солнце или же сам себе ткнул пылающим факелом в лицо. И проделал это безрассудство самолично, никто меня не заставлял — ведь враг не мог угадать миг, когда я взгляну на мир в поисках жизненной силы разлитой в телах трепещущих в воздухе «лоскутков». Стало быть, невыносимо яркое слепящее «полыхание» невидимое обычному взору «горит» постоянно. И против кого же направлено такое оружие? Против некромантов практикующих темное искусство? Или же против священников обладающих тем же умением? Против всех сразу? А нежить?

Глухой всхлип заставил меня вжаться в стену. На землю тяжело упала исковерканная гора плоти и, резво шевеля разнородными конечностями, кентавр рванулся по моему следу, так спеша, что сначала и не заметил меня самого, находящегося всего в десятке шагов или чуть дальше. Парочка изуродованных гниением людских лиц-масок выдающихся из обращенного ко мне бока увидели меня, исказили рты, бешено заморгали, издали странное сипение, давая знак главному среди этого несчастного сонма слепленных тел. Вот он враг! Вот добыча! В другой стороне!

Кентавр внял предупреждению и попытался извернуться, сменить направление. Однако остановиться на месте не удалось, по инерции тварь протащилась еще немного, передней частью войдя в дверной проем и оказавшись под куполом страшного здания. И тут-то я невольно и остолбенел, напрочь позабыв о необходимости спасаться бегством — ибо зрелище не могло не приковать к себе внимания! Нежить затрясло, забило как в припадке, ноги и копыта ударяли по земле с немыслимой скоростью, раздающийся хруст костей и плоти заполнили воздух, а раздавшийся дикий рев нескольких глоток сразу оповестил о страшных мучениях претерпеваемых мерзким созданием. Еще пара мгновение и нежить рухнула оземь мертвой кучей мяса, наполовину перекрыв вход в строение. Рискнув проверить и взглянуть, я убедился, что в груде плоти нет ни единой искорки жизненной энергии. Выпито досуха! Сначала видать ослепили, а затем, когда массивное чудовище попыталось уйти, его накрыло смертельным лоскутным одеялом…

Смерть явившегося по мою душу чудища порадовала. Враг потерял одного из воинов. Так же я понял, что нет смысла пытаться скрыться от кентавров за стволом дерева или под грудой листьев — они видят пульсацию жизненной силы и легко обнаружат мое укрытие. Был повод и для легкого огорчения — дымные темные «лоскуты» неплохо пообедали прямо у меня на глазах, но мне с их пиршественного стола не досталось ни единой «полуобглоданной косточки». Не то чтобы я умирал с голоду, но за последние часы мне пришлось потратить немало сил, и я не отказался бы их немного пополнить.

Просить поделиться — глупо. Меня самого превратят в легкую закуску. Сейчас уже почти не осталось сомнения — все увиденные мною звериные, людские и прочие истлевшие останки в городских руинах принадлежат жертвам летающего ужаса, что не повреждают плоть, но «выпивают» из добычи всю жизненную силу. И от «лоскутов» не спрятаться за колоннами или внутри домов. Если доведется с ними встретиться в ночную пору — ты обречен, ты взглянул в лицо самой смерти.

Издалека донесся всхлипывающий крик, пронзительный и долгий. Крик нес в себе вопрос, требовал — отзовись! Я взглянул на вонючую груду недвижимого мяса и мрачно усмехнулся. Эта тварь уже не даст ответа, не всколыхнет воздух ответным воплем. Плоть уже начала расползаться, опадать, сдуваться. Связывающие куски мяса незримые узы исчезли, и сейчас многоногий монстр распадался на части, подставляя лучам солнца свою пузырящуюся разлагающуюся начинку. Вопрошающий вопль повторился, чуть в стороне послышался еще один. Они требовали ответа. Требовали дать направление. Ждать было нельзя. Развернувшись, я бросился прочь. И на этот раз я наоборот старался держаться подальше от относительно целых построек. Теперь я знал — во тьме скрывается прожорливый ужас. Поэтому мне надо все время быть на свету, купаться в солнечных лучах. А к приходу ночной темноты я должен оказаться как можно дальше от проклятых развалин.

Сейчас я испуган куда больше чем в тот миг, когда понял, что за мной идет сам дядюшка Истогвий.

Меня можно сравнить с бронированным жуком. Он силен и живуч. Но если жук угодит в муравейник — тут ему и конец. А я сейчас именно в муравейнике, где повсюду разбросаны останки предыдущих жертв.

Надо спешить…

Рыцарь спрыгнул беззвучно, не издал ни звука. Но с таким весом не упасть на землю тихо. Послышался глухой удар, скрип, свист лезвия рассекающего воздух. Я успел отбить вражеский меч и тут же отлетел в сторону, невольно застонав от резкой боли в правом боку и хватаясь за окончание глубоко засевшего арбалетного болта. Прямо в печень угодил…

Извернувшись, вырвал из живота болт, отбил еще один удар ниргала, сумел подняться на ноги и прыжком разорвать расстояние. Взглянул на противника и снова застонал. На этот раз от горя. Шрам… вот мы и встретились снова.

Напротив меня стоял боевой товарищ перешедший на сторону врага. «Мой» ниргал, молчаливый бесстрашный рыцарь, что не раз спасал мне жизнь, вытаскивал меня отовсюду, следовал за мной везде. Я никогда этого не говорил, но в душе давно считал Шрама самым настоящим другом. И вот он передо мной, молчаливая смерть закованная в доспехи. Я не видел закрытого знакомым шлемом лица, но не мог ошибиться — биение жизненной силы я давно уже различал столь же легко, как обычные люди различают лица. Это Шрам… это объясняет, почему меня так быстро сумел выследить и нагнать противник — ниргал хорошо знает меня и мой образ действий. Он в состоянии предугадать мой следующий шаг. Он предвидит мои действия, ибо в недавнем прошлом был моей постоянной и верной тенью, не отстающей ни на шаг.

— Шрам — вздохнул я, глядя, как воин перезаряжает арбалет — Помнишь меня?

Отрывистый щелчок, болт пробивает мне руку у локтя, обжигающая боль заставляет зарычать. Я почти успел увернуться. Почти…

— Шрам!

Вместо ответа воин прыгает вперед, выбрасывает руку с мечом, стремясь пронзить мне сердце. Что ж… проклятье, Истогвий, ты дал мне еще один повод подарить тебе страшные и долгие муки!

Мы столкнулись и меня тотчас сшибло с ног, ниргал упал сверху, мы закрутились в грязи как поссорившиеся мальчишки. Вот только мальчишки не бьются насмерть… Сжимая руки бывшего соратника, я все ждал, все надеялся, что за эти короткие мгновения я смогу докричаться до его разума — а я кричал, звал его по придуманному мною же имени. Но тщетно… Шрам был похож на… на ниргала, кем и являлся. И делал все, чтобы убить меня как можно быстрее. Было сложно сдерживать рывки его переполненного силой тела, удерживать запястья сжимающие меч и кинжал. Отброшенный арбалет лежал в пыли…

С силой встряхнув врага, я ударил его спиной о землю, беспощадно выкрутил руки, выбил лязгнувший о камень меч, вырвал кинжал… и резко вонзил лезвие прямо в щель под шлемом. Кинжал ударил о кольчугу и отскочил — ведь я сам укреплял ее при помощи магического дара. Так просто Шрама не взять. Проклятье… я надеялся на быстрый и легкий исход скверного поединка.

От удара кулаком мою голову отбросило назад, я ощутил вкус крови во рту. Следующий удар пришелся против сердца, ребра отдались резкой болью. Эти два удара очистили мою душу от последней тени сомнения. Мне не удастся возвратить старого былого Шрама. Со мной сражается обычный ниргал, бесстрастный и молчаливый, выполняющий приказ нового хозяина. И если я продолжу сомневаться — мне конец.

На моем горле сомкнулась беспощадная рука, шею сдавило, захрустели хрящи и кости, я больше не мог вдохнуть.

Проклятье…

Одним резким движением я сломал душащую меня руку в локте. Брызнула кровь из сочленений брони. Следующий удар лишил Шрама второй руки. А затем я поочередно взялся за его ноги. И под самый конец, когда бьющийся в пыли ниргала напоминал птицу с переломанными крыльями, я взялся за его шлем, не дожидаясь, когда подстегнутая магией регенерация залечит раны умелого воина.

Мне довелось последний раз взглянуть в изуродованное и еще живое лицо Шрама. В тот самый миг, когда я отсекал исполосованную давнишними рубцами и ожогами голову, я смотрел ему в глаза. И говорил прощальные слова, не обращая внимания на засевший у меня в животе острый каменный обломок, буквально вбитый туда умирающим ниргалом. Прости… прости меня, я не сумел спасти тебя…

Я не стал выпивать твою могучую жизненную силу, Шрам. По крайней мере, не сразу. Нет. Я отсек тебе голову, мой боевой друг. В знак уважения. А затем, когда тебя начало трясти и корежить, когда твое обезглавленное тело бешено забилось в пыли превратившейся в кровавую грязь… вот тогда я забрал остатки твоей жизненной силы. Для того чтобы ты упокоился быстрее. И чтобы часть твоей жизненной силы влившейся в мою кровь стала свидетелем скорой кончины клятого дядюшки Истогвия.

Поднявшись, я замер не в силах сделать и шага — ноги тряслись. Не от страха и не от пережитого. От бешенства. Яростного пылающего бешенства столь же опасного как готовящийся к пробуждению вулкан. Я снова чувствовал себя как в те темные времена, когда был промороженным насквозь мертвяком жаждущим лишь одного — убивать. На землю тяжело упал окровавленный каменный обломок. Снова течет моя кровь…

Истогвий… это ты зря…

Мы враги. Не спорю. Одному из нас суждено умереть при следующей встрече. Либо я, либо ты, дядюшка Истогвий. И у меня нет ни малейших возражений, нет никаких обид.

Однако…

Когда-то у меня была возможность оборвать жизнь твоей дочери. Я мог тогда сжать пальцы чуть крепче… но сдержался, не стал забирать жизнь юной девушки. И где же твоя ответная благодарность к заклятому врагу, Истогвий? Где ответная любезность? Ты забрал моего воина. Отлично. Отправь его в бой! — пусть падет в битве против других твоих врагов, например, в сражении с Тарисом. Это судьба ниргала — погибнуть в бою.

Но зачем же ты послал Шрама по мою душу? Хотел насладиться зрелищем как мы рвем друг другу глотки крутясь в пыли у твоих ног? Что ж… ладно… раз уж ты так сильно любишь душещипательные сцены — я устрою тебе незабываемое зрелище, Истогвий, жизнь положу, но заставлю тебя прослезиться…

Висящий за моей спиной каменный тесак визгливо захохотал, безошибочно уловив мои чувства и жадно впитав в себя витающие в воздухе крохи жизненной силы. Тесак дрожал, бился о мое напряженное плечо, едва ли не мурлыкал, что-то шептал мне на ухо, подбадривал и снова срывался на визгливый хохот. Впервые я не игнорировал — впервые я внимательно прислушивался, соглашаясь с каждым прошептанным словом и каждой нарисованной им картиной. Все верно… все именно так… меньшего Истогвий и не заслуживает… я должен вознаградить его с приличествующей щедростью. Очень скоро я уже знал, как именно поступлю. Сам ли я додумался? Или же мне подсказали? Не знаю. Но план мне нравился…

Подняв руку, я взялся ладонью за укутанную грубой материей рукоять, крепко сжал пальцы. Тесак буквально взвыл от радости и предвкушения. Хорошо… хорошо…

— Истогви-и-и-ий! — мой крик дрожащим эхом пронесся по улицам разрушенного и покинутого города — Я зде-е-есь!

Повторять крик не пришлось. Пусть мне ответил не голос Истогвия, но и мерзкий вопль очередного многоного кошмара меня устраивал. Бросив последний взгляд на тело Шрама, я побежал дальше, двигаясь на северо-восток, как и прежде, собираясь выбраться из проклятого города. Чутко прислушиваясь, вскоре я уловил встревоженное лошадиное ржание, обычные животные чувствовали обитающую в руинах древнюю смерть и желали убраться отсюда побыстрее. Их приходилось понукать, пришпоривать и охаживать плетью. Отсюда и громкое обиженное ржание звучащее в унисон с собачьим лаем и повизгиванием. Вот и голос охотничьих псов — настоящих собак, а не только лишь их отрубленные головы противоестественным способом вживленные в тело огромной нежити. Звуки доносились с улицы идущей ближе к сердцу города. Вскоре преследователи окажутся на месте моей недавней схватки. Там они ненадолго задержатся, осмотрятся. Но азарт погони заставит их двигаться дальше.

На бегу оторвав лоскут рубахи, я окунул палец в кровь и вывел на материи несколько слов. Приостановившись, рывком сбросил с невысокого постамента разбитые остатки некогда красивой статуи. Бережно опустил на освободившее место отрубленную голову Шрама, прижав обрубком шеи тряпичный лоскут. А затем побежал дальше, торопясь к небольшой угловатой постройке из темного камня с целой островерхой крышей. Окон крайне мало, они высокие и узкие, больше напоминают щели. А внутри — темнота. Я успел убедиться, что в темных уголках разрушенного города притаились жуткие создания. И в гости к ним не собирался. Меня интересовала крыша.

Взобраться по изъеденной временем стене труда не составило. Это вполне по силам и обычному человеку, а уж с моей-то силой и выносливостью и вовсе пустяк. Островерхая крыша в паре мест провалилась, в черное нутро здания падали столбы яркого солнечного света, лениво кружились в воздухе всколыхнутые мною пылинки и сухие листья, медленно оседая вниз. Зрелище завораживающее и жутковато беззвучное. Я бы полюбовался, но предпочел потратить отведенные мне мгновения на подготовку.

Нужное место нашлось быстро. На самом краю крыши обнаружилась внушительных размеров вмятина усыпанная каменными обломками. Похоже, в давние времена, островерхую крышу венчало некое увесистое украшение, что затем обрушилось на крышу, скатилось ниже и рухнуло на улицу. Тут я и залег, надежно защищенный от вражеских стрел. Укрыться от чужого пытливого взора я не надеялся — меня преследовала настоящая элита. Даже нежить обладала звериным нюхом и орлиной остротой зрения. И я не собирался подпускать противника слишком быстро. Я лишь хотел кое-что проверить, одновременно передавая послание, а затем вновь пущусь в бега, уходя прочь из давным-давно разрушенного города облюбованного неведомой жутью витающей в темноте.

Долго ждать не пришлось…

Сначала на улицу вымахнул уродливый кентавр, отличающийся от уже виденного мною тем, что не затыкался ни на миг — что-то разладилось в мерзкой туше слепленной из останков людей и зверей. Одна из собачьих голов надсадно лаяла, другая тоненько и жалобно выла, хрипло кричало человеческое лицо утопленное в груди лошадиного торса. Чудовище кричало в три голоса, видимо жалуясь на свою ужасную судьбу. Кентавра трясло, лошадиные копыта и человеческие ноги непрестанно били по земле.

Следом за нежитью вылетела та, кого я ждал — стройная женская фигурка прильнувшая к лошадиной шее. За девушкой скакал ниргал, затем показалось как обычно невозмутимое лицо дядюшки Истогвия, несколько отставшего. За Истогвием ехали еще ниргалы, но я уже перевел взгляд, дожидаясь, когда преследователи увидят оставленную мною отрубленную голову, водруженную на старый потрескавшийся постамент. Камень белый, покрытую еще не запекшейся ярко-красной кровью голову видно издалека.

Первым туда рванулся воющий и лающий кентавр, встал на дыбы, забил копытами в воздухе, пытаясь изобразить настоящую живую лошадь. Но уродливой нежити подобное не дано. Заслышав вой кентавра, зажатый в моей руке каменный древний тесак тихонько захихикал и что-то забормотал. Разжав ладонь, я выпустил одно оружие и тут же взялся за другое.

Небольшой, но очень мощный арбалет был направлен точно в цель — на грудь спешившейся девушки, шагнувшей к постаменту с головой. Она замерла на мгновение. Этого было достаточно — я спустил тетиву. С коротким свистом арбалетный болт разрезал воздух и… с безвредным звяканьем отлетел от груди ниргала загородившего собой девушку. Какой знакомый поступок — меня самого долгое время опекали сразу два ниргала, многократно спасавшие меня от различных смертей. Помимо ниргала в дело вступил и кентавр, ударом скрюченной руки оттолкнувший девушку прочь, от чего с яростным криком закувыркалась по земле.

Я увидел достаточно. Не дожидаясь, когда враги опомнятся и окружат здание, я кубарем скатился с крыши, уцепился за край стены, свесил ноги и спрыгнул. Мне бы коня… но пока придется полагаться на собственные ноги.

Устремившись прочь, я не оглядывался. Я бежал что есть сил, стремясь оторваться как можно дальше. Мой путь лежал к городской стене, за которой начиналась почти заросшая кустарником и деревьями долина изрезанная многочисленными ручьями. Потом шли густые и частые рощи, а еще дальше… этого я пока не знал, но выбора не было — заброшенный город не оправдал моих надежд. Да, мне удалось избавиться от двух преследователей, удалось лишить врага части сил, но оставаться в руинах смерти подобно — здесь обитает противник куда страшнее обычной нежити или даже самого Истогвия. Здесь обитает тот, кому я не могу противопоставить ничего.

На бегу я бросил последний взгляд в сторону — над крышами старых домов медленно плыла величественная башня мага Иллара Затворника. Башня уходила в сторону и отдалялась, думаю, мне больше не придется сюда вернуться, однако я никогда не забуду обитающего в укрепленных магией стенах безумного старика людоеда. Меня интересовало лишь одно — жив ли еще Иллар? И мыслит ли он еще? Или же он окончательно превратился в мертвеца, как и должно быть — ведь его душа умерла давным-давно, в тот день далекого прошлого, когда старого мага навестил наместник Тарис Ван Санти…

А еще мне очень интересно, получил ли Истогвий мое второе послание — самое важное. Я устал просто убегать. И я очень зол из-за того, что мне пришлось лишить жизни того, кто не раз спасал мою жизнь.

Берегись, Истогвий. Этой твоей злобной насмешки я не прощу.

— Что там?! — резко, слишком резко и слишком обеспокоенно крикнул Истогвий, спрыгивая с лошади.

— Он убил ниргала — отряхиваясь от пыли и зло косясь на огромную нежить, ответила Истолла — Ты приказал им защищать меня?!

— Приказал — отрывисто бросил Истогвий, и по его голосу дочь поняла, что сейчас не лучшее время для возражений и споров.

Остановившись у постамента, Истогвий опустил подошву сапога на каменное лицо поверженной статуи, запустил большие пальцы рук за ремень и задумчиво вгляделся в новое «украшение» монолитного светлого блока.

Отрубленная голова размещена обрубком вниз, на камне обильные потеки крови, они же пятнают давным-давно изуродованное лицо. Голову прикрывает лоскут ткани с несколькими старательно выведенными кровью словами. Это послание. Имен не указано, но Истогвий отлично понимал, что послание адресовано ему. Оно было коротким, простым для понимания, многообещающим и крайне злым.

«За это я лишу тебя всей твоей семьи!».

— Так кто же из нас зло? — задумчиво пробормотал дядюшка Истогвий, впервые за очень долгие годы испытывающий мучительное и столь странное для него сейчас чувство некой беспомощности и обреченности.

Раньше, два столетия назад, когда он был карликом и изгоем в родной деревне, он частенько испытывал это чувство, видя как более глупые, но высокие и стройные люди женятся на красавицах, получают хорошую работу, лихо танцуют на праздниках и первыми припадают к кружкам с пивом под одобрительными взорами стариков.

Но с тех пор как его тело разительно изменилось он никогда больше не чувствовал обреченности и беспомощности. Почему же он ощутил их сейчас? Это всего лишь корявые слова написанные на старой тряпке чужаком изнемогающим от злобы, что он не в силах утолить. Это лишь громкий, но неопасный рык мелкой хилой собачонки. Он справился с чужаком однажды, справится и сейчас.

Но тяжесть в душе не уходила. Истогвий перевел взгляд на дочь, что успела подойти ближе и сейчас читала послание.

— Пф! — с презрением дернула щекой Истолла, небрежным ударом меча сбивая отрубленную голову вниз, где на нее тут же накинулся кентавр, схватив и поднеся к одной из жадно разверстых собачьих пастей.

Захрустели кости, вниз полетели ошметки плоти, голова ниргала за считанные мгновение оголилась до черепа, мелькнули оскаленные зубы.

— Я отрублю ему голову — решила Истолла, повернувшись к замершему отцу, казалось забывшему про погоню — Отрублю, отвезу домой, потом брошу в муравейник. Когда на костях не останется плоти, поставлю его пустую голову на свою особую верхнюю полку в моих покоях. Череп чужака будет четвертым, кто удостоится такой чести.

— Первые двое просили твоей руки… — хмыкнул отец.

— Но при этом они были полными ничтожествами.

— Третий не просил твоей руки.

— Но при этом он был бы достойным выбором для меня. Однако предпочел другую… Я сама убью чужака, отец! Своими руками! Обещай, что дашь мне шанс сойтись с ним в бою.

— Нет! — дядюшка Истогвий ответил слишком поспешно и его голос прозвучал слишком резко. Его взгляд упал на лежащую в пыли окровавленную тряпку. Истолла поспешила наступить на тряпичный лоскут и втереть его в землю. Она требовательно смотрела на отца снизу-вверх, заглядывая ему в глаза.

— Ты заберешь себе его голову — пообещал Истогвий, наконец-то сумевший подыскать вескую причину для отказа в пустячной просьбе — Но он мой. Я сам убью его. Скормлю его заживо любой твари. Он посмел угрожать моей семье.

Истолла не поверила. Она была слишком умна, чтобы не увидеть истинной причины. Дядюшка Истогвий поверил угрозе чужака. Поверил безо всякой причины — чем мог угрожать единственный беглец, что уже какой день подряд бежит от них по Диким Землям? Но почему несколько слов так зацепили ее сильного и грозного отца не боящегося никого?

— Хорошо — произнесла она вслух. Но ее ладонь крепче сжала рукоять меча, что однажды уже попробовал на вкус кровь чужака — Хорошо.

И они оба понимали, что лгут друг другу.

— Пшли! — выкрикнул Истогвий, и сплоченный отряд вновь пришел в движение.

Они двигались следом за чужаком, так же как и он спеша покинуть разрушенный город, где притаилась тихая смерть. Они продолжали двигаться на север-восток. Если так пойдет и дальше, вскоре они окажутся рядом с огромным Мертвым Озером, если только чужак не свернет куда-то еще или же не будет схвачен ими раньше.

Может ли быть, что беглец двигается к затопленному в соленой воде озеру с некой целью? Жертвенный зиккурат Тариса опустел. Там нет более ничего интересного, да и сами шурды давно покинули те места, собранные воедино восставшим из мертвых некромантом и вставшие лагерем около Горы. Нет, у него нет особой цели. Он просто бежит куда глаза глядят. А раз так, то вскоре они обязательно его догонят и убьют…

«За это я лишу тебя всей твоей семьи!».

Начертанная кровью фраза сама собой прозвучала в голове дядюшки Истогвий и он невольно вздрогнул всем своим ладным крупным телом.

«…лишу тебя… семьи…».

Испустив долгий выдох, Истогвий крепче сжал поводья. Похоже, эти слова надолго поселились в его голове. Еще одна причина поскорее догнать и убить чужака.

Старый лорд Ван Ферсис пожирал оленью ляжку.

Пожирал. С чавканьем и хрустом. С жадным причмокиванием и частой отрыжкой.

Вряд ли кто-то из знавших его прежде мог бы предположить, что лорд Ван Ферсис, величественный и властный, утонченный и искушенный, станет с такой жадностью пожирать жесткое оленье мясо, причем без помощи столовых приборов. Его на редкость моложавое лицо кривилось и дергалось, он плямкал блестящими от жира губами, с хрустом перегрызал хрящи. По его рукам на землю обильно стекал красноватый мясной сок, пятная дорожные штаны и крепкие сапоги.

Могла быть лишь одна причина для столь необычного поведения — долгий голод на протяжении нескольких недель. Однако пусть и без разнообразия, но кашевары старались на совесть, каждый день обеспечивая воинов сытной едой. Нет, лорду не пришлось голодать, он не изнывал от жажды, но изнутри его душу сжигала о с о б а я жажда, страшная и неутолимая, день от дня становящаяся все сильнее. Ван Ферсис тосковал по костяному кинжалу. Да, ему всегда удавалось контролировать эту вещь — ну, почти всегда — он всегда считал себя хозяином, но вот теперь, когда с их расставания прошло много дней, его душу начала пожирать тоскливая жажда. И он, прекрасно осознавая ту бездну, куда со стонущим воем медленно падала его душа, он пытался заглушить жажду чем-нибудь еще.

Например, среднепрожаренным мясом с кровью. Как ни странно — это помогало. И вином — еще одно неплохое средство. Со стуком уронив кость с остатками мяса на тарелку, протянув руку, лорд цепко схватил медный кубок, жадно сделал несколько больших глотков вина, промокнул сальные мокрые губы платком и встал. Его губы невольно разжались, из груди вырвался долгий выдох — переполненный мясом и вином живот давил на внутренности тяжким гнетом. Но ему стало легче.

Достав из кармана небольшую старую кость со сглаженными краями, зажал между ладонями и крепко сжал. Согрел ее дыханием, покатал в ладонях, ощущая, как твердая кость перекатывается из стороны в сторону. Кинжал ею не заменить, но так хотя бы не сдирается кожа с ладоней.

Внимательно огляделся, удовлетворенно кивнул — все в полном порядке. Увеличившийся в несколько раз боевой отряд стал небольшим войском полностью подвластным его воле. К небу тянулись десятки дымов от походных костров, в воздухе витал запах готовящейся пищи, отсыревшей одежды и сладковатая вонь разложения — едва заметная, ибо мертвяки «паслись» с подветренной стороны. Квадратом расположенные шатры надежно защищали от льющего мелкого весеннего дождя, костры раздраженно шипели и плевались дымом. Едва видимое за набежавшими тучами солнце освещало пустынную холмистую равнину покрывшуюся зеленым травяным ковром. Большая часть лагеря находилась в освещенном месте. Только сам лорд предпочитал находиться под большим раскидистым деревом, да мертвяки теснились в тени огромной угрюмой скалы с нелепым названием Подкова — лорд приказал устроить стоянку у самого входа в длинное и узкое ущелье, ведущее к скрытому внутри форту, надежно защищенному высокой стеной и горсткой ожесточенных воинов.

Лорд Ван Ферсис не мог знать, что долгое время назад, почти на этом же самом месте сидел его посланник Квинтес Ван Лорс, направленный сюда уничтожить чужака, а затем вынужденный защищать его ценой собственной жизни. Как изменчива судьба…

За прошедшие дни лорд увеличил число своих воинов в несколько раз. Первое пополнение случилось в тот день, когда он добрался до Подковы, где наткнулся на немалых размеров отряд лорда Доссара Ван Орус. Ему был хорошо знаком этот чванливый глупец с чрезмерно большим самомнением и ничтожным умом. Доссар жаждал власти, жаждал возвращения былого могущества своего древнего рода, однако он не понимал, что мало добраться до мясной кости и вцепиться в нее клыками. Потом кость надо еще удержать, когда со всех сторон тебя атакуют столь же голодные хищники! Но к чему тратить время на убеждение и просвещение глупцов?

Сейчас Доссар с оставшимися верными ему воинами — а таких оказалось совсем немного — обращены в мертвяков и бродят в густой тени у скалы, едва слышно подвывая и слепо таращась по сторонам.

Через пару дней к видимой издалека Подкове стянулось еще несколько отрядов. И все они тут же стали частью растущего войска лорда Ван Ферсиса. Некоторые отказались, но были слишком умелыми бойцами, жалко таких превращать пусть в быструю и сильную, но безмозглую нежить. Поэтому пришлось поработать над упрямцами самому — с годами лорд стал существенно лучше управляться со своим магическим ментальным даром.

Соприкосновение умов… какой дурак придумал это название? На самом деле два разума не соприкасаются — они сталкиваются с ужасающей силой. Как две ледяные горы несущиеся по волнам штормового моря. И при столкновении осколки летят во все стороны, начинают змеиться трещины, одна из ледяных гор может разом превратиться в груду размолотого льда или вовсе «растаять» — и тогда от разума несчастного не останется почти ничего. Велеречивый муж превратится в слюнявое блеющее существо… ментальная магия — тончайшее искусство. Мало им обладать — надо еще уметь им умело распорядиться. Лорд Ван Ферсис умел. И подчинил себе немало новых воинов, что сначала тряслись в железной хватке удерживающих их ниргалов, а затем молча и деловито отряхивались и шли к ближайшему костру, где их уже ждал сытный обед.

Повернувшись к мрачной исполинской скале, старый лорд растянул губы в невеселой усмешке. Прекрасное место. Знай он о нем раньше — повелел бы своему никчемному отпрыску бастарду основать поселение именно здесь. Гранитная скала гордо доминирует над холмистой равниной вокруг, резко отличаясь цветом от ставшей по-весеннему зеленой земли. Поднимался ли чужак на высокую вершину? Оглядывал ли он окружающие земли с высоты, чувствуя, как порыва ветра треплют его плащ? Что он ощущал, глядя как далекая земля внизу покорно расстилается у его ног? Не чувствовал ли он себя истинным владыкой местных земель?

Чужак…

И отец Флатис.

Клятый огненный маг, боевой волшебник, чертова проклятая заноза вонзившаяся в его пятку давным-давно, в те далекие годы, когда они впервые столкнулись лицом к лицу во время обучения в Академии Магов. Деревенский мальчишка тихий как амбарная мышь и серьезный как сыч. Еще один повод изречь «знай я раньше»…

Старик дернул невольно щекой, вспомнив один давно оставшийся в далеком прошлом день, когда он впервые увидел настоящего Флатиса — эти налитые яростью глаза, бушующий огонь вокруг его фигуры… тот День Правосудия на Арене никогда не забудут многие из все еще живущих. Ревущая огненная стихия показала тогда себя в ужасающей разрушительной красе…

Мальчишка Флатис тогда встал на его пути. Тогда они столкнулись впервые, хотя их столкновение не было прямым.

Затем, на протяжении многих лет, они сталкивались еще не раз с попеременным успехом.

И вот сейчас, здесь, в Диких Землях, старый священник и волшебник в одном лице вновь встал на его пути подобно источенной временем и невзгодами, но все еще крепкой скале — такой же мрачной и многое повидавшей как Подкова.

Будет ли это столкновение последним?

Их всего двое, но в каждом из них множество ипостасей, множество лиц и личин.

Простолюдин против дворянина, огонь против разума, сила против хитрости, священник против некроманта. Каждый раз примеряя на себя новое обличье, они сталкивались в очередной сшибке, надеясь, что вот сейчас кто-то из них наконец-то падет навсегда… но каждый раз побежденный поднимался и они расходились как в море корабли, чтобы когда-нибудь встретиться снова…

— Мой лорд!

Нехотя повернув голову на звук, старый лорд вопросительно поднял бровь. Крепкий воин доложил:

— Наткнулись еще на дюжину крепких мужчин. Двое ранены и тяжело. Судя по виду вояки из них так себе… Можно выходить болезных, а можно…

— Обратить в нежить — дернул щекой лорд и досадливо поморщился — опять он не может унять нервный тик — А если совсем доходяги — бросить на корм нежити.

— Слушаюсь! — воин ударил кулаком в грудь, но остался на месте. Старик кивнул, и последовали новые слова:

— Святоши рыщут по округе. Искореняющие ересь. Беглецов вынесшихся на нас долгое время преследовали белоплащники. Так они сказали. И священники настроены были решительно — никакой пощады.

Испустив долгий вздох, старый лорд бросил яростный взор на угрюмую Подкову насмешливо нависшую над ними. Неужто сама судьба покровительствует старику Флатису? Сколько уже раз спасала она его от смерти? Впрочем, порой она столь же благосклонно относилась и к самому старому лорду…

— Велик ли у них отряд?

— Говорят отряд немалый. Но у страха глаза велики…

— Но это Искореняющие… фанатичны, бесстрашны, коли вступили в схватку — сражаться будут до последнего — выплюнул с ненавистью старик.

— Что привело их в эти земли, мой лорд?

— То же что и остальных — пробуждение нашего будущего императора — усмехнулся Ван Ферсис — Разослать людей во все стороны. Пусть найдут холмы повыше и затаятся получше. Да пусть высматривают белоплащников. Но в бой не вступать! Посчитать бойцов, а затем обратно с донесением.

— Слушаюсь, мой лорд!

— И будьте готовы сняться с лагеря. Искореняющие Ересь сильны, нам не с руки вступать с ними в бой.

— Отдам приказы сейчас же…

Отвернувшись, лорд крепче стиснул старую потрескавшуюся кость. Будь у него с собой Младший Близнец… он и задумываться бы не стал об отступлении. В прошлый раз он показал клятым святошам настоящую силу древнего Искусства…

Переполненный мясом живот давил на внутренности, но старый лорд вновь почувствовал мучительный голод. Ухватив кубок, он в пару глотков осушил его и отбросил в сторону, где его тут же подобрал угодливый кашевар, дабы незамедлительно наполнить вновь.

Все идет не так, как было задумано…

Может пора отправить весть Владыке Тарису? А к Подкове всегда можно вернуться позднее. Ведь судьбу не обмануть. Ему придется еще раз столкнуться со старым отцом Флатисом… это неизбежный рок довлеющий над ними обоими уже долгие-долгие годы…