Сосна хорошее дерево. А когда достигает возраста в несколько столетий, сосна становится отличным деревом. Я выбрал именно такое — могучего древесного великана уверенно занявшего место на вершине заросшего холма. Нижних ветвей уж не осталось, но меня это не смутило — используя чистую силу и пару кинжалов, я быстро поднялся на достаточную высоту. Жаль было портить кору ни в чем неповинного дерева, но поделать нечего — мне нужно подняться и я это сделаю любой ценой.

Когда я достиг высоты локтей в сорок, мне открылся прекрасный обзор — я мог окинуть взором огромное пространство вокруг, чем и занялся, как только поудобней устроился на основании толстой ветви. Ниргалы остались внизу, занявшись осмотром оружия и доспехов — в основном осмотр свелся к очистке металла от запекшейся крови смешанной с хвоей и грязью. Странное сочетание запахов получилось… У ног молчаливых воинов лежала скрипуче повизгивающая нежить, нет-нет да поглядывающая наверх, выискивая хозяина преданным взглядом.

Удивительные здесь по красоте места. Куда не глянь — колышется зеленое море сосновой хвои. Есть редкие вкрапления елей и совсем уж редкие иных деревьев. Кое-где вверх выдаются темные верхушки холмов, но чаще всего даже возвышенности сплошь покрыты старыми деревьями. В лиге от меня виднеется торчащая в небо верхушки нужной мне горы — той, чье основание начинается на дне огромной ямы. Чуть правее от нее разбил лагерь Тарис Некромант. Правее от горы и дальше на запад расположено недавно покинутое нами поселение, откуда мы забрали остальную часть гномьего рода Медерубов. За моей спиной — северо-восток. Туда тяжело уходит многочисленный отряд состоящий большей частью из женщин и детей.

А все земли между мною и клятой горой представляют собой густые сосновые леса заполненные теми, кого послали догнать отряд и остановить. Некоторых мне и ниргалам удалось уничтожить. Но я уверен, что мы прикончили далеко не всех загонщиков. И сейчас, сидя на большой высоте, я внимательно вглядывался в колышущееся зеленое пространство, выискивая тех, кого нам стоит остановить как можно быстрее. И мне не составило труда быстро обнаружить несколько пульсирующих искорок быстро идущих прямо ко мне. Идущих слишком быстро для человека, да и искорки крупноваты и будто бы разделены надвое.

Прикинув расстояние, я начал спускаться, но тут краем глаза зацепил нечто знакомое и страшное — неровно летящую черную точку, ползущую над вершинами сосен в трех четвертях лиги от меня. Мои зубы сжались сами собой — я сразу узнал уродливую тварь, сумевшую взобраться в чистое небо. Ладно… Мне в голову пришла интересная мысль, не требующая многого для своего осуществления.

Идущий по нашему следу отряд состоял из шести хорошо вооруженных всадников. Двигался он не во весь опор, но шел достаточно ходко, куда быстрее человеческого шага. Впереди бежало около десятка крупных широкогрудых псов. Оставленный прошедшим обозом запах был настолько сильным, что собака не требовалось опускать носы к земле — они шли по следу как по ниточке. Псы жадно повизгивали, в нетерпении рвались вперед, но окрики всадников сдерживали их напор. Но даже крики не помогли в тот миг, когда чувствительные носы собак учуяли некий новый и очень сильный запах — появившийся на их пути внезапно и двинувшийся в том же направлении. С рычанием собаки рванулись вперед. Всадники попробовали остановить их, но не преуспели и дали шпор приземистым лошадям, что послушно ускорили шаг.

До верховых воинов доносилось азартное лаянье — источник запаха совсем рядом! Еще чуть-чуть! Скрывшиеся в густых зарослях псы лаяли все громче, а затем лай сменился глухим рычанием победителей. Нашли! Догнали! Поймали! Пригнувшиеся к лошадиным шеям всадники прорвались сквозь кусты и увидели своих собак сгрудившихся вокруг лежащей на земле бесформенной кучи мяса и тряпья. Собаки жадно вцепились в падаль клыками и с рычанием рвали ее на части. По земле безвольно колотились вывернутые сизые конечности, стучала опущенная лицом к земле голова.

— Из наших ли кто? — тревожно крикнул один из воинов, глядя как первая двойка спешивается и криками начинает отгонять вошедших в раж псов.

— Да тут не разобрать! Порван чуть ли не в клочья! — сердито донеслось в ответ и в этот миг лежащая на сосновых иголках падаль ожила.

Неестественно извернувшись и с хрустом поведя руками, мертвое тело схватило сразу трех псов — двух при помощи когтистых лап, а еще одному вцепилась в шею клыками. Яростный лай мгновенно сменился пронзительным визгом. А крутящаяся тварь подмяла под себя уже схваченных, на ходу вспарывая им шкуры когтями-лезвиями, придавила бьющихся собак к земле и схватила еще двух.

— Нежить! — тревожно закричал стоящий ближе всех воин. Кричал он совершенно без нужды — и так все было понятно. Да и не туда он смотрел — с коротким свистом в его живот влетел железный арбалетный болт, легко пробив тонкий кожаный доспех, пронзив плоть и ударив промеж позвонков. Воин с отрывистым оханьем рухнул на землю как туша оленя сваленная с повозки. Он уже навсегда калека — с перебитым то хребтом. Но все было плевать на парализованного сотоварища — опытные воины мгновенно слетели с седел, прикрылись лошадями, выпутали из ремней арбалеты и луки. Они были дать отпор неведомому врагу уже через десять быстрых ударов сердца. Один из них подозвал к себе уцелевших собак и к отряду вернулось четыре израненных и жалобно воющих псов.

А притворявшаяся тухлятиной нежить отбросила тем временем изорванное тело собаки и с голодным урчанием двинулась к лежащему на земле парализованному парню. Тот в ужасе закричал, сорвался на сип, надрывно прося:

— Убейте меня! Убейте! Ну же! Убейте!

Но никто не пожелал нанести милосердный удар и прервать жизнь беспомощного калеки — никто попросту не смог. До тяжелораненого воина донеслись перепуганные крики, звон оружия, щелчки арбалетов. И снова крики, сменяющиеся мокрыми бульканьями и захлебывающимися всхлипами. Перед лицом лежащего на боку воина опустился тяжелый железный сапог испещренный следами долгих дорог — царапинами, вмятинами, потертостями. Ворчащая нежить разом притихла и подалась назад. Обладатель тяжелых сапог рычащим голосом крикнул:

— Двоих поголосистей оставить в живых! И сразу вяжите их!

Ответа на его приказ не последовало, но калеке было плевать — он с ужасом смотрел как к его лицу приближается какая-то старая звериная кость покрытая коркой запекшейся крови и странными темными жилками-ниточками застрявшими в неровностях.

— Постарайся продержаться подольше — велел неизвестный, рывком выдергивая из живот воина покалечивший его арбалетный болт.

Раздавшееся тихое мычание было наполнено мукой. Говоривший удовлетворенно кивнул и отбросил окровавленный болт:

— Да, вот так. Держись. Не твоя вина, что ты родился в том поселении. Но твоя вина, что ты послушно пошел по следу беспомощных детей и женщин. Сейчас ты почувствуешь то, что гномы чувствовали бесконечно долгие два столетия…

Раздавшийся тонкий крик напоминал вой мелкого звереныша придавленного упавшим деревом. Эхо от крика отразилось от бесстрастных стволов древних сосен и унеслось дальше, ослабевая с каждым мигом. Его услышал и проходящая мимо стайка отощавших волков, задергавших ушами, замерших ненадолго, но быстро принявших решение и побежавших прочь от крика. Их чутье подсказывало им — туда соваться не стоит. Да, идущий оттуда воздух напитан запахом лошадиного пота и свежей крови, но что-то там есть такое, что вызывает глубинный ужас в звериной сущности. И волки ушли прочь…

По моему приказу ниргалы оставили двух загонщиков в живых. Так, чуть придавили их, а затем туго спеленали кожаными ремнями. Лошадей я убил сам. Нам они ни к чему, а возвращать врагу я их не намерен.

А затем, вернувшись на вершину холма, я вновь взобрался на высокую сосну, таща за собой длинный двойной ремень. Хорошенько закрепившись на верхотуре, начал собирать ремень, поднимая наверх связанных вместе пленников, дергающихся что есть силы и что-то мычащих, ворочающих испуганно расширенными глазами. Особо мудрить я не стал и быстро примотал их к смолистому стволу дерева. После чего вооружился тяжелым ножом и обрубил часть верхних веток, лишая нас их прикрытия и выставляя на показ. Затем поочередно вытащил из ртов загонщиков изжеванные кляпы и, не давая им сказать ни слова, отсек каждому из них часть языка. Примерно треть. Этого хватило, чтобы закричавшие пленники потеряли возможность связанно выражаться.

Плюясь кровью, они все еще пытались что-то сказать, но я заткнул им рты ладонями и задумавшись, пытался решить — нужно ли лишать их глаз? Ведь они могут указать на меня взорами… Но я решил воздержаться — ведь когда они увидят приближающийся ужас, то станут кричать еще громче, что мне только на руку — ведь я решил устроить здесь небольшую бойню и требовалось привлечь как можно больше заинтересованных лиц. Но весь мой расчет был направлен на самого главного гостя.

Повернувшись, я обозрел воздух над вершинами сосен и вскоре вновь наткнулся взглядом на дергающуюся черную точку тяжело летящую в небе. Вот она…

Я коротко свистнул. И подошедший к спущенному ремню ниргал прикрепил горящую головню. Подняв огненный дар наверх, я взглянул поочередно в лица мычащих людей и выложил все как есть:

— Вы умрете. Чтобы ни случилось — для вас все едино. Вы умрете. Но если хорошо исполните свою роль, то я убью вас быстро. Если же нет — буду пытать часами, вытягивая из ваших спин сухожилия нитка за ниткой. Поэтому кричите громче, кричите во всю глотку, не жалейте кровоточащих ртов.

Не обращая внимания на мычание раздавшееся в ответ, я переместился за ствол сосны, подтянул одной рукой к себе пару толстых упругих ветвей, а затем изогнул неуклюже руку и головней припалил ноги привязанных пленных. Припалил жестоко, так, чтобы плоть хорошо обожгло, а штаны начали тлеть.

И тогда раздался двойной дикий крик, разнесшийся далеко в стороны. При помощи этих визгливых крикунов я возвестил о себе всем окрестностям — вот он я. Давайте сюда! А воткнув тлеющий конец головни в пожелтевшую хвою на толстой ветви, я добавил к крикам еще и сероватый дым потянувшийся к небу.

Дым и крики… Это прекрасное сочетание, если хочешь привлечь к себе внимание. Напоминает рыбалку на живца…

Ниргалы заняли давно уговоренные места, за их спинами прижалась к земле нежить. Я сам скрывался в ветвях древней сосны. И сквозь колышущуюся щель в сосновых лапах внимательно смотрел на медленно кружащуюся в воздухе черную точку…

Когда пленники обреченно замолкали, мне приходилось немного «подбадривать» их, что вызывало новые брызги кровавой слюны и хриплые крики.

И этого хватило — черная точка круто развернулась и двинулась в мою сторону, с каждым мигом становясь все больше в размерах. Вскоре я уже мог различить неслаженно работающие крылья это никогда не бывшей живой птахи…

Легкий ветерок вилял струей дыма как хвостом собаки, порой мне застилало видимость, но я оставался неподвижным, прячась за стволом дерева и за спинами обреченных пленников. Спустя некоторое время крылатая тварь приблизилась настолько, что я сумел разглядеть и седоков. И разочарованно скривился. На бугристой и липкой спине нежити не восседал восставший из мертвых Риз Мертвящий. Его место занимали четыре тощих шурда, кое-как разместившихся впритык друг к другу. Трое из темных гоблинов были вооружены арбалетами, четвертый, сидящий впереди, держал пустые ладони у висков, страдальчески морщился, всячески показывая, что управлять мерзким созданием очень тяжело. Сразу становилось ясно, что стоит подстрелить поводыря с костяным гребнем на затылке и нежить разом выйдет из подчинения. Но мне не нужны были жизни четырех гоблинов — мне нужна сама птица, слепленная из мертвой плоти. Очень нужна.

Зачем?

Если брать самое малое — я хочу лишить Тариса небесного ока. Хочу лишить его этого преимущества перед местными обитателями. Ибо мои цели остались прежними — уничтожить восставшего из мертвых принца раз и навсегда. Если не своими руками, то чужими. Но я бесславно лишился всего своего войска, отправив их обратно домой. Шансы на атаку и раньше были призрачными, теперь же они исчезли вовсе. Что ж, сдаваться я не собирался — и попытаюсь загрести жар чужими руками. И дабы повысить шансы, начну наносить Тарису мелкие, но частые уколы.

Но у меня есть и другой замысел — касательно ужасной птицы. Но получится ли…

Прячась за деревом, я смотрел на приближающуюся тварь и размышлял. Я лишь песчинка между двумя жерновами. Но порой одной песчинки бывает достаточно, чтобы навеки застопорить какой-нибудь уродливый механизм. Все зависит от того из чего именно состоит песчинка — ведь песок бывает и алмазный. Ну или хотя бы железный. Да и моя роль не настолько уж важна — в Диких Землях наконец-то начало что-то меняться. С тех пор как древний принц покинул свой саркофаг началась эпоха перемен. А в такие времена ломаются старые границы и появляются новые. Меняются очертания государств на картах, а некоторые страны исчезают вовсе в горниле перемен, чтобы никогда больше не появиться. Моя роль «песчинки в жерновах» состоит в том, чтобы не дать Тарису или часто упоминаемому Темному стать одной из главных сил. Тьма не должна выползать из узких щелей и сырых подземелий. И если не помешать этим ублюдкам, то случится страшное.

Я стал свидетелем того, как остатки некогда выжженного культа Темного медленно и тайно, но последовательно и уверенно подготавливаются к чему-то страшному. Причем они не делают ставку на многочисленную армию. Такое впечатление, что им не нужны ревущие орды вечно голодной нежити. Они не пытаются создать войско способное проломить защиту Пограничной Стены и ворваться в мирные земли, убивая и пожирая ни в чем неповинных людей. За двести лет упорного труда жрецы Темного могли создать весьма сильную армию послушную их воле — два столетия это огромный срок, особенно для людей живущих столь недолго. Я не увидел здесь дымящихся кузниц — не обычных деревенских, годных лишь для выковки инструмента и подков, а таких, на чьих наковальнях куют острые мечи. Ничего такого не было у той горы и поселения. Лишь много людей, в первую очередь озабоченных заготовкой продовольствия для себя и пленников. А их Главный? Тот таинственный кукловод вечно скрывающийся в тени. Где он? Вместо того, чтобы денно и нощно стоять во главе, вместо того, чтобы ежечасно проверять ход работ, он попросту исчез, возложив все обязанности на плечи чересчур зажившегося на этом свете некоего Истогвия.

Меня посетила мысль — а быть может этот таинственный Главный давно уже мертв? Ведь прошло двести лет. Быть может он велел тут все охранять, а когда убыл, его местные чудовища и убили. Или сердце прихватило. А может напоролся в дороге на разъездной отряд воинствующих священников. Или еще лучше — во время последнего визита, сразу после прощального пира, где-нибудь в темноте его придушил тот же Истогвий. К чему ему выполнять роль надсмотрщика для кого-то? Он поди уже привык тут всем самолично распоряжаться. Это его собственное крохотное королевство, где всяк покорен его воле. Жизнь у Истогвия долгая, силенок хватает, равно как и ужасных сил — мало кто может одним прикосновением обратить человека в расползающуюся слизь.

Протяжный крик заставил содрогнуться привязанных к верхушке сосны пленников. Их забила крупная дрожь, вопли разом прервались, крепкие мужчины дергались изо всех сил, стараясь порвать путы. Их не страшила угроза падения с немалой высоты — когда в десятке локтей от тебя в воздухе колышется источающая ужасную смрадную вонь нежить, поневоле предпочтешь сломать себе все кости, чем попасть к этому уроду на обед.

На спине нежити нервно трясся шурд поводырь. Теперь он сжимал голову что есть мочи, сдавливая виски основаниями ладоней, его изрезанное морщинами и старыми шрамами лицо искажалось в муке. Я понимал отчего — огромная тварь слепленная из мертвой гниющей плоти хотела жрать. Неистово хотела жрать. Боль и запах крови пленников неодолимо тянул ее к сосне и лишь воля поводыря удерживала ее от этого шага. Вот только шурд это всего лишь шурд. Дергающийся гоблин обладающий лишь крохами древнего искусства некромантии и почти никаким могуществом. Это ему не костяной паук, чью волю подавить куда как легче — это созданная по древнему рецепту тварь, выпестованная сами Тарисом Некромантом. И после того как нежить почувствовала непреклонную и страшную по силе волю Тариса, ей нечего было опасаться жалких потуг какого-то там гоблина.

Поводырь вскрикнул. Рывком содрал с затылка костяной гребень. Запрокинул голову, вцепившись себе в лоб. Из вывернутых ноздрей потекла густая темная кровь. Шурд упал бы со спины ужасной птицы, но его удержали испуганно заверещавшие соплеменники и ремень вокруг пояса.

Тварь же тяжко накренилась, испустила хриплый вой из чавкающей беззубой и зловонной дыры будто бы вырезанной в почти бесформенном куске мяса, что и головой то назвать нельзя. Взмахнула крыльями, наслав на меня и пленников воздушный поток запаха разлагающейся плоти. Птица разом оказалась у сосны, ее голова подалась вперед и, разверстой дырой-пастью накрыла одного из истошно вопящих пленных. Крик резко оборвался, связанное тело задергалось, по его груди хлынула кровь, а хруст ломаемых и сминаемых костей донесся и до меня.

В этот миг я одним рывком вывернулся из-за древесного ствола, одним ударом обломал мешающую толстую ветку и прыгнул вперед. То ли судьба решила тоненько хихикнуть надо мной прямо сейчас, то ли козни Темного, но один из кричащих пленников сумел выпутать одну руку и ухватил меня чертов плащ, снять который я не удосужился. Спасло меня от позорного и бесславного падения к земле лишь то, что воин не сумел удержать в руке клок материи, а летающая нежить как раз дернулась вперед, заглатывая переставшее дергаться тело. Я тяжело упал прямо на спину птицы, угодив ногами в трясущегося шурда-поводыря, сразу выбив из хлипкого тела весь дух вон. Его сородичи визгливо что-то закричали, но слушать их я не стал — попросту сбросил их вниз сильными ударами и гоблины повисли на кожаных ремнях, болтаясь с криками у раздутого и шевелящегося брюха нежити. Вонь тут была страшная… под моими ногами с чавканьем лопались белые черви трупоеды, прочие любители гнилой плоти старались поспешно в оную спрятаться.

Странно, но у меня в голове мелькнула короткая мысль: «не должно тут быть жуков и червей», причем мысль удивленная, словно я поражался тому, что никто не удосужился защитить создание из мертвой плоти от поедающих их червей. Какой генерал допустит, чтобы его войско медленно исчезало не в кровопролитных сражениях, а из-за подобной мелочи…

Но сейчас было не до удивлений. Упав на колено, я вбил в тело бесчувственной птицы свой меч и вцепился в его рукоять, другой рукой сдирая с пояса причудливо изогнутый дугой кинжал — пришлось изрядно постараться, раскалять скверное шурдское железо на пламени костра и осторожно гнуть. Но самодельный крюк сработал хорошо — я надежно закрепился на бугристой и податливой спине нежити. Едва я оказался на ее спине, как тварь начала с пронзительным воем дергаться, пытаясь сбросить с себя столь страшного седока — я отчетливо ощущал рвущий ее мертвую душу страх. Я вцепился как бронированный клещ, не собираясь сдаваться без боя — равно как и нежить. Сделав в воздухе несколько причудливых маневров, громадная птица сложила крылья и, перевернувшись брюхом вверх, попросту рухнула на далекую землю.

Мы упали промеж сосен, угодив на склон холма. Учитывая высоту падения и вес твари, можно сказать, что удар вышел мягким. Толстый слой жухлой хвои и травы смягчил падение, но не будь я столь живучим, вряд ли бы перенес столь страшный удар — на миг я почувствовал себя бруском раскаленного железа между молотом и наковальней. Правда наковальня из земли, а молот слеплен из гнилого мяса, из останков десятков людей и гоблинов. Сдавленного крика я не сдержал, заскрипела от натуги усиленная магией железная броня, что-то хрустнуло в моих вывернутых запястьях и шее. Но я остался жив. И сейчас пытался вновь набрать в грудь воздух, в то время как на мне плясала пытающаяся убежать нежить. Моя голова была повернута в сторону и взглядом я встретился с застывшими глазами одного из гоблинов — шурд падения не пережил, разбился насмерть. Я чувствовал как сквозь глазницы шлеме медленно просачиваются искорки его угасшей мгновение назад жизни.

Жизненная сила… эта столь могущественная энергия, правящая в этих землях бал.

Ее так много заключено в громадном теле бывшего Пожирателя, превратившегося в птицу, так же как слизистая гусеница превращается в бабочку — вот только эта летающая тварь осталась столь же мерзкой и вонючей. Но в уродливом теле бьется пульсирующая сила, а мое тело пыталось ее вытянуть прямо сквозь слой железной брони. Но я держался. Мои руки давно погрузились в мертвую плоть почти по локти, запястья трещали, в щели доспехов вливалась гнилая кровь и пролезали мелкие черви. Сумев вдохнуть, криком я отогнал ринувшихся на помощь ниргалов.

Но я держался… держался… у меня не было цели развоплотить нежить.

Да, я хочу лишить Тариса одного из его козырей. Но глупо сжигать в огне козырную карту, если ты можешь воспользоваться ею сам — ведь пока в моем распоряжении только два серьезных воина и один набирающий силу мертвяк, смахивающий на вывернутую наизнанку верную собаку. Мне бы не помешала столь ужасная мощь… но только не в небе. К чему эта глупость? К чему это позерство?

Я не успел понять, когда именно это произошло. Но это случилось — бьющаяся надо мной тварь разом затихла, а затем одним мощным рывком перевернулась снова на брюхо, подняв меня с земли следом за собой. Я вновь оказался наверху, распластавшись на начавшем быстро оплывать коме мерно пульсирующего мяса. С трудом разжав сведенные пальцы, я вырвал руки из мясной ловушки и неуклюже рухнул вниз, снова упав на землю. Охнул от боли, встал. Снял покрытый густым слоем кровавой жижи шлем и, отшвырнув ударом ноги обмякшее тело шурда прочь, воззрился на результат своих стараний.

Прямо передо мной лежала гора мяса. Гора живого мяса полностью послушного моей воле. Мои перепачканные всякой мерзкой дрянью губы растянулись в довольной усмешке — я не видел себя, но готов поклясться, что моя улыбка мало напоминала благостный оскал священников или же воспетых в легендах героев. Сейчас я скорей походил на выползшего из огненной бездны демона, явившегося в мир учинять всякую жуть…

Когда я провожал угрюмого Рикара в путь к Твердыни, я махал им рукой вслед и смотрел, как уходят прочь остатки моей крохотной армии. Казалось мой великий, авантюрный и несколько глупый план убийства Тариса полностью провалился. Но именно в тот миг в моей голове мягко проявилась отчетливая мысль — если я лишился армии, то что мне мешает набрать новых воинов под свое командование? Только таких воинов, за чью смерть я не стану особо переживать…

В мгновение когда обернувшийся воин превратился в нежить и внезапно предал своего хозяина, я понял еще кое-что — мне не обязательно пытаться пачкать собственные руки кровью, разрывать могилы, вскрывать гробницы и проводить чуждые для меня ритуалы некромантии — которые еще требовалось изучить. Но мне это не к чему — зачем создавать собственную нежить, если я могу з а б р а т ь ее у истинных хозяев и повернуть п р о т и в них…

Не знаю откуда, но в моей голове клубились обрывки немыслимо старых воспоминаний, где на затерянные в песках каменные храмы бежали сотни кричащих воинов возглавляемых священниками в белых балахонах. А затем эти же воины бежали обратно, с тем же оружием в руках, вот только они не были больше живыми. И возглавлявшие их ранее священники превратились в мертвяков облаченных в перепачканное свежей кровью белое рванье…

Хорошо, что мои люди и гномы ушли далеко отсюда. Это очень хорошо.

Прекрасно, что по их следу пустили отряды преследователей с приказом «найти и убить». Это прекрасно.

Ведь я не только смогу защитить тылы союзников, но при этом еще и наберу нескольких новых бойцов во вновь начавшую увеличиваться армию. Хотя, пока мы и на отряд не тянем, но я был полон уверенности в своих силах. Дело мне предстоит грязное и вонючее, но оно того стоит…

Я вновь поднял взгляд и вновь улыбнулся — гора мертвого мяса с хрустом и шелестом начала менять форму. Вскоре передо мной послушно застыл огромный шар из плоти и сломанных костей. Пожиратель ждал моей команды. Ждал с покорностью и готовностью. Что ж, не будем его заставлять ждать слишком долго.

Вытянув руку без перчатки, я прижался голой ладонью к боку нежити, помедлил несколько мгновений, пытаясь собраться с мыслями. Чуть ниже затылка, там, где некогда росли ледяные щупальца, что-то мягко кольнуло. И Пожиратель услышал мой приказ, выполни его незамедлительно. С отвратным чавканьем и новой волной немыслимой вони мясной шар быстро развалился на десяток частей поменьше, так же принявшихся принимать шарообразную форму. Довольно быстро передо мной оказалось десять невеликих Пожирателей. Впрочем, они недолго оставались на месте. Все десять быстро покатились в три разные стороны, по пути налепляя на себя толстый слой хвои. Вскоре склон холма опустел. Остались лишь мы — я, два ниргала и подъедающий второго шурда мертвяк.

— Да — медленно произнес я, утирая лицо — Тут на самом деле открывается множество новых возможностей. Заманчивых возможностей…

До меня донесся далекий испуганный крик. Голосил явно мужчина, а звук доносился издалека, тут шагов пятьдесят, может и больше. Вопль оборвался резко, затем раздался голос уже другого воина, оборвавшийся столь же внезапно. С другой стороны послышались вопрошающие крики, протяжный звук рога. Ответом на призыв другого отряда егерей противника стал запоздалый собачий визг и ржание лошадей. И снова тишина…

Сбросив вместе с плащом большую часть эмоций, я принялся счищать с себя вонючую жижу. Какой уже раз я превращаюсь в нечто зловонное — будто сама природа напоминает мне, что однажды я уже был трупом и продолжаю ходить по земле лишь потом, что оказался неугоден там, наверху. О да… я помню об этом — о том, как мою вознесшуюся душу отвергли в небесах. Меня не оказалось в неких списках…

И с каждым новым днем, с каждой пережитой опасностью, я вспоминаю об этом — для моей души нет будущего. Но тогда что же случится с моей изуродованной душой, с моей сущностью, если я умру? Вернусь обратно? А если возвращаться окажется некуда? Вот пример — перекрученное мертвое мясо несчастных людей и шурдов вмятое в туши пожирателей. От них остались разорванные крохотные куски плоти забитые грязью и листьями. Разве моя душа сможет вернуться? Нет, не сможет. Возвращаться некуда…

Но что забавно — меня мало трогало посмертие. Я часто задумывался о том, что случится п о с л е, если я окончательно лишусь бренного тела. В последний раз подобная мысль посетила меня вскоре после того, как вражеский ублюдок огненный маг попытался превратить в обугленное мясо внутри железных доспехов — прямо как жаркое запеченное в чугунной духовке. Но я не боялся… почему? Почему меня не тревожит собственная участь? Почему я не покрываюсь холодным потом? Ответа на этот вопрос я не знал.

Зато прекрасно понимал, что это очень глупо, предаваться столь отвлеченным размышлениям в тот миг, когда только что подчинившиеся мне новорожденные пожиратели рыщут по лесным дебрям и убивают пущенных по нашим следам преследователей. Разве это не странно? Я буднично очищаю тело от кусков отмершей кожи, сдираю пласты грязи, выбиваю из волос пыль, морщусь от дикой вони, отстраненно прислушиваюсь к крикам страха и агонии доносящихся с разных сторон. И размышляю о божественном…

Подняв лицо к небесам, я пристально вгляделся в прозрачную синеву. Наблюдает ли кто оттуда за мной?

Вновь затрубил охотничий рог — на этот раз отрывисто, испуганно. И снова короткий рев испуганного зверя. Это совсем иной сигнал — не всеобщего сбора, а приказ к отступлению, к бегству. Я издал грустный смешок, покачал головой, отбросил прочь содранный с груди кусок отмершей от меня плоти.

Почему они бегут? Ведь еще недавно они так уверенно преследовали нас. Наслаждались своей ролью догоняющих, ролью охотников идущих вслед за обессиленной жертвой пытающейся скрыться в чащобе леса, но уже выдохшейся и едва передвигающей ноги. И вот стоило жертве показать яростно оскаленные и окровавленные клыки, как весь их боевой настрой куда-то бесследно пропал… Исчез будто его и не было. Уверенные возгласы сменились перепуганными криками, рев рога напоминал не глухой рык матерого медведя, а блеяние овцы почуявшей запах свежей крови. И они побежали… быстро и без раздумий развернули лошадей и ринулись прочь, бросая молящих о помощи товарищей. Каждый сам за себя… вот в чем их слабость. Они едины лишь на словах. Впрочем… окажись среди них свирепый вожак, он бы сумел сплотить ряды, сумел бы пресечь панику — вновь мне на ум пришел Игновий. Загадочный долгожитель внушающий страх… Но его здесь не было.

А ведь у них был шанс одолеть нас — я чувствовал усталость. Она навалилась на меня как на обычного смертного. Едва ощутимая дрожь в коленях, подкатывающая к горлу тошнота, едва я думал о том, чтобы вновь облачиться в тяжелые доспехи. Пальцы рук сводило частыми судорогами, в локтях противно ныло, поясницу ломило. Я чувствовал себя серьезно простуженным и вымотанным. А желудок — вот ведь странно! — желудок громко урчал, требуя еды, а мое горло пересохло до такой степени, что я вряд ли смогу сейчас вымолвить хоть одно слово. Тело жаждало воды и еды. Все как у простого человека. Вот только я ведь не простой человек — еще недавно я был способен легко взобраться на высоченную сосну будучи закован в тяжкую броню неподъемную для обычного воина, а затем туда же я втащил пленников, совершил далекий прыжок, выдержал падение на землю и тяжкое давление мерзкой громадной туши пожирателя. Еще недавно я совершал невозможное! И делал это шутя! Ничуть не задумываясь над тем, какого немыслимого напряжения требуют такие деяния.

Отойдя несколько шагов от места, где я очищался, я тяжело опустился на землю и прижался спиной к бугристому стволу древней сосны. Спина с глубокой благодарностью облегченно расслабилась, когда с нее сняли нагрузку. Да и вытянутые на ковре из палой хвои ноги радостно притихли, получив блаженную передышку. Вяло подтащив к себе за ремень флягу, я припал губами к горлышку и не отрывался до тех пор, пока не выпил все до последней капли. Как же вкусна вода, что булькая, ринулась по пересохшему горлу в желудок! Сейчас немного отдохну, а затем встану и поищу в мешке связку вяленого мяса. И ох как прекрасно было бы заварить крепкого травяного отвара… Но это чуть позже. Сейчас мне надо передохнуть.

Удивлялся ли я навалившемуся бессилию? Нет. Я вымотан до предела, но не удивлен — такова цена. И вымотали меня не древолазание и не прыжки. И даже не падение. Да, они оказали свое влияние, но не все же не истощили меня. Нет, меня вымотало о б щ е н и е с огромной птицей нежитью, что вновь превратилась в зловонный шар мертвой плоти.

Умом я прекрасно понимал допущенную мною ошибку. И не собирался впредь допускать ее вновь. Дело в том, что мои недавние свершения были подобны свершениям очень сильного, но тупого детины.

Я пожелал подчинить себе чужую нежить. Но не обычное умертвие поднятое заурядным некромантом недоучкой. Нет. Я возжелал подчинить себе тварь созданную с а м и м Тарисом Некромантом! И у меня это получилось… но какой ценой? Я дошел до полного истощения. И хорошо, что я успел завершить начатое — свались я раньше и нежить попросту сожрала бы меня, а затем вернулась бы к весело и злорадно смеющемуся Тарису.

Да. Я тупой сильный детина, вторгшийся в тонкий мир очень древнего искусства, где все имеет значение.

Если сравнить пожирателя с большим придорожным валуном, то я сделал следующее — подошел, облапил его и начал тянуть к себе, намереваясь перетащить его через дорогу на свою сторону — на свою обочину. И действовал я грубой силой, действовал прямолинейно. Просто схватил и потащил, напрягаясь, что есть мочи и щедро тратя накопленную во мне с и л у. Вросший в землю валун сопротивлялся, но я тащил и тащил и тащил. И таки сумел добиться своего — покорил своей воле мощную тварь. А затем свалился на землю полностью обессилевшим, коря собственную глупость. Окажись на моем месте кто-то более мудрый, он бы чуть окопал валун со всех сторон, повалил его, затем нашел крепкую жердь и использовал бы ее как рычаг, чтобы меньшей силы добиться своей цели. То есть он бы действовал не силой, но и не умом — тут нужен не острый разум, а з н а н и е.

У меня есть сила. Но у меня нет знания.

Я словно ребенок несмышленыш, указывающий на вкусную конфету и капризно говорящий — «Хочу! Хочу! Хочу!». Пока удача была на моей стороне. Но однажды она отвернется и желанная конфета попросту сожрет меня.

Я заставил пожирателя разделиться — тоже просто возжелав этого и каким-то образом передав свое мысленное желание нежити. Но я чувствовал его мрачное и грозное сопротивление — тварь не желала распадаться на куски. И она жаждала плоти и крови. Смотрела на меня со страхом и голодом одновременно. Я добился своего. Но вскоре сюда вернутся целых шесть мерзких тварей, что заметно подрастут, но ничуть не утолят свой голод. И если они почувствуют во мне слабину — мне конец.

У меня есть немного времени, чтобы собраться с силами. Если пойму, что не успеваю оправиться хоть чуть-чуть, то попытаюсь развоплотить одну из тварей и забрать ее силу себе. Ну а пока…

Я уронил руки на хвою, опустил подбородок на грудь, закрыл глаза и затих. Легкий ветерок взъерошил мои грязные волосы, что-то прошептал успокаивающе на ухо. Глубоко вдохнув, я умиротворенно улыбнулся и позволил себе погрузиться в легкую дрему. Надо отдохнуть. Совсем немного. Отдохнуть как обычному человеку вымотанному непосильными нагрузками…

Древний сосновый бор тихо шелестел над моей головой. Кружась в воздухе, медленно падали редкие иголки. Приятно пахло смолой… Где-то надрывно выл незнакомый мне человек тяжело расстающийся с жизнью.

Какой мирный и прекрасный денек…

— Окажи ему милосердие — коротко кивнул седовласый священник.

Кряжистый воин кивнул ответ и, обхватив руками вялую шею полулежащего парня, резко и скупо рванул в сторону и вверх. Мягко и влажно хрустнуло. Захрипевший юнец затих и обмяк, испустив последний вздох.

— Подготовьте погребальный костер — велел отец Флатис одному из скорбно склонивших головы монахов — Немедля.

— Да, отче.

— Вот уж и верно — милосердие оказали — вздохнул стоящий позади священника Древин — Чуете запах?

— Культи его гнить начали — поморщился тот, кто избавил юношу от боли, свернув ему шею — А ведь Стефий так старался. Травы прикладывал, отваром лечебным поил ублюдыша. Да и вы пытались, отец Флатис. Видать душа у него так черна…

— Глуп он! — оборвал отец Флатис кряжистого воина — Молод совсем. Зелен. Оттого и прельстился речами погаными, поверил россказням темным. Вот и возвеличил Тариса Некроманта! Будь мы там, по ту сторону Пограничной Стены, постарался бы спасти и тело его и душу. Но здесь никак… вот и взял я грех на душу.

— Шею свернул ему я, отче — напомнил воин.

— А приказ отдал я — нахмурился старик, затягивая красный пояс потуже — Создатель руку подневольную не казнит. Нет в ней вины.

Он бросил последний взгляд на лежащего поверх старого одеяла юнца — того самого, кому нанес тяжелые ожоги руки и тела, кому сжег дотла ноги ниже колен, превратив в калеку. Магия жестока… Парень долго метался в горячечном бреду, а когда пришел в себя, то тело его уже агонизировало, а рассудок оказался погружен во тьму сумасшествия. Отцу Флатису пришлось приложить немало сил, чтобы узнать от пленника хоть что-то.

Отвернувшись, тощий старик заложил руки за спину и слепо уставился на высящуюся перед ним мощную крепостную стену. Защитная стена форта Подковы, прикрывающая собой горстку людей и гномов умудряющихся выживать в Диких Землях. Но сейчас священник думал не о тех, кто по эту сторону стены, а о тех, кто по ту сторону…

Доссар Ван Орус. Лорд.

Вот чьи воины встали лагерем вокруг Подковы.

Лорд из тех чванливых дворян, что знают собственную генеалогию наизусть и почитают ее превыше святых книг и молитв Создателю. Род Ван Орус — надо признать и впрямь старый род, чья родословная украшена немалыми славными деяниями на благо Империи. Они возвели собственное родословное дерево на алтарь и поклоняются ему как языческому божку. А на остальных смотрят как на животных, с трудом перенося общество равных себе по титулу и крови. Орусы всегда были рядом с династией Ван Санти. И жадно подбирали крошки с императорского пиршественного стола. Орусов отличает самоуверенность и упертость. Это их фамильные черты тщательно пестуемые в каждом потомке. Самоуверенность и упертость. Вот только Орусы называют их силой и решительностью.

Однако есть надежда, что Орус отступит и, поджав хвост, уйдет прочь. Если лорд оставил родовые земли и бежал прочь — значит, он не столь глуп, чтобы бросаться грудью на копья защитников Подковы. Но для этого лорду надо сначала убедиться, что защита нерушима, что дух осажденных высок, что они будут биться до последнего, но не сдадутся на его милость. На это потребуется время.

Вот только каждый прошедший день играет против лорда Ван Орус. Это ему не в мирных землях осаждать чужое родовое гнездо, где лагерь разбивается на свежескошенном пшеничном поле, где сидящий в шелковом шатре полководца Ван Орус развратничает с продажными красотками или насильно приведенными крестьянскими девушками, в то время как его воины пьют дешевое вино и срезают с подвешенных над кострами коровьих туш куски мяса посочнее. Здесь ему девушек не сыскать. Олени легко заменят коров и хотя они не так жирны и мягки, но их мясо вполне может утолить голод, а ключевая вода жажду. Но здесь Дикие Земли! Здесь полно блуждающей нежити, древних магических созданий и странных вывертов природы. Вскоре его воины начнут погибать один и за другим.

Когда погибнет первый — никто особо переживать не станет.

Когда жизни лишаться еще двое или трое — начнутся первые тревоги, особенно если соратники убитых узрят те жалкие куски плоти и лужи крови оставшихся от трупов.

Когда счет дойдет до десятка — начнется разброд. Ты можешь управлять железной рукой, но людской страх тебе не унять. А там глядишь дело дойдет и до дезертирства — люди боятся темных тварей. Их с детства пугали страшилками про восставших мертвяков жаждущих живой плоти, про раздирающих младенцев на части костяных пауков… И хоть пришли они искать милости у Тариса Ван Санти, все они знают, что на самом деле его зовут Тарис Некромант, и что именно он загубил на жертвенном алтаре сотни невинных душ…

Можно ли ждать милости от того, чьим именем пугали много поколений?

И разве Тарис не умирал? Разве он не был повержен знаменитым героем в смертельном поединке? Был! И значит Тарис вовсе не принц из рода Ван Санти ставший новым Императором. Нет. Тарис всего лишь мертвяк восставший из могилы, вернувшийся в мир живых…

Старый священник Флатис прекрасно знал людей и их страхи.

Его губы плотно сжались, пронзительный взгляд сполз на замершее мертвое тело.

— Они побегут — тихо произнес старик — Нет в них крепкости духа, нет стойкости, нет веры… И во главе их стоит тот, кто уже бежал от смерти однажды. А значит, он побежит вновь и куда торопливее, чем прежде.

— Речи ваши мудры, отче — столь же тихо и почтительно произнес высокий монах — Но люд Подковы решителен и бесстрашен. Они не бегут. А ведь во главе их стоял и стоит Корис Ван Исер, чье имя они с почетом поминают через каждое третье слово и куда чаще, чем имя Создателя Милостивого, да простит Он их грешные души. А ведь и Корис беглец…

— Нет — качнул головой старый священник — Корис не беглец. Я бы назвал его изгнанником, вот только его ведь не изгоняли, а призвали сюда вопреки его воле. И оказавшись здесь, он не побежал в страхе. Нет. Он принял на себя чужие страшные грехи и, выдержав их тягость, преодолев многое, вернул веру людям в будущее. И заставил поверить в себя гномов славящихся своей недоверчивостью к роду людскому. Каждую опасность он принимает на себя, встречает грудью, защищая остальных. Нет. Не ровняй поганого труса лорда Доссара Ван Оруса с бароном Корисом Ван Исер. Ибо Корис тот, кто идет впереди и ведет за собой. А Доссар посылает перед собой воинов, а сам трусливо крадется следом, дабы позднее пожать плоды чужой победы. Нет. Не ровняй их.

— Да, отче. Воистину мудрость ваша глубока безмерно — монах склонил голову в еще большем почтении — Но… Кориса призвали? Простите, отче… Но призвал Кориса кто и куда?

Хмыкнув, отец Флатис ничего не ответил и поднял лицо выше, туда, где в небесной синеве появилась быстро приближающаяся черная точка. А вот и пернатый гонец…

Интересно, что за весть он несет на своих крыльях?

— Она там — лорд Ван Ферсис смотрел мрачно, исподлобья оценивая взглядом высящуюся вдалеке вершину темной массивной скалы, прочно занявшей середину холмистой пустоши.

Его правая рука нервно теребила посеревшую рукоять искусно выкованного кинжала. Еще недавно рукоять была обильно покрыта позолотой, сейчас же остались редкие вкрапления золотистого цвета. А ладонь лорда предательски покраснела — кожа изрядно воспалена, стерта.

Лорд Ван Ферсис все столь же широкоплеч, его осанка все так же горда и пряма, ничто не выдает его возраст кроме глубоких морщин и седых волос. Но и не подумать, что он старик — руки мускулисты и крепки как у тридцатилетнего мужчины, аппетит столь же хорош, равно как и мужская сила. Но что-то все же изменилось — в лице, в глазах. И речь не о частом тике терзающем левое веко. Речь о выражении глаз, о том, что поселилось в зрачках лорда Ван Ферсис — это страх? Нет. Смятение? Быть может…

Легко спешившись, лорд взбежал на вершину пригорка, с усилием оторвав ладонь от рукояти кинжала, поднес ее ко рту и смочил воспаленную кожу слюной, не отрывая взгляда от далекой мрачной скалы.

— На картах гора указана как Подкова, мой господин! — почтительно доложил кряжистый воин с рябым лицом украшенным седыми усами — Но нет следов поселения. Быть может оно с другой стороны?

— Быть может — машинально ответил лорд — Быть может. Но она там. Плоть от плоти моей. Я чувствую.

— Прошу времени, господин — не склоняя головы, произнес воин — Прежде чем действовать, нам надо осмотреться. Кто знает насколько хорошо защищено то поселение? Ниргалы сильны и бесстрашны, сомнут многих и многое… но хорошая разведка не раз и не два помогала в…

— Мы выдвигаемся — бесстрастно ответил старый лорд — Но неспешно. У тебя есть время.

— Да, господин!

Коротко кивнул, кряжистый воин поспешил к группе воинов, пристальным взглядом выискивая среди них лучших разведчиков и наездников. Повсюду распутица, земля не успевала просыхать из-за обильных дождей…

Череп темного гоблина изрыгнул из разверстого рта язык зеленоватого пламени и рассыпался на мелкие частицы жженой кости. Раздалось тихое шипение, когда жар столкнулся с холодной землей. Воздух был напитан вонью от сожженной плоти.

На небольшом клочке глинистой земли тут и там лежали испепеленные останки шурдов и гоблинов. Числом никак не меньше двух десятков. Поодаль дымились части костяных пауков, чьи кости стали напоминать искривленные тонкие веточки с почерневшей и осыпающейся корой.

Издалека доносился дробный стук копыт — прочь быстро удалялся большой конный отряд. В его середине, внутри боевых порядков из суровых воинов закованных в железо выделялось несколько всадников одетых и держащихся иначе. А среди них особенно сильно бросался в глаза всадник облаченный в алый плащ развевающийся на ветру.

Большой отряд быстро двигался на юго-запад. Если прикинуть направление его пути по карте, то вскоре взор наткнется на едва-едва намеченные очертания большого и темного леса. И скакать долго не придется — они почти уже на месте, осталось преодолеть не больше сорока лиг, и они окажутся у края древнего соснового леса…

— Аззуог дорралла! Аззуог доррала! Именем Его клянусь! — тонкие темные губы Первого Раатхи искривились в жесткой усмешке и страшном обещании — Я расщеплю его душу! Расщеплю!

Его многочисленные спутники не ответили ничего, хотя прекрасно слышали каждое слово. Их не касались эти речи, да и возжелай они ответить — не смогли бы. Трудно что-то произнести не имея языка.

Ниргалы могут лишь убивать. В этом их предназначение.

Первый вскинул голову скрытую капюшоном, шумно втянул воздух ноздрями, скривился, когда солнечный луч упал на его белесую кожу с серым оттенком. Неподвижно стоящий конь Первожреца был подобен живой статуе — лошадь умерла больше двух дней назад, но темная волшба вновь подняла ее, напитала силой, зажгла зловещим зеленым светом застывшие глаза, залечила раны.

— Я породил вас — пронзительные глаза Первого уставились вдаль, обвели взором пологие холмы заросшие молодой травой — Я породил! И это моя игра, что я веду уже много столетий… Мальчишки, глупые мальчишки вздумавшие ослушаться отца… Я покажу, насколько опасным бываю я в гневе! За мной!

Одним движением оказавшись в седле, Первожрец запахнулся в плащ и, не прикасаясь к поводьям, отдал приказ коню и тот разом перешел в несколько неуклюжий галоп. Мертвому не доставало грации живого существа… Следом за первым всадником пришли в движение и остальные — бесстрастные ниргалы.

Тихо звякнуло. На землю полетели мельчайшие осколки особенного цветного стекла. Раздавленный «вестник». Первый Раатхи отправил послание, что куда быстрее любого гонца.

В сердце старого соснового леса, в подземелье под странной оплывшей горой, неподвижно стоящий у края выложенного гранитными блоками громадного провала мужчина резко вскинул и чуть наклонил голову, став похожим на прислушивающегося грифа.

— Он идет — два слова слетевшие с его губ наполнили подземелье пугливым эхом — Он идет и уже совсем близко… Подготовить все к его прибытию! К завтрашнему утру держать наготове двадцать оседланных коней. Я сам встречу Учителя…

— Слушаюсь, господин Истогвий — низко склонил голову укутанный в меха старик, выглядящий древней развалиной рядом с крепким деревенским мужиком, кому он и подчинялся. Старик казался дедом Истогвия, хотя тот был больше чем в три раза старше, прожив на этом свете уже два столетия…