18
Турбаза “Си-эф-эс”, оз. Форд, Миннесота
Все еще суббота, 15 сентября
В шесть утра я звоню из домика администрации доктору Марку Макквиллену, надеясь застать его врасплох, чтобы он спросонья ответил на мои вопросы.
– Доктор Макквиллен слушает.
– Доктор Макквиллен, это… – От разговора с коллегой-врачом с утра пораньше меня переклинивает: чуть было не сказал “это Питер Браун”. Так я уже три года не представляюсь. – Это Лайонел Азимут. Не могли бы вы ответить мне на несколько вопросов?
– Не сейчас. Я собираюсь уходить.
– Сейчас шесть утра.
– Значит, я уже опаздываю. Восход солнца в шесть пятьдесят две, и к этому времени мне нужно быть на заливе Хойст-Бей. Я бы и вас пригласил, но рыба за милю чует бред сивой кобылы.
– Хорошая шутка. Как Дилан?
– Он ушел отсюда на пике формы.
– Расскажете о Чарли Бриссоне? – О мужике с откушенной ногой.
Макквиллен смеется.
– Всего доброго, доктор, – говорит он и вешает трубку.
* * *
Возвращаюсь в наш домик: Вайолет спит на животе, согнув одну ногу, простынь сползла на бедра. Двухдюймовая полоска черных хлопковых трусиков идеально точно указывает на ее вагину. Феромоны хоть зубами грызи.
Пытаюсь собрать манатки, не разбудив ее, но, когда я уже готов идти, она поворачивается:
– Ты куда?
– В Форд, к Макквиллену.
– А сколько времени?
– Начало седьмого.
– Думаешь, он уже проснулся?
– Я только что говорил с ним по телефону.
Со временем это становится такой игрой – лгать, говоря правду. Вроде как кроссворд разгадываешь.
– Можно мне тоже?
– Спи. Пока ты встанешь, я уже вернусь. Раздобуду топлива для нашего “фургончика тайн”.
Вайолет трет глаза ладонями:
– Не говори так. Ненавижу “Скуби-Ду”!
Пора валить. Но:
– Почему?
– Чертов монстр все время оказывается ненастоящим. Каждый раз это какой-нибудь неудачник, обмазанный светящейся в темноте краской, который пытается обокрасть какого-нибудь мажора, а тот даже не подозревает о существовании этих денег. Единственный персонаж, кто в итоге выигрывает, – это Дафна.
– Это которая блондинка?
– Да рыжая она. Она все время дает себя похитить, потому что может кончить, только когда ее свяжут и отдолбят в задницу.
Вот теперь точно пора валить.
– С чего ты взяла?
– Ты что, никогда не смотрел этот мультик?
– Видел пару раз.
– Блондин – Фред, парень Дафны.
– Так…
– Дафна фригидна с Фредом. Однажды она ему подрочила, и ее вырвало. Фред трахает Велму в сиськи каждый раз, когда они вместе устраивают ловушку для монстра, а потом чувствует себя виноватым.
Говоря это, Вайолет потягивается, а я смотрю на ее кожу, в мурашках от холода, – сюрреализм какой-то.
– Я думал, Велма – лесбиянка.
– Она просто говорит так Шэгги, чтобы он ее не домогался. Велма предпочла бы трахнуться с псиной.
– Интересно. Ну ладно…
– Погоди. Я с тобой хочу.
Я уже почти сказал, что не надо, но Вайолет встает с постели. По дороге в ванную она обеими руками сначала одергивает трусики на ягодицах, затем поправляет грудь – и я теряю дар речи.
Подхожу к двери ванной и пробую еще раз:
– Знаешь, я мог бы предположить, что тебе нравилось в “Скуби-Ду”, – что у тайны всегда есть логическое объяснение.
– Ты смеешься? – отзывается она. – Это никому не нравится. Так же как в том отстойном “Волшебнике страны Оз”, где волшебник оказался ненастоящим, хотя вся история и так происходит во сне. Кому может присниться ненастоящий волшебник?
– Тогда что же, лучше “Сумерки” и “Гарри Поттер”? Чтобы дети взрослели, больше зная о физиологии вампиров и оборотней, чем о нормальных людях?
– Ух ты. Я смотрю, кто-то у нас по утрам сварливый.
Шумит вода из бачка, и через минуту Вайолет открывает дверь. Она чистит зубы. Под глазами у нее сексуальные складочки ото сна.
– Во-первых, дед сварливый, не гони на “Сумерки”. Во-вторых, ты вряд ли осмелишься назвать “Скуби-Ду” учебником физиологии. Там главный герой – говорящая собака.
* * *
Снимаю с двери Макквиллена магнитик с надписью “УШЕЛ НА РЫБАЛКУ”, прежде чем Вайолет успеет его заметить, и устраиваю представление – звоню в одну дверь, в другую, потом стучу. В конце концов прошу Вайолет обойти дом и заглянуть в окна, а сам вытаскиваю полимерную и пружинную отмычки из-за подкладки своего бумажника и вскрываю замок со второй попытки.
Все-таки надо было убедить Вайолет остаться на базе. Но, раз не убедил, придется теперь либо успеть зайти в дом и выйти, пока она не заметила, либо придумать, что ей сказать, когда заметит.
Сначала посмотрим, что найду.
В приемной темно, но я знаю, где настольная лампа. В шкафу за стойкой неподписанные коробки – слишком трудно искать. Двигаюсь дальше по коридору.
Большую часть клиники я уже знаю – смотровой кабинет, куда Макквиллен привел Дилана, и пустой кабинет напротив. В коридоре шкаф с хозяйственными и медицинскими принадлежностями. Вскрываю запертую дверь рядом, поднимаюсь по ступенькам, покрытым ковром, и понимаю, что я уже в жилом доме. Проход между столовой и гостиной, мерзкое дежавю, будто я проник в дом, чтобы кого-то убить. Возвращаюсь в клинику и проверяю дверь в конце коридора. Архив.
Здесь стоит кресло, на нем медицинские журналы и недопитая бутылка красного “Джонни Уокера”. Рядом – журнальный столик с фотографией в рамочке: Макквиллен, наверное, лет на сорок моложе, у стойки регистратуры в приемной. На стойке сидит женщина, положив ногу на ногу.
Та же самая женщина на всех фотографиях, что есть в комнате. То одна, то с Макквилленом. Судя по эволюции фасона ее очков, она ушла из его жизни – и, похоже, из жизни вообще – где-нибудь году в девяностом.
Это жесть. Из-за этого и еще хрен знает чего я начинаю беспокоиться за старика, но сейчас мне некогда разбираться в его личной жизни. Заглядываю в сейф с медикаментами, хватаю несколько вещей, которые надо было взять еще на корабле, и приступаю к медкартам. К счастью, из всех пациентов Макквиллена с фамилией Бриссон карточку Чарли найти проще всего. Она самая толстая.
Чарли Бриссону пятьдесят девять лет. На видео он выглядел гораздо старше. Он так молод, что первую запись Макквиллен сделал еще о четырнадцатилетнем подростке.
Причина первого обращения – постоянная жажда и чувство голода одновременно с потерей веса. Макквиллен поставил диагноз “ювенильный диабет” и прописал лекарство, которое я не могу разобрать, но вероятно, свиной инсулин-цинк. Я пролистываю страницы толковой работы Макквиллена по поддержанию стабильности Бриссона, несмотря на обычные трудности и кризисы, какие бывают при лечении диабета у подростков.
Однако через некоторое время Бриссон перестал наблюдаться у Макквиллена. И его жизнь стала подтверждением того, что, если с тобой уже случилась одна гадость, это совсем не значит, что не случится еще куча гадостей. Особенно, если ты этому содействуешь.
Медкарта похожа на очень невеселый мультик в блокноте. ДТП в состоянии алкогольного опьянения в двадцать один. Алкогольные ферменты в печени в двадцать девять. Плохой уровень сахара все время. Ампутация ноги из-за диабетической гангрены, когда ему еще не было пятидесяти. Спустя пять лет – дебют синдрома Корсакова.
Твою ж мать! Как же я сразу-то не догадался.
У пациентов с синдромом Корсакова случаются провалы в памяти из-за дефицита тиамина – в развитых странах обычно от недоедания при алкоголизме, – и тогда они начинают бессознательно вырабатывать новые воспоминания в реальном времени. Скажите больному Корсаковым, что то или иное событие могло с ним произойти, и с большой вероятностью он вдруг вспомнит, что так оно и было, и расскажет вам все в подробностях. Надо было подумать об этом в первую очередь.
Возвращаю карту на место. Достаю папки Отем Семмел и Бенджи Шника. В медкарте Отем всего две страницы – о вывихе лодыжки пять лет назад. Видимо, Макквиллен не был ее постоянным врачом. Что неудивительно, ведь она жила в Или.
Карта Бенджи начинается со справки о рождении восемнадцать лет назад и кончается пометкой двухлетней давности всего из нескольких букв: “ум. НСДВТС”. И справка о рождении, и финальная пометка написаны четким каллиграфическим почерком, каким теперь больше не пишут.
К задней обложке карточки Бенджи изнутри прикреплен манильский конверт, присланный Макквиллену из Миннесотского бюро задержания преступников в Бемиджи. Нераспечатанный.
Пытаюсь выдумать какой-нибудь способ вскрыть конверт так, чтобы потом это не было заметно, но в конце концов просто разрываю его сверху.
* * *
Когда я возвращаюсь в приемную, Вайолет стоит в дверном проеме и заглядывает в дом, не переступая порога.
– Он дома? – спрашивает она.
– Нет.
– Но ты все равно вошел?
Закрываю за собой дверь и спускаюсь с крыльца. Я больше не хочу здесь находиться. И то, что Макквиллен может внезапно вернуться, что-нибудь забыв, – наименее важная тому причина.
– Дверь была не заперта, – говорю я. – Я беспокоился за него.
Правда-но-ложь – это не просто игра. Это стиль жизни.
– Все равно, разве это не проникновение со взломом?
– Нет, если ты ничего не взломал.
– Ты уверен, что его нет в доме?
– Я поискал его. Наверное, я неправильно расслышал время.
Когда я открываю машину, Вайолет замечает манильский конверт у меня в руках:
– Ты еще и взял что-то?
– Только это. Ему не нужно. Он даже не открывал его.
– Что там?
– Расскажу по дороге.
– А что, сразу сказать нельзя? Ты меня просто бесишь!
Пристально смотрю на нее. Интересно, как скоро она меня разоблачила бы, даже не случись этого взлома?
Не важно. Сейчас я ее офигеть как собью с толку.
– Это снимки вскрытия Отем Семмел и Бенджи Шника.
– Что?
– Да-да.
Она бледнеет:
– И о чем они говорят?
– О том, что, если бы Макквиллен потрудился вскрыть конверт, он бы совсем не был уверен, что Отем и Бенджи погибли от лодочного винта.