Глава 6

Порошка вывернулся из толпы зевак и первым подбежал к коню Коловрата, хватаясь за узду. Воевода спрыгнул с седла и потрепал мальца по вихрастой голове.

– Ладно ли все дома?

– Как обычно, – самодовольно напыжился Порошка. – Что сделается-то?

– Ну-ну! Волчка отведи да вытри хорошенько.

– Знаю, – буркнул мальчишка, поглаживая коня по морде.

– Я сам приду. Скажи пусть баньку истопят.

– Знаю, – снова пробурчал Порошка и повел коня с площади.

Коловрат посмотрел ему в спину с нежностью. Хороший парень растет. Быть ему воином. Вот еще годков поприбавится – и можно с собой в походы брать. Пусть учится походной жизни, как за конем ухаживать, за оружием, как пищу готовить, дичь выслеживать и врага. Как на стороже стоять, знаки условные подавать. Ратная наука сложная. За раз не научишься.

С княжеского крыльца сошли несколько близких советчиков, старых дружинников Юрия Ингваревича. Среди них воевода увидел и боярина Могуту. Гонца Коловрата отправил вперед себя еще рано поутру, чтобы предупредил князя, с чем он возвращается в Рязань. Только вот народу-то многовато собрали. Незачем видеть люду простому сейчас этого. Нечего волновать народ. Пусть живут до поры до времени в мире и неведении. Придет беда, все узнают.

– С чем ты приехал, Евпатий, – спросил старый дружинник Олег Сулима, с которым Коловрат много лет вместе в походы хаживал, не в одной сечи бок о бок сражался. Знал он Сулиму хорошо и верил ему как себе.

– Не здесь, – тихо проговорил Евпатий и махнул дружинникам, чтобы отвели возы за княжеский терем к конюшням.

– Что, худо? – проводя по длинным седым усам, спросил Сулима. – Большой плач сегодня в Рязани будет?

– Шесть дружинников и сотника Стояна похоронили монахи в Иоанно-Богословском монастыре. Да я вот еще двенадцать убитых в бою привез.

– Кто? – резко спросил Сулима.

– Монголы, друже, монголы. Передовые отряды по окраинам наших земель рыщут. Почитай, три сотни я разбил, чуть было в полон не попали к монголам бояре мещерские с подарками богатыми, которые по шляхе везли с малой охраной. Половцы в затылках чешут, боятся восточных степняков. И помогать не хотят, и за свои табуны побаиваются. Сложно все на пограничье.

Когда они подошли к телегам, где спешивались дружинники, устало переговаривался с конюхами, возле тел убитых уже стоял епископ Евфросин. Коловрат хотел было подойти за благословением, но к ним уже подошли трое бояр. Самое хмурое лицо было у Могуты.

– Ты что же такое, Евпатий, наделал? – прошипел боярин. – Совсем ополоумел? Ты зачем монголов побил, ты зачем их на всенародное обозрение привез. Ты князя нашего со всей степью решил поссорить, войны захотел? Руки чешутся? Ты сколько лучших дружинников потерял?

– Молчи, Наум! – рассвирепел Коловрат. – Я земли наши защищал, они русичей убивали, пытали! Молчи!

Бояре молча смотрели, как снимают с телег тела мертвых дружинников и укладывают в ряд на траве. У многих лица начали темнеть, тела вздулись так, что одежа на них натянулась. Коловрату больно было смотреть на то, что смерть сделала с его боевыми друзьями, он отвернулся. По другую сторону сложили троих монголов и Карата.

– Ну, Коловрат, с возвращением тебя, – послышался голос Федора Юрьевича.

Евпатий повернулся и увидел князя, морщившегося от трупного запаха. Федор Юрьевич был без кафтана, в одной рубахе. Видно, что поднялся с постели недавно, а вчера выпил много вина. Князь прошел вдоль ряда тел дружинников, скорбно покивал головой, потом пошел и стал смотреть на монголов.

– Не хан – какой-нибудь их сотник, – указал он на скуластое лицо, обрамленное черными грязными косицами.

– Он старшим у них был. Приказывал медведковских пытать. Про силы наши выпытывал. Про обоз мещерский тоже. Боярин Ивлий чуть в их руки не попался с обозом.

– Ивлий? В Чернигов шел с обозом? Знаю его.

– Очень помог нам с монголами справиться. Сами мы бы больше людей потеряли. А так мужики с веси да ратники с обоза. Общими силами и одолели. Почти всех побили, а было их сотни три.

– Послушай, Евпатий. – Князь взял Коловрата за локоть и отвел в сторону. – Ты никому про свои дела там не рассказывай. Ну была сеча, ну погибли храбрые молодцы, так ведь всегда такое было. Нам с монголами, да и с половецкими ханами сейчас ссориться никак нельзя. Говоришь, болгарские города монголы спалили? Так это их дело. Может, они не поделили чего, может, ссора какая между ними прошла. Нам-то не ведомо и не нам судить. Нам Рязань поднимать надо, отстраивать. Торговлю вести, дружбу налаживать между князьями. Большие дела впереди, а ты все про войну говоришь. Не время, Евпатий, не воевать нам надо.

– Воевать придется, коли они придут, – кивнул Коловрат на убитых.

– Вот когда придут, тут мы поговорим с ними. Ты думаешь, что Юрий Ингваревич не сможет договориться с монгольскими ханами? Меха, золото, камни драгоценные, они ведь великое делают, они глаза застят и ласкают. Не понимаешь ты, воевода, в таких делах, да и не стоит. Мы уж сами разберемся, а ты служи, оборони, когда придется. Но без приказа не моги саблю из ножен вынимать.

– Стояна убили, – тихо ответил Коловрат, – вон еще сколько лежит. И в монастыре еще. Спускать такое, да на своей же земле, негоже.

– Не знаю, Евпатий, не знаю. Юрий Ингваревич сейчас в отъезде. Уж что он тебе скажет, даже загадывать боюсь.

Князь Федор повернулся и пошел отдавать распоряжения, разослал отроков сообщить по домам убитых дружинников, чтобы забирали своих. Коловрат стиснул зубы, вдохнул глубоко и с силой выдохнул. Опять он ничего не мог сделать. Не он правил в этом городе, не мог он переломить князя и его ближнее окружение. Не мог он передать свое чувство близкой беды. А ведь еще можно приготовиться.

Обойдя всех своих дружинников, он кому сказал доброе слово, кого обнял, кого по плечу похлопал. Остановился надолго только с Полтораком.

– Совсем ты в немилости, воевода, – грустно улыбнулся сотник. – Кровушки своей не жалеешь, а они вон как. Неправильно это.

– Не суди, – отмахнулся Коловрат. – Надо самим делать то, что можем, готовиться к битвам нелегким и кровавым. Надо, друже, к тому времени, как князь ополчаться крикнет, чтобы было у нас все готово. Всем ратникам, кто под стяги Большого полка с нами встанет, надо загодя проверить, все ли готово. Доспехи, у кого есть, подлатать, ремни поменять, кольца подковать. Мечи и топоры навострить, рукояти поменять, кому надо. Завтра пошлю обоз в Медведку. Оружие соберем монгольское. Что-то Нефеду оставим, но большую часть себе возьмем. Старосте столько и не нужно.

– Я сам поеду, Евпатий. Дозволь!

– Нет нужды в тебе там. Ты мне здесь нужен.

Дома Ждана молча упала отцу на грудь и долго и тихо плакала, рук не разжимая и лица от отцовской груди не отрывая. Евпатий гладил дочь по голове, плечам и тихо успокаивал, что, мол, все хорошо, вот живой же вернулся. И не война это была, а так, стычка небольшая.

– Баню уже трижды согревали для тебя, – наконец, оторвавшись и вытерев рукавом слезы, сказал дочь. – А Лагода с бабами за ягодами ушла. Сейчас самый сезон. Груша дикая поспела. Да и грибов, может, наберут.

– И хорошо, – расстегивая ремни и застежки, кряхтел Коловрат, вдруг почувствовав, как он действительно устал за эти дни, что у него болит каждая косточка, что нет на нем живого места, все битое и перебитое. – Хорошо, я вот в баньку, а потом мы с тобой за столом посидим, повечеряем вдвоем, как раньше, помнишь…

– Когда матушка была жива, вы с ней так же вечерами сиживали?

– Так же, ласточка моя, так же, – улыбнулся Евпатий.

Ни на следующий день, ни через два дня, ни через пять князь Юрий Ингваревич Коловрата к себе не звал. Да и сам воевода без нужды не любил топтаться без толку в княжеских хоромах. Дважды князь проходил мимо, когда Коловрат с дружинниками на мечах бился и копья метал. Но даже головы не повернул, слова не сказал. А когда подули холодные ветры, сдувая с деревьев листья, и посохли в степях травы, появился в Рязани хан Туркан.

Угрюмый, костлявый, со скрюченными пальцами на правой руке, которую когда-то еще в молодости ему перебили в бою русские дружинники, он с помощью слуг спустился с коня, выслушал приветствие Юрия Ингваревича и поплелся по ступеням вверх к накрытым праздничным столам, яствам и напиткам, обильно выставленным в его честь. Бояре рязанские свысока поглядывали на гостей, которые перед русичами пытались выглядеть независимо, гордо. Двое сыновей хана, широкоплечие, смуглые от степных ветров, держались все время возле отца, то и дело поддерживая старика под руки. С чем приехал хан, никто не знал. Тело его сына Карата отправили в тот же день. Дружинники, отвозившие тело, сказали, что половцы приняли его молча, молча выслушали историю гибели Карата. Которую, кстати, князь Федор приукрасил и десятнику лично пересказал.

Застолье и хвалебные речи продолжались долго. Взгляд Туркана потеплел, старик стал разговорчивее, но о цели приезда пока молчал. Юрий Ингваревич ломал голову, то и дело подзывал кого-то из своих бояр и спрашивал, не узнали ли что о цели приезда хана. Не удалось ли расспросить кого из его людей, не шепнул ли кто чего важного за небольшой подарок.

Наконец старый хан поднял руку, спуская рукав халата и поправляя браслет, обратился к князю:

– Скажи, князь Юрий, сколько русичи и мы живем бок о бок в этих землях? Давно! Не одно поколение славных воинов и мудрецов сошло в землю и стало земным прахом, их души стали звездами с тех пор, как наши предки пришли сюда с востока.

В это время Коловрат шел по двору в сторону красного крыльца, потому что до князя наконец дошло, что приезд Туркана может быть связан с недавним участием его сына и других половецких воинов в походах монголов, а может, и среди разбойничьих шаек, грабивших обозы вдали от Рязани и других больших городов. Воевода Коловрат знал об этом больше других, потому что чаще всех воевод участвовал в схватках со степняками на границах княжества. И теперь его позвали на всякий случай, если у князя возникнут затруднения в беседе с половецким ханом. Или, боже упаси, возникнут разногласия. И тут уж придется либо мириться, либо подставлять чужую голову и… тогда снова пытаться мириться.

У двери Коловрата остановил Сулима:

– Погоди, Евпатий, не спеши.

– Меня князь звал, – внимательно посмотрел в лицо старому дружиннику Коловрат. – Негоже ему меня ждать.

– Погоди, Евпатий, – снова стал удерживать его Сулима. – Не князь тебя позвал, а я. Не сердись, что так вот, через посыльных.

– Олег. – Коловрат взял старика за локоть и отвел в сторону, к перилам. – Ты ведь всегда был прям, как древко копья, всегда говорил разумно и метко, как острие копья разит. Так что же ты сейчас гнешься, как половецкий лук? Или мы мало с тобой вместе по степям проскакали, или спина к спине не сражались?

– Ты князю можешь понадобиться, Евпатий, – смущенно опустил стариковскую голову Сулима. – Хан Туркан у князя в гостях. Разговор вот-вот пойдет о границе. Могут и сына его Карата вспомнить, и молодежь половецкую, что с нашими разбойничьими шайками там на дорогах грабежами промышляла. Дело серьезное! Хан не просто так приехал. Поговаривают, что половецкие стада гонят на восток. Многие стада.

Коловрат схватил Сулиму за кафтан и зашептал горячо, но тихо, чтобы пробегавшие мимо отроки с кувшинами и блюдами не услышали его слов:

– Ты понимаешь, что это значит?

– Понимаю! И ты пойми, что сейчас князю нужно помочь принять правильное решение, подсказать, что отвечать Туркану. Он ведь или союза искать приехал, или за возмездием из-за сына, хочет угрозами выторговать себе помощь наших дружин. Когда князь о тебе вспомнит, может, уже и поздно будет. А нам союз с половцами ох как нужен. Нужна нам их конница!

– Спохватились, дети степей! – процедил сквозь зубы Коловрат. – Хорошо, Олег, я буду ждать, сколько скажешь. Родная земля дороже.

Ждать пришлось не долго. Как угорелый из дверей выбежал взлохмаченный отрок из молодой дружины, столкнулся с Коловратом и чуть не упал, ударившись в его широкую грудь, как в каменную стену.

– Прости, воевода! – ошарашенно выпалил отрок, потирая ушибленный лоб. – А я как раз за тобой. Князь наш Юрий Ингваревич тебя за стол просит. Подсказали ему ближние люди, что нет тебя с ними, забеспокоились, не хворь ли тебя дома держит. А ты вон он. Здесь уже! Пожалуй, воевода Евпатий.

Выслушал слащавое приглашение, подивившись, как молодой воин умело все ему пересказал, и подумал, что вот из этого отрока никогда хорошего воина не получится. Так и будет у князя на побегушках. А меч молодецкий будет у него только в ногах путаться да мешать. И снимет он его да за лавку положит, чтобы не спотыкаться. Толкнув дверь, Евпатий вошел в большую залу для приемов, где сейчас установили столы и лавки. Сулима стоял возле князя и что-то с суровым лицом втолковывал ему. Юрий Ингваревич улыбался и кивал. Было похоже, что они говорили сейчас не друг с другом, а каждый о своем.

Старый дружинник сразу увидел Коловрата и кивнул головой, чтобы тот подошел. Князь тоже лениво повернул голову в сторону появившегося воеводы, принужденно заулыбался и громко объявил, что вот-де пришел наконец, оторвавшись от дел ратных, надежда и опора княжества Рязанского воевода Большого полка Евпатий Коловрат. Хан мгновенно забегал глазами по зале, и один из его приближенных зашептал что-то старику на ухо.

Коловрат неторопливо обходил стол, двигаясь к князю. Многие поднимали кубки вместе с хвалебными словами, приветствовали Коловрата. В основном это были старые дружинники, с кем он не единожды ходил в походы. Но были хвалы и от тех, кто ни в походах не был, ни за всю жизнь с Коловратом даже парой слов не перебросился.

– Усадите славного воина! – потребовал князь, показывая по правую сторону от себя. – Да поближе, поближе к другим славным воинам. Хочу видеть Коловрата за своим столом!

Евпатий смотрел на князя и дивился переменам, которые произошли с ним. Вот уж сколько времени со дня его возвращения с границ рязанских земель прошло, и не смотрел в его сторону и для расспросов не звал, а сегодня вон как князь ласков и заботлив. Коловрату освободили место по правую руку от князя Федора. Тут же принесли новый кубок, тут же по столам побежали разливать вино отроки.

Евпатий взял кубок, поднял во здравие князя вместе со всеми, пригубил вино и поставил кубок на стол. Федор Юрьевич тут же наклонился к нему.

– Почему не выпил, как все? – ленивым голосом спросил он, но Евпатия эта леность не обманула. Уж очень подозрительно спросил князь Федор.

– Хмелить голову не хочу, – честно признался Коловрат, – ранее времени. Не для того меня Юрий Ингваревич позвал, чтобы я вина распивал и снедью чрево набивал. Хан приехал неспроста, князь ждет от меня слова.

Князь Федор промолчал. За столами шумели, пили и ели. Кто-то обязательно поднимал кубок, говорил здравицу. Коловрат не особенно посматривал по сторонам, но, обернувшись нечаянно во главу стола, поймал на себе подозрительный взгляд князя Юрия. Его глаза со светлыми ресницами, обычно невыразительные, сейчас смотрели колко, впиваясь будто иглы.

Юрий Ингваревич оперся руками о стол, решительно поднялся. Оказывается, один из бояр уже шептал что-то хану и показывал на дверь за спиной княжеского кресла.

– Пойдем, – поднимаясь, позвал князь Федор. – Теперь надо поговорить о деле.

Коловрат вошел последним в дальнюю комнату, где было плотно прикрыто большое окно и горели масляные светильники. От светильников в комнате было душно, и сразу в воздухе повисло напряжение, недоверие.

Юрий Ингваревич сел в узорчато-резное кресло у дальней стены, хану князь Федор пододвинул кресло поменьше напротив. Они же с Коловратом остались стоять, как и двое приближенных половца, по обе стороны от своего хана. Ласковое выражение на лице князя сменилось на сосредоточенно-угрюмое, половец сидел с непроницаемым лицом и смотрел, как показалось Коловрату, мимо Юрия Ингваревича, в стену.

– Большая обида у меня на тебя, князь Юрий, – заговорил половец. – Высоко сидишь над русичами, а не понимаешь, что молодые воины всегда искали забавы в степи, всегда свою удаль показывали с саблей в руках да на быстром коне. Как молодой воин себе жену возьмет, если он в походах не прославился, если богатых подарков не привез? И у вас, я знаю, женихом не станет тот, у кого шапки нет на голове из горностая, кто лисий воротник не поднесет в подарок, кто перстень с камнем драгоценным на пальчик женский не наденет.

– Русичи всегда с соседями в мире жили, – возразил князь. – Сами бесчинств не творили, но и другим не позволяли. Обида твоя пустая, хан. Не о том ты говоришь, не тех обвиняешь. Мои воины с почестями тело твоего сына Карата привезли в Рязань, тебе передали. Благодарности не жду, но по вере нашей поступить иначе мы и не могли.

– Великий князь русичей должен пообещать, поклясться своей княжеской клятвой, – продолжал гнуть свое хан, – что отныне наши народы будут жить в мире и помогать друг другу. И прошлые обиды я готов забыть, если ты, князь, дружбу пообещаешь и обещания своего не нарушишь.

Коловрат увидел, что Федор Юрьевич кивнул отцу еле заметно. Князь уловил этот кивок, даже не повернув головы. Он уже не уговаривал гостя, а жестко ставил условия.

– А теперь, хан, выслушай моего воеводу, который не один год сражается с моими врагами, побеждает их и со славой привозит мне богатую добычу и признание моей силы и власти в этих землях. Это воевода Коловрат. Он привез тело твоего сына в Рязань. И много еще чего привез. И своих воинов, убитых на границе с твоими землями, он тоже привез. Говори, Евпатий. Твой черед настал.

– Не сердцем, а головой, – подсказал намеком князь Федор, и Коловрат его понял.

– Я много сражался, многих недругов земли Рязанской видел на своем веку, – заговорил воевода. – И своих и чужих разбойников бил, которые русские селения жгли и грабили. И у тебя бывал, славный хан, вместе с князем Федором, когда попрекали тебя за твоих молодцев, что нападали на селения наши, в полон женщин и детишек уводили. Но то распри были наши, соседями мы были, пусть не всегда и добрыми. А нынче чужие всадники появились в наших землях. И ты о них знаешь! Знаешь, потому-то и сын твой оказался там, где я разбил монголов. Не буду говорить, что он там делал, не мне говорить об этом. Но только враг к нашим границам подойдет через тебя, хан. Он жесток и многочисленен. Это монголы.

– Монголы? – Хан сидел прямо и даже выражением глаз не выдал своих мыслей и своего настроения. – Они кочуют так же, как кочуем мы. У них свои стада, у нас свои стада и табуны коней. Степь большая, но травы всем не хватит. А у русичей полно свободной степи, где нет табунов. Русичи пашут землю и сажают зерно. Зачем им степь? Пусть мои стада и табуны пасутся на твоих землях, князь. За это я буду продавать тебе лучших коней и самых жирных баранов. Твоих славных молодых воинов я буду принимать в своих шатрах как своих сыновей и выдавать за них самых красивых девушек.

– Добрые кочевые монголы, – снова заговорил Коловрат, – числом более трех сотен всадников напали на рязанское поселение у границ с половецкими степями. Я бился с ними. Вместе с моими дружинниками бились и жители этого поселения. Мы видели замученных пытками людей, у которых монголы пытались выведать, как сильны русичи. Эти монголы пришли узнать о нас побольше, чтобы потом напасть и стереть с земли наши города. Мало кто из них вернется назад, испытав нашу силушку. Но они прошли через твои земли, хан. Сколько их еще в твоих степях, скажи?

Юрий Ингваревич открыл было рот, чтобы перебить воеводу с его речами и обвинениями, но князь Федор остановил его, снова еле заметно покачав головой. Хан явно не собирался возражать. Наоборот, повесил голову, будто его оставили последние силы.

– Как погиб мой сын? – спросил он после недолгого молчания и посмотрел на Коловрата.

– Его сразила монгольская стрела, – нашелся что ответить воевода, не желавший врать прилюдно, но понимавший, что скрыть, как на самом деле погиб Карат, нужно обязательно.

– Скоро возле наших шатров будут резать баранов и готовить праздничную еду. Перед первым снегом. Буду рад видеть у себя в гостях своего брата рязанского князя. А я приеду к нему праздновать Нардуган. Как добрый сосед.

Хан поднялся так неожиданно и скоро, что его приближенные не успели подхватить его под руки. То ли надежды на будущее дали старику новые силы, то ли он хитрил и прикидывался немощным. Юрий Ингваревич поднялся проводить хана, а князь Федор, положив руку на плечо Коловрата, сказал:

– Правильные слова, вовремя сказанные, часто помогают больше, чем победа в большой битве, где кладут головы тысячи лучших воинов. Не всегда меч, Евпатий.

Коловрат посмотрел вслед Федору, покинувшему горницу. «Эх, – подумал воевода. – Надо было вас туда свезти. К Медведке да к реке Цне. Один раз посмотреть, и не было бы больше разговоров о мире и братании со степью. Со степи смерть идет, а вы не видите. А вот хан Туркан видит, потому и приехал, чтобы понять князя рязанского, увидеть в нем союзника или равнодушного соседа, который и глазом не поведет, когда его народ будут резать пришлые с востока чужаки».

В большой задумчивости Коловрат вышел к гостям. За столами во всю шло шумное пиршество. Хмельные напитки сделали свое дело: разгоряченные лица и громкие голоса, кое-где перевернутая посуда. А под дальними столами тащили друг у друга кости две собаки с княжеской конюшни – Тугай и Ворон. А маленькая лохматая Пегаша, не ввязываясь в драку, выпрашивала куски у подвыпивших гостей, глядя им в глаза из-под стола своими преданными черными, как бусинки, глазами.

Коловрат опустился на лавку, поглядел по сторонам и решил, что для него на сегодня пиры закончились. Облизнув пересохшие губы, он взял в руку свой кубок с намерением осушить его до дна во славу мира и дружбы, если таковые возможны между людьми. Поднести сосуд к губам он не успел. Удар по руке – и кубок полетел на пол, разливая содержимое по скобленым доскам. Коловрат отпрянул, отряхивая мокрую руку и глядя на пятна на полах своего кафтана.

– Да в своем ли ты уме? – укоризненно спросил он одного из отроков, прислуживавших в доме князя. – Ты так и по улице ходишь, углы сшибая? Или ты больше гостей пьян?

Евпатий замолчал и посмотрел под стол, куда опустил глаза и отрок, ударивший его по руке. Пегаша лакала разлитое вино, потом остановилась, облизываясь, задышала неровно. Стала облизываться все чаще и чаще, из ее рта обильно пошла слюна, потом слюна с пеной. И вот общая любимица княжеских конюхов Пегаша упала на бок, заскулила, дергая задними лапами. Ее грудь вздымалась коротко и часто.

Коловрат недоуменно посмотрел на отрока, а тот серьезно кивнул ему в ответ. Да и отрок ли это княжеский? Что-то воевода его тут раньше не видел. Да и не так он молод, как показалось вначале.

– Пойдем на улицу, Евпатий. Жди меня у коновязи на площади. Рядом с сенными рядами.

– Так ведь… – начал было Коловрат.

– Подохла собачка, – тихо напомнил ему незнакомец. – Я тебя тут весь день поджидал, предупредить хотел. Вот еле успел, а то бы и тебе сейчас так же под столом лежать, а все бы думали, что ты во хмелю.

Воевода, делая вид, что ничего не произошло, повел взглядом по горнице. Никто на него особо внимания не обращал, к их разговору не прислушивался. Поднявшись с лавки, Коловрат неспешно пошел к выходу, спустился по лестнице, надел на голову шапку и, заложив руки за спину, побрел к торговой площади.

Было о чем подумать. Теперь он вспомнил, что уловил немного резкий терпкий запах от вина, когда поднес к губам кубок. А как Пегаша подыхала. Знакомо, это плоховец. Еще в детстве Евпатий видел, как умирал в муках мальчонка, наевшись этих ягод. Подоспевшие взрослые не смогли помочь, опоздали. И лежал бы сейчас Коловрат под столом в рвотной луже. И дивились бы гости, как быстро хмельное свалило такого сильного воина. Ан кто-то постарался!

Коловрат прошелся по рядам, остановился у коновязи, пожевывая соломинку и разглядывая людей. Он даже не услышал, как к нему подошел человек.

– Ну, здравствуй, Евпатий.

– Как будто бы виделись недавно, – прищурился воевода. – Так кто ж ты, мил-человек?

– Акимом меня кличут. А еще «лешаком» звали в детстве, когда я путал баб, за ягодами которые ходили, да птичьими трелями увлекал. А еще силками птиц ловил да продавал за пирожок на базаре.

– Птиц ловил? – стал догадываться Коловрат. – Птичьим голосам подражать умеешь.

– А пять зим назад вместе с тобой и Иваром на Березовой реке с владимирцами бился. Это я тогда тебя из-под убитого коня вытаскивал. Зарубили бы тебя конники, больно злы они были.

– Лица твоего не помню, – задумчиво сказал Коловрат. – В крови оно у тебя тогда было, коли это ты жизнь мне спас.

Он протянул руку, откинул со лба Акима прядь непослушных волос и увидел глубокий шрам под волосами. Да, тогда две стрелы впились в крутую гордую грудь Серашки. Захрипел конь и пал на передние ноги. А Коловрат с двумя всадниками одновременно рубился. И не с ополченцами, а с опытными дружинниками владимирскими. И летел он тогда через голову своего коня со слезами на глазах. Не думал тогда Коловрат о том, что его могут убить, что он сейчас будет беззащитен перед мечами чужими. Думал он о том, что вот потерял верного друга. Шесть лет Серашка ел и спал с ним, в поле согревал, на себе раненого выносил к воде. И не будет его теперь больше с ним. Такого друга терять больно, как частичку себя отрубить мечом.

А потом, когда пришел в себя, когда в голове наконец перестало гудеть, понял, что конь придавил ему ногу и самому быстро не выбраться. Но откуда-то появились трое ратников в самодельных железных шапках и отбились от конников длинными пиками и рогатинами. А один, с залитым кровью лицом, принялся вытягивать Коловрата из-под коня и приговаривать:

– Ах, какой конь был. Жалость-то какая! Ну ничего, воевода, главное – сам живой.

Аким улыбнулся, и его лицо пошло мелкими морщинками. И теперь стало видно, что не молод он, что всего-то годов, может, на десять моложе самого Коловрата.

– Ну ничего, воевода, – сказал Аким с той же интонацией, как и тогда в поле. – Главное – сам живой.

– Что знаешь, Аким? – заторопился Коловрат. – Ты тогда меня вызвал ночью, с постели поднял, чтобы я с Иваром встретился. Важное Ивар сказать должен был, но не успел. Убили его.

– Знаю, – печально отозвался Аким и присел рядом с воеводой на бревно. – Обида гложет за то, что простой люд головы за князя кладет в битвах против таких же русичей. Не князя нашего виню. Но и его вину все же вижу. Не разглядел он тех, кто рядом, а рядом клубок змеиный, измену готовит. Это мне Ивар рассказал. А я посоветовал ему тебе рассказать. Всегда знал, как ты, воевода Евпатий, за землю нашу и народ радеешь. Тебе рассказать, так ты изменникам не спустишь. Ивар и рассказал. А у меня глаза и уши в хоромах княжеских. Много чего слышал. Слышал сегодня, как тебя решили извести, дабы не мешал ты Рязань сдать степнякам и уберечь ее от разорения. Ты биться хочешь, князь биться хочет с врагом, а есть такие, кто хочет откупиться, и пусть нами владеют монголы и кто угодно, лишь бы мошна их не пустела. А надо, говорили, так и Юрия Ингваревича на небо отправим, а на земле мы будем дела вершить.

– Кто говорил? Назови!

– Боярин Наум Могута говорил, больше него Алфей Богучар из посада, у которого лавка оружейная. С ними был Симеон Малок, тоже из торгового люда. Из старых дружинников, кто разбогател сильно, назову Мишу Торопа, Олексу Горидуба. А уж кто им помогает, не смогу назвать. Слуги у каждого есть такие, кто за кусок хлеба готов зарезать другого ночью в посаде.

– Про тебя никто не смекнул? Видеть могли, как ты из рук моих чашу с ядовитым вином выбил.

– Не было там в зале никого из них. Кто подливал тебе яд, я видел, но он быстро ушел. Да и незачем им там быть, не подумали бы на них, когда все вскроется. А так, если что, они и близко не сиживали, их там и не было вовсе.

– Кто мне яд подливал? – сурово спросил Коловрат.

– Могута. Своей рукой. Каменный пузырек и сейчас при нем. Он жадный, не выбросит.

– Ядовитые пауки. И не возьмешь их голыми руками. Ты вот что, Аким, будь осторожен. Нам, чтобы их за химок взять и встряхнуть да на суд княжеский или всенародный привести, доказательства нужны. Одному тебе не поверят. Других собирать, кто слышать мог, не сумеем. Не знаем мы их, да, может, и нет таких. Нужно узнать, когда и где эти пауки вместе соберутся и решать станут, как врага приветить и как князя извести. Вот тут всех разом и взять. Сумеешь узнать загодя, я князя предупрежу, чтобы он сам послушал. Дружинников своих подниму, ни один не уйдет.

– Хорошо, Евпатий. В тебя многие в посаде, да и те, кто при князе, верят. Я сам слышал, меня не стесняются. Все верят, что ты жизни не пощадишь, но в обиду не дашь Рязань и рязанцев. Поэтому ты опасен для этих. Я слышал, как говорил Горидуб, что ты в новые князья метишь. Простой народ за тобой пойдет, дружинники за тобой пойдут. Не все, но многие. Они так и Юрию Ингваревичу будут нашептывать. Рано или поздно он тебя невзлюбит.

– Да уже невзлюбил, – махнул рукой Коловрат. – Они с князем Федором уверены, что смогут с татарами договориться. А я-то знаю, что в соседних городах сидят братья кровные, Ингваревичи. И монголам такое не надобно, даже если все они откупаться будут богато и беспрекословно. Кровное родство, оно сильно у всяких народов. А значит, братья будут друг друга слушать и помогать друг другу. Монголы половину мира прошли. Их ханы понимают, что родные меж собой дерутся, но когда общая беда придет, они вместе встанут супротив этой беды. Не будут они договариваться с Ингваревичами!

Аким ушел, как растворился на рыночной площади среди возов покупателей и торгового люда. Коловрат поежился от холодного ветра, набежавшего с берегов Лыбеди. Осень. Скоро начнут собираться в стаи птицы, скоро потемнеют луга и дороги развезет от черной липкой грязи, из которой кони будут еле вытягивать ноги и в которой тележные колеса станут наматывать на себя землю пудами. Унылое время – время надежд и ожидания, когда земля уснет в покое, укроется белым пухом снегов.

Коловрат двинулся к дому, вспоминая по пути разговор с ханом Турканом. Старик приглашал на праздник рождения солнца, который проходит в те дни, когда дни начнут расти, а ночи укорачиваться. После солнцеворота. Значит, он верит, что зима будет мирной? Или он намекал на то, что его стада и табуны будут зимовать возле нас? Половцам там в своих степях виднее, чем нам отсюда. Хотелось бы, чтобы Туркан был прав, что зима будет мирной. Еще год мира, который так нужен рязанцам после многих и многих лет вражды и междоусобицы.

А за одну зиму можно успеть сделать многое. Выковать и собрать кольчужных доспехов, щитов, наконечников для копий и стрел. Можно выучить ратников биться как следует. И не просто владеть оружием, а биться в строю, уметь держаться стойко. За зиму можно объехать всех соседних князей, всех родичей Юрия Ингваревича и заручиться их поддержкой, приди монголы на Рязанскую землю неожиданно. И не просто заручиться, на пирах они не раз здравицы кричали, а когда касалось дел, поворачивали оглобли назад. Заручиться по-настоящему, выгоду каждого оговорить. Останови мы монголов на подступах к Рязани, так они же и дальше не пойдут. Разбить их нужно еще на границах княжества. Там и развернуться есть где, там и большая помощь будет от половецкой конницы. Да и разорения меньше. Нет ничего хуже, когда война приходит в твой дом.