Глава 29
В предчувствии разлуки
Быкова разбудил шум ливня. Словно кто-то под сильным напором пустил воду из шланга. Взрывался гром, вспыхивали молнии, стены хижины тряслись от ветра. Казалось, еще немного, и хлипкую крышу сорвет к чертовой матери. Она почти не защищала от непогоды, потому что струи дождя проникали внутрь сквозь многочисленные щели.
Подойдя к двери, Быков выглянул наружу. Дождь падал не сверху, как это бывает в умеренных широтах, а наискось, почти горизонтально, гонимый сильным ветром. В мерцающем электрическом свете были видны пальмы, раскачивающиеся с такой силой, словно стремились сбросить все свои листья. Мрак и ненастье переполняли душу необъяснимой тоской. Все было вроде бы хорошо, ничто не угрожало Быкову и его спутникам, однако он не мог отделаться от гнетущего чувства обреченности. А что, если это навсегда? Что, если им уже никогда не удастся вернуться к привычной жизни?
Зная, что сон прогонит эти мрачные мысли, Быков тихонько вернулся на место, укрылся шкурой и сомкнул веки.
Утром от хандры не осталось и следа, тем более что небо было безоблачным и солнце сияло вовсю, торопясь высушить мокрую листву и землю. Кроны деревьев и кусты искрились, словно усеянные стразами. Изголодавшиеся птицы верещали и дрались из-за корма.
У входа в хижину простиралась лужа, которую бороздили мальки и головастики.
После завтрака она испарилась. Стало жарко. От джунглей вздымался пар. Морин и Камила жаловались на то, что нечем дышать. Виктор удалился в хижину собирать вещи. Шаман Вичету, руководствуясь какими-то таинственными соображениями, показал на пальцах, что завтра можно уходить. Четверо путешественников воспрянули духом.
– Каких-нибудь несколько дней, и мы доберемся до мест, где есть электричество, горячая вода и кофе, – мечтательно рассуждала Камила. – Вымыть волосы, сделать маску для лица и маникюр, намазать кремом кожу… Чего еще можно желать?
– Эпиляции, – подсказала Морин. – А еще гладких пяточек. И…
Чтобы не слушать этих откровений, Быков кашлянул и отошел в сторону. Он подумал, что хорошо бы попрощаться с джунглями. Повсюду бурлила, гудела и шелестела жизнь, воспрянувшая благодаря солнечному свету. Хотелось побыть наедине с этим великолепием. Однако Морин догнала Быкова на опушке и пошла рядом, поглядывая на него так, как будто не знала, с чего начать разговор.
– Что? – спросил он, повернувшись к ней.
– Я хотела поблагодарить тебя… – начала англичанка.
– Ты уже меня поблагодарила, – перебил ее Быков, решив, что речь пойдет о столкновении с сыном вождя. – И не только на словах. – Он смущенно усмехнулся, вспомнив, что было между ними сразу после пира.
– Я не об этом, – сказала Морин.
– А о чем тогда? – удивился Быков.
– Обо всем том времени, что мы провели вместе. Я никогда не забуду этого путешествия. Нашего совместного путешествия.
– Конечно, не забудешь. Ты ведь опишешь его в своей книге.
– В нашей книге, – уточнила Морин и взяла Быкова под руку, хотя узкая тропа была плохо приспособлена для прогулок парами.
– Она станет бестселлером, я уверен, – сказал он, торопясь вывести поток беседы из романтического русла, где всегда чувствовал себя неудобно, словно бегемот в джакузи. – И это будет в основном твоя работа, Морин.
Быкову не удалось сбить ее с мысли.
– О работе мы поговорим позже, – сказала англичанка. – У нас ведь будет для этого много времени, да, Дима?
– Ну… – Заподозрив, что его загоняют в угол, Быков стал взвешивать каждое слово, прежде чем произнести его вслух. – Наверное. Время – вещь относительная, как учил нас дедушка Эйнштейн.
– Погоди. – Морин остановилась, вынудив его сделать то же самое. – Я рассчитываю, что после этого путешествия мы расстанемся не сразу… Как ты относишься к идее отправиться со мной в Лондон?
Быкову показалось, что у него дежавю. В прошлом году очень похожий разговор состоялся у него с Камилой. А до этого подобные разговоры происходили с другими женщинами. Все они предлагали Быкову связать с ними судьбу. Не обязательно оформив брачные отношения. Но это подразумевалось. Женщины хотели определенности, и эта определенность заключалась для них в совместной жизни с Быковым… или каким-нибудь другим мужчиной. Возможно, это было правильно. Или не очень? Быков не знал. Но он не испытывал ни малейшего желания снова проверять это на практике.
Все его предыдущие опыты полусемейных отношений оказывались крайне неудачными. Казалось бы, подруги не ограничивали свободу Быкова, но он сразу начинал чувствовать себя чем-то им обязанным и в чем-то виноватым. Привычный быт, которым он так дорожил, резко менялся. Любимые вещи и занятия сами собой отходили на задний план.
Когда Быков размышлял о подобных вещах, перед его мысленным взором возникала старая карикатура, виденная им то ли в «Иси Пари», то ли в «Нью-Йорк таймс». Между мужчиной и телеэкраном с хоккеистами стоит женщина и, уперев руки в бока, вопрошает, кто ему дороже. Быков не являлся поклонником ни хоккея, ни футбола, ни каких-либо других спортивных состязаний, но символизм карикатуры был ему понятен и близок. Если ты назвал женщину своей, то будь готов к тому, что от всего остального твоего ничего не останется.
Может быть, ему просто пока что не встретилась женщина его мечты? Такая, чтобы, не жалея о прошлом, хотелось с головой окунуться в новую жизнь. Хотел ли этого Быков? Скорее да, чем нет. Однако, положа руку на сердце, он вынужден был признать, что Морин Клайв не является женщиной такого рода.
Не вслух, как вы сами понимаете. Сказать такое любовнице у Быкова не повернулся бы язык.
– В Лондон? – переспросил он с глубокомысленным видом. – Не задумывался об этом. Давай обсудим это потом.
– Нам ведь нужно будет работать вместе, – настаивала Морин.
– Мы живем в эру интернета, не забывай.
– Это не то. Мне не твое электронное изображение нужно. Мне нужен ты.
– Я никуда не денусь, – заверил ее Быков, чувствуя себя при этом мухой, попавшей в сахарный сироп. – Современный мир очень тесен, Морин. В любой момент можно созвониться и встретиться.
– Я все поняла.
Отпустив его руку, англичанка пошла впереди. Следуя за ней, он забормотал какие-то фальшивые ненужные слова, за которые ему самому было стыдно.
– Не оправдывайся, Дима, – сказала Морин не оборачиваясь. – Ты ни в чем не виноват. Просто я подумала о предстоящей разлуке, и мне вдруг стало грустно. Такого у меня еще никогда в жизни не было… Дикая природа, мужчина, полная изоляция от внешнего мира. Это было похоже на необитаемый остров. Только мы вдвоем, и никого вокруг.
– Да, такое не забывается, – согласился Быков, испытывая облегчение оттого, что главный камень преткновения остался позади. – Это были очень яркие, насыщенные дни. Мы жили полной жизнью. И я ни разу не пожалел о том, что взял тебя с собой, Морин.
– Правда?
Она обернулась.
– Правда, – подтвердил он. – О такой подруге можно только мечтать. Ни капризов, ни нытья, ни истерик по малейшему поводу… и без повода. Ты замечательная женщина, Морин.
Она невесело улыбнулась:
– Именно поэтому ты отказываешься поехать со мной?
Он подошел и обнял ее:
– Я не отказываюсь. Я говорю: давай решим потом. Мы ведь расстаемся не сегодня и даже не завтра. У нас будет много времени, чтобы все обсудить.
«Не так уж и много, – пронеслось в голове у Быкова. – Да и обсуждать особенно нечего».
– Хорошо, – согласилась англичанка. – Но мы еще вернемся к этому разговору, договорились, Дима?
– Договорились, Морин, – кивнул Быков.
Они молча продолжили путь и вышли к озеру. Сегодня ачега не ловили здесь рыбу, и поверхность была невозмутимо спокойной и гладкой как зеркало. На другом берегу грелись на солнце два каймана, но издали они вовсе не выглядели опасными. Быков успел узнать, что аллигаторы далеко не всегда нападают на людей. Во всяком случае, в этом озере они вели себя миролюбиво. Вероятно, боялись настроить индейцев против себя.
– Пойдем туда, где песок, – предложила Морин. – А то здесь ноги вязнут.
В этом месте тоже было достаточно песка, но Быков не стал возражать. Нетрудно было догадаться, почему его спутнице вздумалось отойти подальше: она хотела укрыться от посторонних глаз. Все, кто приходил к озеру из деревни, обязательно попадали сюда. Морин искала уединения. Что ж, возражать против этого было бы глупо.
– Пойдем, – согласился Быков.
Огибая водоем, они наткнулись на гнездо каймана, находившееся наполовину в воде, наполовину в иле. Среди множества веток, сплетенных между собой и скрепленных засохшей грязью, лежала кучка продолговатых яиц.
– Только этого не хватало! – пробормотал Быков, хорошо помнивший встречу с аллигатором. – Давай убираться отсюда, пока мамаша не заявилась.
– По-моему, это папаша, – сказала Морин, кивая на озеро.
Там, рассекая гладкую поверхность, плыл кайман. Его маленькие глазки, спрятанные в панцирь, пристально смотрели на нарушителей покоя.
– Мы уходим, уходим, – заверил каймана Быков и, схватив Морин за руку, потащил ее на прибрежный обрыв.
Проявляя завидное проворство, они покинули песчаную отмель. Кайман остановился и раскрыл челюсти, обнажив красную глотку, похожую на окровавленное сырое мясо.
Прячась за кустами, Быков и Морин наблюдали за кайманом, пока он не скрылся в воде. Убедившись, что им больше ничего не угрожает, англичанка уже хотела стащить со своего спутника рубашку, но вдруг зрачки девушки расширились. Поспешно обернувшись, Быков увидел Малакалу, стоящего в нескольких шагах от них.
– Добрый день, – произнес Быков, не зная, как себя вести.
Улыбаться? Демонстрировать сдержанность? Изображать суровость?
Малакала был вооружен не только копьем и ножом, но и бамбуковой трубкой для выдувания стрел. Неужели он явился, чтобы поквитаться за вчерашнее поражение? На самом деле это была ничья, но гордый сын вождя мог воспринять результат поединка иначе. Не считает ли он себя униженным? Если так, то плохо дело.
– Морин, – произнес Быков, почти не двигая губами. – Возвращайся в деревню.
– Но… – начала она.
– Не спорь. Уходи. Быстро!
Тон Быкова не допускал возражений, и девушка подчинилась. Малакала не препятствовал ее уходу. Просто проводил англичанку взглядом. А когда она скрылась из виду, посмотрел на Быкова.