Поднявшаяся над Уиндсом луна озарила снежный покров, превратив его в бескрайнее поле искрящихся голубых бриллиантов. Я поставил на керосиновый обогреватель банку со свиной тушенкой с бобами, и пока по всему дому расползался аппетитный аромат, я снова осмотрел пустыню в поисках Орсона.

Мы оставили машину в полдень, а сейчас было уже почти половина девятого вечера. Брат не смог бы продержаться так долго живым в снежной пустыне. Весь день температура не поднималась выше десяти градусов по Фаренгейту, и блуждание по снегу в не предназначенной для этого одежде уже давно должно было привести к смерти. Так что Орсон или погиб, или где-нибудь укрылся, а единственными доступными укрытиями были «Лексус», сарай и вот этот дом. Я был уверен в том, что в доме его нет. Я проверил все четыре шкафа и под обеими кроватями и был убежден, что в доме я один. Сарай сиял в лунном свете. Я видел его в окно рядом с входной дверью. Если б я собрался с духом, возможно, я вышел бы на улицу и поискал следы Орсона, ведущие к сараю. Но у меня не хватало мужества снова выйти на холод, особенно если учесть, что ноги у меня начали покрываться волдырями. «Где ты? – думал я. – И что ты задумал?»

Закончив ужинать, я уселся на пол рядом с обогревателем и взял с дивана коробку из-под обуви. Я обнаружил ее на кухне под недействующей мойкой, и в ней было полно всего, в том числе водительские удостоверения штатов Индиана, Орегон, Калифорния и Луизиана. Помимо Орсона Томаса и Дэвида Паркера, мой брат также был Роджером Гаррисоном, Брэдом Харпингом, Патриком Маллиганом и Винсентом Кармайклом. На все эти имена, за исключением Роджера Гаррисона, у него также имелись и заграничные паспорта, и, полистав их, я установил, что он много путешествовал по Европе и Южной Америке.

Однако больше всего меня порадовала другая находка: перетянутая резинкой пачка стодолларовых купюр. Я насчитал пятьдесят две тысячи восемьсот долларов – достаточно, чтобы бесследно исчезнуть.

Закрыв коробку, я бросил ее в ящик, в котором прежде хранились видеокассеты и тетради. Тщательно обследовав весь дом, пришел к выводу, что все обличающие улики были собраны в этом ящике, и мне доставило огромное облегчение, что теперь они находятся у меня в руках. Встав, я подошел к окну у двери. В миле позади сарая над пустыней вздымались высокие скалы, подобно огромным песчаным дюнам. «Орсон, – подумал я, – теперь остался только ты. Единственное, что мне нужно уничтожить».

Если Орсон придет, чтобы схватиться со мной, это произойдет ночью, однако физическое истощение полностью опустошило мое тело и сознание. Я решил поспать до полуночи. В любом случае сейчас я был совершенно ни на что не способен. Насколько я знал, Орсон, возможно, вообще никогда не вернется. Сейчас он лежит в снегу, неподвижный, словно статуя, безжизненный…

Загасив обогреватель, я прошел в спальню Орсона. Укутавшись в шерстяное одеяло, свернулся клубком на кровати, положив пистолет под подушку, а наручники – в карман. В отсутствие завывания ветра и гудения генератора единственными различимыми звуками были мои дыхание и сердцебиение.

Мне приснилось воспоминание: нам с Орсоном по десять лет. В баптистской церкви Терд-Крик, куда ходит бабушка, только что завершилась служба. Поскольку дело происходит в последнее воскресенье месяца, прихожане выходят на улицу, где накрыты столы. Небольшое кирпичное здание является олицетворением неказистых баптистских церквей. С полдюжины столов заставлены продуктами домашнего приготовления. Три гриля дымят с раннего утра, и августовский воздух наполнен ароматами сосисок в тесте, гамбургеров и зажаренной на вертеле свиньи.

Закончив есть, мы с Орсоном садимся под ореховое дерево и наблюдаем за тем, как батальон муравьев пиршествует брошенной арбузной коркой. Погода безоблачная и знойная, и мы с братом нещадно потеем в одинаковых голубых костюмчиках с желтыми галстуками-бабочками.

Я вижу, как она направляется к нам, аккуратно обходя вокруг семейств, устроившихся на одеялах на траве. Новенькая в нашем приходе, она в сарафане до колен того самого преждевременного желтого цвета, что и выжженная солнцем тополиная листва. Она останавливается у самой арбузной корки. Я слежу за тем, как муравей заползает ей на ненакрашеный большой палец ноги.

Она начинает говорить, и ее голос подобен визгу лезвия по точильному камню.

– Шик! Вы двое – самые очаровательные создания на свете!

Мы с Орсоном поднимаем взгляд на ее сильно напудренное лицо. У нее жесткие платиновые кудри, и от нее пахнет смесью дешевых духов.

– Вы просто прелесть! – восклицает она, и мы видим ее вставные зубы с прилипшими кусочками капусты брокколи. А вот и он – вопрос, задать который все считают своим долгом, хотя мы с Орсоном похожи друг на друга, как зеркальные отражения. – Вы двойняшки?

Господи, как же мы терпеть его не можем! Я открываю рот, собираясь сказать, что мы братья лишь по отцу, но Орсон останавливает меня выразительным взглядом. Он смотрит ей прямо в глаза, и у него дрожит нижняя губа.

– Теперь стали двойняшками, – подавленно говорит он.

– Что ты хочешь сказать, молодой человек?

– Нас было трое, но наш брат Тимми… три дня назад сгорел при пожаре.

Под пудрой ее лицо заливается краской, и она закрывает рукой рот.

– Шик! Ой, извините, я не хотела… – Она присаживается на корточки, и я щиплю себе лодыжки, чтобы не рассмеяться. – Ну, теперь он рядом с Иисусом, – тихо добавляет она, – поэтому…

– Нет, Тимми не успел исповедоваться, – перебивает ее Орсон. – Он собирался сделать это сегодня. Как вы думаете, он в аду у сатаны? Я хочу сказать, те, кто не успел искупить свои грехи, отправляются в ад, правильно? Так сказал наш священник.

Она поднимается на ноги.

– Вам лучше поговорить об этом со своими родителями. Шик.

Ее деланое веселье испаряется, она устремляет взгляд в примыкающий к церкви лес. Во всей своей косметике она напоминает мне грустного клоуна.

– Шик. Ну, я ужасно сожалею, – говорит она.

Проводив взглядом, как она возвращается к толпе прихожан, мы с Орсоном бежим за ореховое дерево и хохочем так, что у нас на щеках блестят слезы.

Проснувшись, я обнаружил, что сижу в кровати Орсона, приставив к виску дуло «Глока». Теперь меня уже больше ничто не удивляло. Выбравшись из-под одеяла, я прошел в гостиную, держа пистолет в руке. Без тепла керосинового обогревателя дом быстро остыл, и я нагнулся, собираясь нажать кнопку электрического стартера, но тут у меня кровь застыла в жилах: я вспомнил сон и странный нервный тик той женщины: шик, шик, шик. Вместо того чтобы включить обогреватель, как намеревался, я отпер засов и приоткрыл входную дверь. В дом потопом ворвался морозный ночной воздух.

Я не выходил на улицу с тех самых пор, как вчера вечером пришел в дом, и мои следы вели на юг к машине. От прилива адреналина все до одного волоски у меня на затылке встали дыбом: еще одна прямая цепочка следов, оставленных не мною, протянулась от сарая к крыльцу и вверх по ступеням к входной двери, у которой я сейчас стоял. Орсон где-то в доме. Закрыв дверь, я передернул затвор, жалея о том, что не оставил в каждой комнате по горящей свече. Шагнув в красный мрак, прищурился, всматриваясь в углы кухни и гостиной, стараясь уловить малейший звук – шум дыхания или гулкий стук сердца.

Продвигаясь крадущимся шагом из гостиной по коридору, я гадал, следит ли сейчас за мной Орсон. Дверь в соседнюю спальню была приоткрыта, и я не смог вспомнить, я ли оставил ее так. Приблизившись бесшумно к двери, я пинком распахнул ее и ворвался внутрь, обводя темноту пистолетом, держа палец на спусковом крючке, готовый к тому, что Орсон набросится на меня. Однако комната была такой, какой я ее и оставил, – пустой.

Я вернулся в коридор. «Теперь твоя комната, брат. Ты наблюдал за мной, пока я спал». Отбросив страх, я переступил порог. Единственной частью комнаты, скрытой из виду, была противоположная сторона шкафа. Подняв «Глок», готовый выстрелить, я метнулся вперед, начиная выбирать свободный ход спускового крючка еще до того, как моему взору открылась «мертвая зона» между шкафом и морозильником. Однако Орсона там не было.

Мне оставалось осмотреть только четыре шкафа, но я не мог себе представить, что Орсон втиснулся в один из них. Все они были забиты битком – в одном хранились консервы и крупы, в другом стояли канистры с соляркой, бутыли с водой и мотки веревки. К тому же я непременно услышал бы, как Орсон громыхает там в темноте.

Я вышел из его спальни. Еще два встроенных шкафа были по обеим сторонам коридора длиной двенадцать футов, соединяющего спальни с гостиной. Ты ждешь, когда я снова пройду мимо, чтобы резко распахнуть дверь, ударив ею меня в лицо. Я быстро пробежал по коридору в гостиную.

Остановившись у холодного обогревателя, я начал разрабатывать план, чтобы выкурить Орсона, но тут капля воды упала мне на лысину. Талый снег. Наверху над головой скрипнуло дерево, и я поднял взгляд на балки перекрытий. От одного из них отделилась тень, и что-то тупое и твердое с силой ударило меня по затылку.

Очнулся я на полу. «Глока» не было. Я с трудом поднялся на ноги. Красный мрак крутился, пронзенный вспышками света. Мне это снится?

Острие ножа, скользнув между правой рукой и торсом, прикоснулось к солнечному сплетению. Я увидел рукоятку из слоновой кости, а когда ощутил за ухом дыхание Орсона, моча стекла струйкой по моей ноге и собралась лужицей под босой ступней. Когда я попытался отпрянуть, лезвие прижалось к горлу.

– Этот нож перережет тебе шею, словно кусок пастилы.

– Не убивай меня!

– Что это там звенит? – Протянув руку, Орсон ощупал карман спортивных брюк. – Очень кстати. – Достав наручники – ключ по-прежнему в замке, – он защелкнул браслет на моем левом запястье. – Давай другую руку.

Я завел за спину правую руку, и Орсон сковал и ее.

– А теперь веди меня, – прошептал он, прижимая лезвие к моему горлу. – В сарае тебя ждет сюрприз.