Биг-Бен в Вестминстерском дворце пробил восемь тридцать.

Когда доктор Фелл и Рэмпол приехали из Тауэра в гостиницу, Дороти не было в номере. На столе лежала записка: мол, какая-то Сильвия пригласила ее на встречу со старыми подругами. Зная, как муж обожает подобные веселые вечера в кругу ее друзей, она сообщила подругам, что Рэмпол в больнице с острым приступом белой горячки («Они мне посочувствуют, – объяснила Дороти. – Ты не против, если я расскажу им, что ты бросаешь тарелки в нашего кота и каждый вечер пробираешься домой не иначе, как через дымоход?»). Она просила передать привет и наилучшие пожелания доктору Феллу и напомнила, чтобы Рэмпол не забыл приколоть к отвороту плаща название гостиницы, дабы кебмен знал, куда его отвезти после завершения застолья. Даже пробыв более полугода в браке она не забыла прибавить в записке и пару нежных слов, от которых у Рэмпола потеплело на душе. «Вот это, – подумал он, – настоящая жена».

Они с доктором поужинали в небольшом французском ресторанчике на Уордор-стрит. Хэдли из Тауэра поехал в Скотланд-Ярд, пообещав вместе с ними отправиться в дом Биттонов вечером. Доктору Феллу нравилась французская кухня. Как, впрочем, и любая другая. Над многочисленными тарелками с лакомствами вился пар, поблескивал впечатляющий ряд бутылок с вином. Но обсуждать расследование за едой Гидеон отказался.

Сегодня днем он говорил о выпавших на его долю приключениях, и, хотя Рэмпол был довольно хорошо знаком с ним, юноша ничего не знал о тех случаях. Он помнил домик в глухой деревушке в Линкольншире. Помнил, как доктор Фелл курил трубку в маленьком кабинете, где три стены были уставлены книгами. Помнил, как доктор возился в саду, надев белую широкополую шляпу. Помнил солнечные часы, скворечники, поросшие белыми цветами лужайки, залитый полуденным солнцем сад. То было царство доктора Фелла, и оно так не вязалось с его сегодняшним рассказом о Криппсе, отравителе из Ноттинг-Хилл, и Логанрее, у которого оказалось зеркальце в часах, о девчонке, сфотографировавшейся рядом с чертежом новейшего оружия для армии. И все же, подумалось Рэмполу, одной телеграммы из пяти слов хватило, чтобы по просьбе доктора Фелла к нему приехало несколько вооруженных людей из Скотланд-Ярда.

И об этих расследованиях, и о сегодняшнем преступлении доктор Фелл отказался говорить за ужином, но обо всем остальном болтал без умолку. Темы калейдоскопом сменяли друг друга. Третий крестовый поход. Причины появления рождественского печенья. Сэр Ричард Стил. Карусели – о, доктор Фелл обожал кататься на карусели! Беовульф. Буддизм. Томас Генри Хаксли. Мисс Грета Гарбо.

Итак, на часах было восемь тридцать, когда приехал Хэдли. Рэмпол, разомлев от еды и вина, как раз подкуривал сигару.

Старший инспектор опустил портфель на стол и уселся на стул, не снимая плаща. Он явно был чем-то обеспокоен.

Доктор Фелл предложил ему поужинать с ними.

– Я перехвачу сэндвич и виски. – Хэдли покачал головой. – Только сейчас вспомнил, что еще не ужинал. Но нам нельзя тратить время.

Доктор чиркнул спичкой и уставился на старшего инспектора поверх огонька.

– Что-то случилось?

– Да, и это важно. Произошло по меньшей мере два события, которых мы не ожидали. Первое я вообще пока не могу объяснить. Кто-то вломился в квартиру Дрисколла сегодня в без четверти пять.

– Взломал дверь?

– Да. Собственно, что нам известно. Как вы помните, после допроса Ларкин я приказал установить за ней слежку. К счастью, у Хампера есть один отличный констебль, новенький. Слежка – его конек. Он вел Ларкин из Тауэра. Выйдя за ворота, она поднялась на Тауэр-Хилл, не оглядываясь и не останавливаясь. Наверное, знала, что за ней следят. Как бы то ни было, она не пыталась улизнуть от нашего копа… как же его звали? Да, Сомерс. Села в подземку на станции Марк-Лейн. Перед кассой стояла очередь, и Сомерс не услышал, до какой станции она взяла билет. Но Сомерс догадался. Взял билет до Рассел-сквер, ближайшей к ее дому станции. Она пересела на Кингс-Кросс, и он понял, что был прав. Пошел за ней по Бернард-стрит, по Уоберн-Плейс и наконец очутился на Тависток-сквер. Ларкин зашла в третий подъезд, все еще не оглядываясь. Сомерс как дурак поплелся прямо за ней. И, как оказалось, не зря. Он говорит, там узкий коридор, темный, свет проникает только через застекленную дверь запасного выхода. В центре коридора – лифт. Сомерс успел заметить, как Ларкин запирает за собой дверь в первую квартиру. Но в тот же момент из второй квартиры выскользнула женщина, прошла мимо лифта и открыла застекленную дверь во внутренний двор.

– Значит, опять женщина? – Доктор Фелл безмятежно затянулся сигарой. – Тот полицейский ее разглядел?

– Погодите. Пока что ничего не понятно. Лампа в коридоре не горела, снаружи был туман, да и женщина сбежала очень быстро. Сомерс уверен только в том, что это была женщина, а не мужчина. Он вообще не подумал, будто что-то не так. Но на всякий случай подошел к двери второй квартиры. Дверной замок взломали каким-то острым инструментом – зубилом или большой отверткой. Сомерс пустился в погоню за той женщиной. Дверь вела в мощеный внутренний двор с гравиевой подъездной дорожкой, выходящей на улицу. Во дворе женщины, конечно, уже не было. И он вернулся. Тогда он еще не знал, что в той квартире жил Дрисколл, он же следил за Ларкин, как ему и поручили. Но он зажег спичку, увидел табличку на двери и вошел внутрь. Все в квартире было вверх дном. Там явно что-то искали. Но до этого я еще дойду. Сомерс пошел за домовладельцем и потратил чертовски много времени, чтобы его найти. Домовладелец оказался человеком пожилым, к тому же еще и глуховатым. Он очень огорчился, когда Соммерс рассказал ему о случившемся. Старик заявил, что был у себя в комнате последние несколько часов и ничего не слышал. В тот день он видел только молодого парня, который бывал тут и раньше. Домовладелец знал, что у того юноши есть ключ от квартиры Дрисколла. И был уверен, что это не парень взломал замок, потому что встретил его выходящим из квартиры и провел его до машины. Тогда все было в порядке. Сомерс объяснил, что имел в виду женщину, которая только что ушла, но домовладелец ему не поверил.

Доктор Фелл принялся чертить вилкой на скатерти какие-то узоры.

– Из квартиры что-то украли?

– Пока непонятно. Я сам в ней не был, но сейчас там работают мои лучшие люди. Судя по отчету Сомерса, ящики письменного стола взломали и все внутри перерыли. Пол весь усеян бумагами Дрисколла.

– Искали какое-то письмо или документ.

– Судя по всему. А еще я полагаю, что теперь стало понятным странное обращение «Мэри».

– Давно пора было это выяснить, – кивнул доктор. – Итак?

– Кое-что в квартире бросилось Сомерсу в глаза, слишком уж оно выбивалось из общей картины. Типичная холостяцкая нора: полотна с изображениями охоты, обтянутые кожей кресла, пара серебряных кубков, снимки спортивных команд, тому подобное. Но на каминной полке стояли две красочные гипсовые статуэтки – мужчина и женщина. На них, как говорит Сомерс, была «допотопная одежда, как в музее Мадам Тюссо», а на подставке было написано…

– Я понял, – хмыкнул доктор Фелл, приподнимая брови. – Филипп II и Мария Тюдор. Не самый удачный роман. Хм… Наверное, они купили эти статуэтки на каком-то свидании и Дрисколл сохранил их из сентиментальных побуждений. Итак – кто же эта женщина?

Официант принес Хэдли сэндвич с ветчиной и виски с содовой. Старший инспектор тут же приложился к стакану.

– После всего, что мы узнали сегодня вечером, это очевидно, не так ли? В квартиру пришла женщина, которая уже узнала об убийстве. Она поняла, что полиция найдет ее бумаги. А если это были письма, угрожающие ее репутации…

– В общем, вы имеете в виду миссис Биттон, – кивнул доктор Фелл. – Безусловно, вы правы. Мы допрашивали ее перед Ларкин, верно? А потом отпустили. Знаете, перед уходом… О, Рэмпол, я вижу, что вы вспомнили! Значит, вы тоже это видели?

Американец кивнул.

– На ее лице промелькнуло выражение безграничного ужаса. Мне показалось, что она что-то вспомнила.

– А помните, что говорил генерал Мейсон? Я заметил выражение ее лица и попытался понять, что же случилось. Теперь мне все ясно. Генерал Мейсон предложил провести сэра Уильяма в свою комнату и сказал: «Записи о Девере лежат в папке у меня на столе, просмотрите их». И миссис Биттон подумала, что на столе у Дрисколла лежат ее письма и их непременно обнаружит полиция. Наверное, она подписывалась «Мэри», уже зная, что за ней следят.

– Но разве она успела бы добраться до квартиры Дрисколла и сделать все это? – спросил Рэмпол. – Мы недолго говорили с миссис Ларкин. А сэр Уильям посадил миссис Биттон на такси.

– Из которого она вышла, поднявшись к Марк-Лейн и сев на подземку. До Кингс-Кросс ехать меньше пятнадцати минут. Она могла даже не делать пересадку, чтобы не ждать поезд, а выйти на станции Кингс-Кросс и дойти до Тависток-сквер пешком. Да, на такси было бы намного медленнее… А что касается взлома квартиры, то одного взгляда на миссис Биттон достаточно, чтобы понять: она и не такую дверь легко открыла бы. Глуховатый домовладелец не услышал бы, как она выворачивает замок. Единственным, кто мог бы заметить ее, была миссис Ларкин. Но миссис Биттон знала, что та еще в Тауэре.

– Да, это меняет дело. – Доктор Фелл подпер голову ладонью. – Это определенно меняет дело. Ха! И это плохо, Хэдли. Особенно мне не нравится символичность случившегося.

– Символичность?

– Я имею в виду те гипсовые статуэтки. Одному Богу известно, как они очутились у Дрисколла. Может быть, Дрисколл и миссис Биттон выиграли их на ярмарке. Беспокоит меня то, что та женщина подписала по меньшей мере одно свое письмо именем «Мэри». Предположим, вы и ваша возлюбленная получаете две статуэтки, и вам хочется видеть в них себя самих. На одной написано «Абеляр», на второй – «Элоиза». Вы наверняка проверите, кто они, если вам это еще не известно, верно? И скажу вам прямо, Хэдли, мне не понравилась та чушь, которую эта Биттон несла о казни королевы Елизаветы. Очень уж это на нее не похоже.

– К чему вы клоните?

– Чтобы понять символичность этих статуэток, нам нужно вспомнить два факта о королеве Марии Тюдор и ее супруге, короле Испании Филиппе, – пояснил Гидеон. – Во-первых, всю свою жизнь Мария была страстно влюблена в Филиппа, и эта любовь полыхала в ней ярче даже ее религиозного фанатизма, а вот Филипп оставался к ней равнодушен. А во-вторых…

– Да?

– Ее неспроста прозвали Кровавой Мэри, – сказал доктор Фелл.

Воцарилось долгое молчание. В маленьком ресторанчике было почти пусто, и где-то тихонько тикали часы, словно соглашаясь со зловещим предположением доктора. На дне бокала у Рэмпола оставалось еще немного ликера, и он поспешно все допил.

– Как бы то ни было, – мрачно продолжил Хэдли, – я перейду ко второму событию, произошедшему со времени нашей прошлой встречи. И это меня действительно беспокоит. Дело в Джулиусе Арборе.

Доктор Фелл стукнул кулаком по столу.

– О господи! Я должен был догадаться…Хитросплетения этого дела постепенно распутываются… Продолжайте, Хэдли.

– Он в Голдерс-Грин. Послушайте. Когда мы уходили из Тауэра, нам этого не рассказали, но потом узнал сержант Хампер и позвонил мне. Я только закончил разбираться с этим. Когда Арбор вышел от нас, было около двадцати минут седьмого. Помните, мы все еще сверили часы, чтобы понять, не ошибся ли Арбор. Тогда было шесть пятнадцать, а ушел он минут через пять. К тому моменту в первой башне, которую видишь, когда входишь в Тауэр… Кстати, она называется Средней башней, это всегда сбивало меня с толку… Так вот, там уже узнали, что Арбора можно отпускать. Как вы помните, он сказал нам, что вернулся в Тауэр на такси и попросил водителя подождать, а потом не смог выйти. Через некоторое время водитель решил проверить, что же случилось, и подошел к Средней башне. Привратник преградил ему путь, а стражник сказал что-то о несчастном случае. Наверное, водитель уже потирал руки от радости, представляя, сколько ему заплатят за простой. Он сел в такси и стал ждать. Прождал больше трех часов, заметьте. Вот такой лондонский таксист.

Хэдли доел сэндвич, заказал себе еще виски и закурил.

– Затем Арбор вышел из башни Байворд, где находились мы, и направился к Средней башне. Было уже темно, стоял густой туман. Но на мосту горят газовые фонари. Таксист и стражник у Средней башни взглянули на дорогу и увидели, как Арбор прислонился к фонарному столбу. Похоже, наш коллекционер чуть не потерял сознание. Затем он встряхнулся и, покачиваясь, пошел к выходу. Стражники подумали, что он пьян. Но, когда он дошел до таксиста, оказалось, что его лицо посерело, а на лбу проступил пот. Арбор почти не мог говорить. Таксист отвел его в буфет, и там бедняга залпом выпил полстакана виски. Ему стало немного лучше, и он попросил водителя отвезти его к дому сэра Уильяма на Беркли-сквер. Там Арбор вновь велел таксисту ждать. Заявил, что упакует вещи и поедет в Голдерс-Грин. Тогда таксист запротестовал. Он прождал больше трех часов, счет за такси получался немаленький, а водитель еще не видел обещанных ему денег. Кроме того, Голдерс-Грин очень далеко оттуда. Тогда Арбор сунул ему пятифунтовую банкноту в руку и сказал, что тот получит столько же, если выполнит его просьбу. Конечно же, таксист начал что-то подозревать. Пока он шатался у Средней башни, стражник успел кое-что рассказать ему о случившемся. Арбор пробыл в доме недолго и вскоре вышел с чемоданом и парой плащей в руке. По пути в Голдерс-Грин водитель все сильнее нервничал.

Помолчав, Хэдли взглянул на документы в портфеле, словно чтобы освежить память. Пробегая глазами строки, он продолжил:

– Вы замечали, что даже самые сдержанные люди подчас откровенны именно с таксистами? И они не просто откровенничают, а болтают без умолку. Не знаю почему. Наверное потому, что таксисты ничему не удивляются. Если бы я захотел создать в Англии шпионскую сеть, я бы не стал вербовать консьержей, как предлагалось сделать во Франции. Я завербовал бы таксистов… Как бы то ни было, – нахмурившись, он хлопнул себя пачкой документов по ладони, – я так и не узнал бы, что таксисту стало известно об убийстве. Не узнал, что там Арбор бормотал в его машине. Но водитель испугался, что окажется замешан в преступлении. Высадив Арбора в Голдерс-Грин, он поехал в Скотланд-Ярд. К счастью, он попал в хорошие руки и его сразу направили ко мне. Типичный таксист: сдержанный, молчаливый. Дородный такой парень, с пышными седыми усами и хриплым голосом. Но, как и у большинства кокни, у него прирожденный дар к пантомиме и выразительной речи. Уселся на край стула в моем кабинете, крутя в руках кепку, – ну вылитый Арбор с его кичливостью и нервозностью. Я так и видел, как Арбор подхватывает очки, когда такси подскакивает на кочках, и каждые две минуты подается вперед, чтобы задать очередной вопрос. Вначале Арбор спросил, есть ли у него револьвер. Таксист сказал: «Хо!» и рассмеялся. Потом Арбор сказал, что, мол, не повезло ему сегодня с клиентом. Водитель ответил, что бывало и похуже. Затем Арбор поинтересовался, не следят ли за ними. Сказал, что его имени нет в справочнике. Что о его коттедже в Голдерс-Грин никому неизвестно, кроме близких друзей. Намекал, что в Лондоне не так много преступников, как в Нью-Йорке. И все время упоминал какой-то голос.

– Голос? – переспросил доктор Фелл. – Что еще за голос?

– Арбор не сказал. Спросил, можно ли отследить телефонный звонок. Тогда-то он и начал говорить о каком-то «голосе». Они доехали до загородного коттеджа. Но Арбор сказал, что пока туда не пойдет. Там никого не было уже много месяцев. Попросил высадить его у особняка неподалеку. Дом был ярко освещен, и водитель запомнил название виллы – «Бриар-Брэ».

– Наверное, особняк его друзей… Хм.

– Да. Мы проверили, дом принадлежит мистеру Дэниэлу Шпенглеру. Ну, вот, собственно, и все. Что думаете?

– Плохо дело, Хэдли. Этому человеку может угрожать смертельная опасность. Я в это не особенно верю, но, поскольку такая вероятность остается…

– Об этом мне не нужно говорить, – раздраженно ответил старший инспектор. – Если бы эти чертовы тупицы сразу обращались к нам, когда у них неприятности! Мы же для этого и существуем. Но нет. И если ему угрожает опасность, то он выбрал наихудший вариант из всех возможных. Вместо того чтобы отправиться в отель, как он и собирался, Арбор прячется там, где его никто не найдет. И подбирает место, идеально подходящее для… ну, убийства.

– Что вы предприняли?

– Я сразу же отправил надежного человека следить за домом. Он будет звонить в Скотланд-Ярд каждые полчаса. Но какая опасность ему угрожает? Вы полагаете, ему что-то известно об убийстве? И убийца это знает?

Доктор Фелл жадно затянулся сигарой.

– Все становится уже слишком серьезно, Хэдли. Слишком. Видите ли, я полагал, что мне уже все известно об этом деле. Сегодня днем я сказал вам, что всем нравится строить из себя гениальных сыщиков. И я мог посмеяться, потому что многое из случившегося представляется действительно забавным.

– Забавным?!

– Да. В ироничном смысле забавным. Словно фарс, внезапно обернувшийся безумием. Как будто во втором акте комедии «Тетушка Чарли» кому-то перерезали горло. Помните, как Марк Твен писал о езде на велосипеде?

– Будь я проклят, – Хэдли принялся запихивать документы обратно в портфель, – если стану выслушивать от вас лекцию о…

– Никаких лекций. Послушайте, – неожиданно серьезно сказал доктор Фелл. – Марк Твен писал, что с ним постоянно происходило то, чего он пытался избежать. Наезжал на любой камень, как только пытался его объехать. Даже если улица была в двести ярдов шириной и на дороге лежал один-единственный жалкий камешек, Твен неизменно на него наезжал и падал с велосипеда. И то, что я сейчас говорю, имеет непосредственное отношение к делу. Больше я не могу замалчивать свои мысли, – с нажимом произнес Гидеон. – Нужно отделить глупость человеческую и простое стечение обстоятельств от злонамеренных действий. Все началось со случайности, а завершилось смертью. Вот что я думаю. Я намерен доказать вам всю абсурдность ситуации, и тогда сами думайте, прав ли я. Но вначале нам нужно уладить два дела.

– Какие же?

– Вы можете связаться с полицейским, который следит за коттеджем Арбора? – вдруг спросил доктор.

– Да. Через местный полицейский участок.

– Хорошо. Поговорите с ним. Скажите, чтобы не прятался, а постарался привлечь к себе внимание Арбора каким-нибудь подозрительным поведением. Пусть прогуляется по лужайке перед его коттеджем, например. Но ни при каких обстоятельствах, – даже если с ним заговорят, – ему нельзя приближаться к Арбору или выдавать себя.

– Зачем все это? – опешил инспектор.

– Я не думаю, что Арбору действительно угрожает опасность. Но он сам в это верит. Кроме того, он думает, что полиции неизвестно о его местонахождении. Понимаете, этот человек что-то знает, но по какой-то причине нам не рассказывает. Если он заметит, что кто-то рыскает вокруг его коттеджа, то решит, что это его враг. Если Арбор позвонит в местную полицию, они там никого не найдут, естественно. Конечно, это некрасиво по отношению к нему, но я считаю, что мы должны запугать Арбора, чтобы он все нам рассказал. Вы сами говорили, что в этом человеке нет и толики отваги. Рано или поздно он попросит вас о защите, и тогда мы узнаем правду.

– Это пока что лучшее из ваших предложений, – мрачно сказал старший инспектор. – Я рад, что вы наконец-то оживились. Так мы и поступим.

– Да, это не повредит. Если ему угрожает опасность, столь очевидное присутствие полицейского отпугнет убийцу. И, если он позвонит в полицию, а неподалеку окажется настоящий преступник, полиция сможет задержать его. Далее, нам следует ненадолго отправиться в квартиру Дрисколла.

– Если вы думаете, что найдете там что-то, уверяю вас, моим людям намного легче будет обнаружить искомое, чем…

– Нет. Ваши люди не обратят внимания на то, что хочу найти я. Например, наверняка они даже не удосужились проверить печатную машинку Дрисколла, верно?

– Проверить что?!

– Печатную машинку. Бросьте, Хэдли, вы знаете, что такое печатная машинка! – вспылил доктор Фелл. – И еще мне необходимо осмотреть кухню. Если машинка есть у Дрисколла, а я уверен в этом, то мы найдем ее где-нибудь на кухне… Где официант? Мне нужен счет.

Когда они вышли из ресторана, оказалось, что туман почти развеялся. На узкой Уордор-стрит было людно, тускло мерцали вывески ресторанов, из пабов доносился радостный гам, на углу вокруг шарманщика собралась толпа ребятишек. С залитой ярким светом Шафтсбери-авеню, лондонского Бродвея, только начали разъезжаться такси, на которых в театры привезли зрителей. Хэдли чуть не застрял в пробке, но, выехав из центра и свернув на Оксфорд-стрит, он разогнал свой «даймлер».

Освещенный безотрадным светом уличных фонарей, район Блумсбери казался пустынным и тихим, лишь откуда-то спереди доносился тихий гул автомобилей. Они свернули на Грейт-Рассел-стрит, проехали мимо темной громады Британского музея…

– Достаньте тот отчет из моего портфеля, пожалуйста, – попросил Хэдли. – По-моему, Сомерс говорил, что дом где-то на западной стороне площади.

Рэмпол, высунув голову в окно, смотрел на проплывающие мимо дорожные знаки. Машина проехала Монтегю-стрит, оставила позади голые деревья и сонные домики на Рассел-сквер и замедлила бег на Аппер-Бедфорд-Плейс.

На Тависток-сквер царил полумрак. Вдоль западной стороны этой огромной овальной площади тянулись высокие величественные здания в стиле XVIII века. Дом по адресу Тависток-сквер, 34 оказался многоквартирным зданием из красного кирпича. Подъездов в доме было четыре, по два с каждой стороны, и гравиевая дорожка вела во двор. Туда-то Хэдли и поехал.

– Так вот как та женщина сбежала! Неудивительно, что никто ее не заметил.

Выйдя из автомобиля, он осмотрелся. Во дворе горел всего один фонарь, однако ночь была ясной и звездной, туман уже развеялся. В некоторых окнах горел свет, другие казались темными дырами в оштукатуренных стенах.

– Окна на первом этаже матовые, – хмыкнул старший инспектор. – Я приказал опросить жильцов дома – но это бесполезно. Индеец в венце из орлиных перьев мог бы пройти под окнами, и никто бы его не заметил, даже в ясный день. Давайте посмотрим… Вон застекленная дверь, через которую можно попасть в коридор и пройти оттуда к парадному входу. Так, нам нужен третий подъезд. Вот он. Вон квартира Дрисколла, в одной из комнат горит свет. Хм, похоже, мои люди отсюда еще не ушли. Я думал, они уже закончили обыск.

Он подошел к застекленной двери, споткнувшись о какой-то мусор. С истеричным мяуканьем шарахнулась в сторону кошка. Остальные поднялись за ним по ступенькам в выложенный красноватой плиткой коридор с коричневыми обветшалыми стенами. В коридоре было темно, и только в кабинке лифта горела тусклая лампочка. А из-под двери слева тянулась тонкая полоска света. Сыщики увидели царапины над замком.

Вторая квартира. Рэмпол покосился на другую дверь, за которой укрылась бдительная миссис Ларкин. Возможно, и сейчас эта грузная женщина подглядывала в замочную скважину. В холле было сыро и холодно, царила тишина, и только где-то наверху слышалось невнятное бормотание радио.

И вдруг раздался грохот. Полоска света под дверью второй квартиры, казалось, дрогнула, и звук эхом разнесся по шахте лифта.

Не успело отзвучать эхо, как Хэдли уже распахнул дверь. Рэмпол, выглядывая из-за его плеча, увидел гостиную Филиппа Дрисколла. Как и говорилось в отчете Сомерса, тут все было в невообразимом беспорядке. Что ж, теперь беспорядка прибавилось.

Рэмпол увидел у противоположной стены камин с искусно отделанным зеркалом над каминной полкой. А перед этим камином, спиной к сыщикам, стоял высокий и широкоплечий мужчина, понурив голову. За его плечом на каминной полке виднелась безвкусная фигурка: ярко раскрашенная статуэтка женщины в серебристом парике и узком корсете. Но второй фигурки рядом не было, зато перед камином разлетелись тысячи белых осколков – туда она обрушилась мгновение назад.

Эта картина словно застыла перед Рэмполом, странная и пугающая. В коридоре разносилось эхо, и эти отзвуки словно тяжелым грузом легли на плечи мужчины. Он не слышал, что в комнату кто-то зашел. Незнакомец казался сломленным, одиноким, несчастным. Он протянул руку ко второй фигурке, и в этот момент Рэмпол увидел его глаза в зеркале.

– Добрый вечер, – сказал доктор Фелл. – Вы мистер Лестер Биттон, полагаю?