Для мистера Баджа вечер выдался очень поучительным. Три раза в месяц он имел право уезжать из дома. Дважды он, как правило, проводил время в кинотеатре, где с удовольствием смотрел фильмы, главные герои которых попадали во всякие скользкие ситуации. При этом он обогащал мозг такими словами, как «проваливай» и «тугодум», либо другими, столь же полезными в службе дворецкого. Третий выходной он обычно проводил со своими хорошими друзьями, мистером и миссис Ренкин, дворецким и горничной в доме Пейнов в Четтерхэме.

Ренкины всегда принимали его в своих уютных комнатах внизу с неизменным гостеприимством. Мистеру Баджу предлагали лучшее кресло, которое, правда, немного поскрипывало, зато у него была такая высокая спинка, что сидящий оказывался гораздо выше собеседников. В промозглую погоду мистеру Баджу предлагали выпить капельку портвейна или пунша с хозяйского стола. Огоньки газового камина добавляли комфорта, и хозяева поглаживали кошку и разговаривали с ней, как с младенцем. Все три кресла-качалки покачивались в разном темпе: кресло миссис Ренкин – быстро и бодро, ее мужа – размеренно, а кресло Баджа имело собственный ритм, который напоминал колыхание императорских носилок.

Вечер обычно проходил за разговорами о Четтерхэме и его обитателях. С наступлением девяти часов весь официоз исчезал, и это касалось даже людей из больших домов. Сразу после десяти беседы прекращались. Мистер Ренкин обычно предлагал мистеру Баджу почитать некоторые книги, которые, в свою очередь, ему рекомендовал хозяин. Мистер Бадж все это скрупулезно записывал, надевал шляпу, как солдат шлем, застегивался и шел домой.

В этот вечер, когда он проходил по Хай-стрит, то почувствовал, что воздух как-то особенно свеж. Небо очистилось, стало бледным, словно отполированным, а на нем сияла луна. Над долинами висела дымка, пахло сеном. В такие вечера душа мистера Баджа становилась душой д’Артаньяна, Робина Гуда, Фейрбенкса Баджа – воина, путешественника, непоседы и, в особенно великие моменты, героя-любовника. Он любил эти долгие прогулки, ведь звезды не могли выдать присутствие второго Баджа, а значит, он мог позволить себе всякие дикости, например, напасть на стог сена с мечом – воображаемым мечом, ведь никто этого не увидит.

Но по мере того как его шаги гулко стучали по белой дороге, он избавлялся от всех своих грез, так как до дома оставалось менее мили. Он думал о сегодняшнем вечере. О той сумасшедшей новости, которую под конец узнал…

Сначала все шло как обычно. Поговорили о радикулите миссис Бандл. Потом была еще новость о том, что Пейн опять собирается в Лондон по своим юридическим делам. Мистер Ренкин очень живо обсуждал это: он вспомнил о чудесных портфелях клерков, не забыл упомянуть и о париках судей. Что производило на них наибольшее впечатление в этой профессии, так это то, что нужно сначала прочитать уйму книг, прежде чем тебя примут туда.

Миссис Пейн часто бывала в плохом настроении, но с этим уж ничего нельзя было поделать. Они вновь заговорили о том, что к пастору приезжает его дядя из Окленда. Он же оказался одним из старых друзей сэра Бенджамина Арнольда; получив приглашение пастора, он решил приехать, он (дядя) и сэр Бенджамин работали вместе с Сесилем Родесом на алмазных копях в Кимберли несколько лет назад. Все это активно обсуждалось. Также они немного поговорили об убийце, но совсем немного, так как Ренкины с пониманием отнеслись к чувствам мистера Баджа. За это он был им очень благодарен. Он уже был морально готов к тому, что убийца – это Герберт Старберт, но все равно отказывался думать об этом. Каждый раз, как только образ Герберта появлялся у него в голове, Бадж старался его удалить, как закрывают черта в табакерке. С трудом, но все-таки ему удавалось справиться с «чертом»…

Но что его больше всего беспокоило – это слухи о любовной интрижке. Все это приобретало зловещий оттенок даже в воображении и звучало как-то по-французски. Любовная интрижка, разумеется, между мисс Старберт и юным американцем, гостившим у доктора Фелла.

Поначалу Бадж был в шоке. Не от этого романа, а от американца. Бадж думал об этом, и все казалось ему очень странным. Когда в лунном свете он проходил под вечно шумящими деревьями, все казалось другим, не таким, как в замке. Бадж-сорвиголова мог с легкостью подмигнуть кому-либо (каналья!) и так же свободно достать саблю. В замке все шло так же размеренно, как в игре в вист. А здесь хочется пнуть ногой стол и разбросать карты. Но это… Ох уж эти чертовы американцы… И мисс Дороти!

Боже мой! Мисс Дороти!

Прежние его слова вновь всплыли у него в голове. Это было то, о чем он подумал в ту ночь, когда был убит Мартин. Мисс Дороти – она над всеми доминирует. Что же скажет миссис Бандл? В замке эти мысли вернули бы его к действительности, но тут серебряный свет его души искрился, как кольчуга.

Он усмехнулся.

Сейчас он проходил мимо стогов, большие тени которых при свете луны походили на монстров. Бадж удивился, что зашел так далеко. Его обувь уже, вероятно, покрылась пылью, зато кровь явно стала горячей от быстрой ходьбы. В конце концов, юный американец все-таки кажется джентльменом. Хотя в какие-то моменты (он помнил) Бадж подозревал его в убийстве. Человек приехал из Америки. Мистер Мартин тоже там прожил несколько лет: какое-то зловещее совпадение. Несмотря на его кажущуюся порядочность, оставалось подозрение, что американец является, как выражается мистер Бандл, гангстером.

Стога превратились в пушки и за́мки герцога Гиза, ночь была нарядной, словно бархатная одежда кавалеристов. Мистер Бадж вновь стал сентиментальным. Он вспомнил Теннисона. Правда, не мог с точностью воспроизвести ничего из написанного им, но был убежден, что тот бы одобрил отношения мисс Дороти и этого янки. О господи! Как же это здорово смотреть, как кто-то возвращает ее к жизни! Ее не было в замке до полудня, сказала, что не хочет чая. И вновь она отсутствовала до того момента, когда сам Бадж уехал в Четтерхэм. Ха! Бадж был ее защитником все это время. («Она отсутствовала?» – вопрошал представитель суда, но Бадж только лишь улыбнулся и ответил, что нет.)

Он остановился, встал прямо на середине дороги, почувствовал, что его колено дрожит, затем взглянул на луга слева от него.

Впереди него возвышалась в лунном свете четтерхэмская тюрьма. Освещение было таким бледным, что нельзя было даже различить деревья Ведьминого Логова. Лишь желтые отблески расползались по ветвям.

Довольно долго Бадж стоял без движения посреди белой дороги. Ему в голову пришла ценная мысль, что если тебя ждет опасность, а ты остаешься абсолютно спокойным, то она тебя не коснется, как если на тебя бежит собака, но ты не трогаешься с места. Затем он тщательно вытер пот со лба, достав из кармана носовой платок. Одна маленькая странная идея зародилась у него в голове. Там, дальше, где видны огоньки, Баджа-искателя приключений могли ждать испытания. А если вернуться домой в состоянии подобного самолюбования? Но позже он, дворецкий Бадж, подойдет к своей застеленной кровати и поймет, что он – всего лишь дворецкий…

После всего этого он сделал то, что для возвращающегося домой дворецкого Баджа было исполнено безумия. Наклонившись, он пробрался через лаз и направился по холму через луг к Ведьминому Логову. Он обратил внимание на то, как бешено колотится его сердце.

После недавнего дождя было до сих пор сыро. Уже пробравшись через лаз в лунном сиянии, он осознал, что мог попасть к Ведьминому Логову и окольным путем. Так или иначе, но он уже преодолел препятствие. Он пыхтел, его горло кто-то словно распиливал пилой, он потел, ему было жарко. Затем луна зашла за облако, и человек старой закалки по имени Бадж воспринял это обстоятельство смиренно.

Сейчас он был уже на краю Ведьминого Логова. Впереди рос бук, к которому он прислонился, чувствуя, как сжимается от напряжения его голова и першит горло от бега. Он пытался отдышаться.

Это было какое-то сумасшествие. Не стоит идти на поводу у Баджа-искателя приключений. Это безумие.

Впереди вновь показался свет. Он был где-то возле колодца, в двадцати или тридцати футах впереди, мелькал между изогнутыми стволами деревьев. Очевидно, в ответ другой огонек, но чуть выше и дальше, тоже подал какой-то знак. Бадж, вытянув шею, убедился: сигналы шли с балкона комнаты надзирателя. Кто-то в комнате присел с огоньком. Он увидел тень человека крепкого телосложения, перегибающегося через перила. Было похоже, что тень делала какие-то движения.

Вдруг, извиваясь, сверху упала веревка. От неожиданности Бадж отпрянул. Шумно ударившись о стенку колодца, веревка соскользнула вниз. Пораженный, Бадж вновь вытянул шею вперед. Теперь свет у колодца был уже скорее направленным лучом, источник света держала маленькая фигурка, похоже женская. Показалось лицо, оно смотрело вверх, а рука делала знаки тому, кто стоял на балконе.

Янки.

Даже на такой дистанции это можно было установить. Это был янки со своей странной глупой ухмылкой. Его звали мистер Рэмпол. Да, похоже было, что мистер Рэмпол проверяет на прочность веревку. Он повис на ней, свесив ноги. Взобравшись на несколько футов вверх по веревке, он еще раз дернул ее, и она выдержала. Затем он спустился на землю и помахал рукой. Зажегся еще один огонек, словно бычий глаз. Он прицепил его к поясу, как и еще одну вещь, напоминавшую топор.

Проскользнув между двумя пиками, американец присел на краю колодца, держась за веревку. Он по-прежнему ухмылялся темной фигуре, которая держала огонь. Затем он нырнул в колодец, за ним исчезла его лампа. Маленькая фигурка подбежала к краю колодца, и в тот миг, когда луч фонаря Рэмпола скользнул вверх, Бадж разглядел лицо: это была мисс Дороти Старберт…

Наблюдал за действиями людей у края колодца сейчас не Бадж, любящий приключения, и даже не Бадж-дворецкий. Это был просто сутулый человек, который пытался понять, что же там происходит. Громко квакали жабы, и какие-то жучки жужжали вокруг его лица. Он пробрался между деревьями немного поближе. Мисс Дороти отвела фонарь. В голове Баджа промелькнула мысль, что во время следующего визита к Ренкинам у него будет для них занятная история, чтобы рассказать ее, разумеется, за бутылкой портвейна.

В колодце неровно двигался свет фонаря, который был мутным, словно в воде, но лампа при этом не гасла. Периодически этот луч виднелся сквозь листья бука, один раз показалось и лицо Дороти. Затем вышла холодная луна, она, как призрак, висела прямо над стеной тюрьмы. Боясь наделать шума, отчаянно потея и тяжело дыша, Бадж подкрался еще ближе. Хор лягушек, сверчков и еще бог знает чего был таким громким, что Бадж удивлялся, как на фоне этого можно различать другие звуки. К тому же было прохладно.

Бадж никогда не отличался богатым воображением. Обстоятельства препятствовали этому. Но теперь, когда он наблюдал за пляской огня фонаря глубоко в колодце и видел фигуру, стоящую в лунном свете совершенно без движения, ему почудилось в этом что-то неземное. Бадж так же четко, как, к примеру, наличие соуса в ростбифе, отметил присутствие там Дороти и американца. А вот еще одна фигура казалась призрачной.

Это был (Бадж может подтвердить это и сейчас) человек не маленького роста. Он находился на некотором расстоянии от мисс Дороти. Его изогнутая тень, скрытая отчасти деревьями, приобретала странные очертания: в его руках что-то было.

Из колодца доносились приглушенные шорохи. Но оттуда раздавались и другие звуки, напоминавшие крик или стон…

Некоторое время Бадж не мог ничего толком воспринимать. Он пытался определить, сколько времени прошло между звуком, донесшимся из колодца, и тем, как на его краю показалась голова, но все равно не мог сказать этого с точностью. Все, в чем он был уверен, – это то, что мисс Дороти опять зажгла фонарь. Она больше не направляла его в колодец, а держала в руках ровно. Свет от него падал на край колодца… Судя по дрожанию второго огонька, его владелец выбирался наружу.

Итак, между пиками показалась голова. Поначалу Баджу не удалось ее хорошо рассмотреть, потому как дворецкий держал в поле зрения «призрачную» фигуру, стоящую у другого края колодца. Голова напоминала монстра с волосами из проволоки. Затем Бадж перевел взгляд на голову, высовывающуюся из колодца между пиками все дальше и дальше.

Это было не лицо мистера Рэмпола. Это было лицо мистера Герберта Старберта, которое рывками подымалось из колодца. Челюсть его выглядела неестественно.

До сих пор Баджа бросает в дрожь, когда он вспоминает, как заметил отверстие между глаз в его черепе.

Не более десяти футов было между ним и этой поднимавшейся головой. Влажные волосы прилипли ко лбу, веки прикрыты, но под ними удавалось разглядеть белки глаз. Пулевое отверстие же отчетливо синело. Бадж пошатнулся: подгибались колени. Дворецкий успел подумать, что с ним что-то неладно.

Качнулась голова, затем рука показалась на краю колодца. Мистер Герберт, бесспорно, был мертв. Но Баджу по-прежнему казалось, что тот сам выбирается из колодца.

Мисс Дороти закричала. До того как она отвела фонарь, Бадж увидел нечто, что полностью привело его в чувство. Он увидел голову американца за плечом у Герберта и понял, что это его рука хваталась за края колодца и пыталась вытащить оттуда тело Герберта.

Серебристо-голубая луна осветила кружевной узор кроны деревьев в стиле японской пантомимы. Все происходящее тоже напоминало пантомиму. Бадж так и не мог определить, кому принадлежит фигура, стоящая в отдалении за колодцем и смотрящая на пики. Он не мог разобрать, видна ли тому голова американца за телом мистера Герберта… Но он слышал, как кто-то, спотыкаясь, шуршит, словно летучая мышь, пытающаяся выбраться из западни комнаты. Этот кто-то бежал, что-то крича, через Ведьмино Логово.

Вся призрачность пантомимы была развеяна. Гораздо выше на балконе в комнате надзирателя горел свет. Он просачивался сквозь деревья, и гомон голосов был отчетливо слышен на балконе.

– Вот он идет! Держи его!

Огни метались в деревьях и создавали вихри. Слышно было, как ломаются ветки, а под чьими-то ступнями хлюпает вода. Сейчас мысли Баджа были на таком же примитивном уровне, как у животного. Единственное, что пришло ему в голову: треск в кустах издает как раз Виновный. Ему показалось, что сразу несколько огоньков преследуют бегущего.

Теперь на фоне лунного света уже вырисовались голова и плечи. Бадж увидел, что бегущий поскользнулся, а потом осознал, что тот бежит прямо на него.

Бадж, который был достаточно упитан, которому было хорошо за пятьдесят, почувствовал, как дрожит все его тело. Бадж уже не был ни сорвиголовой, ни просто дворецким. Он так разнервничался, что оперся на дерево. Сейчас при лунном свете отчетливо было видно, что на руке бегущего – большая перчатка садовника, его указательный палец замер на спусковом крючке крупнокалиберного пистолета. У Баджа пронеслось в голове воспоминание, как в молодости он стоял на большом футбольном поле и с ужасом наблюдал, как человеческие фигуры мчатся на него с разных сторон. А он при этом ощущал себя полностью голым.

Силуэт стремительно приближался.

Бадж, который был достаточно упитан, которому было хорошо за пятьдесят, почувствовал нестерпимую боль в легких. Он не спрятался за деревом. Он знал, что ему делать. Сейчас он был собран, его мозг работал как часы, а глаза видели зорко.

– Хорошо, – сказал он вслух. – Хорошо!

Тут он прыгнул на незнакомца.

Бадж услышал выстрел, затем увидел желтоватый огонь, как на газовой плите. Кто-то ударил его в грудь. Бадж потерял равновесие, но вцепился в пальто незнакомца. Его пальцы скользили по одежде, он бессильно падал на землю. Появилось ощущение, что он летит в воздухе. Затем его тело опустилось на землю, а лицо зарылось в опавшую листву.

Именно так был повержен Бадж-англичанин.