Глава 24
Стеф
Я сижу в машине, пригнувшись на переднем сиденье, и строю из себя частного детектива. Стаканчик мерзкого кофе из «Макдоналдса» стынет на приборной доске. Отсюда мне хорошо виден дом, но пока что там никто не появился.
Я не была здесь целых два месяца, с той самой ночи, когда мы с Хейден сбежали в Монтегю. Я не отваживалась вернуться сюда, думая, что одного взгляда на место преступления будет достаточно, чтобы высвободить все те разрушительные эмоции, которые пока что мне удавалось сдерживать благодаря таблеткам. Мои родители сумели найти доктора, который постоянно пичкает меня транквилизаторами и никогда не отказывается выписать рецепт. Эти транквилизаторы мне не придется прятать от Марка. Но теперь, когда я смотрю на новую входную дверь – эту нелепую громадину из прочнейшей древесины установил мой отец, когда приехал сюда убирать, – я ничего не чувствую. Ни грусти, ни сожаления, ни жалости, ни моего давнего спутника – гнева.
Не отводя взгляда от двери, я отпиваю кофе, не обращая внимания на дрожь стаканчика в руке: тремор – побочный эффект моих лекарств. Двоюродный брат Карима и его жена прожили здесь уже неделю. Достаточно ли этого? Я мало что о них знаю (и не хочу знать) – они решили переехать в Кейптаун и им нужно было снять жилье, вот и все. Я отправила Кариму ключи по почте и попросила уладить все остальное. Они ведь его семья, в конце концов. Папа предложил забрать отсюда все наши вещи, и я сняла дом с мебелью, чтобы сэкономить на переезде. Впрочем, бóльшая часть мебели в гостиной все равно не подлежала ремонту. Аренда за первый месяц и залог пошли на раздачу долгов, минус процент, который пришлось заплатить агентству недвижимости – они содрали с меня невероятную сумму.
Родственники Карима ухватились за представившуюся им возможность, да и почему нет? Для них это выгодная сделка: аренда этого дома стоит по меньшей мере на две тысячи дешевле, чем любого другого в этом районе. Зайнаб, агент по недвижимости, пришла в ужас, когда я назвала ей сумму, за которую хочу сдавать дом. Я ведь не могла сказать ей, что мне нужны особенные жильцы, и семья Карима как раз мне подходила.
Я смотрю на часы. У меня еще три часа до того, как нужно будет забрать Хейден из садика. На дорогу до Монтегю уйдет два с половиной часа, поэтому мне нужно поторапливаться. Я открываю дверцу, выливаю остывший кофе на мостовую. Дотрагиваюсь кончиками пальцев до ключа в замке зажигания.
Мне не следует здесь находиться.
Я вздрагиваю от неожиданности: в доме открывается дверь, наружу выходит какой-то мужчина. Он невысокий, толстенький, футболка с эмблемой футбольного клуба «Лайонс» не заправлена в шорты – ничуть не похож на Карима. Передернув плечами от холода, он сует в рот сигарету. Курит, глядя прямо перед собой. Он видит меня, но не обращает внимания.
Что Карим рассказал ему о случившемся в этом доме? В конце концов, новость публиковали в центральных газетах и на новостных сайтах, на сайте медиаконцерна IOL.com вышла большая обзорная статья под заголовком «Кейптаунский дом ужасов». Кларе посвятили небольшой некролог в самой респектабельной газете ЮАР, «Мейл энд гардиан». Ей бы это понравилось.
Не знаю, что на меня нашло, но в последний момент я решила отправиться на поминальную службу, которую провели через две недели после убийства Клары в просторной часовне при Кейптаунском епископальном колледже-интернате (брат Клары состоял в попечительском совете), хотя я не раз слышала, как Клара высказывалась против Союза выпускников этой частной школы. Часовня оказалась заполнена только на четверть, и пустые места подчеркивали дурной тон всего этого мероприятия. Один за другим коллеги Клары и представители национальной литературной богемы пытались превзойти друг друга в мастерстве составления надгробных речей. Не слушая этих снобов, я смотрела поверх голов собравшихся, надеясь, что никто меня не узнает, и представляя, что они сказали бы мне, если бы выяснили, кто я такая:
«Не смотри в ту сторону, там его жена. Понимаешь, его жена».
«Как думаешь, она все это время знала, что он псих?»
«Ее не было там, когда он это сделал, так что кто знает?»
«А где он теперь?»
«Ты не слышала? В психбольнице “Валькенберг”, в палате строгого режима. Электрошоком лечат, все такое. Когда его нашли, он двух слов связать не мог».
«Да, это я слышала».
«В общем, жене повезло, что ее не было в доме, когда все случилось. На месте Клары могла оказаться она».
«Это уж точно. И у них еще дочка маленькая, да? Как думаешь, что заставляет человека так поступить?»
«Ну, я слышала, он говорит, что невиновен. Мол, в дом вломилась банда грабителей».
«Разве ДНК-экспертиза не подтвердила, что это он?»
«Шутишь? ДНК-экспертиза? В этой стране? Думаешь, они бы раскошелились? Скорость выполнения анализов в наших лабораториях – это просто курам на смех».
«Знаешь, это такая трагедия. У него раньше была еще одна дочь. Она погибла».
«Ужас! Кошмар какой-то…»
«И что он сотворил с Кларой…»
«Подумать только, он расчленил ее, разрубил на мелкие кусочки…»
В конце службы белая женщина средних лет, сидевшая в двух рядах передо мной, вдруг повернула голову и пристально посмотрела на меня. На ней было традиционное для поминальных служб черное платье, но по браслету из козьей кожи на запястье я ее узнала – это была сангома. Я не отвела взгляд, уставилась ей в глаза не мигая, а потом одними губами прошептала: «Пошла ты!» Меня затрясло, я встала и ушла. Мне даже показалось, что сейчас сангома последует за мной, – в какой-то мере мне хотелось, чтобы так и было. Не знаю, почему я сосредоточила весь свой гнев на этой женщине. Наверное, потому, что она, как и я, не смогла спасти Марка.
После того как имя Марка прогремело во всех заголовках, со мной попытались связаться старые друзья, но я игнорировала их сообщения, стараясь отстраниться от происходящего, спрятаться с Хейден в Монтегю. Не знаю, кто из друзей действительно волновался за меня, а кто просто хотел услышать кровавые подробности, надеясь произнести сакраментальную южноафриканскую фразу: «Тебе так повезло, что тебя там не было». Но когда Карим месяц назад написал мне и спросил, как у меня дела, я ответила ему. Наверное, где-то в глубине души я уже знала, что он сможет мне помочь. Мы болтали каждый день, а потом он как-то упомянул, что его двоюродный брат переезжает в Кейптаун из Йоханнесбурга и собирается снимать тут жилье. Я вспомнила, как Карим рассказывал мне о том, что семье этого брата пришлось пережить ограбление, поэтому предложила им снять у меня дом. Как же иначе?
Я вспоминаю слова Мирей, они звучат в моей голове, точно ее дух нашептывает: «Я думала, это ушло с прошлыми людьми. Им было плохо, но недостаточно».
И другие слова: «Теперь оно с вами».
Я тянусь за кофе, пытаюсь отхлебнуть, но мои губы касаются пустоты – пугающий призрачный кофе. Но затем я вспоминаю, что вылила его в окно. Брат Карима жадно затягивается, щурясь, как гангстер в кино. Он тушит окурок в горшке – когда-то Одетта выращивала там глицинию, но от растения остались одни подпорки – и закуривает снова. Похоже, с ним все в порядке. Он сильный. Сильнее Марка. Или мне просто хочется так думать? И снова мне кажется, что он смотрит сквозь меня и не видит. Для него я какая-то невзрачная белая чудачка в подержанном минивэне. За автомобиль я заплачу, как только придет аванс за мою книгу. Пять тысяч долларов – этого мало, чтобы мы с Хейден могли сразу встать на ноги, но рэнд сейчас падает, курс обмена выгодный, и мы продержимся, пока я не найду работу.
Мы продержимся, пока не вернемся домой.
«Расчлененное тело Клары нашли в кладовке – и там были не все ее части».
Я не видела этого сама, но мое воображение позволяло дорисовать общую картину. Следователь, приехавшая в Монтегю, чтобы допросить меня после случившегося, была очень добра. Она посоветовала мне не возвращаться в дом, пока «его не очистят». После ареста Марк не попросил о встрече со мной и до сих пор этого не сделал. Недорогой юрист, которого наняли мои родители, уверен, что мне не придется выплачивать за Марка судебные издержки. Я собираюсь сохранить этот дом и не поддаюсь на уговоры банка продать его. Это дом Хейден. Он не принадлежит банку. Не принадлежит Одетте. Не принадлежит Зоуи. Нет, это дом Хейден. Это все, что осталось ей от отца, – и больше она ничего от него не получит.
Но я не могу рисковать, привозя ее сюда.
Сколько же времени потребуется? Мы пробыли в той квартире… сколько? Пять-шесть дней? Я не связывалась больше с месье ле Круа, но в этом нет необходимости. Я посмотрела в интернете: после нашего отъезда из Парижа во все квартиры в том здании, включая и ту, в которой жили мы, въехали жильцы – и всего за две недели его рыночная стоимость взлетела. Что бы ни отравляло стены того дома – плохая энергетика, инфразвук, души мертвых детей, чертова плесень, – эта дрянь передалась нам. Или Мирей, когда она выбросилась из окна.
А может быть, в Париже просто миновал кризис на рынке недвижимости.
Мужчина на крыльце почесывает живот. Из-за прутьев забора выглядывает крохотная ручка с куклой Барби. Я сжимаю руль и подаюсь вперед. Маленькая девочка. Ненамного старше Хейден. Я судорожно вздыхаю. Говорил ли мне Карим, что у его брата есть дети?
«Да. Ты и сама знаешь, что говорил».
Я перегибаюсь через пассажирское сиденье и опускаю стекло в противоположной двери. Маленькая девочка что-то говорит мужчине – отсюда я не могу расслышать ее слова, – но он не обращает на нее внимания. Лицо пустое, взгляд обращен внутрь.
Как у Марка, незадолго до…
Мы побывали в той квартире. Мы привезли оттуда что-то. И теперь мне нужно, чтобы это передалось кому-то другому.
«Теперь оно с вами».
«Ты ведь на самом деле не веришь в это, правда?»
Я могу отменить сделку и выставить эту семью из своего дома, пока еще не слишком поздно. Могу предупредить их прямо сейчас, сказать им, кто я такая, попытаться убедить их, что в доме небезопасно.
«Но, может быть, ущерб уже нанесен».
«Или нет».
Я поднимаю стекло. Мужчина все еще не обращает на меня внимания. Маленькая ручка скрывается в темноте за дверью.
«Merci, – думаю я, поворачивая ключ в замке зажигания и уезжая. – Мне жаль, что это оказались вы».
notes
