Глава 15
Марк

– Подлить тебе еще, дорогой?

Мне нужно ехать домой, но от жара полуденного солнца меня разморило. Я словно впал в спячку. Мне хочется поехать домой, помочь Стеф выкупать Хейден, но я знаю, что Стеф больше нравится проводить время с дочкой наедине. Когда Жан и Рина привезли малышку из своего отеля сегодня утром, Стеф была так рада, что от облегчения у нее слезы навернулись на глаза. Я отделался отговоркой, мол, мне нужно повидаться с Кларой: «Хочу забрать у нее ключи и поблагодарить ее за потраченное время». Стеф практически вытолкала меня из дома, так ей хотелось отдохнуть от меня.

Когда вчера вечером мы приехали, Стеф побросала вещи и начала обходить дом. «Кто-то его передвинул», – сказала она, указывая на журнальный столик. А ведь этот столик всегда стоял под окном у нас в спальне. Не успел я подойти, как она уже метнулась к книжной полке. «И кто-то перевернул книги». Я предположил, что это сделала Хейден или Клара смотрела книги, когда заходила сюда, но Стеф все не успокаивалась: «Чувствуешь этот запах? Это лежало здесь, когда мы уехали? Мы ведь задергивали эту штору, верно?»

Учитывая, какую неделю нам пришлось пережить, я знаю, что должен был проявить выдержку. Стеф была права, многое в доме выглядело иначе – или нам казалось, что оно выглядит иначе. Но я так устал от постоянного напряжения, от того, что мы всегда вынуждены оставаться начеку, что усилием воли проигнорировал эти странности. Если я не могу почувствовать себя дома здесь, то где же мой дом? Я отчаянно хотел успокоиться. И поэтому сбежал в это уютное кафе со своим давним добрым другом. Я откидываюсь в кресле, я размяк, точно у меня нет костей. А ведь я должен был бы справиться с пережитой травмой, оставаясь рядом с женой и ребенком. Молодец, Марк, ничего не скажешь! Да, мне нужно возвращаться, но отблески солнечных лучей так мирно пляшут на волнах океана, легкий ветерок холодит кожу, из кафе видно голубое небо…

– Давай. Спасибо, – говорю я Кларе.

Она наклоняется вперед, берет из ведерка со льдом бутылку вина и наливает мне шардоне. Прядка волос выскальзывает из ее прически и падает на щеку, на ней играют блики. Хотя бóльшая часть ее волос выкрашена в ярко-красный, я замечаю в этой прядке волоски насыщенного бронзового цвета – ее природного цвета.

Меня всегда очаровывали красивые волосы. У Одетты были волосы как у «мисс Америка». Не волосы, а солнышко, заливавшее светом любую комнату, куда она входила. Густые, блестящие, нежные… Когда мы занимались любовью, Одетта щекотала мою грудь волосами, и я чувствовал, как тепло ее жизни переходит ко мне. В моменты, когда Одетта обнимала меня, укрывала волосами, защищала от мира, я словно умирал от счастья. Но когда ее волосы отрасли, то почему-то закурчавились, да и цвет их изменился, стал каким-то мышино-русым.

И хотя Одетта старалась сохранять самообладание ради Зоуи, однажды малышка застала ее плачущей: Одетта рыдала, глядя на свое отражение в зеркале и сжимая в руке клок выпавших волос. Тогда она как раз проходила химиотерапию. «Что случилось, мамочка?» – спросила Зоуи. «Я такая уродина», – сказала Одетта. Зоуи покачала головой и пять минут спустя вернулась со всеми своими куклами – она обстригла им волосы. «Видишь, мамочка, они красивые, как и ты». Потом Зоуи собрала все срезанные волосы кукол и сложила их в небольшую пластиковую коробку: на потом, когда они выздоровеют.

Не знаю, что подтолкнуло меня – вино, солнце, бриз, отсутствие Стеф, – но я подаюсь вперед и дотрагиваюсь до волос Клары. Я ничего не могу с собой поделать.

– Как красиво… – говорю я. – Новый цвет?

Она нежно отстраняется и хмурится, но я вижу ее улыбку. Снисходительную? Или соблазняющую?

– У тебя был такой странный голос, когда ты позвонил из Парижа. «Нам нужно убираться отсюда, Клара. Немедленно!» – Она подражает моему голосу. – Что случилось?

Я неспешно отхлебываю вино. Самоубийство, призраки, мертвая кошка, чулан, где кого-то пытали… С чего бы начать? И если я начну, то когда остановлюсь? Я отставляю бокал, надеясь, что полуденная жара изгонит тошнотворный холод, сковывающий мое тело при мысли о том доме.

– Скажем так, квартира оказалась совсем не такой… какой ее пытались преподнести владельцы. Крысиная нора в заброшенном доме.

– Ты мне это уже говорил, помнишь?

– Говорил?

– Марк, дорогой, мы же с тобой болтали об этом по «Скайпу». Ты рассказал, что нашел в шкафу какие-то волосы, что-то в этом роде. – Клара передергивает плечами. – Уф… Не надо было вам пускать все на самотек. Стоило сразу перебраться в отель.

– Ой, ты же знаешь, как оно бывает! Ты думаешь, что привыкнешь и все будет в порядке. А потом выясняется, что все вовсе не в порядке и уже слишком поздно.

Но по выражению лица Клары я понимаю, что она полностью осознает ситуацию, о которой я ничего не сказал: у нас не было денег на гостиницу даже в критической ситуации. Даже если бы чертова кредитка работала. Она все еще высокооплачиваемый преподаватель в цветущем Кейптаунском университете, а я очутился в убогом кабинетике дрянного колледжа – и этот факт разделяет нас прочной каменной стеной. Нас обоих это смущает. Она продвинулась по карьерной лестнице вверх, а я скатился вниз. Я больше не талантливый юнец, которому прочили великое будущее. Я жалкий неудачник. Мне хочется встать и уйти, но в этот момент к нам подходит официант с новой бутылкой вина, и я откидываюсь на спинку кресла. Тут все еще лучше, чем там, говорит мое тело.

Но есть и хорошее следствие проведенной в Париже недели – я все еще подсчитываю цены в евро, и бутылка вина тут стоит столько, сколько бокал там. Я не говорю этого Кларе, потому что не хочу показаться скрягой.

– И как вам в итоге отель? – Она потягивает вино.

По пути домой я думал, не специально ли Клара подстроила нашу проблему с отелем – или, по крайней мере, не подключилось ли к делу ее бессознательное, что-то вроде оговорки по Фрейду во время бронирования. Клара слишком организованный человек, чтобы допускать подобные ошибки. Вполне возможно, что она стремилась создать для нас невыносимые условия, чтобы попытка исцелить этой поездкой наш со Стеф брак провалилась.

– Ну… мы там не остановились, – в итоге говорю я. – Не сложилось.

Темные очки скрывают мои глаза, поэтому я без зазрения совести вглядываюсь в лицо Клары: не выдаст ли она себя? Но его выражение не меняется.

– Владельцы той квартиры вам ответили? Вы выяснили, почему они так и не приехали? Стефани, похоже, беспокоилась из-за них.

– Да, это уж точно. Она думала, что они потерялись или что-то случилось на пути в Кейптаун, например их самолет захватили террористы. Но им, по крайней мере, хватило ума сообщить нам, что они живы.

– Так странно, что они не приехали, верно? Зачем выставлять свою квартиру на сайте обмена жильем, договариваться, чтобы вы поселились у них, и не приезжать? Загадочно, да?

– Да. – Я притворно зеваю, надеясь, что это остановит дальнейшие расспросы Клары.

Мы со Стеф так хотели узнать эту «великую тайну Пети», но теперь, когда мы вернулись, кажется бессмысленным разбираться в этом.

– Это так мило, что она за них волновалась, – говорит Клара. – Стеф очень милая девочка.

Не обращая внимания на тон Клары, я вспоминаю о нашем приезде домой.

– Слушай, ты случайно… ничего не передвигала у нас дома?

Клара смотрит на меня поверх солнцезащитных очков.

– Что?

– Стеф кажется… мы заметили, что кое-какие вещи передвинуты, будто там кто-то жил.

Клара пристально смотрит на меня. Может, она решила поразвлечься в новой обстановке и привела к нам домой того парня, как же его звали-то?

– Мы не против, ты же понимаешь, ты всегда можешь чувствовать себя у нас как дома. Мы просто спрашиваем. Это могло бы многое объяснить.

– После чтений в Макгрегоре я дважды к вам заходила – полить цветы и проверить, все ли в порядке. Я уж точно ничего не «передвигала».

Я чувствую холод в ее голосе. А я не хочу, чтобы Клара злилась на меня – на сегодня мне ссор хватит.

– Все в порядке, правда. Спасибо, что помогла. Ты всегда такая…

– Какая?

– Всегда помогаешь.

– Ага, точно. – Клара саркастично хмыкает, а затем смеется – похоже, она не обиделась.

Я улыбаюсь ей, потягивая вино.

– Но в целом все было не так уж и плохо. Знаешь, меня там осенило: мир намного больше и богаче, чем кажется, когда ты погряз в рутине.

Клара подается вперед и кивает, показывая, что внимательно слушает, но мне почему-то не удается сформулировать мысль: я словно пытаюсь удержать обрывки сна. Я смотрю на парковку внизу – какой-то пижон скандалит с парковщиком, стоя у мини-купера.

– Прошла всего неделя, но так странно вернуться сюда.

– Я тебя прекрасно понимаю. После трех дней в Ричмонде, когда все казалось таким неспешным… И воздух такой чистый… Я тебе говорила, что видела там Джеми Сандерс? Ты не поверишь, с каким парнем она туда явилась. Прямо помолодела лет на тридцать. Так вот, в первый вечер нас пригласили на ужин, такую себе ричмондскую версию вечеринки, и все поэты должны были туда прийти, вот только Терри с Марси и вся их братия сняли мини-автобус в аэропорту «Порт-Элизабет» и потерялись по дороге. Могу себе представить, сколько…

Она все болтает и болтает, но я ее уже не слушаю.

Что я тут делаю? Почему я не дома с семьей? Я знаю, что это нельзя назвать изменой: я никогда не предпочту Клару Стеф, если до этого дойдет, а до такого никогда не дойдет. Никогда. Клара иногда напоминает мне, кем я был, когда мы оба были молоды и полны сил, – до того, как все пошло наперекосяк. Это единственная причина, по которой я сижу здесь. И я скучаю по Стеф – прямо сейчас. Эта поездка должна была сплотить нас, но все слетело с катушек, и теперь наши отношения еще хуже, чем прежде. Сегодня утром Стеф подхватила Хейден на руки и повернулась ко мне спиной, точно защищая малышку. Она не доверяет мне мою собственную дочь. Надо радоваться, что Стеф хотя бы убедила себя, мол, кошка уже была мертва, и я пусть и псих, но не опасен для окружающих. Она поверила, что я вышел в нижнем белье во двор, под дождь и зачем-то поднял на руки уже мертвое животное…

Мне нужно все уладить. Нужно заставить Стеф снова доверять мне. Верить мне. Не знаю как. Но я знаю, что разговоры о Зоуи этому не помогут, поэтому ничего не сказал Стеф о случившемся в аэропорту в Йоханнесбурге.

Конечно, этому не помогут и разговоры с Кларой, но я опять подливаю себе вина, и мы заказываем обед.

Домой я возвращаюсь уже после девяти. Кто-то бросил мусорный бак на моей парковке, поэтому я ставлю машину рядом с фургончиком наших соседей – и умудряюсь удариться о капот, когда обхожу свой автомобиль и направляюсь к мусорному баку. При моем приближении из бака выскакивают три огромные крысы, и я зажимаю нос, почувствовав едкую вонь гнили. Отшатнувшись к машине, я решаю припарковаться в другом месте и нахожу парковку в квартале от своего дома.

Дома все тихо, везде выключен свет. Я поворачиваю ключ в замке и, постаравшись не хлопнуть дверью, включаю свет в гостиной. На втором этаже Хейден свернулась клубочком рядом со Стеф на нашей кровати, обе уже дремлют. Я стою в дверном проеме и смотрю на них пару минут, затем спускаюсь в кухню, набираю в миску орешков и соленой соломки, наливаю себе большой стакан виски. Если я сейчас отключусь, то завтра проснусь с гудящей головой, так почему бы не выпить еще?

Стеф не хотела сюда переезжать, она мечтала о новом доме. «Разве тебе не становится грустно от переполняющих этот дом воспоминаний?» – спрашивала она. В те времена она еще задавала мне подобные вопросы, пыталась разобраться в моем прошлом, как будто встреча с призраками – лучший способ изгнать их. Но Стеф ничего не могла поделать со сложившимися обстоятельствами, верно? Рынок недвижимости переживал кризис, и после выплаты всех налогов на продажу дома – даже если бы нам удалось его продать в таких условиях – у нас не осталось бы денег на покупку нового жилья. Учитывая, какую зарплату я получал в колледже, мы ни за что не купили бы что-то пристойное. Поэтому мы живем в этом доме, стараясь отгородиться от призраков Одетты и Зоуи и теней тех чертовых грабителей.

Может быть, я все неправильно понимаю. Может, это нам не место в этом доме, мы здесь чужие, и призраки хотят избавиться от нас. Может, это мы – призраки, которых нужно изгнать.

Отхлебнув виски, я включаю телевизор. Там крутят повтор какого-то футбольного матча в Англии. Я приглушаю звук. Не знаю, когда я в последний раз оставался в гостиной один. К тому времени, как Хейден засыпала, мы со Стеф уже настолько уставали, что сразу шли в кровать – или сидели тут вдвоем и болтали. Мне так часто хотелось побыть одному, но теперь, когда я мог бы насладиться уединением, мне неуютно в тишине.

Я устраиваюсь в своем кресле, снимаю обувь и, стянув носки, ощупываю ранку от занозы в подошве. Ранка неплохо заживает, ведь теперь я мажу ее дезинфицирующим средством, но на ступне остался глубокий след, как трещина от землетрясения. Потом я перевожу взгляд на экран и замечаю какой-то отблеск – от настольной лампы. Я встаю, выключаю свет и поворачиваю лампу, заметив, что она действительно стоит не там, где раньше. На столешнице, даже сквозь слой пыли, видны потертости от основания лампы и царапины. Может, лампу сдвинули до нашего отъезда? Собственно, это могло произойти в любой момент после ограбления. Но Стеф права насчет книг в спальне. Мы никогда не кладем книги набок, а у Клары не было причин к ним прикасаться. Я напоминаю себе, что это могла сделать Хейден, но мне такое объяснение не кажется убедительным: если бы Хейден вздумалось поиграть с книгами, она бросила бы их на полу, а не сложила в аккуратную стопочку.

Отвлекшись от футбольного матча, я обвожу взглядом комнату, залитую светом телевизора. Теперь, когда опьянение спадает и Клара заверила меня, что ничего не трогала, я начинаю видеть то, что еще вчера заметила Стеф. На книжной полке действительно что-то поменялось. Я вижу зазор между книгами – там что-то стояло. Я подхожу к книжному шкафу, осознавая абсурдность охватившего меня страха, но мне кажется, будто что-то выпрыгнет из этого зазора и набросится на меня. Рядом со шкафом я на что-то натыкаюсь и, нагнувшись, вижу три фотографии в рамках. Подняв их, я расставляю снимки на полке. В одной рамке разбилось стекло – на снимке Стеф, Хейден, я и Рина перед отелем Жана. В двух других рамках стекло покрыто паутиной трещин, и я не вижу, кто запечатлен на фото.

Я ставлю стакан с виски на полку рядом с рамками и иду в кухню за совком для мусора. Почему-то я вспоминаю, как Одетта стояла у стола и замешивала тесто. Это было даже еще до Зоуи. Я вспоминаю те ночи: моя молодая жена в нашем новом доме, руки перепачканы мукой, липкие от теста… Я, бывало, подкрадывался к ней и целовал в шею, поддразнивал, зная, что она не станет отталкивать меня такими перемазанными тестом руками. Помню, она смеялась, а потом прижималась ко мне…

Я отгоняю призрака и заглядываю под мойку в поисках совка. Возвращаясь в гостиную, я миную лестницу и тут замечаю, что на втором этаже горит свет. Я мог бы поклясться, что, когда я вернулся домой, тут было темно. Я поднимаюсь по лестнице, морщась от скрипа деревянных ступеней. Свет льется из комнаты Хейден.

«Просто уйти отсюда! – вопит мой внутренний голос. – Сделай вид, что не заметил», – требует эта моя часть. Господи, трусость так соблазнительна! Но существует только два варианта – там либо кто-то есть, либо никого нет. Так просто. Скорее всего, там никого нет, но если в спальне моей дочери сейчас засели какие-то злодеи в масках, нельзя позволять им оставаться там, нельзя дать им навредить моей семье. Нет уж, я не допущу этого второй раз. Не раздумывая больше, я проворачиваю дверную ручку и вхожу в комнату.

Осматриваюсь, заглядываю за дверь. Сердце у меня уходит в пятки. Да, тут никого нет, но…

На прикроватном столике Хейден лежит кукла Зоуи, принцесса Ариэль, ее волосы криво приклеены к голове. А ведь эта кукла должна валяться где-то в кладовке, среди других игрушек Зоуи. Русалочка смотрит на меня с обидой и упреком.

Она права. Я убил ее.

Я так устал тогда. Прошлой ночью Одетта была в больнице и должна была вернуться утром, но врачи хотели понаблюдать за ней еще некоторое время. Я допустил ошибку – взял с собой не менее уставшую Зоуи и отправился в магазин за покупками. Малышка капризничала, то впадала в уныние, то вдруг разражалась наигранным хохотом, услышав какую-то шутку, которую не могла понять. Я уже начал сердиться на нее, и, когда мы сели в машину, Зоуи разрыдалась. Я отвел малышку в дом, выгрузил покупки – и увидел, что она устроилась с игрушками на полу в гостиной. Я знал, что Зоуи ни в чем не виновата, и гордился тем, как она держится, – и в то же время мне было горько оттого, что моей семилетней доченьке приходится справляться с чем-то настолько ужасным, а я ничего не могу с этим поделать. Я дал ей коробку «Смартис», ее любимых конфет, и миску с чипсами, решив побаловать ее, и мы устроились на диване. Мы смотрели «Историю игрушек», но тут Зоуи начала болтать ногами, и я прикрикнул на нее. Она расплакалась, поэтому я извинился и пошел за баночкой с транквилизаторами Одетты – она принимала седативные препараты, когда Зоуи была совсем маленькой и нам приходилось нелегко. Я не хотел вымещать свою усталость на Зоуи, поэтому принял таблетку. Мне сразу стало лучше, и я опять уютно устроился на диване. Я не думал, что эти таблетки настолько сильные.

Во сне я плавал в бассейне, Одетта и Зоуи были рядом. Мы отдыхали в отеле на берегу моря, в том отеле на курорте в Найсне, куда ездили в прошлом году. Зоуи сидела на ступеньках бассейна и раскладывала собранные на берегу камешки. Одетта присматривала за ней. Я был в дальнем конце бассейна, но не мог разглядеть ни Одетту, ни Зоуи, потому что вдруг поднялся ветер, понес мне в глаза пыль и какие-то листья. Листья вдруг превратились в черных воронов, а потом налетела буря. Я звал Одетту и Зоуи, я хотел предупредить их, сказать, чтобы они укрылись где-то, но они меня не слышали. Тут не было звуков. Даже ветер бушевал беззвучно. А потом пыль вдруг осела, небо стало голубым, и я точно вблизи увидел лицо Одетты, пустое лицо, губы улыбаются, она смотрит на Зоуи, а та раскладывает камешки, и волосы клочьями падают с ее головы, а тело исчезает. Я попытался подплыть к ним, но не мог пошевелиться. Рядом со мной вдруг очутилась кошка, ее рвало мотками волос, и почему-то это не давало мне приблизиться к своей семье. Стоило мне поднять руку для гребка, как меня останавливал этот странный звук: хых, хых, уф… Я отчаянно колотил ногами в воде, но их точно связывал этот звук: хых, хых, уф…

Одетта выронила ключи, увидев меня с телом Зоуи на руках, – лицо малышки посинело, на губах следы рвоты. Баночка с таблетками, такими яркими, такими похожими на конфеты «Смартис», была пуста. Я подвел свою дочь. Я убил ее.

Я делал ей искусственное дыхание, я хотел обратить время вспять, хотел вобрать в себя яд, который она проглотила, хотел, чтобы этот яд достался мне. Хотел умереть вместо нее. Я все делал ей искусственное дыхание, но было уже слишком поздно, когда Одетта схватила меня за плечо и оттолкнула от тела.

Я бегу в кладовую и роюсь в коробках, где упакованы вещи Зоуи. Ни у кого не было причин прикасаться к ним, но в какой-то момент нам понадобилось пространство в кладовке, и весь ненужный хлам, которым я отгораживался от вещей Зоуи, исчез. Теперь жизнь Зоуи, все ее любимые куклы с обритыми головами, все это выглядывает из потрепанного картонного ящика.

Я сразу все понимаю. Я не могу оттолкнуть ее, с глаз долой – из сердца вон. Мы призраки в этом доме – Стеф, Хейден и я. Зоуи хочет вернуть свой дом.

Я знаю, чего она от меня хочет. Я открываю шкаф Хейден, роюсь в груде постельного белья, пока не нащупываю запечатанный целлофановый пакет. Стягиваю белье с постели Хейден и запихиваю одеяло в пододеяльник Зоуи – оранжевый с серыми полосками. Она выбрала этот пододеяльник всего за несколько месяцев до случившегося, потому что «переросла» постельное белье с «Суперкрошками». Сиреневая простыня, оранжево-розовая наволочка, оранжевый пододеяльник. И только когда я сворачиваю в ком белье Хейден, собираясь его выбросить, я замечаю, что в дверном проеме стоит Стеф и смотрит на меня.