Глава 14
Стеф

Я немного успокоилась, только когда самолет поднялся над взлетной полосой. До этого я все время ожидала, что стюардесса похлопает меня по плечу, сочувственно улыбнется и скажет: «Простите, мэм, но произошла ошибка, вам и вашему мужу – вашему спятившему чертову мужу – придется сойти с самолета». Тогда бы мы застряли в этом аэропорту на еще один день без денег – невыносимая мысль после десяти часов, когда я непрерывно пила мерзкий кофе, сидя на неудобном пластмассовом стуле.

Добравшись до аэропорта, я села напротив стойки регистрации «Эйр-Франс» в паре метров от выхода из зала. Всякий раз, когда дверь открывалась, нас окатывало холодным воздухом и вонью выхлопных газов, но мне было все равно. Посадку на наш рейс объявят только через несколько часов, но мне так отчаянно хотелось попасть на борт, что я не могла расслабиться, если не смотрела на стойку регистрации.

Марк уже через час уснул: голова откинулась назад, рот открыт, сам неподвижный, как труп. Я была слишком взвинчена, чтобы подремать, и за это время дочитала роман Михиля Хейнса, не запомнив ни слова. Я пыталась подавить в себе ненависть к отдыхающим и бизнесменам, спокойно стоящим в очереди на регистрацию. Тут можно было полчаса бесплатно пользоваться вай-фаем, и я потратила это время на написание письма маме: мол, у нас все в порядке и я свяжусь с ней завтра. Я ничего не хотела сглазить, поэтому не стала писать родителям, что мы поменяли билеты: вдруг мы не сможем попасть на этот рейс? После этого я расхаживала по залу, пожевала черствый круассан, затащила в туалет чемодан, чтобы переодеться и сполоснуть лицо (несмотря на холод снаружи, проникавший в зал через открытую дверь, я два раза сменила футболки, потому что они успевали полностью пропитаться пóтом). Я вскочила и подбежала к стойке регистрации в ту же секунду, как объявили посадку на рейс. Мы были не единственными, кто пытался пробраться на борт не с теми билетами, но женщина за стойкой оказалась очень доброжелательной и притворилась, что верит в мою ложь о семейных обстоятельствах, вынудивших нас улететь раньше срока. Может быть, ее убедил внешний вид Марка. Я отнесла его плащ в туалет и попыталась хоть как-то отмыть, подавляя приступы рвоты при виде засохшей крови и клочьев кошачьей шерсти, но если теперь одежда моего мужа и выглядела относительно пристойно, то его выдавали глаза – покрасневшие, невменяемые. Он действительно выглядел как человек, только что потерявший близкого родственника.

Когда самолет взмыл в небеса, моя тревога немного унялась. Женщина, сидевшая у окна, углубилась в чтение книги, а вот мой сосед с другой стороны, тридцатилетний немец с белесыми бровями, сосредоточился на мне. Ему хотелось поболтать, а мне нужно было отвлечься. Он протянул мне руку, и я слабо пожала ее, думая о том, как вспотела моя ладонь. Только тогда я заметила, что у меня грязь под ногтями. Я сжала руки в кулаки, пряча ногти.

– Вы из ЮАР? – спросил немец.

– Да. Из Кейптауна.

– Вот как? А я лечу в Йоханнесбург. Это мой первый полет туда.

Он увидел нас с Марком в очереди на посадку и предложил поменяться местами – из-за того, что мы летели не своим рейсом, нас не смогли посадить вместе. Но я сказала, что ему не следует беспокоиться по этому поводу. Теперь, когда мы все-таки убрались из Парижа, я не знала, смогу ли выдержать перелет с Марком и не устроить сцену. «Да что, ***, с тобой такое?!» – вот что мне хотелось сказать своему мужу. Он испугал меня, и сейчас этот страх сменился гневом. К счастью, немец был слишком увлечен собой, чтобы спросить, почему я не хочу сидеть рядом с мужем. Он ехал в ЮАР встретиться с девушкой, с которой познакомился онлайн, и был переполнен счастьем влюбленного. «Долго это не продлится, – хотелось сказать мне. – Однажды ты проснешься и увидишь ее баюкающей чертову дохлую кошку».

Я машинально съела пресную жижу из курятины и брокколи, которую подали на борту. Залпом выпила порцию каберне, и вино превратилось в кислоту у меня в желудке. Свет приглушили, мой сосед наконец-то устал от разговора, который я слабо поддерживала, и сосредоточился на экране напротив, время от времени похохатывая от шуток из фильма «Мачо и ботан-2». Уголком рекламной брошюры я выковыряла грязь из-под ногтей – и на буклете осталась вязкая багровая дрянь. Я знала, откуда она, и старалась не думать об этом. Тщетно.

Нам ни в коем случае нельзя было возвращаться в тот дом в ночь перед отъездом, но какой у нас был выбор? Мы оба вымокли под дождем и устали, у нас не было ни цента, а наша одежда оказалась заперта в чертовом отеле Клары. Ни у Марка, ни у меня не хватило бы сил ночевать на улице или на вокзале. Но, честно говоря, когда мы поднимались по знакомым ступеням к двери Пети и вдыхали знакомый уже запах пыли и старой стряпни, я чувствовала только усталость. Ни страха, ни тревоги, ни грусти, ни сочувствия Мирей. Все прошло.

Я отключилась почти мгновенно. Не знаю, что разбудило меня, – по-моему, мне ничего не снилось. Словно вот только мы с Марком прижались друг к другу, пытаясь согреться, а уже через мгновение он куда-то исчез. Я села на кровати и прислушалась, но не услышала его в квартире.

– Марк? – Мой голос был еще хриплым спросонья.

Вскочив, я включила весь свет в квартире и, покачиваясь после сна, побрела в кухню, заглянула в ванную, вернулась в спальню. Единственным звуком в квартире было шлепанье моих босых ног по паркету, и почему-то оно напомнило мне о тенях, отравлявших наш дом в Кейптауне. Марка нигде не было. Не знаю почему, но я подумала, что он поднялся в квартиру Мирей. Даже не одевшись – я уже впала в панику и не осознавала, что почти раздета, – я выскочила из квартиры, не проверив, оставил ли Марк ключи. Дверь захлопнулась за моей спиной, и я побежала вверх по лестнице – в нижнем белье.

Дверь Мирей была приоткрыта.

– Марк? – прошептала я.

Но даже отсюда было видно, что квартира пуста. Мне казалось, что я врываюсь в чужой дом, но я ничего не могла с собой поделать и, заглянув внутрь, включила свет. Тут все еще пахло табаком и скипидаром, но ощущалась и какая-то другая нотка – лаванда, что ли? Кто-то – наверное, один из полицейских – повернул все холсты, и теперь комната наполнилась портретами большеглазых детей. В какой-то момент я вдруг поняла, что на всех картинах изображен один и тот же темноволосый ребенок – улыбающийся, смеющийся, плачущий или кричащий. Картины были нарисованы недостаточно талантливо, чтобы производить пугающее впечатление, но в них чувствовалось одиночество и отчаяние, поэтому они не казались совсем китчевыми или смехотворными. Из квартиры исчезли ноутбук, кофейник и покрывало. В углу валялись поношенные вельветовые брюки.

Где-то в глубине здания послышался грохот. Стук входной двери? Я помчалась к нашей квартире, молясь, чтобы Марк вернулся, пока я ходила в комнату Мирей. Без ключей я словно оказалась заперта снаружи. Я похлопала по двери ладонью.

– Марк! Ты там? Марк!

Я повернулась к соседней квартире и провела кончиками пальцев по раме. Ключ исчез. Я прижалась ухом к двери, но слышала только шум крови у себя в голове. Наверное, Марк почему-то вышел на улицу.

К этому моменту я уже замерзла, по спине побежали мурашки. Я спустилась по лестнице, открыла дверь и выглянула во двор.

– Марк?

Что-то темное шевельнулось в углу двора.

– О, слава богу… Что ты тут делаешь? Я подумала…

Его плечи тряслись. Что-то случилось. Я медленно пошла к нему. Он что-то держал в руках. Какой-то темный… сверток? Не разглядев, что это, я протянула руку, но тут же отдернула, когда коснулась шерстки и почувствовала под ней остывающее тельце. Какое-то животное, умершее совсем недавно. Марк переступил с ноги на ногу, и я увидела, что это кошка. У меня закружилась голова. Я забыла о холоде и каменных булыжниках, коловших мои босые ноги.

– Господи, Марк. Опусти ее на землю, ладно? Где ты ее взял?

Он что-то пробормотал, но я не разобрала. И не видела его глаз в темноте.

– Ты взял ключи от квартиры, Марк?

Я сунула руку в его карман, стараясь не прикасаться к кошке. Мои пальцы нащупали металл, и я вздохнула с облегчением. Я не хотела оставлять Марка одного, но и не смогла бы заставить его подняться в квартиру.

– Подожди здесь. Опусти эту… кошку на землю и жди здесь. Я вернусь через две минуты.

Я побежала вверх по лестнице, чувствуя новый приступ паники. В голове крутилась одна-единственная мысль: «Это плохо. Очень плохо». Зачем он поднял эту дохлую кошку? Он вышел на улицу, чтобы ее найти?

Я схватила полотенце, оделась – джинсы так до конца и не высохли, но сейчас это беспокоило меня меньше всего, – собрала наши вещи и побежала к Марку.

Когда я вернулась, он выглядел уже спокойнее, а трупик кошки лежал в углу двора. Он молчал, пока я, задыхаясь от запаха тухлого мяса, стирала грязь с его плаща. Я опять спросила, что он вытворяет, и Марк пробормотал, что, мол, ему показалось, будто она еще жива и он хотел ее спасти. Может, я и поверила бы в эту отговорку и выбросила случившееся из головы, но его поведение после этого было не менее жутким. Я бы простила его странное решение на вокзале, когда он не захотел обойти турникеты, как делали все остальные, – Марк всегда гордился своими принципами, тут не было ничего удивительного. Но как он выпросил деньги у той семьи! Не знаю, смогу ли я простить его за это. Марк их испугал. И меня тоже. Нам повезло, что они не вызвали полицию. Я бы тоже отдала бумажник, если бы на меня набросился небритый мужчина с безумными глазами и окровавленной кошачьей шерстью на рукаве. Хуже всего, что Марк не заметил их страха. Он радовался своему поступку! «Видишь, Стеф, осталось все-таки в нашем мире какое-то добро».

Стоило вспомнить об этом, как меня опять затошнило. Я выбралась из кресла и направилась к туалету в конце самолета. Марк сидел в другом ряду и, вцепившись в наушники, неотрывно смотрел на экран. Когда я проходила мимо, он даже не повернул голову.

Укрывшись в туалете, я заперла дверь, присела на металлический стульчак и уставилась на грязные салфетки в мусорном ведре. Тошнота отступила, но желудок все еще сводило. Через восемь часов мы вернемся домой. Перед отъездом я думала, что прилечу отдохнувшей, уверенной в себе, помолодевшей, набравшейся сил и способной противостоять оставшимся от грабителей теням в нашем доме. Может быть, можно будет сказать, что я отчаянно хочу увидеть Хейден (чистая правда), и поехать в Монтегю. Остаться у мамы с папой на денек-другой. Они должны были привезти Хейден в воскресенье, и я легко могла бы солгать, мол, захотела забрать ее сама. Но могу ли я, вернее стоит ли, оставлять Марка одного в доме сразу после приезда? Нет. Ему плохо. И мне все равно рано или поздно придется вернуться в этот дом. Бегство в Монтегю только отсрочит проблему, но не решит ее. «Разве что ты больше вообще не вернешься туда», – прошептал голос в моей голове.

Тогда меня охватил стыд. Как я могла подумать такое? Сидя в дурацком вонючем туалете самолета, я приняла решение. Что бы ни переживал сейчас Марк, это наша проблема. Конечно, может быть, я все еще злюсь из-за его поведения во время ограбления, но это моя проблема. Я могу простить его. Я его люблю. Конечно люблю. А его безумное поведение – дохлая кошка, нападение на ту семью – может быть симптомом хронического недосыпа, посттравматического синдрома и стресса, вот и все. Я встала и посмотрела на свое отражение в зеркале над умывальником. Мы вместе пережили все тяготы первых месяцев с Хейден. Мы построили совместную жизнь. Я с самого начала знала, что у Марка тяжелое прошлое. Я знала, во что ввязываюсь. Невозможно пережить смерть собственного ребенка и остаться прежним. «Нельзя убежать от своей истории». Хотела бы я сказать, что в этом решении моя гордыня не сыграла никакой роли. Но это не так. Никто не верил в наши с Марком отношения. Ни мои родители, ни друзья. Особенно Клара. Я должна была доказать всем, что они ошибаются.

Выйдя из туалета, я направилась к своему месту и по дороге похлопала Марка по плечу. Он вздрогнул, но улыбнулся, увидев, что это я. Я едва не сказала ему, что мой сосед готов поменяться, но потом передумала. Пара часов врозь нам не повредят.

– Ты в порядке? – спросил он.

– Да, все нормально.

Свет в салоне был приглушен, но я пристально вглядывалась в его лицо, выискивая признаки безумия. Его соседка с интересом покосилась на меня. Марк нравился женщинам – так было всегда.

– Стеф, прости меня за то, что случилось в аэропорту.

– В аэропорту?

«Черт… – подумала я. – Неужели он натворил что-то еще, а я этого не заметила?»

– Что случилось в аэропорту, Марк?

– Ну, знаешь… что я уснул, и тебе пришлось разбираться со всем самой.

– А-а, вот ты о чем. Все в порядке.

– Нет, не в порядке. Правда. – Он улыбнулся. – Пввости меня, Стеф.

Я рассмеялась от облегчения, вспомнив бесталанного певца в вагоне поезда. Марк мог шутить – это уже что-то.

– Попробуй поспать. – Он поцеловал мне руку.

Я вернулась на свое место. На душе у меня стало легче – я была почти готова убедить себя, что раздула из мухи слона и та сцена с кошкой ничего такого не значила. В конце концов, я была спросонья. Сбита с толку. Перепугана. Может быть, я действительно все неправильно запомнила. Может быть, Марк правда думал, что спасет бедняжку. Успокоившись, я заснула уже через пару минут.

Светловолосый немец разбудил меня, когда самолет уже приземлялся в Йоханнесбурге. Наверное, в какой-то момент он пробрался мимо меня в туалет – сейчас он был уже чисто выбрит и одет в накрахмаленную белую рубашку. Пока все покидали борт, я с тревогой ждала Марка у выхода. Из-за двухдневной щетины он выглядел старше и изможденнее, чем обычно, но показался мне спокойнее, чем вчера, не таким нервным и рассеянным. Проходя таможню и забирая багаж, мы почти ни о чем не говорили, так, перебрасывались банальностями, как незнакомцы: «Ты хорошо спал? Завтрак был отвратительный, верно? Может, выпьем по чашке кофе перед перелетом в Кейптаун?»

Над толпой, собравшейся за терминалом, виднелась огромная связка воздушных шариков, и я почувствовала, как мое настроение постепенно улучшается. Послышался чей-то вскрик, и мы оба вздрогнули. Повернувшись, я увидела немца, со всех ног бегущего к женщине с воздушными шариками. Она была куда толще него – килограммов на двадцать, не меньше, – но он без видимых усилий подхватил ее на руки и закружил. Оба рассмеялись. Они поцеловались, и толпа вокруг, улыбаясь, зааплодировала. Женщина выпустила веревку, удерживавшую шарики, и те плавно взмыли под потолок.

Я подтолкнула Марка локтем:

– Я сидела рядом с этим парнем в самолете. Он сказал мне, что…

Марк так сильно сжал мое запястье, что я охнула. Он пристально смотрел на что-то – вернее, на кого-то – в толпе. Я поняла, что он следит за девочкой-подростком со светло-русыми, мышиного цвета косами.

– Что случилось?

– Мне показалось, будто она… – Марк отпустил мою руку. – Ничего. – Он напряженно улыбнулся. – Совсем ничего. Правда. Поехали домой.