4. Все кого-то ели. Когда-то

Все кого-то ели – когда-то. Вопрос исключительно в обстоятельствах: разбился самолёт, перевернулась лодка, заблудился в лесу, просто победил в сражении заклятого врага, зомби-апокалипсис… Столетиями Европу увлекал так называемый «допустимый» каннибализм: «в лодке шестеро, а еды хватит лишь на четверых» – этот сценарий повсеместно служил основой этических категорий. Слабо разбирающаяся в теме католическая церковь объявила каннибализм допустимым для предотвращения голода, при условии, что вы никого не убиваете и не молитесь, чтобы вон тот аппетитный вегетарианец умер первым. В неиндустриальных обществах к вопросу относились более жизнерадостно, предпочитая употреблять в пищу только тех, кто живёт «за горой». Рассуждали при этом так: если есть «чужих», то это не каннибализм, а больше похоже на то, когда тигр ест льва.

При этом в неевропейских культурах каннибализм зачастую табуировался даже более жёстко: актом людоедства было создано страшное древесное чудовище Вендиго – ненасытный дух из мифологии североамериканских алгонкинов. В целом, чем больше вокруг людей, тем строже запрет на каннибализм, по крайней мере, умозрительно. В сельской местности каннибализм не так опасен, как в городе, поскольку в городе каннибал может съесть больше людей, а разнообразие их рациона сделает их потенциально вкуснее. Если мы присматриваемся к соседу с мыслью – не приготовить ли его на обед, социальный контракт между нами и соседом полностью разрывается, и становится чрезвычайно сложно, к примеру, одолжить газонокосилку. Запрет может вызывать специфические проблемы, для кого-то идея превращается в фетиш и завладевает им, как ребёнком, от которого родители прячут сладости – ведь то, что находится под таким строгим запретом, должно быть невозможно вкусным.

Детали изображения каннибалов Андамандских островов из «Руководства по географии» Птолемея (издание 1522).

Слово «каннибал» заимствовано у караибов, коренного населения Малых Антильских островов, они же дали нам название Карибского региона и слово «барбекю» (вероятно, неспроста). Первые сведения о каннибалах мир узнал из рассказа Ганса Штадена о путешествии в Бразилию и обычаях народа тупинамба. Во всяком случае, его опубликованная в 1557 году книга Warhaftige Historia und beschreibung eyner Landtschafft der Wilden Nacketen, Grimmigen Menschfresser-Leuthen in der Newenwelt America gelegen («Достоверная история и описание страны диких, голых, суровых людей-людоедов Нового Света Америки») весьма информативна. Штаден утверждает, что тупинамба ели людей регулярно, чаще жареными, но в семейном кругу иногда варили. На основе этих практик разработал свою теорию великий французский антрополог Клод Леви-Стросс: каннибалы жарят тех, кого хотят уничтожить, и варят тех, кем дорожат – огонь для врагов, вода для семьи. Для женщин и детей тупинамба готовили жаркое из внутренностей, название которого созвучно menudo (так называется пряный мексиканский суп из потрохов), на Филиппинах это жаркое с кровью dinuguan, и блюдо, которое называли mingau (забавно, но сегодня так называется американская компания по производству вяленого мяса).

Детали изображений кинокефалов (собакоголовых людей), практикующих каннибализм, из «Руководства по географии» Птолемея (издание 1522).

Сцены из жизни народа тупинамба, который варит и поедает людей, из книги Теодора де Брю «Америка» («America») (1590). Гравюры выполнены по описаниям из книги Ганса Штадена «Достоверная история и описание страны диких, голых, суровых людей-людоедов Нового Света Америки».

Титульный лист «Правдивой истории завоевания Новой Испании» Берналя Диаса дель Кастильо (издание 1632).

Интересно отметить, что одна из самых великих городских цивилизаций одновременно наиболее известна как цивилизация каннибалов. К рубежу XVI века, с редкой практикой поедания людей, Ацтекская империя разрослась до размеров и плотности, при которых её способность прокормить собственных граждан достигла предела возможностей. Поскольку ацтеки никогда не одомашнивали никаких травоядных – ни коров, ни свиней, ни коз, ни даже морских свинок, – большинство проживавших в Теночтитлан и Тлателолько (современный Мехико) питались почти исключительно кукурузой и испытывали почти постоянный голод. Балансирующее на грани нищеты горожане с их совершенно несбалансированным питанием, строго иерархическое общество и гневающиеся боги, которых нужно задабривать, граждане, вкушающее прелести кукурузной диеты, – в такой ситуации богатые неизбежно должны были начать поедать бедных. Так же, как и у тупинамба, здесь появились рецепты людоедской кухни.

Сцены каннибализма из «Кодекса Мальябекки» (Codex Magliabecchi) (ок. 1529–1553). Факсимиле 1903.

Испанский конкистадор Берналь Диас дель Кастильо (1492–1585) в Historia verdadera de la conquista de la Nueva Espana («Правдивой истории завоевания Новой Испании», ок. 1578) – мемуарах об участии в экспедиции Эрнана Кортеса (1485–1547), свергнувшей империю ацтеков в Мексике, – пишет, что стандартным, по всей видимости, рецептом было тушение людей «с солью, перцем и томатами». Это не только лучший для своего времени рецепт приготовления человечины, но и первое кулинарное упоминание перца чили и самый ранний рецепт (следующий появится через столетие) использования томатов (в Европе томаты приобретут популярность лишь к концу XVII века). Кстати, Кастильо считает, что в оригинальной рецептуре бобы отсутствуют, и этим аргументом можно было бы закончить вечный спор о правильном приготовлении блюда «чили кон карне».

Рецепт Кастильо подтверждают результаты исследований найденных в окрестностях Мехико человеческих костей с красными и жёлтыми следами от специй. Следы от тушения также содержат семена тыквы, чили и, возможно, аннато (оранжево-красный каротиновый краситель, специя с мягким вкусом, добываемая из семян помадного дерева (achiote), что позволяет предположить, что люди были также ингредиентом ранних версий блюда моле (mole)). Всё это приобретает смысл, если речь идёт о вкусовых комбинациях – кислые томаты ослабляли сладкий, по отзывам, вкус человеческого мяса.

Каннибализм и человеческие жертвоприношения из «Бурбонского Кодекса» (Codex Borbonicus) (ок. 1507–1522). Факсимиле 1899.

В XVIII и XIX веках каннибализмом прославилась Полинезия, и из их языка (в сомнительном переводе) пришли знаменитые «длинные свиньи», которыми называются варёные люди. В свою очередь использование термина «длинные свиньи» стало причиной широкого распространения идеи, что на вкус человек похож на свинину – факт, который я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть.

Большинство европейских случаев каннибализма представляли собой завуалированные попытки оправдать связанные с ними гораздо более ужасные злодеяния, как справедливо заметил французский эссеист и философ Мишель Монтень (1533–1592). С другой стороны, истории о людоедстве, которыми коренные народы потчевали европейцев, должны были вызывать благоговение, страх и трепет, поэтому в них присутствовали сильные преувеличения. Рассказчики сказок о людоедах часто чередовали гиперболы и литоты, в результате смысл размывался, а достоверность информации вызывала сомнения.

Доподлинно известно, что людей ели маори Новой Зеландии и Фиджи (см. Пол Мун, This Horrid Practice («Эта ужасная практика», 2008)), видимо, следуя теории Леви-Стросса «врагов жарят, а друзей варят». Однако, при всей славе людоедов, в составлении рецептов полинезийцы оказались несильны и не оставили их даже в дурацких рассказах, предназначавшихся для нетерпеливых завоевателей. На самом деле за всю историю культуры каннибализма только ацтеки и тупинамба оставили нам рецепты, сложнее, скажем, фиджийского «длинная свинья с травами». Можно предположить, что большинство увлекавших Европу каннибалов – араваки, ирокезы, фиджийцы и так далее – были вовлечены в относительно изолированный, ритуальный каннибализм, смысл которого оставался туманным для европейского наблюдателя. Без специй и соусов даже самые аппетитные люди, скорее всего, были однообразны на вкус.

Поступавшие с конца XVI века, эти сведения, видимо, способствовали формированию европейской, а позже и североамериканской мании каннибализма. Европейцы традиционно вешали ярлык каннибализма на все культуры, которые они разрушали и подчиняли, подразумевая в них отсутствие цивилизации и первобытную дикость. В XIX веке психиатры начали диагностировать у алгонкинов психоз вендиго – предполагаемое заболевание, проявляющееся в непреодолимом желании поедать людей, даже при наличии другой пищи. Однако итог получился забавным – клеймя алой буквой позора эти цивилизации, современный западный мир сам увлёкся идеей каннибализма.

Каннибализму посвящён огромный литературный пласт, масштабы которого поразительны, особенно учитывая, что в западном обществе тема является одной из наиболее табуированных. Многие тексты, что любопытно, по сути рассказывают не о поедании людей. Памфлет Джонатана Свифта «Скромное предложение» (1729) повествует о том, как состоятельные англичане питаются детьми ирландских бедняков. Прогрессивный и чрезвычайно здравый труд Мишеля Монтеня «О каннибалах» (1580) предлагает сравнить бесчинства европейцев с условно безобидным обычаем каннибализма. Оба произведения касаются более политики, а не кулинарии. Древнегреческие стоики Хрисипп и Зенон, вполне вероятно, считали каннибализм приемлемым, но вряд ли они при этом прерывали философствование и брали в руки вилки. О каннибализме писали такие авторы, как Гюстав Флобер (1821–1881), Герман Мелвилл (1819–1891) и Даниэль Дефо (1660–1731), но конкретики в их книгах мало. Великий мексиканский муралист Диего Ривера (1886–1957) утверждал, что вместе с друзьями прожил у каннибалов два месяца, и «здоровье у всех улучшилось». Продукты для блюд хранились в морге, Ривера употреблял в пищу только «свежеубитых, здоровых и без признаков слабоумия», а прекратил эксперимент не из брезгливости, а из-за враждебности к данной практике со стороны общества.

Самый популярный людоед в литературе и массовой культуре – это, конечно, доктор Ганнибал Лектер, пресловутый серийный убийца из романов Томаса Харриса, который впервые появился в книге «Красный дракон» (1981). Впрочем, Лектер, скорее, персонаж поучительной истории, кошмар, который носит шейный платок и слушает Брамса. Образ образованного, культурного, одержимого nouvelle cuisine – новой кухней каннибализма – эстета интересен и увлекателен психологически, но в плане каннибализма это нонсенс. Так же, как и Ганнибал Лектер, самые известные реальные людоеды в действительности не каннибалы, а сумасшедшие. Кинематограф XX века сервировал шведский стол каннибализма. Фильмы «Как вкусен был мой француз» (1971, пересказ знаменитого рассказа Ганса Штадена о путешествии в Бразилию, без самого Штадена) две классические ленты о случайном каннибализме – «Поедая Рауля» (1982) и «Повар, вор, его жена и её любовник» (1989) – и множество других продолжили смешивать отвращение и увлечение каннибализмом без стремления к какой-либо однозначности.

Человеческое жертвоприношение великому Мораэ, область Атахуру, Таити, по свидетельствам капитана Кука, 1 сентября 1777. Копия рисунка Джона Веббера, сделанного во время третьего плавания капитана Кука, 1777–1779.

Единственное место, где можно следить за реальным развитием людоедской кулинарии, это английская литература. И во многих пьесах Шекспира (1564–1616), и в викторианской детской сказке «Джек и бобовый стебель» (1807), и в значительной части текстов Диккенса (1812–1870) методично подмешивают тайком в еду человеческое мясо. В Titus Andronicus («Печальнейшей римской трагедии о Тите Андронике»,1594), из одних персонажей готовится мясной пирог, который съедают ничего не подозревающие другие. Великан в сказке про Джека перемалывает людские кости и печёт из них хлеб. В популярной серии страшных рассказов String of pearls («Жемчужная нить», 1846–1847; позднее при попытке сделать людоедом ирландца «Жемчужную нить» переименовали в Sweeney Todd («Суинни Тодд»)) действует кровожадный брадобрей, который продаёт своих жертв в пирожковую лавку под видом начинки для пирогов. За несколько лет до выхода «Суинни Тодда» о выпечке с человечиной упоминает Диккенс в романе «Мартин Чезлвит» (1843–1844). На самом деле в текстах Диккенса постоянно встречаются прямые и скрытые отсылки к каннибализму. Съедение угрожает Пипу в «Больших надеждах» (1861); в «Посмертных записках Пиквикского клуба» (1836) жирный парень Джо говорит, что хотел бы съесть Мэри; «Повесть о двух городах» (1859) пронизана упоминаниями о каннибалах и дикарях-людоедах; Дэвид Копперфильд в романе «Жизнь Дэвида Копперфильда, рассказанная им самим» (1859), думая о Доре, часто использует людоедскую терминологию. Но всё это лишь аперитивы, изящно предваряющие главное блюдо. В 1868 году Диккенс написал серию кулинарных текстов, последний из которых назывался Pastry and An Entremet of Great Merit («Выпечка и закуски чрезвычайной важности») и содержал несколько рецептов из «Книги рецептов повара последнего короля Сандвичевых островов», например, «английский матрос по рецепту метрдотеля», «ребёнок à la Меттерних», «юнга-морской-гребешок» и «капитан в панировке со сливовым соусом». Диккенс объясняет каннибализм необходимостью в пище животного происхождения в условиях, когда все коренные народы съедены. Подтекст подразумевал, что в отсутствие альтернативы дикий людоед волен жевать народ открыто, но английский каннибал обязан замаскировать жертву собственного аппетита.

Бразилец. Изображение Йоханнеса Ниехофа. Из собрания Черчилля «Коллекция мореплаваний и путешествий» (1732).

Эти ссылки настолько убедительны, что я бы предположил, что Диккенс сам страдал психозом вендиго в его специфически английском варианте, при котором больному хочется съесть человеческое мясо, но при условии, что оно спрятано, подобно овощам в детской еде, что одновременно позволит защититься от осознания состава пищи. Это очень разумно. Столетиями нас притягивала и отталкивала идея поедания людей, собственные дикие мечты мы переносили на другие человеческие общества, чтобы одновременно осудить и прожить этот опыт через них, и это единственно возможный способ логического урегулирования вопроса.

«Барабан смерти зовёт на пир людоедов». Экзотическая почтовая открытка, напечатанная в Лондоне ок. 1913 года для удовлетворения спроса на каннибалов.

Думаете, я хочу сказать, что в XIX веке Диккенс и представители разных слоев английского общества ели людей, потворствуя страсти, в которой они сами себе не признавались? Нет, так далеко я бы не зашёл. Но я бы посмотрел, сколько сирот пропало без вести в районе, где жил Чарльз Диккенс, просто для уверенности.

Джордж Дибдин Питт, «Суини Тодд, брадобрей с Флит Стрит или «Жемчужная нить», Легендарная трагедия в двух частях (1883).

«Печальнейшая Римская трагедия о Тите Андронике…» Баллада (ок. 1660).

Оноре Домье. «Камиль Демулен в саду Пале-Рояль» (1848–1849).