Глава 15
Родственные обиды
Мои провожатые сделали вид, что пленница, вышедшая из сарая на своих двоих со свободными руками, – явление запланированное и даже ожидаемое. Похоже, никто и не рассчитывал, что мы будем сидеть связанными и, как бараны, терпеливо покоримся своей участи. Суровая репутация, пусть и не заслуженная лично мною, приятно грела душу.
Я шла в окружении конвоиров, а внутри нарастало неуместное веселье. Хотелось разорвать пелену настороженного внимания и выкинуть что-нибудь эдакое, абсолютно дурацкое. Например, повернуть голову и громко сказать «бу!» на ухо солдату. И ожидаемо получить в ответ штыком промеж глаз, чтобы больше так не шутила. Пожалуй, не стоит пугать и без того пуганых.
Солдаты шли плотным строем, выставив в мою сторону обнаженные штыки, отчего создавалось стойкое впечатление, что меня взяло в плен невиданное многоногое и многозубое чудовище и ведет в свое логово на съедение.
Блестели штыки, напряженно сопели конвоиры, вокруг дремал утомленный лагерь. Даже костры и те потеряли былую мощь, ныне скромно переливаясь красноватыми углями отгоревших дров. Где-то вдалеке слышалось ржание, в той стороне ночевал табун. Слева доносились стоны и громкие голоса, там вовсю горели костры, лампы, метались тени, и темнели кресты на боках палатки. Госпиталь.
Несмотря на глубокую ночь, лагерь продолжал жить своей непростой жизнью. Шагали в темноту смены часовых, торопились к лошадям вестовые, прижимая к бокам сумки с архиважными поручениями, густой храп доносился от костров, где лежали вповалку бойцы. В стылом ночном воздухе горечь осени смешивалась с запахами дыма, мужского пота, крови, пороха, страха и доблести и уносилась вверх, к равнодушному сиянию звезд.
Мы остановились около просторной палатки, входное полотнище хлопнуло за спиной одного из конвоиров и тут же снова распахнулось.
– Заходи, – мотнул он головой.
Я вошла, огляделась. Временность сего пристанища чувствовалась во всем. Серое одеяло так и осталось свернутым на узкой койке. Керосиновая лампа покачивалась под потолком, заливая желтым светом широкий стол, на котором были в беспорядке навалены карты и бумаги. Сидящий за столом мужчина сосредоточенно писал. Не прекращая своего занятия, он коротко бросил:
– Свободны.
– Но… – попытался возразить один из конвоиров и нарвался на повторное и угрожающее:
– Свободны!
Конвоиров как ветром сдуло. Полотнище удовлетворенно захлопнулось за ними. Я хмыкнула – дисциплина, однако, – прошла к столу, выдвинула табурет и уселась. Зоркий взгляд голодного человека (тушенка уже испарилась от беготни по лесу) выхватил стоящий на столе котелок, заботливо обернутый в газету. Пододвинула к себе, открыла крышку. Мм, каша с мясом. Уже успела остыть, но еще не заледенела.
Мужчина наконец дописал свое важное донесение, отложил перьевую ручку в сторону, помахал листом, подсушивая чернила.
– Так проголодалась? Давно по лесам бегаешь? – спросил он, не глядя мне в глаза.
– С тех пор как к нам решила наведаться Тайная канцелярия, – пробубнила я с набитым ртом.
Высоко поднятые брови и неодобрительный взгляд отца… Да, я в курсе, что мои манеры значительно ухудшились за последние дни, но время такое, что не до манер.
– Значит, канцелярия.
Тонкие пальцы рассерженно забарабанили по краю стола. Отец рывком поднялся, потер лицо. Я следила за ним и видела, как он устал, как опухли и покраснели от бессонных ночей глаза, а лицо осунулось и побледнело.
Отец опустился передо мной на колени.
– Она была права, твой дар еще удивит своей силой. – Вглядываясь в мое лицо, он покачал головой и огорченно поджал губы.
– Я тоже рада тебя видеть, папа. – Я отложила ложку в сторону.
– Прости, – выдохнул он, обнимая меня, – прости за все, солнышко.
В Танилграде отца уважали за твердость, он всегда держал свое слово. К нему приходили за советом соседи, отцу прочили место народного судьи, так как в споре его нельзя было подкупом заставить встать на чью-либо сторону. Он был опорой семьи, нашей каменной стеной, за которой так легко было укрыться маленькой девочке. Но девочка выросла, а стена оказалась с тайниками.
Я отстранилась, чувствуя огромную неловкость. Он понял. Встал, отвернулся к стене палатки, как будто там можно было найти подсказку по разбиванию стен между близкими.
Повисло тягостное молчание. Глупо. Я так мечтала об этой встрече, так надеялась на нее, а теперь сердце разрывалось пополам от противоречивых обид, и любовь в нем боролась с оскорбленной гордостью.
Он мой отец и любит меня!
Он обманул и предал меня, заставив поверить, что дара нет.
Он хотел как лучше, хотел, чтобы я жила обычной жизнью, не сталкиваясь со злом.
Он сделал выбор за меня, как будто я кукла, а не живой человек.
Он хотел…
– Твои не бросятся спасать командира от ледяной? – прервала я молчание.
Отец повернулся, и на мгновение мне показалось, что его глаза покраснели еще больше. Нет, точно показалось. Такие мужчины, как он, никогда не плачут.
– Я – маг, – он пожал плечами, словно извиняясь за данный факт, – и не самого низкого уровня. Так что наша беседа наедине лишь добавит мне популярности. Полог тишины я опустил, не переживай.
– У меня осталось мало сил, чтобы переживать.
Обида взяла верх. В горле образовался комок горечи, который никак не хотел проглатываться. Еще немного – и плотину прорвет, выплеснутся наружу накопленные боль, страх, отчаяние.
– Если бы я мог…
– Мог! – Я с ужасом поняла, что кричу и не могу остановиться. – Мог все рассказать! Мог дать право выбора, а не лгать!
– Риш! – Он попробовал меня одернуть.
– Нет больше Риш. Посмотри на меня! Что во мне осталось от прежней белокурой девочки, которой ты восхищался? Я – Айрин, папа. Ледяная ведьма. Та самая, от которой вы пытались меня уберечь. И я ничего не знаю. Ни о даре, ни о ледяных. Одни только дедовы сказки, а сказки, как оказывается, врут.
Он не перебивал, давая выговориться, и только потемневшее лицо и тусклые глаза говорили о том, что каждое мое слово находит кровавый путь в его сердце.
Гнев угас. Осталась лишь горечь. Я могла бы рассказать еще так много и стольким поделиться… Но он был южанином, а я ледяной.
– Не стану оправдываться, Айрин. – Голос его был глух, а опущенные глаза говорили о многом. – Думаю, ты уже поняла, что такое жизнь ледяных… Если ее и можно назвать сказкой, то очень страшной. Мы не желали такой участи для тебя. Никто не хочет отправлять на войну ребенка. Семья Таль-Сорецки была кое-чем обязана твоему деду, и только поэтому нам разрешили оставить тебя дома. Особое снадобье подавляло дар. Еще лет пять, и он бы не проснулся никогда. Ты бы повзрослела, вышла замуж, родила детей и никогда бы не боялась спать по ночам.
Он посмотрел на меня долгим взглядом, в котором было столько горечи и сожаления, что я не выдержала. Слезы покатились по щекам. Это был плач по розовому платью, которое мне должны были сшить к совершеннолетию, по любимому пирогу с яблоками и корицей, по теплым летним вечерам, когда так приятно прогуливаться среди пологих холмов Танилграда, по всему тому, что я навсегда оставила дома.
– Милая…
Он пересадил меня на колени, обнял, гладя по спине, а я сотрясалась в рыданиях, не в силах остановиться, и не сразу поняла, о чем он говорит.
– Но даже сейчас действие снадобья должно было его сдерживать. Твой дар, Айрин, что-то его спровоцировало. Кто те люди, с которыми тебя задержали? И где слуги? Ты ведь не одна бежала из дому?
Вытерла слезы. Всхлипнула пару раз для порядка, успокаиваясь, и горько усмехнулась про себя. Мужчины везде одинаковы. Мысль об одинокой женщине, путешествующей без сопровождения, вызывает у них ужас, даже если эта женщина – ледяная ведьма.
– Не важно.
– Нет, важно!
Глубокая морщина на лбу, лед в усталых глазах. Ты беспокоишься обо мне, это понятно, но я уже не маленькая девочка и могу сама отвечать за свои поступки.
– Эти люди спасли мне жизнь, я им верю. Этого достаточно.
Насмешка в глазах, дернувшийся уголок рта. Для тебя я все еще маленькая девочка, которая нуждается в защите. Прости, папа, но это уже не так.
– А слуги… между временем на побег и парой людей под боком я выбрала время.
Сузившиеся глаза и болезненное осознание истины. Да, ты прав, было нелегко, но я выжила и стала сильнее.
– Дар пробудился, чтобы защитить тебя, – прошептал отец, вздохнул, расправил плечи. – Не хочешь ничего рассказать?
– Ты не ледяной и должен спать спокойно, – с горькой улыбкой покачала головой я.
Он замер, осознавая, что впервые у дочери появились секреты, на которые она имеет право.
– Я могу дать тебе своих людей, – проговорил глухо, пряча отчаяние.
– Нет. Рисковать кем-то еще я не буду. Ледяные, что со мной, опытные люди и не раз бывали у вас в гостях. Не переживай, мы пройдем без проблем.
Говорила и сама верила. Почти.
– А третий? Он степняк.
– Мой вассал.
Глаза отца удивленно расширились.
– Так получилось, – виновато пожала плечами я, – но я его освобожу, как только дойдем до гор.
– Понятно, – пробормотал отец, окончательно расставаясь с иллюзией: маленькая девочка в белоснежном платье радостно прыгает у него на коленях. – Чай будешь?
– Не откажусь.
Мы пили горячий чай из алюминиевых кружек, говоря обо всем, кроме моего будущего. Кружка приятно грела ладони, а кусочек сахара вкусно хрустел на зубах. Война отодвинулась за полог палатки. Она была где-то там, далеко, а здесь уютно пахло свежезаваренным листом и кашей, мягко светила лампа, а главное, рядом сидел отец, на которого я смотрела и не могла насмотреться.
– Меня заставили взять полк под командование. Я уже и рапорт подал об отставке, но пригрозили вашим арестом. Знаю, многие из высших офицеров, кто поумнее, давно подумывали о мирной жизни, но близкие люди есть у всех, а спрятать семью от канцелярии мало кто догадался. Мы только день как ушли с передовой. Еле уговорил дать время на отдых и принятие новобранцев. В последних боях нас сильно потрепали, настолько сильно, что я потерял треть своих людей.
– А Толир? – уточнила я дрогнувшим голосом.
– Схлопотал пулю в плечо и два дня назад был отправлен в тыловой госпиталь. Лично в грузовик посадил. Наш вояка рвался обратно в бой. Госпиталь, правда, не слишком далеко отсюда, километров двадцать, но лучше там, чем здесь.
Фраза «не слишком далеко» царапнула сердце.
– Все так плохо?
– Хуже не бывает. Нас медленно, но верно выдавливают к границе, и мы ничего не можем с этим поделать. Нет, что-то можем. Например, отправить роконов летать вдоль полосы и жрать дезертиров. Если бы не эти твари, мой полк уменьшился бы еще на треть. Войска теперь идут через четыре пропускных пункта, а отсюда туда выпускают только снабженцев, штабных и раненых.
Отец взъерошил короткие волосы, заглянул в пустую кружку и плеснул себе еще кипятка.
– Уйдем со мной? – Я потянула его за рукав, смаргивая набежавшие слезы.
– Прости, дочь, не могу. Был бы один, давно ушел бы, но за мной люди. Они верят в меня, надеются, что я выведу их из этой мясорубки. Убежать сейчас – подставить их под удар. Ты не поверишь, какой идиот этот новенький из штаба. Только и умеет сапоги драить до блеска да перед начальством… гм, вытанцовывать. Воткнут такого на мое место – и прощай, полк.
– Понимаю, – вздохнула я, чувствуя, как нестерпимо ноет левая часть груди.
– Да и маму не оставишь. Боюсь за нее.
– Дед в обиду не даст, – отрицательно мотнула головой я, вспоминая маминого отца – всегда подтянутого и бодрого духом графа Рель-Эльтари. Тот хоть и недолюбливал зятя, но за дочь был готов перегрызть горло любому.
– Так и выходит, права была твоя двоюродная бабка, когда грозила, что ты все равно попадешь в горы, только путь будет в сто раз сложнее. А наши с тобой дороги разойдутся. Не знаю, что там не поделили величества, но ледяных постараются использовать и те и другие.
– Уже используют.
И я кратко рассказала о некроманте, опустив опасные подробности.
– Ну если отбросить в сторону некроманта, то я все равно не поверил бы в причастность ледяных. Не стали бы они так глупо подставляться – поднимать деревни, чтобы атаковать нас с тыла. Им в прошлые времена прилично досталось. В чем только не обвиняли, начиная от колдовства и заканчивая связью с проклятым. Скорее похоже на провокацию. Кто-то старательно пытается вытащить твоих родственников из-за гор и втянуть в войну. А вот зачем – об этом лучше поинтересуйся у них самих. Впрочем, дело явно темное, и не нам с тобой его решать.
– Обещаешь, что уйдешь, если здесь не останется кого спасать? – Я просительно заглянула отцу в глаза.
– Я не глупец, дочка. Уйду. Ждать смерти не стану. А сейчас запоминай. – Отец расстелил на столе крупную карту, на которой широким кругом был обозначен лагерь. – Вещи найдете здесь, – он ткнул пальцем на север от лагеря, – место приметное, на дне оврага. Верные мне люди сменят караул и выведут вас из лагеря.
– Не нравится мне это, – нахмурилась я, соображая, что за побег отца по головке не погладят.
– Не бойся, – отец подбадривающе улыбнулся, – я еще могу устроить побег родной дочери так, чтобы хватились не сразу. Ну а стоит сказать, кто у нас был пленницей, и мне поверят без всяких доказательств.
– Страшная ледяная ведьма? – хихикнула я.
– Очень страшная, – кивнул отец, притягивая меня к себе и целуя в макушку. – Люблю тебя, милая. Люблю так сильно, что и представить нельзя.
– И я тебя.
Обняла его, прижалась всем телом. Больно, до крови прикусила губу, чтобы не зарыдать. Увидимся ли когда-нибудь? Обнимемся еще раз?
– Все, тебе пора. – Он отстранился первым.
Я шмыгнула носом. Чтобы отвлечься от похоронных мыслей, занялась делами насущными – грабежом. Рассовала сахар по карманам, соорудила бутерброды из хлеба и сала, спрятала за пазуху.
Отец с улыбкой наблюдал за исчезновением еды со стола.
– У меня трое мужиков голодных, – буркнула я, краснея от смущения.
– Передай, что, если не уберегут, я этим голодным лично животы узлом позавязываю, – пригрозил отец, доставая из мешка флягу. – И это тоже передай. Ночи холодные, пригодится.
Открутила крышку, нюхнула и сморщилась – в нос шибануло дубовым запахом коньяка. Уверена, ледяные оценят, а если нет – отдам Хасару. Должна же я поощрять своего вассала!
– Скажешь маме, что я ее люблю? – попросила я, когда прощались. – И береги себя. Очень прошу, береги.
– Обязательно, дочь. – Отец поцеловал меня в лоб, крепко прижал к груди. – А ты будь осторожна с родней деда. Судя по тому, что я слышал от отца, слишком часто для них дар оказывался важнее живых людей. Жаль, у нас не осталось времени поговорить, впрочем, мое мнение будет излишним. Уверен, разберешься сама, ты у меня умница.
Я кивала, соглашаясь, а внутри все замирало от страха. Впервые встреча с неизвестной мне родней казалась реальной. И эта реальность пугала больше, чем переход через линию фронта. Как меня встретят? Отправят сразу в горы или начнут гонять до изнеможения на тренировки? Дар одновременно усложнял и упрощал мою встречу с родственниками.
Я вошла в сарай и задержала дыхание – после свежего воздуха запах навоза сбивал с ног. Вспомнилась карта и изображение пары домов рядом с лагерем. Здесь неподалеку был хутор, но, видимо, сарай – все, что от него осталось.
За спиной глухо бумкнула дверь, скрипнул засов, отрезая от свободы. Я поморгала, привыкая к темноте.
– Айрин, ты как? – обеспокоенно уточнила темнота голосом Сойки.
– Они что-то с тобою сделали? Допрашивали? – внес конкретику Хасар.
Инстинктивно потрогала разбитую губу. На этой детали я настаивала особо рьяно. Отец сопротивлялся, как мог, но в итоге сдался. Не знаю, почему мне въелось в память, что допрос без разбитого лица – не допрос, а безоговорочная сдача, но версию о твердости пленницы следовало поддержать моим плачевным внешним видом. Ведь впереди у нас побег, отцу и так придется нелегко, пусть хотя бы конвоиры видят, что их командир не скупился на средства, «выбивая» из меня информацию.
– Все нормально. – Я сделала осторожный шажок в темноту. – Лучше скажите, как Отшельник.
– Да что ему сделается, спит, – успокоил меня Сойка.
Его рука нашла мою, поддержала, пока я усаживалась на бревно. Глаза постепенно привыкали к темноте, и я уже различала силуэты своих сокамерников.
– Кстати, есть кто-нибудь хочет? – поинтересовалась я через некоторое время.
– Это шутка? – напряженно уточнил Сойка.
– Да нет. – Я достала из-за пазухи бумагу, зашуршала.
Силуэты придвинулись ближе.
– Ого! – обрадованно воскликнули сбоку, и на один бутерброд в свертке стало меньше.
– Ты же на допросе была, – с подозрением уточнил ледяной.
– Мы, южане, народ милосердный. Пленников голодом не морим, – прочавкал в темноте Хасар, – но если ты принципиально в плену не ешь…
– Еще чего, – отрезал Сойка, беря свою долю.
– Ешьте, скоро выдвигаемся.
Я невольно скопировала тон Отшельника, но возмущения не последовало, как будто я имела право на командование. Ну, с Хасаром все понятно, но почему Сойка так легко принял мое главенство?
– Сойка, сможешь привести в чувство Отшельника?
– Как скоро?
Я прикинула время:
– Через полчаса, может, чуть больше.
– Сделаем. Особо вменяемым он не будет, но идти сможет.
– Отлично.
Одной проблемой меньше.
– Вопросы потом. Идем тихо, в разговоры не вступаем, в пререкания тоже. Хватит мне южно-северного противостояния в отряде. Понятно?
– Айрин, мы не маленькие, – с обидой возмутился Сойка.
– Не переживайте, госпожа, Хасар будет нем как могила.
– Не каркай.
– Это лишь слова, или ты даже их боишься?
Я скрипнула зубами, мысленно представила двух окрашенных в национальные цвета Северной и Южной Шарналии ворон, затем медленно и с наслаждением свернула тощие шеи и… успокоилась. Этих двоих и правда только могила исправит.
Полчаса тянулись вечность, и мне казалось, что ничего не получится, что мы застряли в этом вонючем сарае навсегда, но вот за стеной раздались голоса, сквозь дощатые щели острыми лучами заметались огни фонарей. Я напряглась, вытерла мгновенно вспотевшие ладони о штаны и затаила дыхание, чутко прислушиваясь к тому, что происходит снаружи.
Караул перекинулся парой фраз, сухой смех рассыпался в ночи, а затем солдаты отбыли досыпать. Я дотронулась до руки Сойки и прошептала:
– Пора.
Тот кивнул, поднялся, подошел к сидящему у стены Отшельнику. Время пошло.
Стало тихо, лишь стук собственного сердца раздавался в ушах. Тонкий хрип, донесшийся снаружи, я уловила на грани слуха. Сердце ускорилось, выстукивая ритм тревоги. Беззвучно распахнулась дверь, впуская внутрь волну свежего воздуха с тонкой примесью кострового дыма. Отдельного приглашения не требовалось. Я встала, неторопливо шагнула к порогу. В спину полетели невысказанные вопросы, но я лишь дернула плечом в ответ – игра началась, и медлить не стоило. Они либо идут за мной, либо остаются.
Солдат в паре метров от меня растаптывал последние оставшиеся в живых угольки. Сделала шаг и чуть не упала, запнувшись о сапог. Вздрогнув от неожиданности, наклонилась, чтобы рассмотреть его владельца. Мужчина лежал навзничь, запрокинув голову, на груди расплывалось темное пятно, в центре которого торчала рукоять кинжала. Без сомнения, лежащий на земле был бесповоротно мертв.
Разом стало душно. Воздух из легких испарился, и я просто забыла, как дышать. Все же к смерти нельзя привыкнуть, особенно когда она внезапно оказывается у твоих ног.
– Нас вы оглушили своей силой, оставив валяться на земле. – Из темноты бесшумно выступила фигура.
Хасар, шедший за мной, подпрыгнул и попытался изобразить руками нечто такое, воинственное.
Незнакомец коротко хохотнул:
– Слышь, кузнечик, прыгать у себя дома будешь, а здесь можно и в лоб получить. Мне все равно, сколько вас выйдет отсюда – трое или четверо.
И сказано это было таким тоном, что стало ясно даже мне: действительно все равно, и, если будет отдан приказ, он легко вытащит кинжал из груди мертвеца и без раздумий вонзит в меня.
Холод ночи ознобом прошелся по спине. Я прикусила губу, пытаясь совладать со страхом.
Хасар дураком не был и предупреждению внял. Руки опустил, приняв свою обычную, равнодушно-расслабленную позу.
Я оглянулась, из сарая показался Сойка, он покачивался под тяжестью висящего на нем Отшельника. Ледяной с трудом переставлял ноги и шел с закрытыми глазами, продолжая спать на ходу. Наемник оценил положение, недовольно дернул головой, но все же подставил свое плечо под вторую руку ледяного.
Военный окинул троицу презрительным взглядом, скривился, однако промолчал. И правильно. Оскорблять своих людей я бы не позволила.
– Госпожа, нам сюда, – махнул он рукой налево, – и постарайтесь идти тихо.
Тихо – это не ко мне, даже Отшельник смирился с моей неспособностью неслышно передвигаться по лесу, но огорчать нашего провожатого я не стала. Не знаю, кого прислал отец, но этот человек вызывал у меня безотчетный страх. А еще в голове неотступно крутилась мысль об убитом. Ведь выходило, что его убили ради достоверности нашего побега.
Мой тяжелый вздох военный понял правильно:
– Не переживайте, госпожа. Его смерть никого не огорчит.
Убитый был порядочной сволочью, и с его смертью все вздохнут спокойно, расшифровала я для себя.
Вот только из его груди торчала рукоять моего кинжала, и именно мой побег вынудил отца принести в жертву неугодного подчиненного. Я прекрасно понимала, что такое суровая необходимость и законы выживания, но совесть не сдавалась, комком горечи поселившись в груди.
Мы довольно успешно продвигались по лагерю, обходя костры и пропуская патрули. Сопровождали нас двое, один показывал дорогу, второй контролировал тылы, но я была уверена – пособников побега больше. Еще один должен был остаться около сарая, и как минимум двое прикрывали наше продвижение. Я видела, как в темноте мелькали неясные тени, подавались понятные только нашему проводнику сигналы. Пару раз мы останавливались, пропуская кого-то, а один раз пришлось залечь, когда круглое пятно от лампы прошлось в опасной близости от наших голов.
Проводнику свет был не нужен, он прекрасно ориентировался в темноте, ухитряясь одновременно отслеживать сигналы, направлять меня и в опасные моменты удерживать от падения. Как справлялась наша троица, сказать было сложно. Однако справлялись. Шли, поддерживая Отшельника, и даже ни разу не упали.
Наконец костры остались позади. Наш проводник перешел на быстрый шаг и уже не останавливался до самого оврага.
– Вещи здесь. – Пятно света метнулось на дно, высвечивая небрежно сваленные в кучу мешки.
– Оружие? – хрипло уточнил Хасар.
– Нам своего хватает, – тут же поставил его на место вояка.
Хасар хмыкнул и полез проверять.
– Спасибо, – повернулась я к проводнику.
– Вам благодарить меня не за что, я возвращал долг другому человеку. Теперь мы в расчете. Но могу дать совет бесплатно. Вчера днем около Туполевской рощи разбомбили батарею. Людей туда подогнать не успели, там меньше взвода осталось по окопам.
– И я снова должна сказать вам спасибо, – улыбнулась я, абсолютно не понимая, как себя вести с этим человеком. Мой ответ потонул в темноте, в которой незаметно исчез проводник.
– Я запомню, ледяная, – внезапно пообещала темнота.
Я вздрогнула и мысленно пожелала себе не иметь больше никаких дел с любителем чужих кинжалов. Доберусь до родни, запрусь в комнате и отосплюсь дня три, не меньше. И чтобы никаких смертей и ночных побегов. И пусть все что-либо от меня хотящие идут далеко и надолго.
– Госпожа, ваши вещи.
Мешок упал к ногам, сверху аккуратно лег меч. На душе потеплело. Что и говорить, за последнее время я сроднилась с оружием и не представляла себя без привычной тяжести на поясе.
Взвалила на спину мешок, поправила меч, окинула испытующим взглядом мужчин. Отшельник все еще пребывал в странном состоянии полусна-полуяви.
– Он дойдет, не переживай, – поймал мой взгляд Сойка.
– Если надо, понесем. – Лично я никого бросать не собираюсь. – Идем до рощи? – уточнила, хотя сама уже приняла решение.
– Место для перехода не лучше и не хуже других, – пожал плечами Сойка. Значит, он тоже предпочел рискнуть просочиться через разбомбленную батарею.
– Тогда чего ждем? Погоню? – И я первой шагнула навстречу сереющему утру.
