Глава 4
1944 год, май
Нестор Бабула очнулся в холодном поту. Словно проспал что-то важное, исключительное и теперь все насмарку! Он кашлял, хрипел, яростно расчесывал щеки, зарастающие бородой. Его одолевал какой-то панический страх, непонятно чем обусловленный. В окно просачивалась предрассветная полумгла, плясали химеры. Было тихо.
Но нет, всхрапнула женщина с разметавшимися волосами, лежащая рядом.
Она открыла глаза и спросила:
– Нестор, ты что?
– Спи, баба, – прохрипел он. – Все нормально.
Ганка что-то простонала, отвернулась к стене и прерывисто засопела. Он с неприязнью покосился на ее спину, покрытую родинками, поднялся.
После совокупления с ней ему приходилось надевать штаны. В них он спал. Мало ли что могло случиться. Автомат всегда на тумбочке, под рукой. Так дойдет до того, что скоро Нестор портянки разматывать не будет.
Он натянул овчинную жилетку на голое пузо, всунул ноги в сапоги, взял шмайсер и вывалился наружу. Дышать стало легче. Тревога проходила.
Он угрюмо озирался. На хуторе Рогуч все было спокойно. Хмуро помалкивал лес, пока не проснувшийся. Чернота рассасывалась, серые облака грузно волоклись по небу. Ночи еще были прохладные, чувствовалась свежесть.
Он выбил из пачки паршивую немецкую сигарету, прикурил от советской зажигалки с силуэтом Спасской башни и снова стал надсадно кашлять. Пора бросать, но как?
Нестор пытался это сделать в прошлом месяце после страшного приступа кашля, но ничего у него не вышло. Без табака он впал в неописуемое бешенство, рвал и метал, терял человеческий облик, бросался на всех, как цепная псина.
– Нестор, ты это прекращай, – сказал ему тогда заместитель, хорунжий Сморчук. – Даже на деревья в лесу бросаешься. Мол, не там растут. Лучше кури. Спокойнее как-то будет.
Он насилу управился с кашлем, плюхнулся на завалинку.
Зашевелился часовой на краю хутора. Вылупился из белесой хмари дылда Буткевич в немецком френче и советских офицерских штанах. Он померцал с постной миной и задвинулся обратно во мрак.
Бабула машинально прислушался. Слишком часто он стал это делать. Ему все чаще мерещились звуки приближающейся канонады. Первый Украинский фронт маршала Конева с боями продвигался на запад, захватывал все новые территории. Киев немцы сдали еще в ноябре сорок третьего.
Они упорно сопротивлялись, но все уже было предрешено. Красные на Волыни. Они топчут и перемалывают Житомирщину. Немцы лихорадочно отправляют на восток последние резервы, чтобы как-то сдержать натиск большевиков, но бесполезно. У Красной армии неоспоримое преимущество в живой силе и технике.
Партизаны пускают под откос немецкие эшелоны, нападают на учреждения, колонны, захватывают целые населенные пункты и бесчинствуют в них, пока не подходят карательные отряды. Только после этого они неохотно убираются в лес. Справиться с ними не могут ни УПА, ни оккупационные власти.
Украинцы массово записываются в Четырнадцатую гренадерскую дивизию СС «Галичина», комплектуются отдельные полицейские батальоны, но все это агония. Война немцами уже проиграна, скоро Советы будут здесь.
И что прикажете делать Нестору Петровичу Бабуле? Сдаваться красным? Пасть геройской смертью? Драпать в Европу вместе с немцами?
Ни один из этих вариантов ему не подходил. Про геройскую смерть и говорить нечего. Сдаться Советам – равносильно первому. Идти на контакт с немцами тоже нельзя. Он сам же их разозлил. Обрадуются и поставят к стенке.
В ОУН тоже происходило что-то непонятное. Все чаще звучали бравурные речи. Мы как никогда близки к победе. Скоро Украина станет независимой! Надо только объединиться, собрать все силы в мозолистый кулак.
Эта пропаганда сильно смахивала на заклинания Геббельса. Ей уже мало кто верил. Здравомыслящие люди лишь ухмылялись.
С некоторых пор Бабула отказался подчиняться командам кустового отдела ОУН. Послал их открытым текстом. Да и не он один. Многие командиры отрядов заявляли о самостоятельности, плевали на ОУН и ее службу безпеки, когда-то всемогущую. Теперь каждый был сам за себя. Сильные выживали, слабые погибали.
Мести вчерашних товарищей Бабула не боялся. В структурах ОУН царил форменный бедлам, у них просто не было возможности наказывать всех, кто от них сбегал. Воцарялась новая смута на землях никем не признанного и не существующего украинского государства.
Зиму он и его люди худо-бедно выдержали, вылазки делали нечасто. В основном сидели на базе, вели разведку прилегающей местности, ловили радиопереговоры немцев, из которых черпали неутешительные сведения о положении на фронтах.
Хлопцы дважды нападали на небольшие немецкие обозы, солдат отпускали, а конфискованное добро волокли на базу. Мести немецкого командования Бабула тоже не боялся. Не будут немцы распылять силы, гоняться за теми, с кем могут договориться.
Сами виноваты. Могли бы еще в сорок первом дать добро на создание пусть не формального, контролируемого, но все же украинского государства. Сейчас действовали бы мощным фронтом, поставили бы непробиваемый заслон большевикам.
Недальновидные глупые люди. Завоевали цивилизованную Европу, а на дикой России споткнулись. Пусть теперь и пожинают плоды.
База отряда по-прежнему располагалась на хуторе Рогуч. В окрестных селах сидели наблюдатели. При малейших признаках опасности кто-то бежал на хутор, предупреждал. Пока обходилось.
Единственный неприятный случай произошел в январе, по свежему снежку. Весь отряд едва не полег. Хорошо, что перед этим хлопцы обнесли очередной немецкий обоз, конфисковали десяток зимних маскировочных халатов.
Партизаны не заметили передовой дозор. Их было не меньше дюжины. Шли они к железнодорожной ветке на Канюк, хотели провести диверсию перед проходом немецкого эшелона с «Тиграми». Попутно решили уничтожить базу Бабулы, о которой как-то пронюхали. Выдал кто-то из сельчан.
Дозорные увидели их, послали бойца в обход на базу, а потом ударили в тыл партизанам. Бой продолжался полчаса. Погиб весь дозор, но партизаны не прошли к хутору. Хлопцы навалились на них с двух сторон, открыли кинжальный огонь из «MG», крошили красных, как капусту. Несколько человек укрылись в овраге и отстреливались. Их забросали гранатами. Положили всю дюжину, потеряли четверых.
Хлопцы обнаружили в куче трупов двух раненых партизан, привязали их к деревьям и мучили, пока те окончательно не преставились.
После этого по лесу несколько дней ходили дозоры. Агенты в селах глядели во все глаза. Вроде обошлось. Красные так и не выяснили, где полегла их диверсионная группа и что вообще с ней случилось.
В остальном все было тихо. Бабула принял пополнение – шестерых бойцов, сбежавших из разгромленного куста «Берзина». Его люди укрепляли лагерь, установили тройную систему сигнализации. Только на хрена, спрашивается?
Пришла весна, раскисли дороги. Немецкие обозы теперь ходили под надежной охраной.
В начале мая, когда потеплело и на деревьях стали появляться листочки, Нестор пытался провести новую акцию по отъему провианта у солдат вермахта. Оказалось, что конвой вооружен до зубов. Немцы из пулеметов крошили кустарник, под которым сплющились люди Нестора. А потом хлопцы откатывались в лес и тащили с собой раненого.
Припасы кончались. А Бабула не мог экономить на еде во избежание волнений. Здоровым мужикам нужно нормально питаться.
Это не самая серьезная проблема. Обложить ближайшее село, расстрелять пару несговорчивых дядек. Остальные сами отдадут все, что по сусекам запрятали. Всегда можно выкрутиться.
А вот проблема безопасности куда серьезнее. Оставаться на хуторе нельзя. Красные придут, район подвергнется сплошной зачистке. НКВД и СМЕРШ церемониться не будут, зажмут в клещи, раздавят. База должна быть в укромном месте, вдали от посторонних глаз. Причем такая, что даже человек, стоящий в ее центре, не должен догадаться, где он находится.
Опыт создания подобных укрытий у бойцов есть. Выбирается участок в глухом лесу, желательно на склоне холма, роются вместительные подземные убежища, соединенные ходами, оснащенные воздуховодами. Внутри должно быть все необходимое для автономного существования.
Эта мысль пришла в голову Нестора не сегодня. Позавчера он отправил на кухню Ганку, вызвал Сморчука и еще двух парней. Один до войны работал в лесничестве, другой увлекался охотой, знал наизусть окрестные леса.
Бабула велел им скрытно переместиться в Богужанский лес и подыскать подходящее место для базы. Чтобы вдали от сел и дорог, естественная маскировка, мягкий грунт без корней и каменной крошки.
– Нам нужен подземный дом, хлопцы. Настоящий, с несколькими выходами, с надежной системой безопасности. И отход в случае тревоги не абы куда, а в такой же надежный схрон.
Бойцы набрали продуктов на пару дней и ушли. Пока от них ни слуху ни духу. Волноваться вроде рано, но отчего-то пакостно на душе.
Бабула докурил, проверил посты. Часовые не спали, хотя и не сказать, что бдили во все глаза.
Зимой хлопцы грабанули немецкую машину связи. Теперь из казармы на передовую заставу тянулся телефонный провод. Это было удобно. Даже в случае внезапного нападения дозорные успели бы дать сигнал на базу.
Он связался с постом. В пробуждающемся лесу все было спокойно.
Становилось прохладно. Лето еще не началось.
Нестор вернулся в комнату, разделся и грубо отпихнул Ганку, которая снова разлеглась на его половине.
Неделю назад, когда у него был приступ ярости, он впервые ее поколотил. Вернее, врезал от души, под горячую руку попалась. Она улетела в дверной проем, ударилась затылком и растянулась на полу. Потом ползала, хлюпала носом, жалобно скулила.
Бабула усмехался без чувства неловкости. Мол, ладно, баба, не обижайся, подумаешь, по мордасам съездил. Совесть не щипала душу. Ничего, не фарфоровая. Пусть радуется, что пригрел в своей кровати, назначил на ответственную должность поварихи, а не пристрелил, как бешеную собаку.
Якову Коряку, ее покойному супругу, в этом ой как не повезло. Вроде свой был, верный со всеми потрохами, но все равно мышковать начал. Однажды Бабула заметил, что количество реквизированных мешков с мукой несколько отличалось от того, что оказалось на складе. Припрятал где-то хитрый лис.
Когда Яков на пустой подводе под надуманным предлогом поехал в Бережаны, Нестор решил за ним проследить и взял с собой трех бойцов. Они ржали в кулаки, когда он в двух верстах от базы грузил на подводу муку, спрятанную в овраге. Там было и еще кое-что.
Похоже, Яков собирался сделать ноги. С семьей или без нее, неизвестно, но точно не с пустыми руками. Муку он собирался сбыть на рынке в Бережанах по сходной цене.
Яков окаменел, когда к нему с ехидными улыбками приблизились борцы за независимую Украину. Он побледнел, как поганка, что-то мямлил. Дескать, не виноват, муку нашел, хотел на базу отвезти.
Снова никаких угрызений совести. Этот мужик давно уже путался под ногами. Знал, что Нестор спит с его женой, но молчал. Когда-то это терпение могло лопнуть. Он сдал бы весь отряд кому угодно – немцам, красным, полякам, своим из службы безопасности ОУН.
Нестор лично привязал негодяя ремнями к дереву, с наслаждением отрезал ему уши, выколол глаза. Потом с издевкой в голосе предложил Якову отпустить его на все четыре стороны. Мол, вали, куда хочешь, Яша.
– Убей меня, не пытай, не могу больше, – простонал хуторянин, обливающийся кровью. – Прикончи, гадина, все равно я теперь не жилец. Тебя Бог на том свете накажет, гнида.
В существовании упомянутого Создателя Бабула сильно сомневался. Он носил крестик, чтобы чего не заподозрили, но не более того. Сколько душ загубил Нестор, и где этот Бог? Боится чего? Мысленно одобряет?
Он со сладострастием всадил нож в горло Якову и с улыбкой смотрел, как тот мучительно умирал. Потом подговорил своих парней. Мол, не будем будоражить добропорядочное общество, скажем, что красные партизаны подкараулили Якова и замучили его, но он им ничего не сказал.
Бабула с бойцами поздно подоспели, но отогнали партизан плотным огнем. Пусть останется героем. Парни не возражали.
Они доставили Якова обратно на хутор и похоронили как приличного человека. Добропорядочному обществу было до фени. Хлопцы хихикали по углам. Теперь пан поручик может без оглядки трахать неутешную вдову.
Малолетний Степан, кажется, поверил Нестору. Очень уж прочувственно тот повествовал о подлой выходке партизан. Он гладил малолетку по вихрастой голове и божился, что отомстит за отца.
Ганка плакала в сарае, но безропотно ложилась с Нестором.
Однажды, когда он долго не мог уснуть, она спросила:
– Скажи, Нестор, это ведь ты его убил?
– Да, убил, – неохотно признался Бабула. – Сукой он оказался, краденую муку продавать поехал. И тебя убью, если что-то замечу. Степке голову отрежу. Так что мальцу молчок, если не хочешь, чтобы я вас под нож пустил, уяснила? Да ладно, Ганка, не расстраивайся. Будешь ласковой – станешь жить как за каменной стеной. Становись-ка на коленки, приголубь своего Нестора.
На следующий день он отозвал в сторону Азара Жмелика и дал ему персональное указание тишком посматривать за Ганкой и Степкой. Чуть что подозрительное – сразу доклад.
– Нестор, уже вставать? – Ганка поднялась, взъерошенная, бледная, испустила надсадный вздох.
– Чего так пыхтишь, дура? – спросил он и неласково покосился на нее. – Осточертела моя компания? К Якову своему захотелось?
– Что ты, Нестор, я ничего такого и не думала, – стала оправдываться Ганка. – Тяжело просто по утрам, живот болит.
– Живот у нее болит. Надо же, нежная какая. – Он сплюнул на пол, посмотрел на ее спутанные волосы, опухшее лицо, в котором спозаранку не было ничего привлекательного. – Вставай, баба, хватит бока отлеживать. Иди тесто заводи, или что там у тебя. Народ кормить надо.
Служба с горем пополам продолжалась. После завтрака было построение, придирчивый осмотр с традиционным рычанием. Пусть шипят за спиной бойцы, но никакого бардака допускать нельзя. Пусть каждый знает свое место. Даже в банде должна быть дисциплина, иерархия и субординация!
Двадцать душ торчали навытяжку, обвешанные оружием.
– Сменить дозорных на выносной заставе! Двое – на южный пост! Навести порядок в казарме и на прилегающей территории, почистить оружие! – командовал Нестор. – Когда вы, лоботрясы, в последний раз о нем заботились? Какая беда должна случиться, чтобы вы взялись за ум? До обеда самостоятельные политзанятия. Никому не расходиться. Потом отработка приемов рукопашного боя. Все, разойдись!
Он не мог избавиться от гнетущего состояния. Что происходит в мире, неизвестно. Информации ноль. Немцы скоро уйдут, но вакуум не образуется. Всполошатся поляки, хлынут в Восточную Галицию, будут учинять тут свою власть, но Советы им не дадут, всех сметут к чертовой матери.
Он выпил стакан, завалился в койку вместе с автоматом.
Где эти чертовы посланцы?
Нестор потянулся к бутыли. Между первой и второй, как говорят ненавистные москали…
Тут-то и нарисовались те самые люди, которых он так ждал. Пан поручик не успел выпить. По коридору затопали сапоги, в комнату ввалился возбужденный Сморчук.
Бабула приподнялся и спросил:
– Нашли? Докладывай! В следующий раз по шее получишь, если без стука войдешь!
– Нашли мы место, – сказал Сморчук. – За Щавеловским яром. Там леса непроходимые, канавы, кочки – ноги переломаешь. Но пару тропок можно протоптать. Глухомань, короче. Склон холма, повсюду бурелом, без шума не пройдешь. И почва мягкая, мы проверили, копать несложно. Есть дрова, бревна для накатов. Речушка рядом.
– Покажи, где это. – Бабула скинул ноги с кровати, выудил из планшета карту.
Сморчук повозил по ней носом, ткнул пальцем.
– Вас никто не видел? – спросил Бабула.
– Да кто же нас увидит? – Заместитель ухмыльнулся. – Мы как призраки бестелесные. Бродила там одна баба из Ветошки, спряталась за дерево, улизнуть хотела. Легче ей от этого стало? Ляхов видели в форме, но глаза им мозолить не стали. Делать-то чего, Нестор? Тут пешком идти часа четыре. Хочешь лично осмотреть? Если так, то собирайся. Но глядеть там особо нечего. Местность выгодная во всех отношениях, можем несколько лет сидеть, набеги делать. За холмом обрыв, дальше речка. Можно пару веревочных лестниц в отвесе замаскировать, ход прорыть из берлоги до ближайшего оврага.
Бабула вскочил, забегал взад-вперед, ероша грязные волосы.
– Опасно нам разгуливать туда-сюда, чтобы только посмотреть. Ладно, Вавила, под твою ответственность. Если что не так, с тебя спрошу.
Бабула остался один и начал продумывать план работы. Его людям придется заниматься строительством, рыть землю, валить лес, да так, чтобы ни одна скотина это не заметила. Режим секретности нужно соблюдать строжайший.
Хутор, к которому прикипели, где все под рукой, придется сжечь. Не оставлять же его врагу. Ганку с собой, это не обсуждается. Нестор привык к тому, что баба всегда под боком, и плевать хотел на то, что она думала по этому поводу. Повара в отряде нет, будет готовить. Степку тоже с собой? Пусть в лесу растет, как Маугли?
– Пан поручик! – прокричал под окном Вакула Шиманский. – С поста докладывают, какого-то пацана поймали. Говорит, что к нам шел.
– Какого еще пацана? – Бабула вдруг рассвирепел. – В расход паршивца!
– В расход так в расход, – пробормотал Шиманский. – Наше дело маленькое…
– Стой, – спохватился Бабула. – Что за пацан, ты можешь нормально доложить? Как он узнал, что мы здесь?
– Не знаю, пан поручик, поговорите с дозором.
Нестор вышел из хаты, зашагал к казарме, где у входа стоял телефонный аппарат, схватил трубку.
– Что там у вас?
– Пан поручик, тут пацан какой-то прибежал, говорит, что к нам, из Терновичей. – Гаврила Коваль спотыкался и робел. – От нашего человека Бориса Хадко, Карпуха – его сын. У него срочное дело до вас, пан поручик.
– Он один?
– Так точно, пан поручик. Мы осмотрели все вокруг.
– Сюда его. Чтобы через пять минут были.
Бориса Хадко он знал. Свой человек, надежный, прикормленный. Про отпрыска слышал, но пока не видал. Терновичи – это на севере, в пятнадцати верстах. Что там могло произойти?
Через несколько минут Коваль притащил малого за шиворот. Тот затравленно шнырял глазами и выглядел не очень. Оно и неудивительно после такого кросса. Лет тринадцать, волосы колом, штаны порвал, за что непременно схлопочет от мамки. Если, конечно, Бабула соизволит отпустить его живым.
– Ну и что ты за чудо? – спросил Нестор, придирчиво обозрев визитера.
– Я Карпуха, сын Хадко. Отец послал меня, сказал, что вы его знаете.
– Да, похож. Но что с того? Документ у тебя имеется?
– Да, есть аусвайс, в полиции выдали. – Мальчишка вытащил из кармана платок, развернул его, подал Нестору бумажку с синими размывшимися печатями.
Бабула глянул на нее, хмыкнул.
– Ладно, допустим. Излагай, чего тебя татку прислал?
– Цыгане в лесу! – выдал отрок, сделав такое лицо, словно обнаружил по меньшей мере дивизию НКВД. – Сам видел, прячутся, много их, целый табор. – Он чуть не задохнулся от волнения.
Бабула терпеливо ждал, пока пацан придет в себя.
– В Змеиной балке они на привал встали, до ночи будут отдыхать. Я случайно их увидел. Татку на Излучь меня послал, велел переметы проверить. У нас там местечко свое, никто про него не знает. Вижу, к реке с ведрами двое спустились. Вот я и проследил за ними до Змеиной балки.
– Что, действительно целый табор? – Бабула сделал скептическую мину, но весь напрягся. – Заливаешь, малек. Откуда тут цыгане? Их всех извели вместе с евреями.
Действительно, куда их еще? Это ведь даже не полулюди, просто биологический мусор.
– Христом Богом клянусь! – Мальчишка начал суетливо креститься. – Сам видел. Пусть отсохнут мои глаза. Я к отцу – рассказал ему, а он к вам послал. Пятнадцать верст бегом летел.
– Молодец, Карпуха. – Бабула поощрительно потрепал мальца по загривку. – Теперь успокойся и расскажи все подробно.
– Из Польши к Советам, наверное, идут, на восток. Там овраг глубокий, они в него кибитки загнали, лошадей распрягли. Кибиток шесть штук, добра в них до чертовой матери, мешки набитые, сундуки. Тихие они, не орут, не ругаются. Барон у них худой, усищи во какие!.. – Пацан развел руки. – Несколько семей, мужчин не больше десятка, баб с дюжину, детей куча. У них несколько ружей, больше ничего нет. Двух мужиков выставили в кустах, впереди и сзади, чтобы охраняли, стало быть.
«А ведь этот наблюдательный шкет – подарок божий! – подумал Бабула. – Недосмотрели господа эсэсовцы, не всю цыганскую плесень вытравили. Прятались они, как и евреи, в лесах, по заброшенным селам, оврагам, зарывались в землю. Иногда их местные подкармливают, жалеют.
Откуда взялся этот табор? Не иголка же. Хитрые, умеют прятаться.
А теперь ушли с насиженного места, торопятся навстречу своей армии-освободительнице.
Да, это действительно подарок! Табор без еды в дальнюю дорогу не пойдет. Лошади – тоже мясо. Теплые вещи, одежда – все сгодится в новом схроне в Богужанском лесу. У цыган и золотишко наверняка припрятано, а оно в ближайшей перспективе будет очень даже нелишним. Вот решение давно назревшей проблемы!
Десять мужиков – не войско, да и какие из цыган вояки? Только и могут, что лошадей угонять».
– Далеко отсюда до Змеиной балки? – спросил Нестор и строго посмотрел на робеющего пацана.
– Отсюда верст двенадцать, если прямо. – Пацан шмыгнул носом, вытер рукавом густую соплю. – Я в обход бежал, чтобы на дорогу не попасть.
– Собаки в таборе есть?
– Нет, откуда им взяться? Сожрали, если и были.
Тоже верно.
– Хорошо, Карпуха, ты молодец, орден получишь. – Бабула хлопнул мальчугана по плечу. – В общем, так. Пойдешь с нами, покажешь безопасную дорогу. Кибитки надо вывезти. Пошуруй мозгами, как это сделать, не привлекая внимания. Когда закончим, пойдешь к отцу. Пора тебе осваивать нашу суровую военную науку.
– Мы так не договаривались, – проныл Карпуха, но Бабула легонько треснул его по затылку, и тот осекся.
– Ша, я сказал. Мы, малек, вообще никак не договаривались. Сам понимаешь, не можем мы тебя сейчас отпустить. А вдруг ты партизанам продался? Учти, если что не так, своими руками тебе горло перережу. Не соврал?
– Да иди ты, дядько!.. Мы же с таткой как лучше хотели, а ты не доверяешь.
– Сморчук! – Нестор повернулся к заместителю. – Отобрать десять человек, выступаем через двадцать минут!
Дернулся чернявый мужчина в засаленном пиджаке. От резкого движения со ствола берданки свалилась шляпа с узкими полями. Крикнуть он не успел. Нож впился в шею, из глубокого разреза хлынула густая кровь.
Коротышка Фадей Горбаш отпрянул, чтобы не залило.
Мужчина извивался на дне канавы, держался за горло, зажимал рану, пытался кричать, но не мог. Глаза его остекленели, он застыл со скрюченными пальцами.
Фадей присел на корточки, примерил шляпу, повернулся к Богдану Клычко, маячащему за деревом. Мол, как? Тот оскалился, помотал головой. Горбаш пожал плечами, сбросил с головы шляпу.
Хлопцы, пригнувшись, пробегали мимо. Они приседали за кустами и деревьями, охватывали табор с двух сторон. Было тихо. Значит, второй дозорный тоже снят. Невелика наука.
За деревьями, сползающими в лощину, различался глухой шум. Бренчала посуда, доносились приглушенные голоса. Лошади всхрапывали, перестукивали копытами.
В таборе действительно было шесть крытых повозок, старых, дышащих на ладан. По одной лошади на каждую. Доходяги, старые измученные клячи, из которых даже суп толком не сваришь. Кибитки были завалены тюками, чемоданами. Лошадей цыгане не распрягали, наверное, собирались отправляться в путь. Они завязали им морды, чтобы не ржали.
Опускались легкие сумерки. До темноты оставалось не больше часа.
Люди сновали вокруг кибиток снулыми тенями, что-то делали. Приглушенно говорили женщины, доносились негромкие детские голоса. Заплакал грудной младенец, но его быстро угомонили.
Горел костер, обложенный камнями. Дрова были разложены по большой площади, чтобы дым не поднимался. У огня еще грудились молчаливые люди – женщины в платках и серых юбках, бородатые мужчины в кофтах и пиджаках.
Бабула усмехнулся. Попались на крючок! Почему вы такие невеселые? Где же шум, гам, базарная ругань, бусы гирляндами, цветастые юбки, песни с танцами, гитарные переборы, прыжки через костер? Чахлые вы какие-то.
К костру подошел мужчина с ведром, залил огонь. Цыгане пришли в движение.
Люди Нестора выросли вокруг них как мухоморы после дождя! Сам он с автоматом наперевес шел первым, за ним еще трое – Клычко, Буткевич, Горбаш. Остальные отрезали тыл.
Табор в испуге замолк, даже лошади перестали фыркать. Цыгане отступили от костра к кибиткам, сбились в кучку. Захныкал ребенок, ему заткнули рот. Женщины обнимали детей, пытались задвинуть их за спины. Оружия у цыган не было.
Затрещал кустарник слева и справа. Появились Коваль и Зозуля с «ППШ».
Бабула остановился, оглядел испуганных цыган. Какие же это люди? Животные!
– Здравствуйте, достопочтенные, – вкрадчиво сказал он. – Добрый вечер, как говорится. А что такие невеселые? Куда путь держим?
Расступилась толпа, вышел цыганский барон, маленький, щуплый, видимо, самый авторитетный в этой своре. Усы действительно роскошные. Он был напуган, но вида не подавал.
– Вы кто? Что вы хотите? Мы никого не трогаем. – Цыган говорил по-украински, хотя и с напрягом.
– Мы советские партизаны, – пошутил Бабула. – Представьтесь, многоуважаемый. Кто вы, куда направляетесь, что перевозите? А мы решим, что можем сделать для вас.
Толпа зашевелилась, неуверенно заулыбались бородатые мужчины, которых Бабула насчитал человек восемь. Барон с усилием сглотнул, немного расслабился.
А ведь поверили!
– Боже… – прошептал усатый цыган. – Простите нас, вы так внезапно появились. Мы идем из Рахановки, третьего дня вышли. Хотим пройти через линию фронта. Она же где-то близко. Меня зовут Лачо. Здесь семьи Годивяра, Сахиро и Шуко. Их жены – Рада, Патрина, Зита. Помогите нам, проведите к советским. Мы поможем вам, поделимся продуктами. У нас есть немного соленого мяса, овощей, хлеб.
Бабула засмеялся, холодно, с прищуром глянул на барона. Заржали хлопцы, стоящие сзади, Зозуля с Ковалем на склонах.
Барон Лачо побледнел и уставился, не моргая, на нож в руке у Горбаша, которым тот зарезал часового.
Истошно заголосила какая-то женщина.
– Молчать! – рявкнул Бабула, и наступила оглушительная тишина. – Хорошо, мы не советские партизаны. Это была шутка. Стоять! – Он уловил движение в толпе. – Никому не расходиться, господа! Еще одно движение, и мы стреляем!
– Пощадите. – Старик Лачо свалился на колени, умоляюще воздел руки. – Убейте меня, а этих людей не трогайте, пощадите.
– Ладно. – Бабула поморщился. – Мы сегодня добрые, старик. Ваши шмотки и еда нам не нужны. Тащи золотишко, деньги, побрякушки, какие есть. Только не води меня за нос, не говори, что ничего такого у тебя нет! Чтобы у вас, да не было? Все тащи. Мы проверим. Если что не отдашь, то убиваем, не раздумывая, и тебя, и весь табор!
– Вы точно нас не тронете, если отдам? – Глаза у старика слезились.
Он, похоже, неважно видел.
– Сказал же, отпущу. – Бабула насупился. – Мне ваши смерти не нужны, старик.
– Лачо, он врет! – выкрикнула черноволосая красотка и сразу спряталась за спиной плечистого цыгана.
Тот сжимал кулаки, нервный тик подергивал глаз.
Разбегаться этим людям было некуда. Хлопцы плотно окружили табор.
– Правда, старик, – заявил Бабула. – На хрена вы нам сдались? Идите, куда шли. Все равно на немцев нарветесь, нам-то что? Тащи свои брюлики, дядька! – прикрикнул он. – Да поспешай, некогда нам!
Старик засуетился, начал подниматься, наступая на собственные брючины. Он заковылял, прихрамывая, к кибиткам, ковырялся там под стволами автоматов, кряхтел. Барон извлек со дна телеги небольшой потертый рюкзачок с лямками, поволок, бросил под ноги Бабуле.
Тот скептически глянул на подношение, поднял увесистый рюкзачок, взвалил его на плечо, просунул руку под лямку.
– Смотреть не будете, пан поручик? – проворчал Клычко, дышащий в затылок Нестору.
– Нет, – бросил он. – Огонь!
Хлопцы заждались уже этой команды! Били азартно, с огоньком, выкрикивая веселые ругательства, из «ППШ», из немецких «МР-40». Загремели пулеметы на склонах оврага.
Цыгане метались, падали. Истошно визжали бабы, дети. Несколько человек бросились к кибиткам, но пулеметчики не дремали, повалили их. Мелькали руки, ноги, катились тела, напичканные свинцом.
Бородатый мужик, уцелевший в первые мгновения, бросился на Бабулу с низкого старта. Нож в руке! Еще немного, и ударил бы сверху вниз в ключицу. Бабула отпрянул, даже испугался не на шутку. Его спасла природная проворность. Он вильнул в сторону. Цыган запнулся о вытянутую ногу. Нестор стал долбить ему в голову из шмайсера.
Никто не ушел. Главное, правильно спланировать операцию и грамотно расположить людей!
Время поджимало. Местечко вроде безлюдное, но такой тарарам мог кто-нибудь услышать.
Хлопцы забирались в кибитки, выбрасывали оттуда барахло в кулях и сумках. Быстро перерывали все. Полезные вещи складировали отдельно, остальное выбрасывали.
Подошел Карпуха, весь какой-то застенчивый, втянувший голову в плечи. Поглазел по сторонам, облизал пересохшие губы и тоже начал принимать участие в сортировке добычи.
Бойцы выбрали три кибитки, относительно целые, стали набивать их вещами. Одеяла, подушки, матрасы, что-то из посуды, инструмент.
Имелась и еда. Отпуская сальные шуточки, хлопцы волокли мешки с картошкой, с капустными кочанами. Хлеб цыгане хранили в сундуках, сбитых из легкой древесины. Их тоже тащили в повозки. Не гнушались чесноком, укропом, морковкой. Вяленая рыба, мясо – это уже совсем хорошо.
В каждую кибитку бойцы запрягли по две лошади – не пропадать же добру. Для людей места не осталось. Только Бабула свил себе гнездо на задах замыкающей повозки.
Овраг они покинули к наступлению темноты. Дозорные доложили, что никакой активности в окрестностях не замечено. Кибитки прогибались под весом награбленного добра, скрипели.
Метров пятьсот все шли по оврагу, потом разведчики обнаружили покатый уклон без растительности. За ним вдоль опушки тянулась разбитая проселочная дорога.
Карпуха встрепенулся, начал отговаривать соваться туда. Опасно, дескать, там полевая жандармерия на мотоциклах шныряет. Как в воду глядел!
Только хлопцы высунулись из леса, как вдали замаячили огни, затрещали моторы. Бойцы спешно разворачивали кибитки, оттягивали их обратно. Едва они ушли с опушки, как по грунтовке проехали друг за другом два мотоцикла с колясками. По три солдата в каждом плюс пулемет в люльке. Сталкиваться с ними лицом к лицу крайне опасно для здоровья борцов за независимость Украины.
– Надо идти за грунтовку, в поле. Десять минут страшно будет, а дальше лесная дорога, которой никто не пользуется, потому что она никуда не ведет.
Хлопцы быстро переводили кибитки через грунтовку, стегали лошадей.
Бабула отправил в передовой дозор двух бойцов и глазастого Карпуху. Не хватало еще нарваться на неприятность.
Луна вылезла на небо, сияла, как фонарь, озаряла поле ядовитым мерцанием. Скрипели телеги, колеса проваливались в борозды. Хлопцы глухо матерились. Страх подгонял их. Семь потов сошло, пока вошли в лес, там облегченно перевели дыхание, зашагали тише.
Бабула снова забрался в последнюю кибитку. Высунулся и не увидел никого. Только возница на другой стороне щелкал языком, ведя коней под уздцы.
Бабула выудил из кармана маленький фонарь, стащил со спины рюкзак, рванул пальцами непослушные тесемки, осветил содержимое. Его вмиг прошиб пот, зубы застучали. Сперва в жар кинуло, потом в холод. Он перебирал дрожащими пальцами ювелирные украшения, просеивал их как песок.
Что-то было бижутерией, но попадались и настоящие драгоценности. Кулоны, брошки, небольшое ожерелье с вкраплениями алмазов, золотые и серебряные кольца, перстни, серьги.
Нестор не мог поверить своим глазам. Ай да цыгане. Видимо, до войны еще наворовали. Сумей они выбраться в безопасное место, на год безбедной жизни хватило бы всему табору.
Бабула задумчиво перебирал побрякушки. Поблескивали потускневшие рубины, изумруды, монисто на цепочке с золотыми крестиками, бриллиантовая подвеска. Немецкие марки, оккупационные карбованцы, польские злотые, советские рубли довоенных времен, скрученные в рулончики.
«Хорошо, что не стал показывать бойцам. В горячке они забыли про рюкзак, но непременно вспомнят. Нужно сразу извлечь самое ценное», – подумал Нестор.
Он развернул носовой платок и стал перекладывать в него то, что было подороже. Нестор не был специалистом, но тут этого и не надо. Брюлики, золотишко, красивые цепочки, колечки, сережки, пафосное колье, как бы даже не из платины.
При любых режимах, в какой угодно стране это добро будет стоить больших денег. Бойцам можно и не показывать. Хватит с них и того, что останется в рюкзаке. Там тоже немало, дух у них захватит.
Деньги он точно оставит на нужды отряда. Толку от них никакого. Просто бумага. Времена сейчас такие, что в цене кое-что потверже.
Нестор не мог остановиться, рылся в ювелирных изделиях, руки его дрожали. Все, хватит, нужно что-то и оставить. Он с усилием заставил себя отодвинуть рюкзак. Драгоценности не помещались в платок. Бабула засовывал их во внутренние карманы френча. Хорошо, что сверху мешковатая куртка, никто не увидит. Он завязал тесемки рюкзака, прикинул на вес. Тот стал легче, но все равно внушал уважение.
Нестор устроился поудобнее, перевел дыхание, снова высунулся. Все в порядке. Обоз передвигался по лесу. Скрипели сапоги, негромко переговаривались хлопцы, идущие по обочинам. Никто не видел, чем он занимался.
Бабула откинул голову, закрыл глаза. Хорошо, что Карпуху услал в дозор. Этот шельмец обязательно что-то почуял бы. Пришлось бы в расход пускать пацана.
Он успокаивался, ровно дышал. Что делать с этими сокровищами? Да ничего, пусть лежат. Приятно жить, когда за тобой есть тыл. Будет готова новая база в Богужанах, Нестор припрячет добро где-нибудь неподалеку и вспомнит о нем, когда придется делать ноги.
Да, он награбил немало. И где оно все? Сундуки с сокровищами в землю не закапывал, в швейцарские банки переводов не делал. Все просачивалось сквозь пальцы, тратилось, спускалось на выпивку и баб. Нестор много денег отдавал в партийную кассу. Когда отправлял Оксанку с дочкой под Житомир, вручил им все наличные деньги и побрякушки, которые имел. Сколько лет служил, работал, то одним хозяевам угождал, то другим, но так ничего и не скопил.
Нестор вспомнил, как в октябре сорок первого в составе вспомогательного полицейского батальона прочесывал Львов. Работали они под началом штурмбаннфюрера СС Курта Рихтера, классического арийца и голубоглазого демона. Хватали советских активистов, комсомольцев, большевиков, евреев. Сильно не разбирались, кто тут коммунист, а кто еврей. Покажут пальцем, берешь и тащишь в грузовик, пусть гестапо выясняет. Кто сопротивляется, не хочет идти – под пулю. Их в те годы не жалели, на всех хватало. Никто, понятно, не разбирался, правомерно ли ты применяешь оружие.
Однажды Бабула и его подельники были отправлены в помпезное каменное здание, стоявшее в центре Львова. Наводка была, мол, на последнем этаже проживает большая семья богатого ювелира.
Взломали квартиру – никого. Мебель, вещи на месте, но ни денег, ни ценностей. Вскрыли все кладовки, потайные уголки, посмотрели чердак, крышу. Проверили соседей на всех этажах. Никто не прятал у себя многодетную еврейскую семью. Спустились в подвал, тоже все обыскали.
Они уже хотели уходить, и тут Бабула уловил что-то вроде кашля. Интересно ему стало. Он палец к губам приложил, снова стал тихо все осматривать и обнаружил дверцу, которая сливалась со стеной.
За ней крохотная каморка. Метр на метр. В ней каким-то чудом и уместилась вся большая еврейская семья. Муж с женой, старенькая мать ювелира и куча приплода. От шестнадцати лет и почти до ноля.
Десять человек влезли на квадратный метр! Они тесно прижались друг к другу, обнялись, да так и стояли не один час, включая крохотных малолеток.
План по отлову евреев на этот день уже был выполнен. Полицейские погнали всех во двор. Там Нестору пришла в голову идея обыскать всю компанию.
Только он ухватился за портфель, который прижимал к себе ювелир, как откуда ни возьмись появился штурмбаннфюрер Рихтер собственной персоной, в черном френче, весь отглаженный, надушенный. Полицейские вытянулись по швам, а он начал прохаживаться вдоль шеренги, уперся взглядом в портфель, вырвал, раскрыл.
Бабула успел заметить, что тот доверху набит всякими блестящими побрякушками. Как он сразу не сообразил – ювелир же! Ежу понятно, что в доме было заныкано немало драгоценностей.
У Рихтера глаза на лоб полезли, хотя он и отличался недюжинным хладнокровием. Истинный ариец на пару мгновений потерял самообладание, алчность вылезла наружу. Потом он нахмурился, захлопнул портфель, глянул свысока на обалдевших полицейских и убрался восвояси.
С какой злостью Бабула опустошал магазин! Все остальные палили по евреям с таким же остервенением. Надо же так опростоволоситься! Почему бы сразу не отобрать у ювелира портфель? Поделили бы камешки, всем по гроб жизни хватило бы!
Потом Нестор несколько месяцев кусал локти. Упустил свой шанс, растяпа!
В голове колонны раздался какой-то шум. Повозки стали останавливаться.
Бабула встревожился, нащупал автомат, спрятал рюкзак под тюки с тряпьем и начал выбираться из кибитки. Что за черт?
Эх, не поминал бы нечистого!
– Пан поручик, впереди, кажется, поляки, – взволнованно доложил Шиманский. – Пацан молодец, успел заметить. Там лес кончается, шоссейная дорога. Их четверо, минируют проезжую часть, на немецкую технику, стало быть, охотятся. Возятся, увлечены, нас не заметили. По-польски бурчат. Дорога пустая сейчас. Что делать, пан поручик? Если у немцев на воздух что-то взлетит, они облавой пойдут, и нам достанется.
– Мать их! – ругнулся Бабула. – Давайте четверо на опушку, незаметно подобраться сзади, обезвредить. Не стрелять!
– Хорошо, я понял. – Шиманский козырнул и убежал.
Эту дорогу можно было перемахнуть в два счета. Она была пустая в оба конца. До дальнего леса метров шестьсот, четыре минуты быстрой езды.
На обочине возились люди, сбились в кучку, рыли землю саперной лопаткой. Позвякивал металл. Они вполголоса переговаривались. Да, явно польские партизаны.
Хлопцы подползали к ним по высокой траве, зажав ножи в зубах.
Поляки устанавливали противотанковую мину на краю проезжей части – явно на большого зверя. Возможно, они имели информацию о движении немецкой колонны.
Поднялись четыре силуэта, бросились вперед. Хрипы, отчаянная возня. Когда приблизился Бабула с фонарем, все уже кончилось.
– Карагуля, на дорогу, – бросил он. – Смотри во все стороны.
Троих прирезали насмерть, они и пикнуть не успели.
На вид – обычные крестьяне из близлежащих сел. Фуфайки, картузы. Еще немецкие автоматы, но у кого сейчас их нет?
Четвертого Зозуля лишь слегка придушил. Тот хрипел, надрывно кашлял.
– Ну и чего вы ждете? – ворчливо спросил Бабула. – Не нужен он нам, не будем мы его допрашивать. В расход вонючего ляха.
Поляк внезапно забубнил что-то с умоляющими нотками. Голос у него был какой-то странный.
Бабула нагнулся, стащил с головы поляка картуз, направил фонарь в лицо. Волосы короткие, но лицо какое-то слишком гладкое.
Поляк продолжал лопотать, захлебывался.
– Хлопцы, да это же баба! – прозрел Зозуля. – Будь я неладен!
Ее схватили за ворот, подняли, разорвали ватник на груди и дружно рассмеялись. Надо же, какой сюрприз! Не цыганская, разумеется, красавица, страшновата, плохо сложена, неказиста, но в принципе самая подлинная баба.
– Пан поручик, позвольте взять ее с собой? – взмолился Жмелик. – Очень просим. Свяжем руки, пусть сама ковыляет. Чем вы собираетесь поднимать наш боевой дух?
Женщина опустила голову, плакала. Она ненавидела немцев и украинцев, но очень не хотела умирать.
– Ладно. – Бабула досадливо махнул рукой. – Только свяжите хорошо и рот заткните. Кормить ее будете из собственной пайки. Мы таких красавиц на довольствие не ставим. Все, назад к обозу!
Бойцы ликовали, подталкивали пленницу в спину. А что, неплохой денек выдался!
Бабула снисходительно ухмылялся. Сколько уже перебывало на базе таких вот прекрасных незнакомок. Хлопцы бросали их в землянку, садили на цепь и пользовали днями напролет, поднимая свой боевой дух. Баб хватало от силы на неделю. Они издыхали от холода, голода, тоски и разрыва жизненно важных органов. Потом бойцы закапывали их за околицей.
