Глава 10

– Бабуля, молочка не найдется? – спросил, опираясь на изгородь, подтянутый русоволосый мужчина в выцветшей полевой гимнастерке и суконных галифе.

Пилотка с красной звездочкой была лихо заломлена на затылок. На погонах ненавязчиво проступали капитанские звезды. За спиной у офицера висел автомат Судаева с коробчатым магазином, на поясе – кобура с «ТТ». Он радушно улыбался.

Но обитатели этой части света почему-то не верили в такое вот добродушие. Старая бабка в клетчатом платочке – серая, сморщенная, низенькая – с подозрением смотрела на незваного гостя и что-то шептала, то ли молилась, то ли проклинала офицера Красной армии на веки вечные.

Капитан Алексей Кравец повторил просьбу. Бабка бросила тяпку между грядок, стала пятиться, продолжая что-то злобно бормотать. Она отвернулась и засеменила за сарай.

– Даже водички не дадите? – крикнул вдогонку Кравец.

– Не говоря уж про самогонку, – проворчал старший лейтенант Максим Волков.

Этот невысокий, плотный, стриженный почти под ноль офицер вышел из машины, чтобы размять кости.

Он исподлобья посмотрел на убегающую бабку и продолжил:

– Но в одиннадцать утра самогон нам претит, верно, командир?

– Как и в любое другое время суток, – проворчал Кравец.

Что-то тут было не так, хотя внешне вроде все спокойно.

Чахлый огородик за оградой. Самая обыкновенная хата не первой свежести, с чердаком и соломенным навесом над крыльцом.

Бойцы группы по примеру офицеров тоже выходили из машины, настороженно озирались. Старший сержант Арсен Газарян – темноволосый, стройный, черноглазый – как-то странно ухмыльнулся и сдвинул предохранитель «ППШ». Приземистый молчун Федор Малашенко выбрался из-за руля, посмотрел по сторонам, сел на корточки перед колесом и стал возиться с ниппелем, забитым грязью. Закурил худощавый улыбчивый сержант Павел Овчинин. Он любил похвастать трофейной позолоченной зажигалкой. Ковырялся в ухе сержант Вагиз Файдулин, тридцатилетний уроженец Казани, кандидат в члены ВКП (б). Ему давно пора было бы побриться.

Вся группа была одета неброско, в полевую форму. С виду бойцы ничем не отличались от обычных военнослужащих.

– Не любят нас здесь, товарищ капитан, – совершенно справедливо заметил сержант Овчинин. – Пойдем к другому дому?

– Да поедем уже, – проворчал Волков. – До Турова недолгая дорога. Там напоят, а то и накормят.

Несколько минут назад полноприводный военный автомобиль «ГАЗ-64» с упрощенным открытым кузовом, вырезами вместо дверей, в просторечии «козлик», въехал в село, лежащее на дороге в Турово. Оно было явно не из богатых. От силы дюжина дворов, просевшие крыши, фундаменты, вросшие в землю. Часть домовладений была необитаема, приходила в упадок. Все вокруг заросло бурьяном. Дорога представляла собой кашу, в которой перегруженный автомобиль несколько раз буксовал.

Военнослужащих Красной армии в Галиции не любили, чему имелось множество исторических и политических причин. При их появлении сельчане прятались, запирались в домах, настороженно следили за ними из-за заборов.

– Ладно, уезжаем, – заявил Кравец, отходя от ограды. – Ничего, когда-нибудь они нас полюбят.

– Товарищ капитан, на чердаке кто-то есть, – сообщил наблюдательный сержант Овчинин. – Мужик мелькнул за шторой и спрятался.

В доме действительно обозначилось движение. Выцветшая шторка на чердаке еще колыхалась. Внизу в окне проявился невнятный силуэт. В этом не было ничего удивительного. Там ведь люди живут, как это ни странно.

– Мужик, говоришь? – озадаченно пробормотал Кравец. – Хорошо, давайте проверим, – сказал он и едва успел дотянуться до запора с обратной стороны калитки.

На чердаке распахнулось окно, забился в корчах немецкий автомат «МР-40». Закричала женщина. Офицеры и сержанты уже валились в густой бурьян перед изгородью. Пострадавших не было, автоматчик особо не целился.

– Не высовываться! – прокричал Алексей. – Огонь! Газарян, Файдулин – с флангов!

Ударили «ППШ» и автоматы Судаева. Красноармейцы рассыпались вдоль ограды, залегли в бурьяне. В чердачном окне мелькал бородатый мужчина в немецкой кепи и советской гимнастерке. Он ожесточенно долбил из шмайсера, очень быстро опустошил магазин и отпрянул в глубину чердака.

Ответный огонь не смолкал. Бойцы стреляли прицельно, крошили раму чердачного окна.

Перекатился через кочки Файдулин, ушел влево. Газарян метнулся за сортир, торчавший на правом краю участка.

Разбилось стекло на первом этаже, и оттуда тоже загрохотал автомат. Значит, вооруженных врагов было по меньшей мере двое. Ай да бабка!

– Гранаты к бою! – скомандовал Алексей.

Сумки для переноски наступательно-оборонительных гранат «РГД-33» у членов группы не пустовали. Чем только не запасешься перед дальней дорогой. Они швыряли гранаты, не вставая, благо до дома было рукой подать.

Взрывы грохотали перед просевшим фундаментом. Осколки крошили трухлявый сруб, рвали в клочья оконный переплет. Две гранаты влетели в дом и наделали там неслабый переполох.

По команде капитана бойцы пошли в атаку. Они поднимались, пинками крушили ограду, бежали к дому, стреляя на ходу, растекались по огороду. Газарян и Файдулин уже зашли с боков, пробивались на участок.

Алексей первым ворвался в хату, стреляя во все стороны. В комнате, которую его бойцы забросали гранатами, царил страшный кавардак. Пороховой дым стоял столбом. Оконный проем разрушен полностью. Зияли дыры в стенах, в полу.

Автоматчику не повезло. Его изуродованный труп валялся недалеко от вздыбленной кровати. Видимо, решил дать деру, когда полетели гранаты, но пробежал лишь пару метров. На нем плотный китель, скорее всего снятый с мертвого офицера вермахта, советская пилотка, борода.

Что-то еще сказать о покойнике было невозможно. Осколки превратили его в рваный кусок мяса.

В комнатах больше никого не было. Овчинин и Малашенко побежали к лестнице на чердак.

Тут опять разразились крики и выстрелы. Теперь на задней стороне дома.

– Товарищ капитан, они уходят! – с сильным татарским акцентом голосил Файдулин. – Спрыгнули с чердака и убегают! Их двое – мужик и баба!

Пальба на задворках не унималась.

– Овчинин, проверить чердак! – крикнул Алексей. – Волков, Малашенко, за мной!

Капитан выбил раму на окне, выходящем в огород. Сделать это оказалось несложно, даже запрыгивать на подоконник не пришлось. Он вывалился наружу, подмял кустарник, куда-то покатился, вскочил.

Хозяйство было изрядно запущено. Трава по пояс, грядок почти не видно.

На краю участка мелькали двое. Они отступали, ожесточенно отстреливаясь. Носились по ветру длинные волосы. Их обладательница истошно кричала и умела пользоваться автоматом.

Файдулин окопался за грудой досок, Газарян полз вдоль ограды, разделяющей участки. Пули не давали им поднять головы.

Мужик в немецкой кепке схватил свою спутницу за руку, затащил ее за сарай.

– Беги, Мария, я прикрою, задержу эту краснопузую нечисть! – выкрикнул он, срывая голос, и возник на углу сарая, весь жутко свирепый, с раздувающимися ноздрями.

Мужик полоснул по москалям длинной очередью, отпрянул за угол.

Туда уже летела граната, брошенная Газаряном. Рухнула хлипкая стена. Бойцы с разных сторон кинулись в атаку, строчили по сараю, по покосившейся баньке, крошили бурьян.

Файдулин на левом фланге первым пробился через заросли, повалил ногой худой плетень.

– Товарищ капитан, они уходят! – выкрикнул он и принялся бить прицельными очередями, сопровождаемыми заковыристыми татарскими ругательствами.

За околицей простирался луг, заросший высокой травой. Местность понижалась, выходила к речке, петляющей по равнине.

Эти двое еще не потеряли надежду уйти. Мужчина держал женщину за руку, волок за собой. Она потеряла автомат, спотыкалась. Он оборачивался, стрелял с одной руки, что было неудобно и малоэффективно. Они пробежали не больше ста метров.

Файдулин был метким стрелком. Первой упала женщина. Вагизу было видно, как пули, выпущенные им, вырывали клочья шерсти из вязаной кофты. Мужчина повалился перед ней на колени, тут же вскочил, пылающий бешенством, с автоматом у живота, готовый потрошить ненавистных оккупантов. В этот момент меткая пуля и проделала дырку в его черепе.

– Волков, Малашенко, остаться, проверить двор! – приказал Кравец.

Остальные бросились на склон, увязая в траве, сгрудились над мертвыми телами, озадаченно чесали затылки. Файдулин, конечно, все сделал правильно, и все же противно убивать женщин, пусть они и сами готовы тебя прикончить.

Она лежала с подвернутыми ногами, разбросала руки. Звериная тоска застыла в искаженном лице. Пепельные волосы разметались по траве.

У мужчины была срезана верхняя часть черепа. Но порода угадывалась даже на мертвом лице. Лет сорок, скуластый, гладко выбритый. Мертвые глаза источали пронзительный ясный холод. Они лежали рядышком, словно прилегли на минутку.

– И жили они недолго и несчастливо, – заявил остряк Овчинин.

– Может, и счастливо. Откуда ты знаешь? – проговорил Газарян и пожал плечами. – Но недолго, факт.

– Знакомая морда, – заявил Кравец. – Совсем недавно я ее видел в каком-то личном деле или ориентировке.

– Да, удачно мы зашли в эту хату, – с усмешкой выдал сержант Овчинин. – Товарищ капитан, вы и вправду думали, что нас тут молоком напоят?

– Ладно, хоть не убили, – проворчал Файдулин.

– Вспомнил! – Кравец довольно оскалился.

– И я, – похвастался Овчинин. – Господин Сташевич собственной персоной. Был куренным атаманом в Загорьевском кусте. Сволочь бандеровская. Два года зверствовал в батальоне «Нахтигаль», вешал евреев и поляков. Потом ушел на вольные хлеба, заразился идеей самостоятельной Украины. Банду его разбили в пух и перья, сам бежал. Видимо, баба у него жила в этом селе, и он неровно к ней дышал. Может, в гости зашел или с собой увести хотел. Да и баба к нему, похоже, благоволила. Бывает такое. – Овчинин пожал плечами. – Мужчина видный, фанатичный борец за самостийность, мать его за ногу.

– Кто-нибудь понимает, что такое украинская самостийность? – проворчал Файдулин. – Как она вообще может быть? Кому это надо? Эти западные хохлы всю дорогу кому-то задницу лизали и шапку гнули. То австриякам, то полякам, то немцам.

– Ладно, не будем проводить политинформацию. Все и так понятно, – буркнул Кравец. – Размялись, товарищи бойцы, закончили утреннюю гимнастику? – Он обвел глазами подчиненных. – Переходим к водным процедурам и продолжаем путь. Собрать оружие, тела пусть лежат. Прибудем в Турово, направим сюда похоронную команду.

Они вернулись на участок.

– Чисто, – доложил Волков. – Соседи смотрят со злобой, но с вилами пока не бросаются. Не любят нас здесь, Алексей, – посетовал старший лейтенант. – Похоже, эти западенцы до последнего не верили, что советская власть вернется. А теперь вся Галиция в шоке. Думали, немцы все же справятся, не пустят нас сюда.

– Не тех хозяев они себе выбрали, – сказал Алексей. – Немцы их тоже прокатили с независимым украинским государством. Штука действительно нереальная, бред какой-то.

– То ли еще будет. Мы ведь и дальше пойдем. Уже шагаем по Европе, скоро Берлин брать будем. Сами они виноваты. Разве мы кого-то трогали? Жили себе, социализм строили, расширяли братскую семью советских республик.

Капитан вспомнил слова, приписываемые великому Бисмарку: «Можно выманить русского медведя из берлоги, но невозможно загнать его обратно».

– Товарищ капитан, в сарае бабка сидит, – поставил его в известность Малашенко. – Злая, шипит, к себе не подпускает, слезы горькие льет. Что делать-то с ней? Она ведь явная вражина, не могла не знать, что у нее в доме бандеровцы. Баба, которую убили, то ли внучка ей, то ли дочка.

– Оставь ее, – отмахнулся Кравец. – Что с нее взять? С бабками не воюем. Все к машине, поехали, время не ждет! Малашенко, заводи колымагу!

– А чего колымагу-то? – обиделся сержант. – Нормальная машина. «Виллис», что ли, лучше? Так он только внешне солиднее, да сиденья в нем удобнее. А если по грязи да по кочкам надо!.. Нет, товарищ капитан, я нашего «козла» ни на какую заморскую хрень не променяю, обжигался уже.

«Газик» в последнем бою практически не пострадал. В него угодило несколько пуль, но с учетом того, что попадало раньше, хуже выглядеть он не стал. «Жизненно важные органы» машины задеты не были.

Через полчаса запыленный «ГАЗ-64» въехал в районный центр Турово, где помимо железнодорожной станции имелись тщательно охраняемые склады горюче-смазочных материалов и небольшая нефтебаза, что делало райцентр значимым объектом. Здесь стоял усиленный гарнизон, работала комендатура. На подъездах к Турово стояли посты, через которые машина проходила беспрепятственно. Городок был пыльным, унылым. Никуда не делись следы артобстрелов и бомбежки с воздуха.

Его забрали у немцев в начале августа. Батальон СС и две роты украинской полиции сопротивлялись с отчаянием обреченных. Их дважды выбивали из города, они каждый раз переходили в контратаку, теснили красноармейцев.

Исход сражения решила танковая рота, с ходу вступившая в бой. Любая хата, откуда велся огонь, превращалась в развалины после прицельного выстрела. Уцелевшие защитники Турова бежали. Их окружили за городом, пленных не брали, били в упор, не давали закрепиться. К эсэсовцам и украинским полицейским советские солдаты слабостей не питали.

Фронт за этот месяц отодвинулся километров на девяносто. Упорные бои шли в Западной Галиции. Немецкие танковые колонны дважды пытались контратаковать изрядно растянутые позиции 15-го стрелкового корпуса. Но в Турово фашисты уже не вернулись, выдохлись по дороге. Теперешняя Красная армия была уже совсем не такой, как в сорок первом. Глубокие фланговые охваты ее уже особо не пугали.

«Газик» ехал мимо скособоченных хат и двухэтажных бараков. Комендатура располагалась в центре поселка, в здании бывшей районной больницы. Раньше здесь сидела немецкая оккупационная администрация, работало полицейское управление. В ходе боев дом почти не пострадал.

В восточном крыле был оборудован госпиталь. Там стояли полуторки с красными крестами, несколько легковушек, среди которых выделялись элегантностью трофейные «Мерседесы». Сновали красноармейцы. Выздоравливающие солдаты и офицеры курили на ступенях. Доносился женский смех.

Комендатура располагалась в соседнем крыле. «Газик» въехал в подворотню, свернул за угол. У заднего крыльца стояли «Виллисы», мотоциклы, полуторка, крытая брезентом.

Охраны тут хватало. Факт расположения гарнизона в глубоком тылу ничего не значил.

Алексей первым зашагал к крыльцу. Остальные потянулись за ним. Напрягся часовой у входа. Капитан развернул красную книжицу, солдат разом вытянулся, сделал пустые глаза. Вроде маленький документик, а как работает.

В здании творился классический русский бардак. Валялись горы мусора, сновали люди в погонах и без. Бегали связисты.

– Где капитан Дерябин? Кто его видел? Он давно должен быть на станции! – злобно кричал кто-то.

Перепрыгивая через ступени, Алексей поднялся на второй этаж. В апартаментах коменданта майора Анисимова тоже не хватало порядка. В приемной за столом сидел дежурный офицер, что-то писал. Он вскинул голову, открыл рот. Капитан отмахнулся, распахнул дверь, вломился в кабинет.

У коменданта как раз выдалась минута отдыха. Мужчина лет пятидесяти в расстегнутом кителе развалился за столом и только что извлек из ящика подозрительный пол-литровый сосуд без опознавательных знаков. Граненый стакан он приготовил заранее. На столе стояла алюминиевая миска с дымящейся картошкой и аппетитным куском мяса.

Бутылка дрогнула, спряталась обратно в ящик.

– В чем дело? – взревел майор, грузно вырастая над столом. – Кто пустил? Вы что себе позволяете, капитан? А ну, немедленно покиньте помещение!

– Майор Анисимов Поликарп Давыдович? – сухо поинтересовался Алексей.

– Да, это я! Какого черта вам надо? Почему без доклада? Шлыков, кто их пропустил?!

– Уймитесь, майор, – заявил Алексей и поморщился.

Красная книжечка снова произвела должный эффект. Майор оборвал ругань на полуслове, сглотнул. Плечи его машинально стали выпрямляться, живот втягиваться. Комендант пытался виновато улыбнуться, но его лицевые мышцы словно склеились.

– Капитан Кравец Алексей Викторович, – членораздельно сказал визитер. – Начальник опергруппы отдела контрразведки Смерш Пятнадцатого стрелкового корпуса. Действую на основании приказа начальника отдела полковника Рыкова. Это мои люди. – Он кивнул на бойцов, оставшихся в коридоре. – Вопросы есть, Поликарп Давыдович?

– Нет, – растерянно пробормотал ошеломленный майор.

– Вот бумаги, можете ознакомиться. – Он извлек из планшета папку, бросил на стол. – Или нет. Как хотите, дело ваше. Группа проводит комплекс мероприятий по выявлению и обезвреживанию особо опасных лиц, действующих в данном районе.

– Простите, товарищ капитан. – Комендант обрел дар речи. – Вы из какого отдела? У нас уже есть свой сотрудник…

– Неужели? – Алексей приподнял брови. – Вы имеете в виду майора Шептулина из третьего управления? Спасибо, нас не интересуют списки проблемных военнослужащих и доносы на красноармейцев. Забудьте про это. Мы занимаемся борьбой с вражеской агентурой, забрасываемой в тыл Красной армии, и с националистическим подпольем. Это дело в вашем районе, похоже, совсем сошло на нет.

– Мы работаем, товарищ капитан, – пробормотал Анисимов. – Но вы же знаете, сколько у нас людей.

– По-моему, у вас достаточно и людей, и техники, – отрезал Алексей. – Успокойтесь, майор, мы ничего не имеем против вас и ваших подчиненных. Нам плевать на ваш бардак. Но участвовать в нем мы не намерены. Свяжитесь со Львовом. Вам подтвердят приказ, данный мне. Подготовьте два грузовика и взвод автоматчиков. Пусть они всегда, круглые сутки, находятся в нашем распоряжении. Любой приказ, отданный мной или моими людьми, должен выполняться беспрекословно. Не важно, если это распоряжение будет исходить от младшего офицера или даже сержанта. Приоритет в его полномочиях, а не в звании и должности, уяснили? Полное понимание и содействие! Вы обязаны немедленно выделить нам помещения, включая комнаты отдыха. Поставить бойцов на довольствие. Заправить машину. Телефонные переговоры со Львовом и Киевом опять же по первому требованию. Отделение связистов – в мое распоряжение. Предоставить всю документацию по действию бандеровских групп, включая немецкие бумаги, уцелевшие после бегства фашистов. Все, что есть – доносы, рапорты, жалобы, докладные записки и тому подобное. Ваша помощь должна оказываться нам только по нашему требованию. В работу группы не лезть, препятствий не чинить, если не хотите загреметь под трибунал. Найти одного или двух человек из аборигенов, досконально знакомых с местностью и не склонных к предательству. Возможно, выжил кто-то из активистов, сотрудничавших с нами в довоенное время.

Физиономия коменданта наглядно изображала все его треволнения. Где же, мол, взять таких аборигенов, не склонных к предательству? А всех активистов в этих местах немцы и их пособники еще в сорок первом постреляли. Вы бы, товарищ капитан, еще цыгана приказали найти. Или хоть одного еврея.

Но комендант не осмелился возражать. Красные корочки внушали страх даже тем героям, которые не боялись ни Бога, ни черта, готовы были грудью броситься на вражеские пулеметы.

– Ладно, майор, расслабьтесь, – посоветовал Кравец. – Вы словно столбняком заразились. Все нормально. Меня Алексеем зовут. Так и обращайтесь. Если сработаемся, будет вам положительная характеристика. Давайте без тупой субординации, но чтобы работа кипела. Договорились? Прошу прощения за то, что прервал вашу трапезу. – Он покосился на миску с остывающей снедью. – Ешьте, все в порядке. Много водки не пейте. Причину сами понимаете. Распорядитесь покормить моих людей.

– Хорошо, я понял, все сделаем, товарищ капитан… прошу прощения, Алексей. – Комендант гарнизона наконец-то начал выходить из ступора.

Пинок, отвешенный должностному лицу, оказался весьма эффективным. Работа по устройству дорогих гостей шла без малейшей задержки. В конце коридора мигом нашлись смежные помещения. Солдаты из комендантского взвода спешно оборудовали их под штаб оперативной группы.

После обеда капитан Кравец уже сидел перед ворохом бумаг, листал их, безбожно курил. Немецкий язык он знал неплохо, пусть и не в совершенстве.

Этот выпускник Ленинградского политеха в тридцать восьмом году, не самом благодатном году для Красной армии, подал документы в военкомат и был направлен в офицерскую школу. При наличии высшего образования учеба не затянулась.

Весной сорок первого Алексей женился, через месяц получил назначение в один из разведотделов Ленинградского военного округа. Известие о войне потрясло его и выбило из колеи. Все кричали: «Разобьем фашистов! Несколько дней, и мы их отбросим от границы!» Но он владел информацией, имел мозги, аналитические способности, понимал, что это трагедия. Победа придет, ее не может не быть, но вся эта жуть затянется на долгие годы.

Судьба носила его по разным фронтам и разведотделам. Бывал он и в окружении.

В сорок втором под Волховом командир взвода разведки поднимал в атаку батальон. Других офицеров не было. Они погибли все до единого. Мина взорвалась у него под боком. В госпитале выяснилось, что повреждено легкое. Алексей полгода валялся на лазаретных койках.

«Вы почему курите?! – ужасались медики, заставая его за запрещенным занятием. – Как вы можете так травить себя с вашим-то ранением?»

«Клин клином вышибаю», – шутил Алексей.

Заросло как на собаке. Он снова колесил по фронтам.

В сорок третьем году появилось слово «Смерш», наводящее ужас на всех без разбора. Алексей попал в эту структуру и дорос до начальника опергруппы. Командование ценило этого толкового парня. У него, разумеется, случались неудачи, но по большому счету он не запорол ни одного дела.

В осажденном Ленинграде при бомбежке погибли жена и двухлетний сын. Они не успели выехать. Умерла от голода старенькая мама, практически все родственники и друзья семьи.

От каждого такого вот страшного известия он лишь ожесточался, черствел, работал как каторжный. При этом практически перестал думать о собственной безопасности. Боялся лишь за фотографию жены Иришки, чтобы не потерял, не украли. Этот снимок всегда был с ним, он мог смотреть на него часами.

Жена и сейчас была рядом. Она подперла кулачком подбородок, смотрела на него ласково, но подгоняла в работе так, словно плетью хлестала.

«Для чего я погибла? Неужели не отомстишь?»

Фото стояло на краю стола. Он периодически на него косился. Подчиненные привыкли к этому и давно не задавали идиотских вопросов.

Фронт ушел на запад, но проблемы в тылу остались и нарастали снежным комом. Многих бандеровцев уничтожили поляки, советские армейские части, подразделения НКВД. Некоторые везунчики ушли за границу вместе с немцами.

В Туровском районе на текущий момент действовала лишь одна группа украинских националистов. Это была банда некоего Нестора Бабулы, немногочисленная, но хорошо организованная и идеально законспирированная.

Об этом парне имелась кое-какая информация. Не являлась секретом его биография, которую Кравец уже знал наизусть.

Националистическое подполье притихло, уцелевшие активисты ушли на дно. Но боевое крыло ОУН – Украинская повстанческая армия – продолжало действовать. Она исподтишка наносила очень болезненные удары.

Возможно, других банд в округе действительно не осталось. В таком случае Бабула был просто виртуозом своего дела. Ему приписывались нападения на небольшие группы красноармейцев, уничтожение и разграбление штабов, обозов. Он не боялся набрасываться на войсковые колонны, вооруженные до зубов. Его люди обстреливали бойцов Красной армии, уничтожали технику, наносили урон живой силе и пропадали в лесу.

Войска НКВД по охране тыла действующей армии сбились с ног. Бабула был неуловим. Впрочем, целенаправленно его и не искали. Работали по факту – преследование после очередной акции, заход в тупик, фиаско.

Только за последнюю неделю за этой бандой числились нападение на отставшую часть артиллерийской колонны и санитарный поезд, везущий с фронта раненых, убийство командира стрелковой дивизии генерал-майора Неделина Олега Яковлевича. Каждая акция как ножом по горлу. Бандеровцы убивали без разбора.

Беззащитных раненых в санитарном поезде они истребили всех до одного. Перебили охрану, медицинский персонал, пожилых санитарок. Пути бандиты взорвали, вагоны сошли с рельсов. Ремонтная бригада долбилась там полтора дня и дважды попадала под обстрел. Подонки увели в лес нескольких женщин, но, похоже, передумали тащить их на базу – надругались прямо в лесу, потом прикончили и выбросили истерзанные тела на дорогу у села Рытвичи.

На генерал-майора Неделина бандиты нарвались, видимо, случайно. Тот ехал почти без охраны, проверял отдаленные позиции. Погибли два мотоциклиста, сам генерал, начальник разведки дивизии майор Муромцев. Только шоферу удалось сбежать и даже подстрелить одного бандита.

Случай с Неделиным окончательно взбесил командование корпуса. Еще свежа была трагическая история, приключившаяся с командующим Первым Украинским фронтом генералом армии Ватутиным. 29 января он инспектировал войска на юге Ровенской области, тоже ехал с минимальным сопровождением и попал в засаду, устроенную боевиками УПА. Тяжелое ранение в ногу, газовая гангрена, отказ подвергнуться ампутации, смерть.

То дело было темное, вызывало ряд вопросов, но важен сам факт.

Теперь тоже полетели головы. Пошли под трибунал все персонажи, ответственные за безопасность командования дивизии.

А толку? Трибуналы и показательные расстрелы не эффективны. Люди работают так, как могут, как их учили. Страх им не помогает. Взять того же коменданта Анисимова.

Не своих надо репрессировать – бандитов находить и уничтожать! Хотя встречаются индивидуумы, которые считают иначе.

«Бей своих, чтобы чужие боялись! – заявил как-то один майор-особист, обладатель подленькой душонки и убогих умственных дарований. – Чего их жалеть, на Руси народа завались. Бабы новых нарожают».

Кравец не сдержался и хватил его кулаком по лбу. Только боевые заслуги да заступничество старших товарищей помогли ему избежать очень серьезных неприятностей.

Он вызывал своих подчиненных одного за другим, ставил им задачи. Изучить все материалы, обобщить имеющуюся информацию, пообщаться с мирным населением и постараться при этом самим остаться в живых. Никакого насилия, угроз. Только подчеркнутая доброжелательность.

Смерш никого не сажает и не выносит приговоры. Нет у него таких полномочий! Только следствие, поиск, выявление. Приветствуются фантазия, творческий подход к делу.

Повсюду враги, никто не спорит. Все же надо найти зацепку, которая позволит обезвредить банду. Наладить контакты с пострадавшими, собрать информацию о старых грешках Бабулы.

Своим бойцам он доверял, знал, что не подведут, рано или поздно докопаются до сути. Однако хотелось бы поскорее. Ведь его собственная голова тоже чего-то стоила. Невыполнение приказа – необходимое и обязательное условие для ее потери.

Ближе к вечеру капитан в сопровождении Максима Волкова спустился в подвал комендатуры. Здесь еще немцы оборудовали тюрьму, наварили решетки, разделили пространство на клетушки. Алексею даже думать не хотелось о том, сколько невинных душ тут замучено.

Тюремные камеры не пустовали и сейчас.

– Предатели сидят, – немного смущенно объяснил комендант. – Фашистские прихвостни всех мастей.

Тут содержались и украинцы, и поляки из Армии Крайовой, пойманные в лесу и пытавшиеся убедить бойцов по охране тыла в том, что они их лучшие друзья. Сидели советские солдаты, обвиненные в трусости и мародерстве, украинские и польские полицаи.

Сержант Фоменко торчал в этом богоугодном заведении четвертый день. Он осунулся, похудел, оброс щетиной. Когда загремели засовы, и в камеру вошли оперативники, он поднялся с худого лежака, прятал глаза, мял руки. Арестант выглядел жалко, сутулился, гимнастерка без ремня висела мешком.

– Сержант Фоменко Анатолий Егорович? – осведомился Алексей, знаком отпуская охранника.

Заключенный закивал:

– Так точно, товарищ капитан, это я.

Протокола допроса не требовалось. Не в бумажках дело.

– Садитесь, не маячьте, сержант.

Капитан и Волков опустились на нары. Заключенный помялся и тоже пристроился на краешек.

– Моя фамилия Кравец, я представляю отдел контрразведки Смерш. Рассказывайте, Фоменко, что произошло в тот день.

– Товарищ капитан, не виноватый я, – заявил узник. – Я всего лишь шофер, простой водитель. Олег Яковлевич доверял мне, я никогда его не подводил. Я ведь несколько лет при нем. Семью его возил, и тещу, и детей. Даже другую женщину… – Тут Фоменко сообразил, что сболтнул лишнее, и закашлялся. – Где я только не возил его, товарищ капитан. По Воронежскому фронту, когда он еще полковником был, по Степному, Первому Украинскому. Никаких претензий, нареканий. Понимаю, что положено передвигаться с охраной, но это ведь не я решаю, товарищ капитан. Мне приказали, я поехал. В чем я виноват, скажите?

Алексей неловко себя чувствовал. Понятно, что наказывать этого человека не за что, но ведь должен кто-то сидеть. Так принято, так надо.

– Я не уполномочен, сержант, предъявлять вам обвинения или выпускать из-за решетки. Я должен уничтожить банду, которая убивает генералов Красной армии. Вашу судьбу решит трибунал, надеюсь, справедливо. По моему мнению, вы не приняли должных мер по обеспечению безопасности товарища Неделина.

– Да как же не принял, товарищ капитан? – В глазах узника заблестели слезы. Ему действительно было до чертиков обидно. – Когда стрелять начали, я сразу по газам дал, крикнул Олегу Яковлевичу, чтобы пригнулся. Я же не виноват, что они сразу колесо пробили. Машина в кювет нырнула, я никак не мог уехать. Они палили очень плотно. Когда я из машины выпрыгивал, Олег Яковлевич уже погиб. Так я же не сбежал, притворился мертвым, когда они на дорогу пошли, стрелять начал, положил одного и только потом ушел. Что мне было делать, товарищ капитан? На смерть идти? А какой прок с этого?

Прок действительно был небольшой. Сержант сделал все, что только мог. Застрелил бандита. К сожалению, на покойнике не нашли ничего, что помогло бы идентифицировать его личность.

Капитан просил сержанта вспомнить все подробности. Как напали, сколько их было, как выглядели?

Фоменко успокоился, вспоминал. Похоже, пятеро их было. Или шестеро, точно он не скажет. Двое били по мотоциклу, остальные – по «эмке». А потом из леса стали выходить. Сержант на другой стороне дороги лежал и лицезрел всю компанию. Особенно того здоровяка, которого грохнул.

– А вот этого типа вы видели? – Алексей сунул арестанту фотографию.

Со снимка взирал самоуверенный, гладко выбритый Бабула. Это фото было откопано в немецком архиве.

– Посмотрите внимательно, сразу не отвечайте. Снимку несколько лет. За это время человек мог сильно измениться.

– Был, – решительно проговорил Фоменко. – Точно. У меня хорошая память на лица, товарищ капитан. Он последним шел, осторожно так ступал, как лиса, озирался пуще прочих. Трус он, так я полагаю, за спинами своих упырей прячется.

– Уверены?

– Так точно, товарищ капитан, не сомневайтесь. Другой он стал – волосы длинные, борода вокруг рожи, да и серый весь, сморщенный. Но это точно тот самый тип.

– Спасибо, Фоменко, – искренне проговорил Алексей. – Вы нам очень помогли.

Значит, все правильно. В районе промышляет именно банда Бабулы. Она и творит все эти непотребства. Сомнений и раньше не было, но Алексей должен был убедиться.

– Подождите, товарищ капитан, – взмолился бедолага, видя, что посетители собираются уходить. – Вы же нормальный человек, я же вижу, меня не обманешь. Замолвите словечко, прошу. Если я виновен, то готов кровью смыть вину – в штрафной роте, где угодно. Только не здесь, не к стенке с позором. Я ведь тоже советский человек. В чем моя вина? Я могу приносить пользу.

– Хорошо, Фоменко, я постараюсь вам помочь. – Капитан чувствовал, как белели его скулы, когда он выходил из камеры.