Глава 4
Хмурая весна
Воробьи, рассевшиеся по веткам старого клёна, чирикали звонко и радостно, явно стараясь переорать друг друга. С длинной сосульки то и дело срывались хрустальные капли, наполненные солнечным светом. Кап… кап… кап…
– Весна… – Я полной грудью вдохнул пьянящий мартовский воздух.
– Да… – эхом отозвался отец. – Вот уже и весна…
Ворота гаража были распахнуты настежь, и весенний ветер, казалось, на глазах вымывал из бетонной коробки зимнюю затхлость, пропитанную бензиновой вонью. Наша «жучка» стояла с поднятым капотом – батя, как обычно, затеял весенний техосмотр…
– Так что у вас с Вейлой? – внезапно спросил отец.
– Ы? – моё изумление было совершенно искренним. – Ты про что, па? Ты про Марину, что ли?
– Ну а про кого же ещё, – усмехнулся отец, вытирая руки ветошью. – Так что у вас с Мариной?
– Да… всё нормально вроде…
– Ну-ну… А что ж она не заходит к нам больше?
– Так это… дел много. А так мы встречаемся ежедневно почти. По работе и после…
– Ну вот что, Антон, – взгляд отца отвердел. – Не знаю, как у вас нынешних, но в мои с матерью времена, если уж парень ночует у девушки, тут всего три варианта. Либо свадьба в самое ближайшее время, либо он подонок, либо она шалава. Итак?
Я помолчал.
– Скажи, па… Вот ты её видел, как меня сейчас. Как, похожа она на шалаву?
– Значит, осталось два варианта на выбор. Когда свадьбу наметили?
Я усмехнулся.
– Круто забрал, па.
– Не понял? Ты по-простому давай. Коротко, ясно – дата регистрации. Ну?
Я вновь помолчал.
– Нет даты. Неясно пока…
– Чего тут неясно. Всё ясно. Отпал ещё один вариант. Остался последний. Мой сын – подонок. Так?
Я молча катал желваки.
– Да ты не скрипи зубьями-то. Зубья тебе по уму выбить бы следовало, чтобы нечем было скрипеть. В своё время в деревне с теми, кто так вот с девушкой-сиротой обходился, именно так и поступали.
Я вновь помолчал.
– Скажи… почему ты вдруг спросил про Вейлу?
Отец разглядывал меня долго и пристально, точь-в-точь Левенгук первого микроба в свой микроскоп.
– Ты во сне бормочешь каждый раз. Я уж не знаю, детское прозвище это или что… Но если ты сейчас скажешь, что Вейла, и та девочка на фото, и Марина не одно и то же лицо…
– Одно, – медленно кивнул я. – Что ещё ты желал бы узнать?
Взгляд отца потух.
– Похоже, не дошло до тебя. В общем, так… Впереди у нас как раз праздник, Восьмое марта. До его наступления ты приносишь мне радостную весть насчёт того, что мой единственный сын женится. Либо идёшь на хрен из родного дома. Так доступно?
– Вполне, – снова кивнул я. – Скажи… ты не боишься, что потом придётся горько каяться?
– Это ты насчёт последнего «прости» на смертном одре или речь идёт об отказе посещать могилку? – отец горько усмехнулся. – Я не Тарас Бульба, однако подонков нужно проучивать, пока они начинающие. Пока ещё можно вытащить из дерьма, сынок.
Пауза.
– Ну что с тобой, Антон? Очнись! Ночами бормочешь, плачешь… Не ты ли хранил в столе ту фотку все эти годы? Таких подарков судьба в третий раз не делает!
Я судорожно вздохнул.
– Па… Если ты скажешь уйти – я уйду из дому. Только не мучай меня сейчас, хорошо?
Старое кладбище и вообще-то не самое оживлённое место, сейчас же, укрытое снежными сугробами, оно представляло собой пустыню, где почти не ступала нога человека…
Вейла ещё раз оглянулась. Да, вот отсюда… вот чугунный крест, а вот каменный. Пора доставать ключ.
Прибор замигал инфракрасным огоньком, открывая проход. Помедлив секунду, иномейка двинулась вперёд, утопая в снегу выше колена. Шаг… ещё шаг… ещё… и ещё… Мокрый снег уже чавкал под ногами, норовя забиться за голенища сапожек. Ещё шаг… ещё…
Достигнув края снегового покрова, девушка не утерпела, оглянулась. Её следы позади выглядели дико, словно через гигантское увеличительное стекло. Вот изумится какой-нибудь абориген, решивший воспользоваться проторенным путём. Куда девался ходок-то? Вот есть след, а вот он обрывается… по воздуху улетел, что ли? А впрочем, аборигены, промышляющие поиском пропитания и выпивки на кладбище, не склонны к логическому анализу.
Горизонт уже загибался вверх, как полагается. Сухие будылья прошлогодней травы сменились роскошными зарослями цветов, с каждым шагом становившимися сочнее и выше. Какая это всё-таки непредставимо удивительная вещь – тинно…
Возле синего камня Вейла, не теряя ни секунды, сосредоточенно принялась раздеваться. Сложив все вещи в пластиковый мешок, включила «зеркало». Зеркальная голограмма послушно изобразила голую девушку с плотно сжатыми губами и нахмуренным лицом. М-да… забыла ведь про сводку погоды. Что там сейчас на выходе – не Время Гроз часом? Совсем оторвалась от родной Иноме, совсем…
Тряхнув волосами, Вейла решительно двинулась на подъём. Астры-переростки, перемежаемые родными иномейскими ассигейрами, при касании дружно качали разноцветными головами, словно одобряя решение иномейской девушки. Не трусь, подруга, любовь дело такое…
Горизонт уже опускался, открывая взору тёмные небеса, трепещущие голубыми сполохами грозовых разрядов. Ну так и есть… сейчас попаду под ливень…
У самого выхода земные растения исчезли, уступив место законным представителям иномейской флоры – восьмидесятиградусная жара Времени Зноя регулярно истребляла хлипкие иннурийские цветочки, не давая им как следует разрастись. Впрочем, иномейские цветы суровая Иннуру точно так же регулярно отжимала от соответствующих выходов свирепыми зимними морозами и просто ночными холодами… И даже выходы в приэкваториальную зону Иннуру, где температурный режим был вполне сносным, неизменно оказывались свободны от иномейской флоры – растения не могли приспособиться к рваному ритму освещения, череде бешено сменяющихся суток. Перестройка обмена веществ – дело длительное, а тут глазом не успеешь моргнуть…
Ещё шаг, и ливень обрушился на плечи – граница «пузыря» осталась позади. Не теряя времени, Вейла принялась тыкать в нужный амулет, вызывая гравилёт. Молния распорола косую пелену ливня совсем рядом, по ушам ударило громом. Ух, вот это гроза!..
Иномейка чуть усмехнулась. Молния, гром… надо же… Разве это гроза? Вот там, впереди, – та гроза будет не чета этой… И тем не менее разговор должен состояться. Нет смысла тянуть.
Сверкающее веретено упало сверху, развернулось в прозрачный мыльный пузырь. Девушка шагнула прямо сквозь упругую стенку и расслабленно упала в объятия гравикресла.
– Адрес, пожалуйста, – приятным баритоном возвестил автопилот.
* * *
– …Ма, а где у нас аджика?
– В холодильнике, на верхней полке.
– Тут только варенье и грибы!
– Лучше смотри.
– А! Вижу!
Мама, месившая тесто на пирог, тыльной стороной руки поправила выбившуюся из-под повязанного по-пиратски платка прядку волос.
– Вот интересно, ма, отчего так получается – завтра наш праздник, и мы же корячимся, ага. Мне порой кажется, все праздники придумали мужчины, чтобы вкусно поесть! – Елена с силой натирала аджикой здоровенную курицу, предназначенную для запекания в духовке.
– Совсем взрослая ты у меня стала, – засмеялась женщина, с удовольствием глядя на дочь. – В корень зришь! Увы, такова уж наша женская доля. Испокон веков кормить детей, мужчин и прочий домашний скот…
– Не, ну правда, ма…
– Ты что, хочешь допустить мужиков на кухню?
– Между прочим, некоторые мужики стряпают вполне прилично.
– Такие уникумы и работают где-нибудь шеф-поварами. Исключения созданы лишь для того, чтобы подчеркнуть правило, Ленуся. Обычный мужчина на кухне – это даже хуже, чем женский футбол. Макароны с тушёнкой и бутерброды с колбасой – это праздник?
Женщины разом рассмеялись.
– Ма, а она придёт? – Елена размещала кур на противне.
Мама посмурнела.
– Вот Антон вернётся, его и спросишь.
Пауза.
– Ма… мне кажется, не всё у них ладно.
Алёна Павловна тыльной стороной ладони отёрла пот со лба.
– Тебе кажется… Маленькая ты всё-таки у меня, Ленка.
– А только что была совсем взрослая…
– Ошиблась я, польстила тебе. «Не всё у них ладно»… Всё неладно у них.
Пауза.
– Ма, ну почему? Она ж замечательная, Марина. И квартира своя притом, живи не хочу… Чего ещё Антохе надо?
Долгая пауза.
– Не в Антошке тут дело, Ленуся… Уж ты мне поверь как опытной замужней женщине. Без очков видно: наш Антон за неё готов хоть под трамвай прыгнуть.
– Ы? – девушка даже прекратила процесс заталкивания кур в духовку. – Марина не?..
– И не в ней дело. То есть не собственно в ней.
– Ма, я, наверное, в самом деле соплюха ещё. Но я ничего не понимаю.
– Ты не понимаешь… Скверно, что я тоже. Если бы она была, скажем, английской принцессой или там княжной Монако, объяснение было бы простое и очевидное – её родня нашего Антошку и знать не желает. Рылом не вышел… Но ведь она сирота?
Пауза.
– Ма, а может, всё-таки она… ну… динамо Тошке крутит?..
Алёна Павловна грустно улыбнулась.
– Если бы я её не видела, это было бы ещё более естественное объяснение. Но я видела… Как она на Антона смотрит – нет, Ленусь, с такими глазами динамо не крутят. Совсем другой взгляд у лярв да шалав…
Пауза.
– Ма, а ты не видела?.. ой…
– Да не закрывай ладошкой рот-то. Если ты про фото – конечно, видела. Это Антошка может полагать, что можно много лет утаивать что-то в доме от хозяйки того дома. Ну и от любопытной девчонки-сестрёнки, естественно.
Пауза.
– Вот это загадка так загадка, Ленусь.
– А ещё он ночами бормочет, ма. Там, во сне, он зовёт её Вейлой. Я слышала.
– Ну слышала и слышала. Не лезь к нему, вот что.
Мама критически оглядела готовый пирог.
– Отец на днях круто поговорил с Антошкой. Что взять с мужика – им лишь бы шашкой махать… Но в какой-то мере он прав. Либо туда, либо сюда – пока весь пар не вышел.
– Ма… А если есть что-то, что мы не знаем? Что-то мешает им… ну… жениться официально.
Женщина вздохнула.
– Ладно, Ленк… Подождём естественного развития событий.
* * *
– Ну рассказывай, дочь моя.
Инмун сидел в гравикресле неподвижно, словно изваяние, являя собой образец несгибаемого родителя, стойко переносящего любые удары судьбы. Иллеа, напротив, ни малейших попыток обуздания собственных чувств делать явно не намеревалась.
– А что тут рассказывать? – Вейла чуть улыбнулась. – Я люблю его, мама. И он меня.
– Замечательно, просто замечательно, – вне сомнения, Иллеа постаралась вложить в сказанную фразу весь сарказм, имевшийся в наличии, но голос дрогнул, и подлинного убийственного сарказма не получилось. – И что дальше?
– Мама, у тебя же где-то был телепатор? Включи и не нужно будет лишних вопросов.
– Я бы хотела услышать вразумительный ответ, не прибегая к копаниям в мозгах девицы, очевидно не совсем здоровой, – в голосе матери звякнул металл. – Итак, ты любишь его, он тебя. Ваши дальнейшие планы?
– Планы? – девушка светло улыбнулась. – Вот возьму и выйду за него замуж. Как там правильно-то… «зарегистрирован брак гражданки Рязанцевой»… Белое такое смешное одеяние. И кукла на передке смешной такой тележки с колёсами.
– Что?! – Иллеа даже поперхнулась от возмущения. – Что?!!
– Ну а какой ответ ты желала бы услышать, мама? Очевидно, наша Служба Соединённых Судеб откажется соединить наши судьбы по законам прекрасной Иноме.
– По-моему, ты уже хамишь матери, – вмешался наконец Инмун.
– Прошу прощения, папа. Но в самом деле – какой ответ устроил бы вас? Что я наигралась с этим парнем, пора и за ум браться?
– Ты… ты… Зоофилка! Моя дочь – зоофилка!
– Спасибо, мама.
– Подожди, мать, – Инмун поднял руку. – Буйством эмоций тут ничего не возьмёшь. Ну хорошо, предположим – я говорю, предположим! – Инбер плюнул на ситуацию и не стал вызывать эвакуаторов. И осталась ты жить-поживать на Иннуру со своим возлюбленным аборигеном. Интересная профессия, серп, мотыга… ах, да, ты же служишь в организации, клепающей космические аппараты! Раритеты, тскзть. И пусть здесь, на Иноме, рассветы сменяются зноем, а ливни ночными туманами… что тебе отныне до этого? Здесь день да ночь, и опять день, а там, на Иннуру, – сплошное безоблачное счастье… и дети не мешают опять же… какие дети могут вообще быть в межвидовом сожительстве?
Вейла до боли закусила губу.
– Я мог бы сделать ещё более фантастическое предположение, – невозмутимо продолжал Инмун. – Скажем, что вам удалось совместно прожить двести дней и ночей… сколько это по тамошнему счёту… да, где-то около семидесяти лет. И вот наконец твой любимый абориген упокоится, ты же ещё будешь достаточно крепка. И когда там, на дикой планете, ты начнёшь подводить итоги жизненных свершений…
– Прекрати!!!
– …когда начнёшь подводить итоги – что у тебя будет в итоге?
Пауза.
– Только я не стану делать такого совсем уж фантастического допущения. Всё закончится раньше. Возможно, гораздо раньше. Тут мать сгоряча кинула тебе обвинение в зоофилии. Это преувеличение, конечно, – всё-таки аборигены Иннури существа разумные. Насколько именно разумные, это уже другой вопрос… Однако факт остаётся фактом – они похожи на нас только внешне. Ничего особенного, обычный результат работы биологической конвергенции. Рыбы ведь тоже похожи…
– При чём здесь рыбы?!
– Верно. Оставим рыб в покое. Подумай лучше о себе. Тебе известна сказка о Снегурочке? Это такая девушка, персонаж иннурийского фольклора…
– Папа…
– …она не могла выносить повышенных температур, совершенно верно, – всё тем же ровным тоном продолжал отец. – Здесь мы будем иметь, скажем так, зеркальный сюжет.
Инмун чуть наклонился вперёд.
– Он ещё не искалечился, прости за грубость, засовывая тебе? Ничего, всё впереди. Не в сотый раз, так в трёхсотый. Когда-нибудь да не убережётесь. Или ты намерена искалечиться сама, пребывая постоянно в гипотермальной фазе?
Пауза. Долгая, очень долгая пауза.
– А ты, оказывается, можешь быть очень злым, папа, – выдохнула Вейла. – Ну так вот… Я не знаю, как это будет. Я знаю только одно. Я его не брошу.
* * *
Потоки воды, низвергавшиеся с небес, будто светились изнутри мерцающим голубым светом, не угасавшим ни на мгновение, – молнии били непрерывно, и шум ливня разбавлял рокочущий гром, перекатывающийся из края в край иномейского неба.
– Вейла…
Девушка, вздохнув, оторвалась от созерцания буйства стихий, царящего за прозрачной стеной.
– Входи, Ноан.
Мальчик, стоявший на пороге, медленно подошёл, прижался к сестре. Вейла прижала голову брата к груди, взъерошила волосы.
– Трудно тебе, Ве?
Она вновь вздохнула.
– Трудно, братик…
Пауза.
– Ты так сильно любишь его?
Девушка молча перебирала волосы брата.
– А ты знаешь что? Ты приведи его к нам в дом… Избранника ведь приводят в дом.
Несколько секунд Вейла озадаченно разглядывала мальчишку.
– Не, я без шуток… А чего? Или он совсем не может переносить наш климат?
Глаза девушки вдруг вспыхнули.
– А ведь ты прав, Но. Это будет ударный ход. Время Ливня заканчивается, жара спадает. Вот возьму и приведу!
– Вот возьми и приведи! Я буду на твоей стороне, Ве. Всегда и до конца.
– Спасибо, братик! – сестра поцеловала мальчишку в нос.
Телефон-автомат испускал длинный заунывный гудок, словно скулил, жалуясь на жизнь… Я усмехнулся. Вот, пожалуйста – вольный бег ассоциаций пошёл, натурально по Фрейду.
Короткие сухие очереди – набор номера. Сейчас… вот сейчас я её услышу…
Щелчок – наконец-то телефонная станция соизволила установить соединение.
– С вами говорит автоответчик, – откликнулась трубка таким родным голосом, что у меня защемило сердце. – Пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала.
– Оставляю сообщение после сигнала, – я чуть улыбнулся в микрофон. – Я скучаю по тебе. Вот так вот.
Повесив трубку, я некоторое время бездумно разглядывал стекло – единственное уцелевшее стекло в будке. На грязной прозрачной пластинке губной помадой было изображено проколотое стрелой бубновое сердце с сопроводительной надписью I love you – вероятно, дабы исключить неверную интерпретацию сюжета картины неподготовленными зрителями. Вейле надо в коллекцию, у неё уже огромная коллекция наскальной живописи здешних аборигенов подобралась…
– Молодой человек, вы звоните или спите? – могучая дама, чем-то напоминающая тумбу для расклейки афиш, смотрела на меня неприязненно. Откуда она взялась, надо же… не заметил…
– Сплю, – кротко улыбнулся я, освобождая телефонную будку.
Розово-золотистый весенний закат пламенел на полнеба, отражаясь в стёклах окон верхних этажей. Я уселся на скамейку, ввиду изрядного недокомплекта планок больше похожую на куриный насест, задумчиво глядя на её окошки. Нету дома никого… дома нету никого… не все у нас дома…
Я усмехнулся. Не будем вилять филеем, как говорит один мой коллега. Можно спорить о деталях, но в какой-то мере отец прав. В какой именно? Это важно.
Не все, ой, как не все у нас дома-то.
«Высокое безумие любви» – всплыло откуда-то из недр памяти. Шекспир? Не важно. Всё в этом мире не важно по сравнению с этим…
I love you…
Я поплотнее запахнул куртку. Завтра пятница и по совместительству Международный женский день 8 марта. Восьмое марта одна тысяча девятьсот восемьдесят пятого года от Рождества Христова, если использовать календарь, имеющий наибольшее распространение среди диких аборигенов-иннурийцев. Или одиннадцать тысяч триста пятый день от Начала Эры Всеобщего Единения, в просторечии – Эры… Точнее? Можно и точнее… где-то четвёртый послеполуночный церк… Здорово я всё-таки наловчился переводить в уме ихние даты. Это по общеиномейскому времени, по тамошнему типа «гринвичу», нулевому меридиану. А в тех местах, где стоит дом родителей Вейлы, сейчас вроде как должен свирепствовать послеполуденный ливень.
И нет никаких оснований думать, что девушка-иномейка, жутко соскучившаяся по родине, предпочтёт просидеть выпавший кратковременный мини-отпуск в промороженных бетонных джунглях суровой чужой планеты… Нет, я нисколько не обижен, честное слово. Пусть отдохнёт. И мне, право, пора заняться делами… Маме подарок куплен, сестрёнке куплен… духи «Шанель», пусть повизжит от восторга… Вот какого, спрашивается, рожна я тут сижу? Как пёс у пустой квартиры. Её нет. Она сейчас за миллионы километров. За многие миллионы. Короче – встал и пошёл, ну?
Помедлив секунд десять, я тяжело вздохнул. Нет, насчёт «не все дома» – это я погорячился. Льщу себе, право. Ибо дома-то «вовсе нет никто», как выражался один киношный персонаж… Милицию, что ли, вызвать? Может, хоть они прогонят со скамейки дурня-переростка… а то ведь и в самом деле проведёт всю ночь пред окнами любимой…
– Антон…
Ни малейшего удивления в голосе, что характерно. Стоит себе и улыбается, склонив голову набок. Ну в самом деле – чего удивительного, куда я денусь отсюда? Скорее памятник сбежит с пьедестала…
– Я скучаю по тебе, – абсолютно бесхитростно признался я, вставая со скамейки-насеста. Девушке, имеющей при себе телепатор, врать бесполезно.
Шаг. Ещё шаг. И ещё. Её глазищи наплывают, занимают всё поле зрения… и губы, горячие до невозможности…
– Мне всегда кажется, что у тебя высокая температура…
– Но ведь это правда…
– В смысле, что ты больная…
– И это правда, – они тихо засмеялась. – Неизлечимо больная… влюбиться в аборигена Иннуру, это же надо… А ты разве нет?
– Абсолютно и окончательно больной, – я вновь признал самоочевидное.
И опять мы молчим, слившись в долгом, тягучем поцелуе.
– Я думал, ты улизнула на свою прекрасную Иноме, – чуть отдышавшись, улыбнулся я. – Тройной выходной, самое то устроить себе побывку…
Она вновь тихо засмеялась.
– Так оно и было. Сразу после работы – в тинно…
– А чего ж тогда?..
– Всё очень просто, Антошка. Я тоже скучаю по тебе. Ну и вот… вернулась.
Её глаза вспыхнули, как звёзды.
– Пойдём, – она решительно взяла меня за руку и потащила в сторону от подъезда.
– Мы куда?..
– В тинно, разумеется.
– Хм… Поделилась бы идеей…
– Идея проста и бесхитростна. Ты познакомил меня с родными?
– Есть такое.
– Теперь мой черёд.
Я захлопал глазами, как заводная кукла.
– Ты ещё забыл открыть рот, для полноты картины, – засмеялась Вейла.
– Нет… погоди… ты серьёзно?!
– Серьёзней некуда.
Её глаза смотрят в упор.
– Как говорит мой папа: «От любой неприятности невозможно всё время убегать. Лучше пойти ей навстречу». И пусть видят. И пусть знают. Твоё слово, Антон.
Я широко ухмыльнулся. А в самом-то деле!
– Айда к твоему папе!
«Запорожец», смирно стоявший в углу двора, был весь заляпан грязными брызгами – свидетельство интенсивной эксплуатации.
– Лихо катаешься, как я погляжу. Только-только на права сдала…
– Ой, ну не ворчи!
Мотор завёлся с полпинка, негромко затарахтел. Машина двинулась с места плавно, словно это был не «ушастый», а какой-нибудь «Вольво».
– Здорово работает твой знакомый механик, – я потянулся к выключателю печки. – И водить ты классно научилась, надо признать.
– Чего? А, это… – она засмеялась. – Класснее некуда. Могу даже без рук вести. Ап!
Она отпустила руль, и я судорожно ухватился левой рукой за бесхозную баранку.
– Рехнулась?! Тормози! Тормози, говорю! – Я потянулся ногой к педали тормоза, норовя притоптать поверх её ступни.
– А могу и без ног, – в её глазах бесился смех. – Ап! Вот они, ножки-то! Эй, осторожней! Антошка, Антошка, не отдави мне ножки… как-то же так было в том детском стишке?
И только тут до меня дошло. Помедлив, я отпустил руль, но машина от этого отнюдь не стала неуправляемой. «Запорожец» резво нёсся по мокрому грязному асфальту, разбрызгивая тёмную жижу, нимало не чураясь луж и ямок, – живой автолюбитель, бережно относящийся к собственному железному коню, нипочём не стал бы переть вот так вот напролом.
– Опять робот…
– Он.
– А где?..
– Здесь сидит, – смешинки в её глазах были гуще, чем новогодний снег. – Смотри внимательней.
– Я ничего не вижу.
– Ну вот доедем – покажу.
Некоторое время мы ехали молча. Я зябко поёжился. Как ни крути, а первое свидание с де-факто почти уже тестем… и тёщей-инопланетянкой, ага…
Она слабо улыбнулась.
– Боязно?
– И это есть, – я чуть улыбнулся в ответ.
– Не трусь, Антошка. Я сама жутко боюсь.
«Запорожец», почти не сбавляя скорости, лихо завернул и нырнул в просвет кустарника, разросшегося возле дороги. Проехав ещё чуток, встал. Глупых вопросов насчёт того, почему надо ставить машину в кустах, когда возле самых кладбищенских ворот имеется асфальтированная площадка, я задавать не стал. Конспирация, она самая…
– И всё-то ты понимаешь, – Вейла, наклонившись, возилась с педалями. – Всё верно, Антоша. Девушка, интенсивно посещающая кладбище, может и не привлечь внимание, затерявшись в числе прочих… – высунув руку в окошко, она сняла что-то с зеркала заднего вида. – Особенно если одевается в разные наряды и проходит разными путями… через дырки в заборе, к примеру… А вот регулярно подъезжающая к парадному входу на собственном авто – тут и полупьяный кладбищенский страж в конце концов заподозрит неладное… Ты хотел видеть автошофёра?
На её ладошке покоился набор мелочовки – многие обожают цеплять на связку ключей такие вот цацки-брелочки. Три монетки разного достоинства с просверленными ближе к краю дырками, крохотный кубик Рубика, какие-то хромированные пружинные шайбы, стеклянная бусинка-шарик…
– Понятно. Распределённая киберсистема?
– Она самая. Вот этот кубик, собственно, центральный блок управления. Вот это на руль, вот это на рычаг скоростей… силовые манипуляторы, загримированные под монетки, на педали. А это вот глаз. Будучи установлен на край зеркала заднего вида, имеет великолепный обзор. Кстати, сними там, со своей стороны второй.
– Отличная техника у вас, ничего не скажешь, – я достал с зеркала второй глаз стереопары.
Вейла один за другим цепляла брелочки на связку автомобильного ключа – то самое большое кольцо, что держалось на спице рулевого колеса.
– А это вот тебе.
Хмыкнув, я разглядывал массивный кулон на цепочке, по виду янтарную бляшку, и пару серёжек-клипсов.
– Это и есть знаменитый телепатор? – Я осторожно тронул гладкую янтарную поверхность.
– А как ты намерен общаться без него? За точность перевода не скажу, но общий смысл сказанного приборчик улавливает чётко. И автопереводчик надевай. Сейчас будем тренироваться.
– Долго?
– Минут двадцать уйдёт. Может, все полчаса.
– Помнишь, как ты лопотала тогда?..
Она фыркнула смехом, искоса блестя глазами.
– Представляю, как это выглядело со стороны… Вот именно. Косноязычного бессвязного лопотания с твоей стороны сейчас очень хотелось бы избежать.
* * *
– М-м, вкусно!
Большой грибной пирог исходил паром, распространяя вокруг пряные ароматы. Иолис с улыбкой наблюдала, как супруг расправляется с её стряпнёй. Малыш, ободрённый положительным примером, старался не отставать от отца.
– Папа, а правда, аборигены Иннуру едят мясо убитых животных?
– Чистая правда.
– Беее… А они и нашего Щелкунчика могли бы съесть, да?
– Видишь ли, сынок… у них там не водятся попрыгаи.
– А кто водится?
– Я же тебе сто раз показывал.
– А покажи ещё!
Не прекращая жевать, Инбер нашарил на груди нужный амулет, и виртуальная всепланетная сеть немедленно откликнулась на запрос – в воздухе вспыхнуло изображение роскошного сибирского кота, вылизывающего себе задницу.
– Папа, а ты привези с Иннуру вот его?
– Ни в коем случае. Он тут помрёт к полудню.
– У…
– Так, отстань от отца! – вмешалась хозяйка дома. – Ешь давай вдумчиво и сосредоточенно!
– Я уже сыт! Спасибо, мама! – мальчик соскочил с места и унёсся прочь, только ветер просвистел.
– Ох и живчик растёт, – с удовольствием констатировал отец.
– Живчик… – Иолис вздохнула. – Безотцовщина растёт.
– Ну, Ио, не начинай опять…
– Да-да, не буду портить аппетит. Но факт есть факт, не так ли?
Вздохнув, Инбер отложил нож и щипцы, коими расправлялся с пирогом.
– А может, мне и правда податься в диспетчера? Четверть церка на службе, три четверти дома. И каждый пятый церк свободен…
– Мечтай-мечтай, – чуть улыбнулась иномейка.
– Напрасно ты преисполнена скепсиса. А вот возьму и…
– Нет, Инбер, – вздохнула Иолис. – Загарпуненных Иннуру держит крепко. С любой другой работы ты сбежишь через сутки. И кому нужен неудачник с потухшими глазами, отбывающий срок на нелюбимой работе?
Она положила ладонь поверх мужниной.
– Такая уж моя доля, видно, – ждать, ждать и ждать… Ладно. Вкусный пирог?
– Замечательный. Прямо душой отдохнул, честно слово. Знала бы ты, как достали меня эти иннурийские рыбные тефтели и уха из рыбных консервов…
Инбер осторожно перебирал пальцы супруги. Со вздохом прижал к своей щеке.
– Что, уже? Ты же говорил, ещё три церка в запасе…
– Не получается, Ио. Есть такое злющее слово – «надо»… Но при первом же случае я тут как тут, клянусь светлыми небесами!
– С сыном-то попрощаться не забудь. А то сбежишь, как в тот раз.
– Ио, ну за кого ты меня принимаешь! В тот раз было совсем другое дело. Экстренный вызов…
* * *
– Хочешь сказать, запомнил место?
– Обязательно.
– Ну так веди, раз запомнил, – в её глазах плясали смешинки.
Я ещё раз оглянулся. Ну всё правильно… вот чугунный крест, а вот каменный. А вот и сухие будылья иван-чая торчат из осевшего сугроба.
– Как скажете, мэм! Только ступать старайся след в след, а то нагребёшь полные сапожки снега. А он сырой…
– Как скажете, сэр!
Тропинка, ведущая к цели, за зиму напрочь исчезла – вполне понятно, не слишком-то много желающих лезть в лощину, где снега наметено по грудь. Однако сейчас, в марте, снежные заносы уже не казались столь непроходимыми. Шаг… ещё шаг… и ещё шаг… ого, а тут уже почти по колено… ещё шаг… ещё… да что ж такое-то…
И только тут до меня дошло.
– Слушай, ты же сегодня выходила из тинно?
– Было такое, – смешинки так и резвились в её глазищах.
– А где следы?
– Наконец сообразил, – она засмеялась. – Сусанин ты мой… Вход в тинно, Антоша, – не дверь в подъезд. Тут шаг вправо-влево и всё, пролетел мимо. Так что иди-ка лучше за мной.
Она обогнула меня, с хрустом проламывая серый слежавшийся наст. Я двинулся следом, и буквально через десяток шагов перед нами возникла, точно ниоткуда, цепочка следов.
– Круто! – я кивнул на следы. – Фокусы гиперпространства? Или это… как его… совмещённых пространств… понятно…
– Я давно заметила одну особенность аборигенов Иннуру. Вот обозвал некое явление, не важно как, и сразу возникает ощущение, что всё понятно. Ну вот скажи, что тебе понятно? Мне вот в тинно ничего непонятно. Хотя я и училась. Теория совмещённых пространств вообще не поддаётся визуально-бытовому восприятию. Настолько всё сложно и парадоксально…
Снег под ногами уже исчез. Будто ножом обрезали – вот ещё только-только был довольно приличный пласт лежалого фирна, а вот уже под ногами серый грунт. Я оглянулся – белое пространство позади выглядело странно искажённым, словно через гигантскую лупу.
– Интересно, как мы выглядим издали…
– Вот потому-то входы в тинно непременно стараются устраивать в складках рельефа. Чтобы никакими дистанционными методами слежения с поверхности процесс перехода зафиксировать было нельзя. А с воздуха… тут уже система обеспечения безопасности точно наблюдателя не упустит.
– А кусты?
– Растительность – это хорошо. Дополнительная маскировка. Вот только растительность не укрывает от интравизора… впрочем, вы ещё не скоро до них додумаетесь. Однако выходы проектируются с большим запасом – мало ли, никто не знает, как быстро пойдёт процесс развития техники у аборигенов…
Горизонт уже загибался вверх, понемногу норовя закрыть небо в зените, точно горловина гигантского мешка, стягиваемая тесёмкой. Вокруг буйно цвели громадные крокусы, трёхметровые гладиолусы и совершенно неизвестные земной науке цветы.
– Жарища… – я расстегнул куртку.
– Это ты называешь «жарища»? Ну-ну…
В ушах крепко давило на барабанные перепонки – ощущение, хорошо знакомое всякому летавшему на самолёте. Я то и дело сглатывал, борясь с нарастающим давлением.
– Слушай, я потрясён… Ну ладно, температура… Но как, чёрт возьми?! Как может быть разное атмосферное давление на протяжении каких-то ста шагов?!
– А ты говорил, всё понятно… Удивительная это штука, Антошка, тинно.
Синий камень вынырнул из зарослей роскошного цветника. Я глянул вверх. Горизонт исчез, стянувшись в точку. Вокруг сиял рассеянный свет ниоткуда, струившийся сам по себе.
– Раздевайся, – Вейла неторопливо стягивала с себя одежду.
– Э… совсем? – я озадаченно заморгал.
– Ну да. Я бы не настаивала на «совсем», но трусы, в кои ты облачён, сделают тебя смешным донельзя. А выглядеть клоуном, Антоша, тебе сейчас никак нельзя. Не тот момент.
Помедлив, я принялся разоблачаться. Нет, то есть я уже имел некоторое представление о тамошней моде. Вполне логично и рационально, индейцы Амазонии тоже ходили нагишом, пока их девственно чистые нравы не извратили продавцы китайского трикотажа… но всё равно как-то неловко с непривычки…
– Вообще-то мужская одежда у нас тоже имеется, – уловила мои колебания иномейка. – Торжественная накидка, в которой щеголяют на церемониях, деловой передник, это вроде вашего костюма-тройки… Длинная юбка для стариков, изящный холим для молодёжи…
– Холим?
– Ну это такая штучка, надевается на органы ради украшения. Я бы непременно захватила для тебя, честно… но всё вышло так внезапно. Так что придётся тебе обойтись костюмом, выданным природой, – Вейла, нимало не смущаясь собственной наготы, старательно укладывала в пластиковый пакет снятую одежду. Извлекла откуда-то стильные босоножки. – Эх, я, голова… босиком ведь тебе идти придётся. Нет твоего размера… Ну ты готов? Чего ждём, м-м?
Стянув трусы, я смущённо переступил ногами. Ну хорошо, допустим, Вейла меня уже видала и в неглиже… а папа? а мама?
– Нет, как хотите, мэм, неловко это… не смотрины суженого, какой-то прямо медосмотр получается…
– Получается, получается, – она без всякого стеснения внимательно рассматривала меня. – Слушай, ужас… только сейчас обратила внимание…
– Что тебя так напугало?
– Да ты же весь волосатый! Вон на самом важном месте целый колтун! И на груди даже волосья… и на ногах…
– Спохватилась. Куда раньше смотрела?
– В глаза твои смотрела, – она засмеялась. – Не замечала.
– И?
– Слушай, мне-то ровно, а маму вот это вот точно добьёт. Надо что-то делать…
– Ты же говорила, мама твоя агент со стажем. Должна была привыкнуть к виду аборигенов-иннурийцев.
– То просто аборигены, а то почти зять. Разницу ощущаешь?
– Возвращаемся?
– Не-а… – она уже копалась в связке амулетов. – Где тут у меня… ага, вот… короткая стрижка… длина волос – выставляем нуль…
– Эй-эй! Прекрати сейчас же!
– Молчать, смирно! Руки вверх! Да подними ты руки, ну?
Волна жара пробежала по моему телу от шеи и подмышек до ступней. Волосы, какие были, с лёгким треском осыпались, оставив гладкую кожу, слегка зудящую после воздействия иномейского эпилятора.
– Повернись!
– Слушай, ты злоупотребляешь!
– Ну согласись, это же вообще смешно – спереди гладко, а сзади на ляжках волосы. Ба, и в заду тоже! И между ног ещё!
Новая волна жара.
– И каких только штуковин у вас там не навыдумывали… – Я уже глядел на ожерелье из амулетов-приборов с опаской. С ума сойти… вот нажмёт чего-нибудь не то, и будет мне обрезание…
– Обрезание автоцирюльник делать не обучен, – рассмеялась Вейла, уловив ход моих мыслей. – Это же просто робот, чтобы с причёской не возиться… Но вообще-то мысль у тебя промелькнула здравая. У наших мужчин, да будет тебе известно, вот этой вот кожицы нету от рождения.
– Не дам!
– Да ладно, ладно, я ж не посягаю! – она расхохоталась так заразительно, что я не удержался от широкой улыбки.
– Надеюсь, теперь я соответствую внешне высоким иномейским стандартам?
– Сейчас, один момент… – она повесила мне на шею телепатор, одним движением нацепила клипсы автопереводчика. Отступила на шаг, придирчиво оглядывая. – Ага, теперь вполне даже смотришься… Двинулись?
– Погоди-ка… – я огляделся. – Раз уж так случилось, не пожалей пять минут на экскурсию?
– М? – она явно заколебалась.
– Ну правда… Мне очень интересно. Ну раз уж мы здесь, а?
– Ну хорошо… – она вздохнула. – Что бы ты хотел увидеть?
– Вот, к примеру, куда ведёт эта тропинка?
– Эта? Эта к вам, на Иннуру. В Австралию.
– Можно пройтись чуток?
– Иди.
Тропинка, выбранная из всего веера путей-дорожек, уходящих с поляны центрального формирователя, нырнула в заросли сказочного цветника, то и дело изгибаясь, и уже через сотню шагов раздвоилась.
– А это что за развилка?
– А, это? Там выход в Новую Зеландию. И дальше ещё будут развилки, на Папуа, на Брисбен, на Перт… Понимаешь, Австралия же довольно большая…
Я понятливо кивнул. Всё ясно… в России ведь тоже выход не один из этого самого тинно… иначе агентам добираться от Москвы, скажем, до Камчатки будет непросто… а вдруг нужно срочно?
– А можно открыть выход?
– Вот этот? На Сидней?
– Ну сама посуди, когда я ещё смогу увидеть Сидней?
Вейла тяжко вздохнула, изображая покорность судьбе. Однако в глазах таились бесенята.
– Чего не сделаешь для любимого… Ладно. Иди вперёд.
Тропинка, едва протоптанная, круто забирала на подъём – обычное явление для тинно, если я всё верно понял из Вейлиных объяснений. Босые ноги скользили по красной глинистой почве, чуть влажной… погоди-ка… отчего, кстати?
– Тут же не бывает дождей?
– Не-а… Но тут работает климатизатор. Иначе ничего бы не росло. А так в почве всегда оптимальная влажность. То есть, конечно, там, где возможно. Тут же ко всему ещё и уникальный биополигон, забыл?
Свет, царивший внутри пузыря тинно, между тем с каждым шагом тускнел. Горизонт уже опускался, раскрывая тёмное ночное небо. Понятно… это у нас там день, а тут, в Австралии, соответственно всё наоборот…
Я зашипел, наступив на какую-то растительную колючку. Запрыгав на одной ноге, вытащил занозу, осторожно потопал ступнёй – нет, вроде не колется…
– Далеко ещё?..
– Мы уже вышли.
Я озадаченно крутил головой. Овраг какой-то… кусты… а это вот кактус, похоже… не видно в темноте. Только бледное зарево свидетельствовало о близости мегаполиса.
– Вот это вот и есть Сидней?
– Он самый, – во тьме её глаза казались непроницаемыми, но я уверен – смешинки там сейчас роились весьма густо. – А там, позади, осталась Москва. С двумя крестами.
Я потянулся чесать в затылке. Понятно… нет, я определённо болван… ну неужто вход в тинно должен был вывести непосредственно к зданию сиднейского оперного театра? Наверняка тут тоже какое-нибудь тихое кладбище весьма почтенного возраста…
Она негромко рассмеялась.
– Даже позднее прозрение лучше беспросветной тьмы заблуждения. Ну, нагляделся? Не горюй. Нью-Йорк и Рио-де-Жанейро выглядят ничуть не лучше. Такие же глухие канавы, заросшие кустарником.
– Не сообразил… – пробормотал я, потирая плечи. – Надо было штаны надеть и майку… прошёлся бы…
– В другой раз.
– Когда он ещё будет…
– Не важно. Я выполнила твою просьбу? Выполнила. Возвращаемся.
Обратный путь мы проделали значительно скорее, благо тропинка теперь круто шла под уклон, так что местами даже приходилось удерживаться за траву руками, чтобы не сорваться на бег.
– Ну, ты доволен? – её грудь высоко вздымалась после энергичного спуска с горки.
– Здорово, – совершенно искренне признался я. – Офигенную ваши учёные изобрели штуковину…
Я вдруг замер на полуслове.
– Что-то не так?
– Постой… погоди… Я правильно понял из твоих объяснений, что все входы-выходы из тинно сходятся сюда, к центру?
– Верно. Таково есть свойство совмещённого пространства тинно. Как сказал бы учёный физик Иннуру: «Узловая транспозиция нескольких «кротовых нор» с компенсацией кривизны пространства». А без компенсаторов, Антоша, нас бы тут уже порвало на отдельные атомы.
– А другое тинно? Его можно построить?
– Не знаю… наверное. Но зачем? Знал бы ты, насколько это затратно…
– Постой-постой… – не дал я ускользнуть совершенно полоумной мыслишке. – То есть вот отсюда можно попасть не только на прекрасную Иноме и нашу дикую Иннуру? Но и на Марс, то есть Тигайге?
– Верно. Можно попасть. И на Марс, и на Луну, и в разные другие миры. Сформировавшееся пространство тинно стараются использовать, как у вас говорят, на полную катушку.
– Покажи… – выдохнул я. – Ну хоть одним глазком!
– Тебе так понравилась та девушка? – в глазах иномейки плясали бесенята. – Вообще-то да, такой роскошный мех…
– Да при чём здесь мех-то?! Первый человек на Марсе!!!
– Ну хорошо, – в её голосе проклюнулись нотки нетерпения. – Иди за мной!
На этот раз дорога шла на подъём недолго. Склон становился всё положе, ноги будто сами несли… и лёгкость такая в теле… И только тут до меня дошло.
– Слушай, это что, и гравитация тоже?!
– Чем ты так изумлён? Все параметры плавно изменяются и у самого выхода уравниваются с точкой выхода. Атмосферное давление, состав, температура… И сила тяжести тоже, разумеется.
А впереди уже маячил крутой обрыв, поросший по краю мохнатыми оранжевыми кустами, дико искажённый краевыми оптическими эффектами тинно.
– Ну вот… – Вейла остановилась так внезапно, что я чуть не уткнулся ей носом в затылок. – Вот он, твой желанный Марс. Гляди на здоровье.
– Мы не выйдем?
– Не-а… нельзя. Во-первых, Тигайге планета обитаемая. Во-вторых, неизвестно, как отреагирует твой организм на встречу с местной микрофлорой. Люди же не в состоянии очистить себя горячей ванной.
Я лишь горестно вздохнул. Всё верно.
– Странно… я думал, тут будет звенеть в ушах, как от горной болезни… а давит на перепонки, будто под водой…
– Ты забыл, на Тигайге атмосфера даже плотнее земной. Что и обеспечивает достаточный парниковый эффект. Ну, пойдём назад? Или хочешь ещё?
– Хочу на Луну! – заявил я. Уж борзеть, так до упора, как говорил один мой знакомый.
– Ты обалдел, Антошка, – засмеялась Вейла. – Там же вакуум! Туда не пройти без скафандра!
– А мы пройдём, сколько сможем. Да же?
– Ну ты и нахал!
Я осторожно взял её за руку. Притянул к себе.
– А вот одна девчонка, помнится, однажды взяла ключ от тинно. И без всякого спросу, без подготовки… Она тогда сказала: «А ты бы разве не взял?..»
Она смотрит на меня в упор.
– Ну хорошо. Семь бед – один ответ, так правильно?
– Абсолютно!
И вновь мы топаем по тропинке, и с каждой дюжиной шагов тяжесть наваливается на плечи всё ощутимей… До чего всё же это непредставимо изумительная штуковина – тинно…
– Стой здесь, – велела мне Вейла, едва мы оказались возле синего камня. Нырнула в заросли и спустя пару минут вернулась, неся в руках два скатанных в тугие колбаски свёртка. Нажала сбоку, и один из свёртков с лёгким шуршанием распустился.
– Надевай!
Я с изумлением рассматривал необычный предмет туалета. Собственно, таковым предметом его можно было признать лишь при очень внимательном рассмотрении и наличии безудержно буйной фантазии. На беглый же взгляд изделие больше всего напоминало медузу – прозрачная «голова» и не менее прозрачные шланги-щупальца.
– Как это вообще можно надеть-то?
– Залезай вот сюда, – иномейка растянула вход-горловину центрального «щупальца». Руки сложи, как будто в воду ныряешь! Та-ак… руки вот сюда теперь просовывай… ага, правильно… а ноги вот сюда…
Изнутри иномейский скафандр оказался очень скользким и в то же время странно сухим. Управившись наконец со снаряжением, я подвигал руками-ногами – скафандр сидел как влитой, плотно обтягивая тело. Только голову и плечи укрывала обширная колба, приобретшая изрядную упругость.
– Такое ощущение, что плёнка эта не скользит, а кожи вообще не касается…
– Всё верно. Не касается. Микросиловая прослойка, так что кожа дышит вполне естественно.
– А эта вот мотня зачем? – Я помотал «щупальцем», свисавшим точно между ног.
– Напрасно ты так высокомерно отзываешься о главном друге всех космонавтов, – в глазах Вейлы опять плясал смех. – Придёт нужда, оценишь. И хорошо если малая нужда, а если большая?
– Вопрос снят, – улыбнулся я. – А это вот что? – Я ткнул пальцем в металлические бляшки, впаянные в «колбу» по бокам. Ещё одна нашлёпка виднелась сверху.
– Это? Климатизаторы, основной и резервный. Кстати, основной уже включился.
Действительно, сбоку повеяло ветерком, точно из фена.
– Они очищают воздух и приводят в норму температуру. Ну и плюс тут встроены средства радиоакустической связи.
– Очищают… хм… от углекислоты, понятно. А кислород откуда берётся?
– Ну ты же химию учил?
– Было такое.
– Ну вот. Водяной пар, что ты выдыхаешь, плюс углекислота – чего ещё надо? В климатизаторе протекают соответствующие реакции, кислород идёт внутрь, отходы в виде ацетилена – наружу.
– Почему именно ацетилена?
– А для экономии. Водорода, то есть воды. Избыток конденсата скапливается вот тут. – Она похлопала меня по заду. Я ощупал указанное место – точно, что-то вроде пустого бурдюка там… или курдюка?
– А чтобы пить, вот тут у тебя трубочка имеется, – предвосхищая вопрос, Вейла продемонстрировала систему в действии. Одно касание пальца к металлической бляшке, и тонкая прозрачная трубка, совершенно незаметная в обширном объёме колбы, развернулась, качаясь, слово стебелёк, перед самыми губами. Ещё касание, и трубка опять свернулась в тугую спираль.
– Здорово у вас всё продумано.
– А то. Мало ли как обернётся, вдруг долго в скафандре доведётся пробыть.
– Жарковато… – Я дунул снизу вверх на чёлку.
– Так ведь не на холодостойких аборигенов-иннурийцев рассчитывался этот скафандр. – Она уже стояла в полном боевом облачении, и её голос из бляшек-климатизаторов доносился до меня странно. – Ну, пошли уже, время, время уходит!
И в который раз мы движемся «вверх» по тропинке, ведущей в непредставимые дали. Сейчас… вот сейчас я, как Армстронг… да что там Армстронг на жалкой жестянке?!
– Не прав ты, Антон, ох, как не прав, – на сей раз в её глазах ни капли смеха. – Они прилетели САМИ. А ты экскурсант на чужом-готовеньком.
– Верно, – повинился я. – Не прав.
Сила тяжести между тем уже спадала, и ещё круче, чем на той дорожке, ведущей на Марс. Ещё сотня шагов, и я при каждом шаге начал подпрыгивать. Горизонт оседал, небо над головой раскрывалось всё шире – бархатно-чёрное небо с голубым серпом невероятной величины и ослепительно-огненным солнцем. Растительность вокруг тоже сникла, роскошные цветы сменились каким-то жёлтым мхом, и наконец впереди оказалась голая пустошь. Плотно облегавшая тело плёнка заметно напряглась, однако движениям по-прежнему нимало не препятствовала – очевидно, работали какие-то компенсаторные устройства.
– Здесь уже почти вакуум, – голос Вейлы звучал из бляшек-климатизаторов. – До выхода сотня шагов.
– Где?..
– Да вон же!
Но я уже и сам увидел – край кратера, искажённый оптическими эффектами тинно, маячил совсем неподалёку.
– Здесь, кстати, можно выйти.
– Серьёзно?! Давай!
– Что значит «давай»? Привык уже, понимаешь, – «давай»…
– Ой, я тебя умоляю!
– Да ладно, ладно! Иди вперёд!
Я ринулся к выходу семимильными шагами, едва не теряя равновесия. Равновесие, собственно, при каждом прыжке восстанавливал сам скафандр. Ещё шаг, и я повис над поверхностью, болтая ногами.
– Ой! Слушай, я завис! Что не так делаю?
– Это работает защита тинно. Агуа, Луна то есть – безатмосферное тело. Так что твои следы тут сохранились бы на миллионы лет, пока не распылит их микрометеорная эрозия. То-то хороша была бы маскировочка… Но хвала светлым небесам, скафандр страхует от такой глупости. Ты сверху нашлёпку видел?
– Вижу. – Я задрал очи в зенит.
– Ну вот. Это гравитор. Он тебя и держит.
– А перемещаться как?
– А перемещаться нужен особый навык. То есть тебе-то он сейчас не нужен. Держись, иду к тебе на помощь!
Спустя полминуты я уже смотрел на искажённое изображение кратера, стоя на сошедшей на нет тропинке.
– Ну, теперь твоя душенька довольна? – засмеялась Вейла, глядя на мою восхищённо-обалделую физиономию.
– Да ещё как!!
– А спасибо сказать?
– Вот снимем эти колбы…
– Вот снимем и двинемся на Иноме. Экскурсия затянулась сверх меры. Напомнить, зачем мы вообще сюда забрались?
Я подобрался. Действительно… разулыбался, точно младший школьник в парке аттракционов. А дело-то предстоит донельзя серьёзное.
Обратный путь до синего камня мы проделали молча и быстро, почти не глядя по сторонам. Так же сосредоточенно стянули скафандры – точнее, вылезли из оных, потому что процесс больше всего напомнил мне линьку змеи, выбирающейся из собственной поношенной шкурки. Снятые «медузы» тут же самостоятельно свернулись в тугие рулоны-колбаски, избавив от ненужных хлопот. Подхватив свёртки, Вейла нырнула в гущу цветов и через минуту-другую вернулась.
– У вас тут и склады имеются, я погляжу…
– Так, по мелочи. Но скафандры входят в обязательный комплект. Мало ли как обернётся судьба?
Дорожка, ведущая к выходу на прекрасную Иноме, оказалась довольно каменистой и вдобавок присыпанной колким песком, крупным и коричневым, точно хорошо прожаренная гречка. Озабоченный тем, чтобы не сбить с непривычки босые ступни, я почти непрерывно смотрел под ноги, так что самого момента выхода, к своему стыду, просто не заметил.
– Ну вот… – Вейла вздохнула полной грудью. – Вот я и дома.
Я медленно озирался. Небо горело золотисто-розовым закатом, разливавшимся неестественно широко, до самого зенита. Вокруг буйствовала флора, по сравнению с которой любой ботанический сад показался бы унылым сухостойным осинником.
– Телепатор включи и переводчик, – иномейка колдовала со своими амулетами. – Пора уже.
Огненное веретено рухнуло откуда-то с небес, развернулось в переливающийся радужными красками гигантский мыльный пузырь. Ещё миг, и пузырь осветился изнутри бледно-оранжевым светом.
– Прошу, – Вейла чуть улыбнулась. – Да просто шагай в него, ничего не бойся!
* * *
Стенки гравилёта казались почти неощутимо тонкими, однако звук извне гасили надёжно. Иолис стояла, прижимая к себе сына. Улыбнувшись, Инбер помахал им рукой, и аппарат рванулся в зенит, словно выпущенный из катапульты. Ни малейшего ускорения при этом не ощущалось – гравикомпенсаторы работали надёжно. Миг – и дом, жена и сын, всё исчезло, и вот уже вокруг только мутная беспросветная мгла.
Вздохнув, иномеец откинулся в гравикресле. Иолис права. Загарпуненных Иннуру держит цепко. Многие его сограждане до сих пор в недоумении – ну какое может быть удовольствие от пребывания на дикой планете, среди отсталых и грубых аборигенов, лишь приблизительно похожих на подлинного иномейца? Ну, про климат и разговора нет. Твёрдая вода… это же просто ужас! А впрочем, не так уж и много таковых чудиков, избравших стезю агентов-резидентов на Иннуру. Не больше, чем экстремалов, лазающих по глубоководным пещерам…
Гравилёт вынырнул наконец из облачного слоя. Здесь, на высоте, небо выглядело совсем иначе, чем внизу. Мутное белое покрывало простиралось от горизонта до горизонта, чётко очерчивающего грань между небом и юдолью. А над головой переливались, словно алмазы, крупные огоньки…
Инбер усмехнулся. Напрасно, ой, напрасно соотечественники преисполнены неодолимого чувства собственного превосходства над дикими обитателями Иннуру. Немудрено обогнать соперника, если стартовал загодя. Но вот, к примеру, о существовании прекрасной Иноме, а равно и других солнц дикари-иннурийцы узнали гораздо раньше почтенных и почтеннейших. Ещё когда бегали с каменными копьями, уже знали. И умели вычислять элементы орбиты. А почтенные иномейцы полагали небо твёрдым вплоть до появления высотных стратостатов. И, как можно понять из учебников, вопрос о загадочной природе небесных огоньков дискутировался уже под трансляцию общественного телевидения… Может, всё дело в том, что небеса Иннуру прозрачны? Может. А может, и не только в этом… Почтеннейшие заботятся прежде всего о Равновесии, и технический прогресс для них дело десятое. Как давно воплотили в жизнь гениальное прозрение великих Тэграя и Уолло? Да-да, то самое тинно… Давно, ой, давно уже. Больше трёхсот дней и ночей минуло на прекрасной Иноме с той поры. Аборигены Иннуру в ту пору только-только осваивали неуклюжие паровые двигатели. И что? Да ничего. Мечта достичь звёзд так и осталась мечтой. И, похоже, никого это особенно не тревожит. Равновесие незыблемо, чего ещё надо? А тинно… что ж, его приспособили для путешествий к ближайшим планетам собственной системы. Примерно так используют некоторые аборигены Иннуру приобретённую мощную оптику. Прибор, с помощью которого можно наблюдать звёзды, применяют для подробного разглядывания обнажённых девушек в окнах дома напротив…
Гравилёт уже падал вниз почти отвесно, и звёзды над головой стремительно угасали, теряясь в небесном мареве. Ещё миг, и пузырь завис над самым грунтом, затормозив столь резко, словно воткнулся в него. И опять ни малейшего шевеления внутри – мощь гравикомпенсаторов незыблема… как само Равновесие…
А так ли хорошо, когда мощь незыблема и нет ни малейшего шевеления?
Вздохнув, Инбер выбрался из гравилёта, и аппарат тотчас свернулся, огненным веретеном прянул в небо. Почти не глядя по сторонам, иномеец направился ко входу. Привык уже за столько-то времени… скоро с закрытыми глазами можно будет находить точки входа-выхода…
Спустившись по тропинке к синему камню, иномейский резидент без промедления нырнул в заросли могучих цветов, в гуще которых хранились пакеты с одеяниями – обычай оставлять иннурийские тряпки здесь, у центрального камня, укоренился уже очень давно. Чем-то смахивает на обряд очищения, если присмотреться – возвращаясь на прекрасную Иноме, отважный путник отряхает с себя прах чужого мира…
Уже разворачивая собственные наряды, Инбер вдруг озадаченно замер. Два пакета. Ещё два пакета под кустиком… Двое перешли на Иноме. Кто это?
В первом пакете лежали туго свёрнутый белый пуховик и прочие предметы туалета, обычно употребляемые иннурийскими дамами. Стоявшие под пакетом сапожки отметали последние сомнения. Вейла… Второй же пакет был плотно набит шмутьём, явно предназначенным для мужчины, и зимние ботинки сорок второго размера лишь подтверждали очевидное. Кто же это? Тиол? Нет… с чего бы ему… ему сейчас никак нельзя отлучаться с Канаверала… и потом, там одеваются иначе, эта одежда явно здешняя, московская, вот и тёплая куртка…
Догадка пришла внезапно. Не сдержавшись, резидент выругался сквозь зубы. Хрен там Тиол! Девчонка! Что творит, ну что творит, а?!
* * *
Горячий влажный ветер чуть шевелил листву деревьев непривычного вида, шелестевших, однако, вполне по-земному. Я потёр плечи ладонями. Ничего страшного, если разобраться, – градусов тридцать… ну, может, тридцать два… или три. У нас в Термезе и круче бывает… Вот небо тут явно было неземным, что да то да. Ни малейшей голубизны, и сияет нестерпимо, словно начищенный алюминий… Я оглянулся в поисках солнца, однако светило, обеспечивающее здешним небесам сияние, висело над горизонтом довольно низко, и за деревьями леса – или сада, кто разберёт? – его было невидно.
– Вперёд? – Её улыбка тревожна и в то же время ободряюща.
– А веди! – Я улыбнулся в ответ как можно более храбро.
Дом, утопающий в гуще сада (или леса?), на первый взгляд несильно впечатлял. Двухэтажный, с нависающим вторым этажом, с плоской односкатной крышей – на такой загорать удобно… Стеклянная стена мягко и бесшумно откатилась в сторону, пропуская нас в помещение, и так же беззвучно встала на место. Я озирался. М-да… нет, зря я насчёт «не впечатляет»…
– Нравится? – иномейка наблюдала за моей реакцией, блестя глазами.
– Очень неплохой домик, – абсолютно искренне признал я. – Уютненько, и достаток хозяев виден. А кондиционера у вас тут нету?
– Почему нету? Работает. Вот прямо сейчас.
Я неопределённо повёл плечом. Работает… нет, ну это дело вкуса, конечно… кому-то, может, это и кондиционер, а кому-то натуральная печка…
– Потерпи, – мы уже входили в зал. – Садись вот сюда, я сейчас.
Я с нарастающим подозрением оглядывал овальный обруч, косо прикрепленный к полу. Выданный мне на время ответственного визита телепатор работал вообще-то и никакого подвоха в речи моей спутницы не фиксировал… но весь мой организм протестовал против попытки усесться в пустоту. Особенно затылок, ага…
– Не всё так ужасно, как кажется на первый взгляд, – в глазах Вейлы уже таились смешинки. – Даже моя мама.
Глубоко вздохнув, я решительно уселся в центр обруча, невольно сгруппировавшись и наклонив голову. И чудо случилось. Действительно ничего страшного – я просто повис, утопая в некоем невидимом поле, как в подушке.
– Здорово, слушай. И обивка не марается.
– …от потной задницы, как ты сейчас подумал, – засмеялась иномейка. – Ты аккуратней давай в своих мыслях, слушай, у мамы ведь тоже будет телепатор. Жди, я сейчас!
Ждать пришлось совсем недолго. Дверь отъехала в сторону, и в залу вошла высокая женщина, которую я уже видел. Один раз, давно… и тогда она, по-моему, была чуть моложе… Но всё равно. Я не мог ошибиться.
– Здравствуй, многоуважаемая Иллеа, – я почтительно встал навстречу будущей тёще. – Прими мои извинения по поводу визита.
Всё-таки до чего у них тут продвинутая техника, мелькнула в голове посторонняя мысль. Вот, пожалуйста, – мой язык бойко выговаривал слова, о самом существовании коих ещё утром я и не подозревал. Тандем «телепатор – автопереводчик» работал безукоризненно. Ну, может, и не совсем безукоризненно, акцент жуткий, конечно… а что бы вы хотели после получасовой тренировки?
– Визит вполне оправдан, ведь Вейла пригласила тебя в наш дом, – ответные слова, произнесённые, естественно, по-иномейски, отдавались у меня в мозгу удивительным шелестящим синхронным эхом-переводом. – Здравствуй, Антон. Садись, прошу.
Дверь вновь распахнулась, и на пороге явился Вейлин папа. Папа-папа, и телепатор тут ни при чём – любой питекантроп сообразил бы тут без всякого телепатора…
– Приветствую тебя, почтенный Инмун! – Я вновь встал и слегка поклонился.
– Привет и тебе, Антон, – почтенный взирал на меня взглядом, в спектре коего, судя по всему, преобладали жёсткие рентгеновские лучи. – Сядем!
Третий персонаж возник совершенно внезапно. Мальчишка, самый что ни на есть натуральный парнишка лет тринадцати. В отличие от папы-мамы, облачённых в нарядные передники, сделавшие бы честь любому индейскому вождю в амазонских дебрях, одеянием пацану служил какой-то донельзя легкомысленный бантик, повязанный на самом интересном месте.
– И тебе привет, Ноан. – Я улыбнулся, на сей раз не вставая с гравикресла. Да, тут у них свои понятия насчёт субординации и всё такое…
– Привет, уважаемый Антон, – Вейлин братишка сделал книксен.
– Ну вот, все в сборе, – Вейла вкатила в комнату столик на колёсиках, уставленный яствами и напитками.
– Вейла, ты уверена, что это не повредит здоровью твоего друга?
– Ты тоже, мама. Я же не зря проходила курс подготовки. Так что в курсе, чего могут есть иннурийцы, а чего нет… Это вот он, – указующий перст направлен в мою грудь, – однажды сделал попытку угостить меня мороженым!
– Как? – наконец-то настороженное выражение лица Иллеа сменилось изумлением. – Это таким, где внутри мелко искрошенная в пыль отвердевшая вода?
– Этим самым, – Вейла рассмеялась. – Более острых ощущений я в жизни своей не испытывала!
Что-то вдруг сдвинулось в этом мире. И сдвинулось явно в положительную сторону. Во всяком случае, я перестал ощущать себя гитлеровским генералом, сидящим на скамейке Нюрнбергского трибунала. И вообще, как говорил один иннуриец в самом начале космической эры: «Поехали!»
* * *
– …да слушайте, а то не была я там, в той Ялте! В этом самом Чёрном море вода даже в самый тёплый сезон холодна, как в горном озере перед рассветом! На Иннуру вода вообще не бывает тёплой, нигде, ни в каких водоёмах!
– А можно спросить, уважаемая Иллеа, когда ты там побывала и при каких обстоятельствах? – Я осторожно помешивал ложечкой горячий глинтвейн, в толще которого плавали мелкие искрящиеся крошки-звёздочки. Совсем лёгкий глинтвейн, почти что безалкогольный… если не принимать во внимание жару.
– Можно, отчего нет, – Иллеа улыбнулась. – Мне, как трудящейся, у вас там был положен регулярный отпуск. Естественно, я старалась проводить его дома, на прекрасной Иноме. А по легенде то в Сибирь ездила, в глухую деревню, то в Среднюю Азию… в общем, всякие были легенды. Чаще всего в Комарово, под Ленинградом, – появишься там пару раз, и все пребывают в уверенности, что ты ночуешь где-то в палатке среди безмолвия диких скал и полчищ кровососущих насекомых… – иномейка засмеялась. – Ну в Ялте получше, конечно. И народу больше, для легенды просто замечательно…
Я вежливо улыбался, смеялся в удобных местах. Вечер, что называется, удался. Лёгкая, непринуждённая беседа… А как иначе? Гость в доме всегда гость, даже если он явился с чужой планеты. Во всяком случае, хозяева дома понимают толк в дипломатии. Это только самые глупые мамаши на далёкой и дикой Иннуру встречают нежеланного жениха собственной дочуры, как гестаповец пойманного партизана. Беседа с гостем вне зависимости от прочего должна быть вежливой, лёгкой и непринуждённой. И право, если бы не телепатор, я бы поверил, что папа-мама ко мне вполне прониклись… Телепатор, однако, никаких сомнений не оставлял. То есть прониклись в какой-то мере, что да то да… но от этого тревога за судьбу дочки не уменьшилась ни на йоту.
– Как странно всё-таки… – я смотрел на сад за прозрачной стеной, заливаемый рассеянным огнем небес. – Уже сколько мы сидим, а вечер всё не кончается…
– До захода солнца ещё два с лишним церка, – отозвался Инмун, – так что ты его, так полагаю, не застанешь. Тебе понравился наш сад?
– Да я, собственно… мы с гравилёта и сразу в дверь…
– Ну, это большое упущение со стороны Вейлы.
– Па, я покажу! – встрепенулся Ноан.
– Ну уж нет, – засмеялась Вейла. – Я привела гостя, мне и показывать.
– Сидите все, – отрезал папа, вставая. – Я покажу. Сам.
Мне не оставалось ничего иного, как проследовать за хозяином дома.
Жара снаружи, несмотря на приближение вечера, нимало не спадала. Наоборот, она, похоже, даже усилилась.
– Так и должно быть, – уловил мои сомнения-размышления Инмун. – Ливень смыл послеполуденный зной, однако до заката ещё немало времени, и воздух вновь понемногу нагревается… впрочем, это уже совсем немного. Смотри, вот это циала. Именно её плоды ты отведал, приняв за яичницу с беконом.
– Здорово, – искренне восхитился я, разглядывая коренастое дерево, усыпанное округлыми ярко-белыми плодами размером с небольшую дыньку и гроздьями ядовито-зелёных, словно выкрашенных люминесцентной краской цветов.
– Я посадил её сразу после рождения Вейлы. Сейчас это уже вполне зрелое дерево. Чего, как выяснилось, нельзя сказать про мою дочь.
Его рука легла на мою и была почти невыносимо горячей.
– Пустяки, – уловил иномеец. – Я уже даже не в мезотермальной фазе, уже почти в гипотермальной. Остыл, можно сказать. Тебе не доводилось касаться Вейлы, когда она в гипертермальной фазе? – Его глаза пугающе глубоки.
– Было такое, – чуть улыбнулся я. В памяти послушно всплыло – губы, горячие, как пельмени, выхваченные из кипятка…
– Тогда я рискну уточнить. Как насчёт планов на будущее?
Я слабо улыбнулся.
– Разве ваша дочь…
– Моя дочь, это одно. Сейчас она не в состоянии рассуждать здраво. Хотелось бы услышать твою версию дальнейшего развития событий. Особенно насчёт детей – семьи ведь, собственно, и создают ради этого. Итак?
Я стиснул зубы. Да. Папа, похоже, не привык мелочиться. Сразу пустил в ход ядерное оружие. Дети – это аргумент. Убойный аргумент, чего там…
– Вот вы где, – Иллеа выдвинулась из гущи цветов неслышно, словно привидение.
– Спокойно, Иллеа. Я задал Антону один несложный вопрос. Сейчас он на него ответит.
– А что, ваша здешняя медицина так же бессильна, как и у дикарей Иннуру?
Нет, честное слово, зря я порой ругаю собственный язык за излишнюю самостоятельность. Вот, пожалуйста, – взял и выдал. То, что надо, выдал, без моей помощи. Или это жара и глинтвейн сообща сделали своё дело?
– Оба-на… – неизвестно отчего робот-переводчик использовал для обозначения смысла сложного идиоматического иномейского возгласа именно это жаргонно-ухарское выражение. Возможно, подсмотрел в моей голове. – Уж не хочешь ли ты сказать, что нашими с Иллеа внуками должны стать уникальные межвидовые гибриды?
– А если и так? – похоже, глинтвейн таки всерьёз добрался до моих мозгов. – Альтернативой может служить усыновление сироты. Что, согласитесь, уже несколько не то…
– Есть и более простые альтернативы.
– Простите, но это как раз невозможно. Я её люблю. И она меня. Я от неё не откажусь, покуда жив.
Я набрал полную грудь горячего иномейского воздуха.
– В общем, чтобы вы знали… Я рад, что встретил Вейлу. Я рад, что всё так вышло. И как бы ни сложилась наша дальнейшая судьба – я рад, что Вейла предоставила мне возможность сказать вам обоим всё это. Вот.
* * *
Тропинка спускалась вниз, длинная-предлинная… как жизнь. Вейла легко шагала впереди, и от одного вида её у меня в груди было тепло и щекотно.
Почувствовав мой взгляд, она оглянулась, улыбнулась через плечо.
«Ты молодец».
«Да? А мне показалось, на твоего папу я не произвёл впечатления…»
«Ничего ты не понимаешь. Ещё как произвёл».
«Ты мне просто льстишь».
«Я же говорю, ничего ты не понял. Ты заронил в его душу семена сомнения. На что я и надеялась, кстати».
«А мама?»
Пауза.
«С мамой сложнее. Много сложнее, Антоша».
– Ну вот… – иномейка остановилась возле синего камня. – Закончен твой сказочный вояж… Опять мне напяливать эти ужасные тряпки… Телепатор и переводчик давай сюда, кстати, подотчётный инвентарь.
– Пожалуйста, – я протянул ей кулон и клипсы. – Слушай, а чего вы всё своё имущество тут под кустами прячете? Несолидно как-то… Оборудовали бы кладовочку, шкафы там…
– Железные такие, с тремя замками! – засмеялась Вейла. – Не обижайся, Антоша, но иннуриец, он даже в тинно иннуриец.
– Да ладно, ладно… не хотите, как хотите. Я ж понимаю, в чужой монастырь со своим уставом…
Иномейка исчезла в зарослях и спустя минуту вернулась с вещами. И не нужно было иметь при себе телепатор, чтобы сообразить – что-то пошло не так.
– Вейла… что случилось?
– Мой шеф только что был тут, – девушка, хмурясь, поджала губы. – Мы разминулись буквально на какой-то час.
– И что?..
– Он требует меня к себе, Антоша. Похоже, назревает крутой разговор.
* * *
Длинные пологие волны лениво накатывались на берег, усеянный крупной галькой. Чуть дальше от уреза воды галька истончалась, перемешивалась с песком. Могучие неохватные пальмы лениво шевелили гигантскими перистыми листьями на головокружительной высоте. Стайка мальчишек на скоростных серфах резвилась среди волн, скользя по гребням и время от времени совершая сальто. Вдали, уже почти теряясь в дымке, неторопливо ползла циклопическая туша грузовоза, раскрашенного в кричаще-яркие красные и зелёные цвета. А ещё дальше небо смыкалось с морем в единое белёсое марево. Инмун вдруг вспомнил как наяву: небо невероятного густо-лазурного цвета и ещё более синее море… и горизонт, обрезанный, как по линейке… Здесь, на прекрасной Иноме, горизонт можно увидеть лишь на экране радара.
– Отдыхаешь?
Иллеа возникла перед ним, точно материализовавшийся Укор Совести. Вздохнув, Инмун закрыл глаза.
– Отдыхаю.
– Замечательно, – в голосе супруги прорезался металл. – Всё уже продумано, вероятно?
– Примерно так…
– Ну и что ты намерен предпринять?
– Ничего.
– То есть? Ты же её отец!
– Это так же верно, как и то, что ты её мать.
– Я так и знала… Слушай, если тебе всё равно, что твоя дочь станет зоофилкой, то мне нет. Придётся действовать самой, как видно.
– Сядь и успокойся. Начнём с того, что парализатор в данном случае абсолютно бесполезен. Время ушло, теперь он её не забудет точно – парализатор не затрагивает долговременную память, гасятся только сиюминутные впечатления. И, так полагаю, он оказался бесполезен изначально. Он хранил её портрет всё это время.
– Тогда… тогда я его просто убью!
– Вот как… А то, что он спас нашей Вейле жизнь, это не в счёт? А то, что мы вместо родной дочери будем иметь непримиримого врага, это мелочи? А Комитет Чести и Права?
Иллеа вдруг бросилась мужу на грудь и разрыдалась горько и безутешно. С тяжёлым вздохом Инмун обнял жену, принялся тихонько гладить по волосам.
– Давай не будем паниковать, вот что. Она взрослая девушка, и всё, чего мы сможем добиться, это рассориться с дочерью. Навсегда.
– Ох, Инмун… за что, за что такое несчастье?!
Пауза.
– Знаешь, Иллеа… Я почему-то не уверен, что это несчастье.
– Вау! Тошка! Какая прелесть! Спасибо, братик! – Ленка в приливе чувств чмокнула меня в нос. Откупорив флакон, нюхнула. – Аромаааат…
– Ма, а это вот тебе, – я протянул матери коробочку.
– Спасибо, Антоша, – мама рассматривала тонкую золотую цепочку с маленьким стилизованным кулончиком: крест, вписанный в круг. Именно так в астрологии и прочей магии-хиромантии обозначалась наша родная планета. – Золото…
– Взрослым женщинам золото дарить практичней всего, – улыбнулся я.
– Совсем взрослый ты у меня стал… – мама со вздохом взъерошила мне волосы, притянув, поцеловала в лоб. – Спасибо ещё раз.
– Тоша, а можно я спрошу? – Ленка смотрела робко и в то же время чуть вызывающе. – Ты сегодня к Марине пойдёшь?
– Предположим. – Я чуть подобрался.
– А почему бы тебе её к нам не пригласить? Посидели бы.
Пауза. Все выжидающе глядели на меня.
Нет, что ни говорите, не зря у человека помимо головного имеется ещё и спинной мозг. Неизвестно, чем бы закончилась пауза, но покуда головной мозг подбирал аргументы и выстраивал убедительные версии насчёт причин отказа, моя правая рука сняла телефонную трубку, левая же указательным пальцем несколько раз провернула диск номеронабирателя. Вот так вот, легко и просто. И не надо никаких навороченных умственных аргументов.
– С вами говорит автоответчик, – откликнулась трубка таким знакомым голосом. – Пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала.
– Вейла… – мой язык, похоже, также был подключен к спинному мозгу напрямую. – Я понимаю, может, тебе сейчас не до гостей. Но ты приходи. Приходи, а? Вот прямо сегодня. К нам приходи, домой. Я тебя очень прошу…
Молчание, нарушаемое шорохами телефонной линии. Подождав несколько секунд, я положил трубку на аппарат. Неловко улыбнулся.
– Я сделал всё что мог.
– Придёт? – Ленка смотрела на меня тревожно.
– Я сделал всё что мог!
– Тогда прошу к столу, – отозвался отец, раскупоривая бутылку с «Розовым мускатом». – Дамы, сегодня мы будем ухаживать за вами от и до!
Ухаживать за дамами, сидя перед ломящимся от снеди столом, легко и приятно. Как говорит один мой приятель, «не рельсы таскать». Дамы смеялись, охотно принимая комплименты, а также салаты и куриные ножки, беседа текла легко и непринуждённо… И только настороженно-внимательные взгляды, прорывающиеся из-под ресниц в мою сторону, портили картину безоблачной семейной идиллии.
«…Хотелось бы услышать твою версию дальнейшего развития событий. Особенно насчёт детей – семьи ведь, собственно, и создают ради этого. Итак?»
«А что, ваша здешняя медицина так же бессильна, как и у дикарей Иннуру?»
Вот интересно, для чего у гомо сапиенса такие гипертрофированные полушария головного мозга, если в самые решающие жизненные моменты работают не они?
Звонок в дверь. Все разом замолчали. Помедлив секунду, я двинулся в прихожую. Не глядя в глазок, нашарил защёлку замка…
– Здравствуй, Антон, – она стояла на площадке в своей белой куртке, белой шапочке и шарфе, унизанном тающими на глазах снежинками. – Вот, надо же… снег вдруг пошёл…
– Ты пришла… Ты всё-таки пришла…
– Ну ты же просил?
Вместо ответа я втянул её в квартиру и сочно залепил рот поцелуем. Её губы сегодня были вовсе не жгучими – просто тёплые, очень тёплые, и чуть влажные… нежные, как у ребёнка… совсем человеческие сегодня у неё были губы…
– Раздевайся! – я решительно принялся расстёгивать пуговицы. Закинул шарф и шапочку на полку, нацепил её курточку на крюк вешалки. – Какая же ты молодец, что пришла!
– Кстати, никак не могу уяснить, отчего это женщинам в случае совершения ими какого-нибудь выдающегося поступка тоже говорят «молодец», – засмеялась Вейла. – Надо же правильно говорить «молодица», разве нет? Или правильней будет «молодка»?
– Какая же ты у меня молодица! И молодка!
– Антоша… такой вопрос… – она понизила голос, и голос тот зазвучал неуверенно. – Что будет, если я сниму эти ужасные джинсы? Это сильно шокирует твоих родных?
Я хмыкнул, критически оглядел девушку. Длинный джемпер, плотно облегавший фигуру и достававший почти до середины бёдер, вообще-то вполне мог играть роль платья…
– Ты не думай, у меня там внизу колготки. Но если нельзя, я потерплю.
Я улыбнулся. Вообще-то я уже был в курсе отношения обитателей прекрасной Иноме к земным гардеробам. Как бы чувствовала себя наша русская девушка, одетая в робу сталевара или того хуже – водолазный скафандр? Ну то-то. И какой уж там приятный вечер, это ж мучение, а не вечер будет…
– Снимай свои ужасные джинсы! Семь бед – один ответ. Только больше ничего снимать не надо, ага?
– За кого ты меня принимаешь? – её лицо отразило крайнюю степень возмущения, однако в глазах плясали бесенята. – Я воспитанная девушка!
Распахнув дверь в залу, где в очевидном томлении пребывали мои родные, я торжественно ввёл Вейлу.
– А вы не верили!
– Здравствуйте, Алёна Павловна, здравствуйте, Эдуард Николаевич! – иномейка, порозовев, оглядывала компанию, блестя глазами из-под длиннющих густых ресниц, и была сейчас чудо как хороша. – Лена, здравствуй!
– Ба, какая гостья! – это, разумеется, папа. – Рады видеть, Марина! Хотя, если откровенно, мы тут уже почти отчаялись…
– Отчаиваться вообще вредно, Эдуард Николаевич, – «Марина» вовсю сияла жемчужными зубками. – Надежда должна умирать последней! Вот видите – один телефонный звонок, и я здесь.
– Так просто… – я изобразил на лице потрясение. – Знать бы раньше…
– Ну не кори себя, – «Марина» сочувственно поправила мне волосы на виске. – Откуда молодому-перспективному инженеру, занятому постройкой космической техники, знать, что девушке можно просто позвонить? А не орать, задрав голову у подъезда: «Эй-эй, золотая рыбкааа!!!»
– Ой, что творится! – Мама смеялась, прижав ладошку ко рту.
Вечер определённо наладился. Вейла как-то быстро и ненавязчиво повела компанию, умело направляя разговор в нужное русло. В голове у меня сладко шумело.
– Минуточку внимания! – Я поднялся.
– Никак созрел тост? – Это Ленка.
– Тост – это чуть позже. Сегодня же Международный женский день?
– Это правда, – в глазах иномейки искрились смешинки.
– Ну вот… – покопавшись в кармане, я извлёк ещё одну крохотную коробочку из «Ювелирторга». – Это тебе.
Пауза.
– Спасибо, Антоша, – «Марина» разглядывала золотую цепочку, на конце которой болтался крохотный кулончик. Почти такой же, как мамин, только крест был не в круге, а приварен снизу. Знак Венеры…
– И это ещё не всё, – я чуть улыбнулся. Достав ещё коробочку, извлёк золотое колечко, осторожно взял её ладошку, надел кольцо на палец. – Вот в присутствии трёх независимых свидетелей предлагаю тебе мою руку и сердце. Возьмёшь?
Вот теперь смех полностью улетучился из её глаз. И стали те глаза невероятно глубокими, чуть тревожными и печальными.
– Эдуард Николаевич, так уж получилось, но я в курсе вашего разговора с сыном. Не обижайте Антона, пожалуйста. Видите, ни в чём он не виноват.
Вейла глубоко вздохнула.
– В общем, так, – она надела кулон на шею, спрятала в вырезе на груди. – За это спасибо, Антоша. А вот это… – иномейка стянула кольцо и вложила мне в ладонь, сжав пальцы, – это ты мне подаришь в июле. Если всё получится…
– А если не получится? – Отец остро наблюдал за сценкой.
– А если не получится, то в июле я буду далеко отсюда. Очень далеко. Вне пределов СССР. И Антона туда не пустят, Эдуард Николаевич, это точно.
Пауза.
– Это только некий Штирлиц встречался с женой взглядом раз в двадцать лет и тем был счастлив. С любимыми нужно жить. День за днём, час за часом. Вместе.
Пауза.
– Я прошу понять меня правильно. Я Антона очень люблю, и скрывать это мне незачем. Однако если… не получится, то ломать вашему сыну жизнь я считаю бесчестным.
Пауза.
– Простите меня, если что. И ты прости, Антоша.
* * *
– …Я тебя внимательно слушаю. Да ты садись. Чаю хочешь?
Инбер, уютно устроившись в кресле и закинув ноги на пуфик, являл собой зримый образ Вселенской Доброты и всепрощения. Как уже успела уяснить Вейла, – очень дурной знак. Когда шеф-наставник, хмурясь, с ходу ставит по стойке «смирно» и вкатывает прямо в лоб претензии – пустяки, обычный рабочий момент. Считай, пронесло… А вот сейчас не факт.
– Что именно мне следует говорить, уважаемый Инбер?
– Ну, если трудно, давай начнём с сущих пустяков, – голос шефа тих и задушевен. – С провода аборигена Иннуру на Иноме через тинно. Кстати, что там у нас гласит восемьдесят шестой пункт Инструкции?
Девушка молчала, угрюмо глядя в точку.
– Прошу прощения, я вроде бы упустил твой ответ, – голос шефа ласков до невозможности. – Нельзя ли повторить? Восемьдесят шестой пункт я имею в виду.
– Проникновение аборигенов в область тинно допустимо в случае служебной необходимости в сопровождении оперативного сотрудника миссии и только с личного разрешения шефа-наставника миссии либо лиц, указанных в подпункте два.
– Замечательно, просто замечательно. У тебя отличная память, – поощрил шеф. – А второй подпункт?
– Проникновение аборигенов на Иноме возможно в случае особой служебной необходимости с личного разрешения Патриарха, либо не менее двух членов Высшего Координационного Совета, либо главного руководителя Службы Неба, либо не менее двух членов Верховного Совета Матерей…
– Превосходно. Таковое разрешение у тебя имелось?
Пауза. Вейла по-прежнему смотрела в стену горящим упрямым взором.
– Что-то у меня со слухом, прошу прощения. Я опять не слышу твоего ответа.
– Нет. Никакого разрешения у меня не было.
– Ага… Тогда перейдём к вопросу чуть более сложному. Ты вообще соображаешь, что творишь?
Вейла вскинула на шефа упрямые глаза.
– Шеф, я понимаю, вина моя безмерна. Но нельзя ли узнать, какой именно ущерб прекрасной Иноме нанесён визитом вот этого парня?
– Железная логика, – иномеец лучезарно улыбнулся. – Граната, брошенная в толпу, не взорвалась, и потому говорить-то, собственно, вообще не о чем. И дело следует закрыть за отсутствием состава, тскзть. Правильно я понял ход твоих мыслей?
– При всём уважении, почтенный Инбер, Антон не граната.
– О да! Ну что такое граната? Примитивное взрывчатое устройство, лишённое собственной воли, способное в самом неблагоприятном случае убить и покалечить несколько человек. Абсолютно предсказуемое, чего нельзя сказать об аборигене-иннурийце. И, как теперь выяснилось, о некоторых сотрудниках иномейской миссии.
Пауза.
– В общем, так. Заменить тебя на посту куратора проекта «Вега» сейчас уже невозможно, времени на внедрение нет. В июне проект входит в активную фазу, аппараты достигнут Иноме. В июле тебя здесь быть не должно. Имеются возражения?
Пауза.
– Я могу идти, шеф?
– Пока можешь. Да, чуть не забыл – любой предмет со склада отныне брать только с моего разрешения. Ещё раз самовольно решишь оснастить своего возлюбленного иномейской аппаратурой, пеняй на себя. Ночью вытащит спецгруппа прямо из постели. Во время полового акта. За ногу и на Иноме.
* * *
Её тело излучало обжигающий жар, и кожа на моих ладонях вот-вот готова была пойти пузырями.
«Брось меня. Ты сгоришь».
«Нет».
«Ты сгоришь, и я останусь одна».
«Нет. Я тебя одну не оставлю».
«Брось, пока не поздно!»
«Поздно. Я уже люблю тебя. Я не могу без тебя».
Держа её на руках, я брёл и брёл сквозь беспросветную муть, и липкий, густой, как молоко, иномейский ночной туман сменялся свирепой иннурийской вьюгой.
«Тогда я замёрзну здесь, на ледяной Иннуру. Вот кончится жар, накопленный там, на родине…»
«Я не дам тебе замёрзнуть. Я буду греть тебя своим дыханием денно и нощно».
Там, во сне, мглу уже разгоняло сияние её глаз.
«Хороший ты какой, Антоша. Ты прав. Мы выберемся. Ну как же может быть иначе, если я тоже смертельно люблю тебя?»
Вейла…
Нудный писк электронного будильника бесцеремонно разорвал зыбкую вязь сновидения. Вздохнув, я сосчитал до трёх и разлепил глаза.
Родителей, как обычно, дома уже не было. Отец работает с 7.15, и перед этим ещё завозит маму на службу – их контора находится у чёрта на куличках, там от метро чуть не километр приходится брести…
– Ленка, Лен!
Шум воды в ванной. Понятно… Прежде чем открыть глаза, моя сестричка ныряет под душ. Не иначе в роду у нас всё-таки были русалки.
«Микма» бодро зажужжала, чуть пощипывая щёки. Энергично натирая физиономию электробритвой, я выдвинул пошире ящик стола и осторожно раскрыл кожаный блокнот. Теперь фотографий было две. На одной девчонка-малолетка, на другой взрослая девушка. Только глаза остались прежними…
– Ленка, вылезай уже! Сколько можно баландаться? Я опаздываю!
Шум воды стих.
– Заходи, Тоша, – против обыкновения Ленка безропотно покинула ванную, кое-как прикрыв прелести махровым полотенцем.
Тугие струи душа окончательно согнали утреннюю сонливость. Шипя под нос какую-то прилипучую мелодию, я энергично растирал себя жёсткой мочалкой из полиэтиленовой стружки – у отца на заводе токари-универсалы вовсю калымили, нарабатывая из полиэтиленовых труб тонны таких вот мочалок.
– Тошка, ты сегодня домой придёшь? – Ленка, как обычно, подобно Наполеону делала три дела сразу – сушила волосы феном, лопала бутерброд с маслом и вареньем и шелестела школьной тетрадью.
– А что такое?
– Да так… – она искоса глядела на меня. – Не каждый раз случается…
– Моя личная жизнь это, ферштейн?
– Да чего там не ферштейн… – вздохнула сестричка. – Тош, кто она всё же?
– Марина Денисовна Рязанцева. В ближайшей перспективе Привалова.
– Ну-ну… – глаза Ленки мокро заблестели.
– Эй-ей, ты чего?
– Да ничего… – девушка всхлипнула. – Влип ты, братик.
Я притянул её к себе, и сестрёнка с готовностью положила голову мне на грудь. Так, как любила в раннем детстве…
– Куда хоть её отправляют-то, Штирлицу твою? Или совершенно секретно?
– Абсолютно. Лен, я правда не в курсе.
Судорожный вздох.
– Вот скажи, отчего так? Родина-мать требует отдать ей жизнь… а зачем? Мать со своими детьми так не поступает вообще-то.
Я молча гладил сестру по голове. А что говорить? Увы… И так выходит, не только наша родина-мать порой поступает с детьми жестоко.
– Ладно, братик… – оторвалась наконец от моей широкой груди Ленка. – Иди уже, не губи карьеру.
Мартовский рассвет окрашивал небо радостным золотисто-розовым колером. День весеннего равноденствия… Вот интересно, отчего так? Та же продолжительность светового дня, что и в сентябре, та же высота светила над горизонтом. А рассвет совсем другой.
Я улыбнулся, вспоминая – зябкий осенний рассвет, нетерпеливо переминающаяся с ноги на ногу толпа, подкатывающий к остановке автобус, округлый, словно кусок попользованного мыла…
«Простите, вы выходите?»
В те дни осеннего равноденствия я встретил её. После стольких лет разлуки. Судьба дала мне ещё шанс. Нам дала… Полгода прошло. Земля описала полукруг в своём вечном пути вокруг Солнца.
День весеннего равноденствия. Когда день уже равен ночи, но ночь всё ещё сильна…
– Антон!
Заляпанный грязью «Запорожец» стоял напротив входа в вестибюль метро «Кунцевская», и из окошка мне улыбалась она. Странно, но особого изумления я почему-то не испытал. Просто, как всегда, в груди стало тепло и щекотно.
– Привет, – я поплотнее захлопнул дверцу, усаживаясь в машину. – Чего тебе не спится?
– Да так… – она улыбалась улыбкой Джоконды. – Мысли одолели. Ты столько раз встречал меня утром возле дома. И мне захотелось, чтобы сегодня всё было наоборот.
Я уже искал её губы, не встречая ни малейшего сопротивления. Какие всё-таки горячие у неё губы… сегодня…
– Вчера очень поздно ванну приняла, уже после полуночи, – уловила она ход моих мыслей. – Так что не успела остыть.
– Выражайся научно: «Не завершился переход в гипотермальную фазу».
– Ну ты прямо доктор наук у меня, – засмеялась Вейла. – Куда прикажете, барин?
– В присутствие вестимо. Государственные дела стоят без нас.
– Не извольте беспокоиться, барин, – иномейка повернула ключ зажигания. – Н-но, залётные!
«Ушастый» рванул с места, визжа шинами, точно гоночный кар.
– Ну так положи, – произнесла Вейла, чуть улыбаясь.
– Чего?
– Объясняю подробно. Сегодня я впервые сняла эти ужасные штаны по случаю относительно тёплой погоды. И в восторге. Ты ещё больше в восторге, тебе нравится вид моих ног в колготках, ты слегка возбуждён, и тебе хочется положить руку мне на бедро. Вот я и говорю – положи.
– Ужасная всё-таки машина – этот твой телепатор, – я положил руку как можно выше, ощущая под ладонью тугую горячую плоть. – Но иногда полезная. Сам бы я сроду не решился, до самого вечера. А если мне пожелалось бы, к примеру, чтобы ты и колготки сняла?
– А ты попробуй, – смешинки уже довольно густо роились в её глазах. – Проверь границы своей власти.
Я добросовестно сосредоточился, как можно отчётливей представляя сценку. Вот Вейла не спеша стягивает колготки… да-да, вместе с трусиками… вот моя рука скользит по её бедру… всё выше и выше… до nec plus ultra…
– Не работает? – участливо спросила иномейка. Бесенята так и прыгали в её глазищах.
– Сам удивлён, слушай. Всё вроде должно было получиться. То ли отказ телепатора, то ли недостаточная квалификация пользователя прибора…
И мы разом расхохотались.
«Запорожец» вдруг резко свернул во двор.
– Эй-эй, ты куда это?!
– Я тут при чём? – иномейка озиралась. – Я только руки на руле держу для вида. Это всё он, – тычок пальцем в сторону прилепленного на «торпеде» кубика-Рубика. – Видимо, счёл такой маршрут целесообразнее.
Автомобиль между тем стремительно катил дворами, без малейших колебаний срезая все углы, какие только возможно. Дорожные ямки, бордюры и прочую мелочь автомат игнорировал не хуже механика-водителя танка. Вот интересно, насколько обучен иномейский робот местным правилам дорожного движения? Пока что можно с немалой долей уверенности утверждать, что движется наше авто по правой стороне дороги… там, где это не мешает стальной целеустремлённости робота. А вот насчёт сигналов светофора такой уверенности уже не было. Просто мы ни разу не попадали на красный свет, всё время на зелёный. Случайность?
– Ну какие могут быть случайности в киберсистеме? – вновь уловила мои невысказанные мысли Вейла. – Весь маршрут просчитывается изначально.
Вырвавшись на оперативный простор магистрали, «ушастый» с воем развил настоящий ход. Самый полный. Очевидно, робот считал любое недоиспользование скоростных характеристик машины нецелесообразным. Ещё чуть, и вокруг уже мелькают пейзажи Химок.
– Поймают вот тебя за такую езду…
– Ой, и не говори. Остаётся уповать на светлые небеса. Зато смотри, как быстро. Ты бы на метро сейчас ещё тулупился…
– Телепался. Учись правильному жаргону.
– Да-да, прости, – она вдруг погрустнела.
– Что-то случилось?
«Запорожец», сделав заключительный лихой вираж, встал у ворот проходной НПОЛ.
– Приехали…
– Ты не ответила. Что случилось?
Пауза.
– Был разговор с шефом-наставником. МОИМ, Антоша.
– И? – я подобрался.
Пауза.
– Девятого июня – отделение спускаемого аппарата «Вега-1», тринадцатого соответственно «Вега-2». Одиннадцатого и пятнадцатого июня соответственно – вход в атмосферу. Там ещё пара суток на работу аэростатных зондов…
– Циклограмма полёта мне в общих чертах известна, слушай.
– …И ещё две недели на отработку при увольнении, как положено по здешнему закону. Это чтобы не вызывать подозрений. И – в тинно… Вот такая получается циклограмма, Антоша.
Я закусил губу.
– Зря, выходит, ты меня тогда…
Её глаза глубоки и чуть печальны.
– Нет, Антон, не зря. Всё не зря.
Пауза.
– Есть в вашем лексиконе такое понятие: «невозвращенец».
Я похолодел. Невозвращенец… Навсегда в жутких бетонных джунглях чужого мира. Среди диких аборигенов Иннуру, только лишь внешне похожих на истинных иномейцев, – точно так же, как акулы в самых общих чертах похожи на дельфинов волею биологической конвергенции.
– Маленькая моя… – я судорожно притянул её голову к себе. – Маленькая ты моя…
– Ну всё уже, всё… – она мягко высвободилась. – Пора, на службу никак у вас опаздывать нельзя. Вот, возьми, – она протянула мне ключи. – Я не знаю, сколько времени светлые небеса нам отпустили, но не хочу терять больше ни часу. Я хочу, чтобы ты жил у меня. Со мной. Это возможно?
* * *
Солнечные лучи косо били в оконное стекло, за зиму почти утратившее первозданную прозрачность. Надо бы вымыть, мелькнула в голове вялая мысль… как-нибудь принести и распаковать робота, запустить, когда темно и все спят… или всё-таки надёжнее руками? Безопаснее, да, пожалуй… ладно, это потом.
Вздохнув, Инбер смочил салфетку в лосьоне и принялся оттирать щёки, заросшие трёхдневной псевдощетиной. Мох-симбионт, очень натурально копировавший растительность, бытующую у аборигенов-иннурийцев, охотно отваливался с каждым движением, оставаясь на влажной ткани. Покончив с процедурой, иномеец провёл ладонью по гладкой коже. Всё-таки молодцы учёные биологи, ничего не скажешь… Когда-то, в самом начале, отсутствие волосяного покрова на теле и особенно на лице доставляло иномейским агентам массу хлопот. Накладные бороды и усы не решали проблему радикально, когда же в моду у аборигенов вошло бритьё, ситуация стала угрожающей. Тогда и был разработан вот этот симбионт… Споры мха, нанесённые на кожу, прикреплялись к ней крохотной присоской-микоризой и, питаясь кожными выделениями и солнечным светом, усердно росли, точь-в-точь лишайник на скале, не проникая в субстрат. Теперь можно было сколь угодно долго, скажем, находиться среди аборигенов в глухой тайге, не устраивая спектаклей с ложным бритьём, а, как все, обрастая щетиной. Конечно, биопсия мгновенно разрушила бы иллюзию. Вот только кто позволит аборигенам Иннуру провести такую процедуру? Будут жертвы, если потребуется. Много жертв, если не будет иного выхода. Так что, право, не стоит местным органам безопасности пытаться захватить иномейского агента…
Только будет это, разумеется, тяжёлым провалом.
Мягкий курлычущий звук прервал размышления резидента. Достав из-за пазухи связку амулетов, Инбер сдавил нужный брелок пальцами.
– Приветствую тебя, почтенный Инбер! – в воздухе возникло голографическое изображение Тиола. – Тут со мной уважаемый Ниал…
– Я вас жду, Тиол. Вы уже в Москве?
– Да, разумеется. Взять такси?
– Лучше всего так. Выходите в соседнем дворе. Не забудь, проверь телепатором водителя и искателем жучков машину!
– Обидеть хочешь, шеф?
– Ладно, ладно! Жду.
Погасив связь, резидент прошёл на кухню, включил электросамовар, расписанный «под хохлому». Надо будет подарить презент Ниалу, вновь мелькнула посторонняя мысль. Упорный парень, энтузиаст – не то слово… Бесстрашный абсолютно. Что, собственно говоря, немалый минус для прибывающих на дикую Иннуру. Здесь без опаски никак нельзя, здесь осторожность – первое и главное…
Самовар зашипел, исторгая пар. Не выключая прибор, иномеец залил заварку в здоровенный заварочный чайник, укутал вязаной «бабой». Достал банку абрикосового варенья, подумав, ещё банку смородины – прикупил с осени у одной старушки… Как всё же неповоротлив местный транспорт. На прекрасной Иноме за это время можно улететь с одного полюса на другой.
Словно в ответ в прихожей затренькал звонок. Достав амулет, резидент мельком кинул взгляд на танец огоньков внутри опала и лишь после этого двинулся навстречу гостям.
– Ну наконец-то добрались! – шумно ввалился в квартиру биолог, сопровождаемый агентом Тиолом, игравшим сегодня роль няньки. – Приветствую тебя, почтенный Инбер! Уф… Как это всё снимается, я забыл, прошу прощения…
– О, это не так просто! – резидент заботливо помог гостю освободиться от сверхсложного аборигенского наряда, оставив учёного в одной майке. – Тут не прекрасная Иноме, уважаемый. Тут наука одевания-раздевания едва ли не главная в списке естественных наук! У меня там чай кипит, кстати.
– Чай! Это же превосходно!
– Прошу, прошу! – хозяин дома сделал жест рукой в сторону кухни.
Рассаживались неторопливо, солидно.
– Ну, как впечатления, уважаемый Ниал?
– Впечатлений масса и сверх того преогромное количество! – биолог с наслаждением отхлебнул круто заваренный чай, только что не булькавший пузырями. – Вообще-то я имел некоторое представление насчёт Иннуру, но реальность… Это не флора и фауна, это же сказка пополам с кошмаром!
Тиол хмыкнул, не сдержавшись.
– Это была только Флорида, уважаемый. Край весьма обжитой по местным меркам.
– Обжитой?! Не представляю… Там обитают летучие кровососущие паразиты! Вот такие! – судя по ширине раздвинутых пальцев, флоридские москиты не уступали размерами упитанному голубю.
– Жуткие твари, – сочувственно покивал Инбер. – Куда ваша группа намерена направить стопы далее? В Амазонии, если не ошибаюсь, сказка и кошмар гораздо круче. Ещё Сибирь… но до полного снеготаяния вам там делать нечего, вероятно.
– Как это нечего?! – возмутился учёный. – Вот как раз процесс выхода биоты из анабиоза и представляет огромную ценность для науки!
– Во-первых, выход из анабиоза в тех краях происходит значительно позже. И во-вторых, для наблюдения процесса вовсе не нужно забираться так далеко. К тому же ни Рэо, ни тем более Иар не могут сейчас уделить вашей группе достаточно времени.
– Но, почтенный Инбер…
– …И, в-третьих, до окончания снеготаяния я вас туда просто не пущу. Невзирая на все протесты. Вопрос закрыт, Ниал.
Биолог посопел.
– И что нам теперь?..
– Я уже сказал. Для наблюдения весеннего пробуждения местной природы достаточно ближайших подмосковных парков. Уверяю тебя, процесс тут протекает совершенно аналогично. К тому же несколько раньше, чем в сибирской тайге. Очень удобно, по-моему. Не нужно ждать.
– Ну, если ждать не нужно… – Ниал повертел в руках ложечку. – Кто будет нашим проводником?
– Есть у меня тут одна практикантка, не слишком загруженная на данный момент, – усмехнулся резидент. – Вейла, дочь Иллеа и Инмуна.
– Шеф, тут ходят дикие слухи… – вновь встрял Тиол.
– Я был бы крайне признателен вам обоим, уважаемые, если бы вы оставили все слухи за бортом. Девушка работает, и работает старательно. Ещё вопросы?
– Когда готовиться нашей группе? – Ниал отхлебнул чай, поморщился – остыл…
– Через пять церков, думаю, будет самое то. К концу следующей здешней «недели», если точнее. Как раз у неё будут выходные на местной службе.
* * *
– …На этом, дорогие товарищи, официальную часть прошу считать закрытой. Успехов всем нам и нашей космонавтике! С праздником!
Гром аплодисментов. Вейла, сидевшая слева от меня, хлопала так азартно и искренне, что я еле сдержал ухмылку. Вот уж воистину вклад её коллег в развитие иннурийской космонавтики неоценим…
– Злой ты, Антоша, – иномейка блестела жемчужными зубками. – Уэллса «Войну миров» читал? Это тебе для сравнения.
Я хмыкнул. Не, ну в самом деле – вот где был трансгуманизм… контакт так контакт – искры веером.
– Как тонко подметил кто-то из мудрых: «Если человека не бить, ему тут же захочется денег».
– Вот я и говорю. Идём лучше танцевать!
Дворец культуры «Родина» гудел, точно растревоженный улей. Не скажу однозначно за Новый год, но ни на какой другой праздник такого оживления тут не наблюдается. Оно и понятно. Для нас, сотрудников НПОЛ, двенадцатое апреля – самый-пресамый, то есть профессиональный праздник. День космонавтики.
Грянул вальс. Именно грянул – трубачи дули в свои тромбоны с таким усердием, точно это были не музыкальные инструменты, а сопла ракетных двигателей. А этот вон, обмотанный колоссальным геликоном, даже слегка посинел от натуги… Кто сказал, что живой оркестр всегда лучше фонограммы?
– Вы уже спите, поручик?
– Никак нет, мадмуазель! – встрепенулся я. Звякнул несуществующими шпорами, отвесив полупоклон. – Р-разрешите!
– Другое дело! – Она присела в коротком книксене.
Кружась в вальсе, я краем глаза то и дело улавливал заинтересованные взгляды. Ну ещё бы – в своём вишнёвом парадном платье моя партнёрша выглядела ослепительно. Смотрите! Завидуйте! Это моя! Ненаглядная!
– А в оригинале было вроде бы что-то про штаны и паспорт, – её глаза смеялись.
– Слушай, отключи ты свои прибамбасы. Хоть на один вечер, э?
– Слушаю и повинуюсь! Вот дома будем когда…
Я только вздохнул.
Оркестр, едва закончив выдувать вальс, вдруг почти без перехода грянул лихой джамп-эн-джайв. Во дают дудки…
– Как ты там говоришь, Антоша, – в её глазах плясали бесенята, – врежем?
– А давай!
Джамп, «это вам не лезгинка», как метко выразился один киношный персонаж. Желающих плясать сей бешеный танец и сразу-то нашлось немного, когда же мы с Вейлой заканчивали, я вдруг обнаружил, что наша пара находится в центре круга, образованного восхищёнными зрителями.
– Бравооо! Мо-лод-цы!
Вейла, порозовевшая и сияющая, парой коротких книксенов раскланялась с публикой и вытащила меня из круга, бесцеремонно ухватив за руку.
– Ну… теперь… твоя душенька довольна? – Я с трудом восстанавливал дыхание после неистового джампа.
– Абсолютно! – моим тоном заявила ненаглядная. Грудь её высоко вздымалась, и была она в этот момент столь невозможно, невероятно хороша, что у меня вдруг защемило сердце.
– Белый танец! – объявил конферанс.
– Простите, – невесть откуда перед нами возникла Ниночка, наш комсорг и набирающий вес общественный деятель, – Антон, можно тебя пригласить?
Я поймал взгляд Вейлы. Еле уловимая гримаска, короткое пожатие плечом: «Дамам не отказывают, Антоша».
– Да легко! – я подхватил общественницу за талию.
И вновь оркестр выдувает громоподобный вальс, от которого только-только не закладывает уши.
– Антон, а ты чем занят в выходной? У меня, представляешь, два билета в Большой театр завалялись!
– Ы? – я слегка отвлёкся от дум. – Большой – это здорово… Рад за тебя.
– А ты бы не хотел сходить? «Баядерка» будет!
– Нин, я же сто раз объяснял – дома дети незаконнорожденные, сестра некормленная в клетке сидит… Хозяйственные вопросы, короче. Ит из импоссибл, сорри.
– А она, между прочим, тощая. Только ноги толстые.
Я окончательно отвлёкся от дум, изумлённо разглядывая Ниночку. Вот это да…
– Великолепная фигура у неё вообще-то. От души желаю тебе достичь такой. Насчёт таких же ног желать не буду, говорят, нельзя желать человеку несбыточного.
– Она тварь! Она же нелюдь, суккуб, Антон, неужели ты не видишь?!
– Нин, тебя что, бешеные клопы покусали?
Ниночка вывернулась из моих рук и скрылась в водовороте кружащихся пар. Вздохнув, я пожал плечами. Ну и ну… Вот только таких проблем мне ещё и не хватало.
Вейла стояла у колонны, слегка привалившись спиной, и внимательно рассматривала танцующих, словно силясь увидеть что-то незримое в людской толпе.
– Чего не пляшем? Всех кавалеров распугала?
– А ведь ты прав, Антон, – в глазах иномейки ни капли смеха. – Вот только таких проблем нам и не хватало. Знал бы ты, какие мыслишки роятся на дне головки этой девицы…
* * *
– …Большое спасибо, уважаемый Инбер. Я уже думала, новых заданий мне давать вообще не будут.
Уважаемый Инбер расслабленно сидел в кресле, закинув ноги на пуфик и полузакрыв глаза.
– Нет, отчего же. Резидент миссии обязан полноценно использовать выделенные ему ресурсы. И сотрудников в том числе.
– Так что они хотят увидеть?
– Если я правильно понял, основной задачей экспедиции является наблюдение процесса пробуждения местной биоты из анабиоза. А также сбор образцов флоры и, если смотреть шире, всего подряд. Учёные всегда учёные, им чем больше дашь информации, тем больше хочется ещё.
– Если так, им лучше всего подойдёт Лосиноостровский парк.
– Да, Лосиный Остров – самое то.
– Мне проработать маршрут и представить?
– Да не надо, зачем… Не грузи меня мелочами. Уж экскурсию-то, так полагаю, ты способна провести самостоятельно, без эксцессов?
– Хорошо, шеф. Взять пару «воробьев» для силового прикрытия?
– Бери пару. Надёжней, чем один. Да протестировать не забудь заранее.
– Ну есть же Инструкция.
– Практика показывает, некоторым сотрудникам миссии что Инструкция, что туалетная бумага…
– Неправда, шеф. Я свято чту Инструкцию… пока она не угрожает моим жизненным интересам.
– О, философия в ход пошла. Ладно, оставим… Если возникнут вопросы, оперативно обращайся.
– Да, шеф.
– Маленький вопрос не по делу, – резидент оглядел девушку с ног до головы. Короткая кожаная юбочка едва прикрывала промежность. Тонкие чёрные колготки-«паутинки», казалось, делали ноги даже более голыми, чем не прикрытые ничем. – Я понимаю, к этим иннурийским штанам невозможно испытывать иных чувств, кроме ненависти, но тебе не холодно так ходить?
– Холодно, – улыбнулась Вейла. – А что делать? Я потерплю.
* * *
– …О, ты сегодня рано чего-то.
– Очень удачно, не было сегодня очередей. Даже на кассе.
Скинув куртку и ботинки, я протопал на кухню, принялся выгружать провиант, добытый по пути со службы в гастрономе. Что-что, а уж эту часть нашего совместного хозяйства я при малейшей возможности стараюсь брать на себя, поскольку знаю, насколько неприятно толкаться моей ненаглядной среди ушлых горластых тёток. Особенно с включенным телепатором.
– Слушай, когда уже здесь, на Иннуру, изобретут нормального автоуборщика? Уборщиков нет, посудомоек нет – ужас какой-то! И они ещё в космос лезут… хорошо, до пылесосов как-то додумались…
Вейла стояла в полном неглиже, одетая лишь в непременное ожерелье да тонкие резиновые перчатки, доходящие до локтя, и задумчиво разглядывала оранжевое полиэтиленовое ведро с торчащей половой тряпкой, явно не решаясь приступать. Да, влажная уборка жилища первобытными техническими средствами – серьёзное испытание для высокоцивилизованной иномейки. Чего нельзя сказать про меня. Ну да, да – грешен, я ж не отрицаю!
– Во, уселся… – фыркнула иномейка, искоса глядя, как я умещаюсь в уголке дивана с ногами. – Ну вот скажи, чем можно любоваться, наблюдая, как раскоряченная голая женщина трёт мокрой тряпкой пол? Это же не танец!
– Кое-чем всё же можно, – почтительно возразил я. – Ты ж не забывай, я дремучий дикарь. И уровень культурного восприятия соответствующий.
– Да, не успела я убраться до твоего возвращения… Прогнать тебя на кухню, что ли? – Теперь она задумчиво разглядывала уже меня.
– И лишишься возможности ловить на себе восхищённые взгляды любимого. Так хоть какая-то моральная компенсация этого противного поломойства.
– Ладно, уговорил! – рассмеялась она, берясь за тряпку.
Само собой мытьё полов не танец, в этой части моя ненаглядная права. А вот во второй части, насчёт «нечем тут любоваться», не права абсолютно. Гибкий стан, изумительные, неповторимые движения тонких изящных рук… Тугие округлые груди с топорщащимися сосками, прыгающие при резких движениях, как мячики… Переливаются, играют мускулы на ягодицах и длиннейших, потрясающе стройных ногах, широко расставленных… и там меж ними… Я просто млел…
– А в стихах? – Она распрямилась, порозовев и став от этого неправдоподобно красивой.
– М… чего в стихах?
– Ну если все восторги, что крутятся у тебя в голове, попробовать изложить не в презренной прозе, а в стихотворном виде? – Она уже полоскала тряпку.
– Я не умею, – грустно признался я. – А то бы непременно. Такое зрелище и надо увековечить в нетленных строках. «Я помню чудное мгновенье»…
И мы разом расхохотались.
– Слушай, а вот если бы тут, на моём месте, была женщина-иннурийка? – Вейла старательно тёрла пол в углу, опустившись на колени. – Мохнатая такая между ног… неужто тоже красиво?
– Я не могу представлять непредставимое, – возразил я. – На твоём месте я не могу представить никакую другую женщину. Есть только ты… и никого кроме.
– Спасибо, Антоша… – тихо произнесла она, порозовев ещё сильнее. Коротко рассмеялась. – Слушай, а не такое уж и противное это занятие, оказывается, – мытьё полов…
– Так я ж говорил, а ты мне не верила!
– Так… – она вновь распрямилась, вытерла лоб сгибом руки. – Остались кухня, ванная и прихожая. Твоя часть работы. Только всё сними с себя, пожалуйста.
– Ы?! – я озадаченно выпятил челюсть.
– Что-то не так? – в её глазах плясали бесенята. – По-моему, это будет справедливо. Настоящая компенсация морального ущерба от поломойства!
* * *
Массивная пузатая кружка-термос курилась паром, распространяя пряный аромат. Отхлебнув глоток, Инбер почмокал, облизнул губы. Неплохо, совсем неплохо, будем честны… Глинтвейн, изготовленный из некоторых местных вин и специй, если подойти к вопросу творчески, получается ничуть не хуже, чем на прекрасной Иноме.
Иномеец вновь отхлебнул из кружки, расслабленно откинулся в кресле и прикрыл глаза. Выпавшая пауза в череде бесконечных дел слишком коротка, чтобы можно было проведать родных на Иноме. Просто тихий, солнечный иннурийский вечер… короткий, как взмах ресниц. Как раз хватит на кружку-другую глинтвейна, посидеть, подумать… Это всегда полезно, думать. Хотя и не всегда приятно.
Резидент вновь отхлебнул горячий напиток. Девочка моя… знала бы ты, как я понимаю все терзающие тебя вопросы. Кто не любил по-настоящему, тот не поймёт тебя… К счастью, на прекрасной Иноме такие моральные уроды редкость. И не сердись на свою мать, она просто мечется, как попавшая в силок птица… чего не выдумаешь сгоряча. Материнская любовь – это ведь тоже любовь, пойми. Ей невыносима мысль, что дочь может стать несчастной… несчастной на всю жизнь.
Новый глоток из кружки. Иномеец криво усмехнулся. Да, это там, на прекрасной Иноме, моральные уроды редкость. А тут, на дикой Иннуру, явление массовое и обыденное. Здешнее общество вовсе не нацелено на всемерное удовлетворение этой основной и главной потребности разумного существа – потребности любить. Да она, собственно, вообще не считается тут не то что главной, но даже и серьёзной. Здесь практически официально полагают, что счастье не в деньгах, а в их количестве. Это там, на Иноме, Совет Матерей ежесуточно отчитывается перед избравшими их, сколько на планете пар, несчастливых в браке, и сколько несчастных, оставшихся без любимых, и каковы пути уменьшения уровня этого горя… Здесь в пятилетних планах намечается выход на новые показатели по выплавке стали и выработке цемента. Смешно? Ты права, девочка моя, – это не смешно. Это страшно.
Вот потому-то так немного молодых иномейцев, и иномеек в особенности, идут в нашу службу. На Тигайге не идут потому, что тамошней агентуре поневоле приходится обрастать шерстью. А сюда, на Иннуру, не идут по той же причине, отчего местные аборигены не рвутся трудиться в моргах и ассенизационных коллекторах. Да, уровень конвергенции двух видов, иннурийцев и иномейцев, весьма велик, и можно без курса биоморфии в своём естественном виде перейти на Иннуру. Но ещё неизвестно, что хуже – шерсть снаружи или обросшее шерстью сердце… обросшее от долгого пребывания в промороженных бетонных джунглях…
Инбер залпом допил глинтвейн. Нет, девочка моя. Не стану я тебе мешать. Строй своё счастье… Насколько это вообще возможно.
* * *
– Каша сегодня будет с изюмом!
– А курага?
– А курага вся вышла. Ну то есть кончилась. Фиговый из меня хозяин…
– Примерно как из меня хозяйка, – засмеялась иномейка. – Так ведь и не привыкла к тому, что все пропитание тут надобно запасать впрок. Ничего, изюм тоже неплохо!
Хмурое небо за окошком низко висело над городом, своим безрадостным видом скорее напоминая казённое байковое одеяло, нежели пресловутые светлые небеса. И это конец апреля… Как там у классика-то было: «А наше северное лето – карикатура южных зим…»
– А наше северное лето – карикатура южных зим, – неожиданно вслух повторил я.
– Я тоже сейчас об этом подумала, – отозвалась Вейла, по обыкновению уловив ход моих мыслей. – У вас тут не бывает по-настоящему жарко, с этим я как-то смирилась. Но скажи – когда-нибудь уже прекратится этот мерзкий холод? Только дома и чувствуешь себя комфортно!
Я лишь вздохнул. А что тут возразишь? Карикатура, она карикатура и есть…
Зато в квартире Марины Денисовны Рязанцевой царил микроклимат, вполне соответствующий иномейским представлениям о комфорте. Мощнейшие батареи отопления, даже зимой создававшие тут натуральные тропики, сейчас, в апреле, и при открытых настежь форточках уверенно держали температуру градусов тридцать пять и выше. Так что уже давненько я плюнул на пуританскую мораль и отныне дома щеголял в одном лишь цветастом кухонном фартуке, обёрнутом вокруг талии на манер амазонских индейцев и придававшем мне, по мнению ненаглядной, чрезвычайно солидный вид. Почему не в трусах? Да потому, что даже плавки вызывали у хозяйки дома весёлый блеск в глазах, переходивший в сдавленное хихиканье. Представьте себе водолаза в куцем обрезке скафандра на чреслах – примерно так воспринимались на иномейский взгляд штаны любой степени укороченности. Сама же ненаглядная просто и без затей ограничила домашний гардероб связкой амулетов, болтавшихся на шее. Я уже успел уяснить, что без ожерелья любой иномеец чувствует себя голым и униженным, так что снимают они свои цацки, лишь ложась спать. В дополнение к сему гардеробу Вейла позолотила соски какой-то помадой, и на лобке появилось псевдотату, красочное изображение ассигейры в полном цвету – последний писк иномейской моды. Единственное, чего не хватало, так это сакраментальной надписи «возьми меня сейчас». Вероятно, из расчёта, что взрослый парень при виде такой роскоши сообразит, что нужно делать, самостоятельно и без письменных пояснений… При одном виде ненаглядной в таком костюме мой фартук систематически предательски топорщился, что, в свою очередь, страшно нравилось иномейке. Тамошние-то мужчины, как я понял из разъяснений, спонтанной эрекцией не страдали. У них там боевой взвод инструмента происходит сугубо волевым усилием, примерно как руку поднять…
– Каша готова! И чай!
– К приёму каши готова! – Вейла, возникшая в дверях кухни по обыкновению бесшумно, отдала пионерский салют. – А это что? О! Абрикосовое варенье. У мамы утащил?
– И вовсе не утащил, а мне дали. Привет тебе с ним, кстати… Кстати, насчёт климата. Мне кажется-таки, ты зверски мёрзнешь в своей мини.
– Объясняла я тебе, Антоша, объясняла, и всё мимо… – ненаглядная с видимым удовольствием уплетала огненно-горячую кашу, запивая не менее огненным чаем. – Тело ведь не остывает мгновенно. Переход из гипертермальной фазы в мезотермальную при отсутствии одежды длится четыре-пять часов, при наличии одежды может растянуться и поболее. Ещё медленнее происходит переход из мезотермальной фазы в гипотермальную. И всё это время холод как дискомфорт не ощущается, поскольку организм использует даровой запас тепла. Зубы начинают клацать только тогда, когда запас иссякнет и организм вынужден включать печку.
– Вот ты и клацаешь после окончания рабочего дня, – я тоже принялся за свою порцию риса с изюмом, наконец-то остывшего до приемлемой человечьей температуры. – Не хватает запаса до конца…
– Это правда, – вздохнула Вейла. – Как жаль, что нельзя принять ванну утром, перед самым выходом из дома. Увы, на работу нужно являться уже изрядно остывшей, гипертермальная девушка будет выглядеть чересчур вызывающей…
– И что ещё хуже, невозможно нырнуть в кипяток сразу по приходу домой, – я сочувственно покивал. – Пока-то ненаглядный удовлетворит… э… обоюдное детское любопытство…
– Дурачок ты, Антошка! – засмеялась Вейла. – Правильно твоя сестра говорит, ну кто тебя всё время за язык тянет? Дома, кстати, вообще нехолодно. При такой температуре можно прекрасно жить очень долго. Наши организмы приспособлены к длительным ночёвкам. Иномейская ночь, если помнишь, длится два ваших месяца. И всё это время можно пробыть в гипотермальной фазе.
Она брякнула ложку в пустую тарелку.
– Спасибо, Антоша, очень вкусная была каша.
– Рад стараться, вашбродь! – я тоже приканчивал свою порцию. – Каковы планы на выходные?
– Я разве не сказала? Не будет никаких выходных. Шеф велел обеспечить приём и сопровождение экспедиции наших биологов.
– Ого! Далеко?
– Совсем рядом, в Лосиноостровский парк. Но тем не менее.
– Понятно… – я вздохнул. – Это мне с утра нах фатерлянд или как?
– Нет, Антон, – её глаза серьёзны и чуть печальны. – Никаких нах фатерлянд. Ты останешься здесь. Со мной. Я тебя очень прошу.
– Да не вопрос… – я был изрядно озадачен. – Но не принесёт ли это тебе добавочные осложнения?
Взгляд Вейлы стал жёстким.
– Ещё раз, по буквам. Ты мой муж. И я не намерена тебя прятать под кроватью. Хоть от самого Патриарха. Хоть от Совета Матерей. Кому не нравится, пусть глотают молча. Так доступно?
– Да ладно, ладно, чего ты? – я обнял её, гася сердитость. – Я ж о тебе беспокоюсь…
– Ох, Антоша… – она положила мне голову на плечо. – Трудно мне…
Она судорожно вздохнула.
– Светлое время язык не поворачивается назвать днём. Как будто лампу-вспышку включают… А остальное время темно. Темно и холодно. Всё время темно и холодно. И души иннурийцев такие же… замороженные. Темно там и холодно, Антоша, у вас внутри. Не у всех, но у очень и очень многих… Как мама выдерживала?
Она подняла на меня взгляд.
– Знаешь, Антоша… если бы не ты, я бы, наверное, невзлюбила здешних аборигенов. И всю Иннуру заодно. Не гожусь я в миссионеры…
– Маленькая моя… – я гладил её по буйным волосам так нежно, как только мог. – А знаешь что? А ты возьми и пореви…
– М? – Она оторвала голову от моего плеча.
– Ну, это… иннурийки же в особо трудные моменты жизни ревут, ага. И получается облегчение…
– Пореветь, говоришь, – в её глазах уже плясали бесенята. Она потянула за завязки моего фартука, и через секунду тряпочка была отброшена прочь. – У меня есть идея получше. Сейчас увидим, кто тут будет реветь!
* * *
Звонок в прихожей звякнул дважды. Иномеец мельком глянул на амулет, и брови его поднялись. Погасив видеоряд, над которым работал, резидент направился в прихожую.
– Доброе утро, – Вейла стояла на пороге.
– Заходи, – хозяин квартиры посторонился. Тщательно запер дверь. – Что случилось? Имеются проблемы? – уже по-иномейски спросил он.
– Пока ничего страшного не случилось. Но проблема, похоже, действительно возникла.
– Ты проходи на кухню. Чаю хочешь?
– С удовольствием.
Разместившись на кухне и разлив чай из вечно кипящего самовара по толстостенным фарфоровым кружкам, резидент подвинул одну гостье.
– Рассказывай.
– Шеф, право, лучше включить телепатор.
– Как скажешь, – иномеец ткнул пальцем в один из амулетов и некоторое время молчал, глядя в сторону расфокусированным взглядом.
– М-да… Вот до чего доводят шашни с аборигенами!
– Ты можешь оскорблять меня сколько угодно, Инбер, но проблема от этого не исчезнет. Эта девица не слишком умна, зато хитра, злопамятна и упряма. Если она решила капнуть на меня в КГБ, она непременно это сделает. Просто у неё нет пока веских аргументов. Но ведь достаточно капнуть, и собирать аргументы будут уже профессионалы.
Иномеец с силой бросил ложечку в кружку, металл и фарфор жалобно звякнули.
– Право, зря я не отправил тебя домой уже тогда, осенью. Обошлись бы как-нибудь без куратора проекта «Вега», в крайнем случае просто погасили бы эти иннурийские погремушки… Ты создаёшь такие проблемы, о которых нормальный руководитель миссии может только несбыточно мечтать!
– Шеф, я прошу разрешения на экс.
– О как… Спецгруппу прикажешь вызвать? Или желаешь сама, своими руками, так сказать, ликвидировать соперницу?
– Да какая она мне соперница… – поморщилась Вейла. – Но угроза утраты инкогнито тут вполне реальна, шеф. И невозможно предугадать, когда эта Ниночка решится… Я прошу разрешения на экс, Инбер.
– Сиди и не высовывайся! Тоже мне, спецназ в мини-юбке! Ладно… В одном ты права – угроза реальна. И тянуть с этим делом нежелательно. Другие вопросы есть?
– Пока нет.
– Как с подготовкой к приёму-сопровождению экспедиции?
– Всё идёт нормально. Без осложнений.
– Хвала светлым небесам, хоть что-то у тебя идёт нормально и без осложнений… Ладно, иди работай. Ревнивой иннурийкой займусь я сам.
* * *
– Ну вот что это такое!
Моя ненаглядная расстроенно щупала батарею, уже практически холодную.
– Обычное дело. Сумма температур за сутки больше восьми градусов – конец отопительному сезону.
– Восемь ваших градусов! У нас такой холод бывает только ночью высоко в горах!
Я лишь сочувственно вздохнул.
– Ладно, не переживай. Поставим электрокалориферы, будет теплее чем было.
– Когда поставим?! Гости вот-вот прибудут! Какая досада, ну ты подумай…
– Да не переживай, говорю тебе. Жди, через час я буду тут с печками. Ключи дай от машины?
– Да-да, бери, конечно. И деньги вон там, в трюмо!
На улице дул резкий, порывистый ветер, то и дело принимался накрапывать мелкий дождик, но, словно раздумав, тут же прекращал. Двадцать седьмое апреля… м-да… Словно нарочно решила погода Иннуру явить всю свою неприглядность дерзкой иномейской девчонке, забравшейся в чужие угодья.
«Запорожец», как обычно, завёлся с пол-оборота. Ключ в замке зажигания, увешанный кучей брелочков-побрякушек, то и дело звякал на ходу, точно цыганское монисто. Использовать мощь иномейской электроники я и не пытался – без Вейлиного ожерелья робот останется глух, не признает во мне хозяина. Хорошо, что права у меня всё время в кармане…
Я нащупал за пазухой плоскую гладкую бляшку телепатора, выданного мне накануне во временное пользование. Сунул палец в нагрудный кармашек – там завёрнутые в конфетный фантик ждали своего часа клипсы-автопереводчицы. Поскольку, в отличие от иномейских агентов, граждане учёные местным языкам не обучались, вариантов общения могло быть два – либо им всем клипсы, либо мне. Но я-то один. Так что практически без вариантов…
Я ухмыльнулся, вспоминая. Напрасно кто-то полагает, что дар чтения чужих мыслей – безусловное благо. Угу, как же… Лично мне хватило половины дня, чтобы насытиться сим благом по макушку. Это же рехнуться можно, сколько у сограждан в головах всякой муры… Как Вейла целыми днями это выдерживает? Впрочем, и она не всегда выдерживает, отключает…
Так, магазин «Электротовары». То, что нужно!
– Девушка, покажите вон тот электронагреватель, пожалуйста. Нет, не тот, вот этот! Два киловатта? Замечательно. Я два возьму. Нет, три!
Затарившись калориферами, я споро двинулся в обратный путь. В самом деле сегодня к моей ненаглядной должны прибыть соотечественники… и что они подумают, увидев, в каких кошмарных условиях обитает молодой специалист? Мало того что конура бетонная, так ещё и ХОЛОДНО В ДОМЕ!!!
– Ау! Принимай груз! – окликнул я, вваливаясь в квартиру с тремя увесистыми коробками в обнимку. – Слышь, тут у нас какой-то воробей по хате летает!
Больше ничего произнести я не успел. В голове полыхнуло, словно удар молнии, и наступила тьма…
* * *
– …Антон! Антоша! Да очнись же, ну?!
В поле зрения сквозь плавающую призрачную зелень проступило изображение – пара тугих округлых грудей, целящихся прямо в меня острыми позолоченными сосками. Выбрав из двух ту, которая виднелась правее, я протянул непослушную руку и пощупал упругую плоть.
– Отличные титьки у тебя… до сих пор восхищаюсь…
– Уф… – Вейла обессиленно откинулась, прислонилась к стенке, сидя на корточках. – Как ты меня напугал…
– Что это было?
– Это я дура, Антоша. Тестировала «сторожки» и забыла отключить парализаторы… не сообразила, что ты можешь вернуться так скоро.
– Какие «сторожки»?
– Да вставай уже!
Кряхтя, я поднялся с пола, на всякий случай придерживаясь за стеночку. Призрачная зелень в глазах постепенно таяла.
– Так что за «сторожки»?
– Да вот.
На ладони иномейки сидели, прижавшись друг к другу, воробьи. Пара воробышков, сереньких таких…
– Понятно… Роботы?
– Естественно.
– Можно взять?..
– Лучше не надо. Опасное оружие, а ты не обучен.
Опасное оружие косило на меня чёрной бусинкой глаза.
– Классная имиташка, слушай… Прикрывать вашу экспедицию будут?
– Угу.
Один из брелков в ожерелье тоненько пискнул, глаза Вейлы расширились.
– Мне ехать встречать, а тут такой бардак! Время, время!
Всё дальнейшее происходило в бешеном ритме.
– Так… – моя ненаглядная, бесцеремонно засунув куда-то боевых пташек, торопливо напяливала колготки. – Расставь все эти печки под окнами… нет, одну лучше к дивану. Выданную спецаппаратуру включай уже. Ещё на тебе рисовая каша с курагой и кальмары с брусникой. Ничего не успела, растяпа…
– Будут тебе кальмары с печками, – заверил я. – Ты забыла, – я протянул кружевной лифчик.
– Да ай! – она уже натягивала блузку. – Некогда!
– Без шуток, оденься потеплее, – я неодобрительно разглядывал наряд ненаглядной: кожаная юбочка-ультрамини, туфельки, полупрозрачная блузка и курточка-ветровка до пупа. – Знаешь, какой сегодня холод на улице? За ляжки будет щипать не хуже автобусного маньяка!
– Если ты скажешь, что тут у вас когда-то бывает тепло, я просто не поверю. Ты хотел бы, чтобы я встретила уважаемую делегацию в этих жутких штанах? Всё, пока-пока! – Чмокнув меня в нос, она выскочила на площадку.
Через оконное стекло было видно, как юркий «ушастик» резво взял с места и исчез за поворотом. Я вздохнул – систематическое пользование услугами автошофёра вообще-то разлагает… Этак, глядишь, через год все невеликие навыки вождения, приобретённые в автошколе, сойдут на нет…
Я криво усмехнулся. О чём забота, право… А будет он у нас, этот год?
Вся моя нарочитая бравада, порой мужицкая грубоватость, и её весёлая лихость пополам с хозяйственностью – всё это тоненький слой. Ледок повседневности над океаном разлуки. И пробивается порой сквозь трещины такая невыразимая нежность… и у меня щемит сердце. И тогда мы молча сидим на диване, и я глажу её по волосам, по лицу, осторожно дую на пальчики, сжав их в ладонях… И она смотрит на меня взглядом, какого нет больше нигде, во всей Вселенной. Какого просто не может быть.
Неужто у нас не получится?
Я шумно выдохнул воздух, тряхнул головой. Ладно… Что там у нас в очереди? Печки – каша – кальмары с брусникой. Действуйте, товарищ! И не забудьте переодеться в парадный фартук, кстати. Официальная делегация солидных учёных прибывает, а тут в доме разгуливает дикарь в перьях и с кольцом в носу… то есть в брюках.
Каша уже вовсю кипела, когда в прихожей раздался звук отпираемого замка.
– Проходите, уважаемые! Вот тут я и живу.
– Очень, очень любопытно… и мило! Э… прошу прощения, всё время забываю, как снимается эта амуниция… – Иномейские слова странно переслаивались в моей голове с шелестящим беззвучно-синхронным телепатическим переводом. Точнее, я просто понимал общий смысл сказанного.
– Давайте я вам всем помогу. Вот это вот так расстёгивается… ага, теперь просто стянуть с себя… вешайте снятое вот сюда, на крючки…
Я сделал над собой гигантское усилие, дабы подавить ухмылку – ответственная делегация ввалилась в зал, облачённая в одни длинные футболки. То есть трое мужчин в футболках, единственная же в компании учёная дама щеголяла в шёлковой комбинации. Так что моя ненаглядная в своей кожаной юбке, блузке и колготках выглядела на общем фоне почти мусульманкой, наглухо закутанной в чадру.
– А вот это Антон, познакомьтесь. Мой муж.
Нет, что ни говори, а светское воспитание у них там, на прекрасной Иноме, просто безукоризненное. Вот, пожалуйста – ни раскрытых от изумления ртов, ни дурацкого гыгыканья. Хотя смятение в мозгах немалое.
– Приветствую, уважаемые! – я поднял руку на манер Чингачгука, встретившего белых братьев. – Очень кстати, каша поспела!
Ничто так не помогает заполнить неловкую паузу, как предобеденная суета. Мужчины выкатывают и раздвигают стол, расставляют стулья, женщины тот стол сервируют… в общем, все трудятся плечом к плечу, и возникает чувство коллектива.
– …Такая маленькая тележка, мы втроём сзади еле разместились, – дама в комбинашке низко склонилась, расставляя столовые приборы и нимало не стесняясь открывающегося сзади вида. – Ройро, как самый массивный, сел спереди. Будь Саор и Ниал такими же богатырями, и мне пришлось бы выбирать, кому сесть на колени, – она засмеялась.
– Не слушай её, Антон. Айя больше всего на свете любит сидеть у мужчин на коленях.
– Нахалы, ох и нахалы! Когда это я просилась к вам на колени?
Я широко улыбался, слушая шутливую перепалку. А ничего так ребята, похоже. Ничего общего с чопорными учёными сухарями.
– Садитесь, садитесь уже! Каша стынет, чай стынет!
– М-м, вкусно! – Айя с удовольствием поглощала экзотическое иннурийское блюдо. – Это вот беленькое – зёрна риса, да? Ага, я его узнала! А вот это оранжевое чего такое? Сушёные плоды абрикоса? Саор, у нас есть в коллекции абрикос?
– Да не растёт он в этом климатическом поясе, – это уже моя ненаглядная. – Здешние деревья в большинстве совершенно бесплодны.
– Странно, ты не находишь? На месте аборигенов я бы давно заменила бесплодные заросли плодовыми деревьями. Лес должен кормить!
– Ройро, какой ужас! Ты ешь мясо млекопитающих!
– Да ладно врать-то, – импозантный широкоплечий мужчина с аппетитом поглощал кальмаров с брусникой. – Телепатор включен у меня, так что все ваши розыгрыши обречены на провал. Антон, это точно не рыба?
– Вообще-то кальмары моллюсками числятся, головоногими, – улыбнулся я.
– Слышали, коллеги? Головоногий и притом очень вкусный моллюск!
– Спасибо, Антон, спасибо, Вейла, – Ниал промокнул губы салфеткой. – Всё было замечательно вкусно. Вейла, ты наш проводник, каков план? График достаточно напряжённый.
– Прямо сейчас и поедем. И я бы предложила ради экономии времени и безопасности не соваться лишний раз в тинно.
– Два церка без сна, мы же свалимся…
– Да почему без сна? Вот тут и отоспитесь, в той комнате.
– Хм… а что, это идея. Но… мы вас не стесним? Четверо всё-таки.
– Стесните чуть-чуть, – засмеялась Вейла. – Но мы потерпим. Правда, Антоша?
– Да не вопрос, – я тоже засмеялся. – Главное, чтобы не слишком громко храпели!
* * *
Ртутная лампа уличного фонаря изливала свой резкий мертвенно-голубоватый свет, проникавший в незашторенное окно, на потолке, на светлом квадрате метались мутные тени древесных ветвей. Ветер гулял по ночному городу, завывая и присвистывая, словно в тоске – прошла зима, и нет уже той мертвящей силы в морозе… разве мороз это? Так, жалкий ночной заморозок… Скоро, совсем уже скоро. Считаные дни остались, и набухшие почки развернутся клейкими листочками, одевая лес в прозрачный изумрудный наряд. И станешь ты, ветер, тёплым и ласковым…
– Вейла…
– М?
– Не спишь?
Короткий смешок.
– Любишь ты, Антоша, задавать риторические вопросы…
Её тело было шелковистым и лишь чуть горячим – такое бывает у больного, только-только подловившего простуду. Как там правильно называется-то… да, субфебрильная температура. То есть это у гомо сапиенсов субфебрильная, а у обитателей прекрасной Иноме гипотермальная фаза.
– Ты даже ванну сегодня не приняла…
– А… завтра с утра… Я с ног валилась.
Я только сочувственно вздохнул. Экспедиция вернулась уже затемно, до самого заката работали товарищи учёные, в поте лица изучая флору Иннури… Вернулись переполненные впечатлениями и сразу полезли в ванну – первой Айя, как дама, потом мужчины… Каждый отогревался в кипятке по полчаса. Так что, когда ванна освободилась, моя ненаглядная уже и вправду едва удерживала веки раскрытыми.
– Мне казалось, вот упаду и усну, как камень в воду, – она говорила чуть слышно, чтобы не разбудить гостей. – А не идёт сон почему-то…
– Так иной раз бывает, когда переутомишься.
– Скажи, Антоша… если что… как ты будешь жить без меня?
Холодная лапка тронула сердце.
– Не говори так.
– Но ведь об этом тоже надо думать, – её глаза близко-близко и в темноте кажутся пугающе бездонными. – Ты же в курсе, какую пакость замыслила эта твоя воздыхательница. Комсорг и набирающий вес общественный деятель.
Пауза.
– Инструкция неумолима. Агент, попавший в поле зрения местных органов безопасности, должен быть выведен из работы и эвакуирован на Иноме.
Я приподнялся на локте.
– А теперь послушай меня. Я не хочу думать о том, что не должно случиться. Я ничего не хочу думать насчёт своего устройства в загробной жизни. Моя жизнь – ты. Здесь и сейчас. Местные органы? Плевать. Мы уедем на край света, в Сибирь. Или в Амазонию, или в Папуа – Новую Гвинею. И никто не сможет тебя у меня отнять. Ни дикари-иннурийцы, ни ваш иномейский спецназ.
Её глаза будто лучились незримым светом.
– Хороший ты какой, Антоша… Ладно. Я согласна даже на Папуа.
Губы, горячие и нежные, как у ребёнка…
– Олла кео йо кье, – прошептала Вейла, прижимаясь ко мне. – Возьми меня сейчас…
