Глава 3
Знойная зима
– …Но это, товарищи, только часть научной программы, выполняемой на венерианском этапе экспедиции. Основная, если так можно выразиться, изюминка проекта «Вега» – аэростатный зонд, способный длительно парить в высоких слоях атмосферы. Вот здесь вы можете увидеть общую схему экспедиции – отделение спускаемого аппарата, вход в атмосферу Венеры, отделение и дрейф аэростатного зонда…
Гид заливался соловьём, экскурсанты восхищённо и почтительно внимали. Аппарат, а вернее, его точная копия-макет, расправив крылья солнечных батарей, возвышался над ними, внушая благоговение перед мощью советской техники. Я улыбнулся чуть грустно. Знали бы вы, ребята… Ладно, мне пора.
Коридоры уже наполнялись народом – рабочий день окончен, трудящиеся жаждут поскорее покинуть свои рабочие места и вернуться к хлопотам подле семейного очага. Шагая в густеющем потоке тружеников, я то и дело обменивался улыбками и шутливыми репликами.
– Антон! Привалов! – Ниночка, наш комсорг и набирающий вес общественный деятель, ухватила меня за локоть. Вот это я попал… Нет, она, может, где-то и неплохая девчонка, но с чем бы сравнить… репей? Бросьте, репей по сравнению с Ниночкой просто отполированный бильярдный шарик…
– Слушаю вас внимательно, мадмуазель, – не слишком любезно откликнулся я.
– Ну ты когда подписку оформишь? Все уже подписались!
Я вздохнул, возведя очи к небесам.
– Увы, острая нехватка финансовых средств лишает меня такой завидной возможности…
– Брось придуриваться, Антон! – В голосе Ниночки проклюнулись нотки, характерные для чекиста, обнаружившего перед собой подозрительный элемент. То ли просто несознательный, то ли очень даже сознательный саботажник и уже практически созревший враг народа.
– Слушай, я выписываю «Науку и жизнь» и «Технику молодёжи», батя «Вокруг света», мама «Неву», сеструха «Литгазету»… какого рожна? Не могу же я выписывать ещё и «Чаян» на татарском языке! Ит из импоссибл – так ферштеен?
– Ну, Антоша, ну будь человеком! – поняв, что метод кнута полностью дезавуирован, сменила тактику Ниночка. – Ты же меня подводишь, чесслово! – Она надула губки, изображая несправедливо и жестоко обиженную девочку-первоклашку.
– Завтра, завтра вернёмся к рассмотрению данного вопроса! – Я уже выволакивал уцепившуюся за локоть общественницу-активистку на свежий воздух.
– Антон! Не, ну кроме шуток!
Я вдруг напрягся. Впереди мелькала фигурка, которую я узнал бы, наверное, и за километр.
– Ну Антоша, ну…
– Аллах с тобой, – прервал я жалобные стенания активистки. – «Правду» беру. Где твой подписной лист?
– Вот! – Ниночка с готовностью извлекла откуда-то из недр сумочки нужный документ. – А «Комсомолку»?
– Обе «правды» беру! – рубанул я.
– Ну вот и молодец! – Ниночка в порыве чувств чмокнула меня в щёчку. – А то выдумал тоже, терзать беззащитную девушку…
– Всегда готов! – Мне наконец-то удалось выдрать собственный локоть из объятий комсорга.
– Антоша, а что если нам в кино сходить?.. – Видимо, именно такое выражение лица у девушек принято называть «игривым».
– Нин, чесслово… У меня дома сестра сидит в клетке некормленная, дети незаконнорожденные на ночных горшках… Пока-пока!
Оторвавшись кое-как от преследования, я устремился к стоянке, где стояла наша семейная «жучка». Да-да, поскольку папа в отъезде, а мама не слишком-то любит кататься в утренние часы пик за рулём, мне удалось на короткое время завладеть семейным транспортом.
– Марина!
Вейла обернулась, словно ждала, когда я её окликну.
– Да что ж ты так орёшь-то, – в её глазах притаились смешинки. – А если я заикой останусь? На всю жизнь, ага.
– Интересная версия, – хмыкнул я. – Прямо на всю-всю? Это чего у тебя? – Я решительно и естественно перехватил её болоньевую хозяйственную сумку.
– Апельсины сегодня давали, в нашем же буфете.
– О как… а я и не видел…
– Молодые мужчины твоего возраста обычно на редкость бесхозяйственны, одинокие же девушки себе такого позволить не могут. Ну ты приглашай уже меня в свой лимузин. – Она рассмеялась. Я только головой помотал. Всё никак не привыкну к этой её телепатии…
– Это ж с какого расстояния…
– Всё гораздо проще, – она улыбнулась. – Я запомнила цвет и номер твоего авто. Ну и утром видела, как ты шёл от стоянки, а в автобусе тебя не было.
Вторично хмыкнув, я отпер дверцы нашей «жучки».
– Прошу в лимузин!
Вейла, достав из-за пазухи один из кулонов, мельком глянула на него и только потом уселась в «лимузин». Она умещалась на переднем сиденье основательно и неспешно, поправляя белую шапочку и шарфик, и, глядя на неё, что-то внутри меня неслышно пело. Вейла…
«Он своим огненным взором
Сладко мне душу тревожит», —
вновь продекламировала девушка, розовея.
– Это было уже, – улыбнулся я. – Надо что-то новенькое.
– Можно, – в глазах иномейки плясали бесенята.
«Неистовым взглядом своим
Он жадно мне груди ласкает.
Крепче, чем просто рукою.
Мне б рассердиться пора,
Но не могу я сердиться…
Ох, как мешает передник!»
Мы встретились взглядом и разом рассмеялись.
– Ну я погляжу, у вас там поэтессы…
– О! Ты не оценил мой талант?
– Напротив! Я восхищён!
Машина катилась по шоссе, разбрызгивая снежную кашу, дворники усердно елозили по ветровому стеклу туда-сюда, едва успевая очищать поле обзора. Ну вот уже и зима на носу…
«Ноябрь уж наступил,
уж осень отряхнула
давным-давно покров
с нагих своих ветвей», —
задумчиво произнесла Вейла, глядя сквозь мутное стекло.
– Плагиатиком попахивает слегка, – констатировал я, перестраиваясь на светофоре.
– Зато правда, – она улыбнулась чуть грустно. – У вас тут, между прочим, удивительные поэты… А вот это ты слышал?
«Больше некому стало
Делать дырки в бумаге окон
Но как холодно в доме!»
– Чьё это?.. – Я даже поёжился. – Опять твоё?
– Не-а… Это одна поэтесса из Страны восходящего солнца. Хокку «Об умершем ребёнке»…
Я вновь поёжился.
– Пронзительно просто…
– Да, – она вздохнула. Потянув за цепочку, достала из-за пазухи амулет. – Ну ты сделал?
Повозившись, я достал из кармана пластмассовую пуговицу. С виду самую обычную, маленькую и чёрную, такие пришивают на брюки.
– Здесь.
Вейла, приложив «пуговицу» к амулету, подержала пару секунд. Спрятала пуговку в карман, подняв амулет, сжала пальцами – в воздухе вспыхнула голограмма. Некоторое время иномейка рассматривала бегущие строки и символы.
– Ты молодец, – её улыбка чуть грустна. – Теперь ваши учёные получат сведения об устройстве кометы Галлея, коих так жаждут. Миссия просто обречена на успех.
Я промолчал. А чего говорить? Если бы не добытые мной программные коды, обе «Веги» попросту уничтожила бы их Служба Неба. Не в первый раз. И никто не понял бы, в чём причина отказа, и труд тысяч людей пошёл бы насмарку… А так вполне даже обречена на успех миссия. То есть ценнейшую информацию вместо наших аппаратов передадут их имитаторы. Передадут-передадут, им-то добраться до той кометы Галлея раз плюнуть… Ну а насчёт прекрасной Иноме, будет очередной раз подтверждена легенда. И тут можно возмущаться коварством иномейских агентов сколько угодно. Но лучше, право, не возмущаться попусту…
– Вот как нарвёшься на «жучок»… – Я кивнул на висящее в воздухе изображение.
– Нет у тебя в машине «жучков», – Вейла, погасив видео, уже упрятывала амулет за пазуху, – я же проверила перед тем как сесть.
– Приехали! – Я остановил машину во дворе дома, где обитала Марина Денисовна Рязанцева, унаследовав квартиру от собственной бабушки. Правда-правда. И можете перерыть хоть записи ЗАГСа, хоть дореволюционные церковные книги – всё будет верно… Железно прорабатывают легенды своих агентов иномейские резиденты, ага.
– Пойдём ко мне, – она чуть улыбнулась. – Я отвечаю шампанским.
– Ого себе!
– Да-да!
– Я за рулём…
– Всё продумано, не беспокойся. Веришь мне? – Её улыбка стала улыбкой Джоконды.
– Тебе да не верить… Кому тогда? – ответно улыбнулся я.
Лифт послушно принял нас в своё нутро, пахнущее мочой и куревом. Стенки были расписаны типовым советским граффити – в основном трёх-, пятибуквенные слова и изображения соответствующих органов.
– Надо мне всё же как-то изловчиться насчёт автомобиля, – Вейла рассматривала настенную живопись внимательно и вдумчиво, точно наскальные рисунки в неандертальской пещере. – Как думаешь, «Запорожец» пригодная к эксплуатации машина? Три тысячи рублей, могут же быть такие сбережения у молодой девушки…
– Какой именно «Запорожец»-то?
– Который округлый такой…
– А, «горбач»… Ну, всё лучше, чем ничего. Не нравится автобусом кататься?
– Ужас, – она уже выходила из лифта, звеня на ходу ключами. – Сейчас ещё ничего, а летом противно вообще. Каждое утро какой-нибудь тип непременно норовит ощупать ляжки.
Я сочувственно вздохнул. Да, есть такое позорное явление в нашем советском общественном транспорте. Позорное, но, увы, широко распространённое. Так что молодым красивым девушкам, особенно в мини-юбках, приходится несладко…
– Проходи, – Вейла распахнула дверь, впуская меня в квартиру. – Куртку вон туда, ботинки сюда. Тапочки хочешь?
– На фига они? – отмахнулся я. – Слушай, ты прогрессируешь, тапочки завела…
– Это я для редких гостей прикупила, – засмеялась она. – Мне и без тапочек с утра до вечера в этих ваших одеяниях да ещё и в обуви… бррр! Натуральные скафандры. Ты располагайся, я сейчас!
За время моего отсутствия конспиративная квартира претерпела значительные изменения. Повсюду, на стенах и в углах, виднелись вазоны с комнатными цветами, под потолком сиял золотисто-жёлтым светом огромный круглый плафон – чуть ли не метр в поперечнике.
– Ты здорово обставилась, слушай.
– Нравится? – отозвалась она из-за двери спальни. – У вас тут очень агрессивная окружающая среда. Давит морально. Летом ещё ничего, а вот сейчас… настоящее царство смерти. Даже не верится, что на этой планете есть жизнь.
Я лишь хмыкнул. А что? Ведь права она, пожалуй.
– Вот я и завела себе такую маленькую биосферу, – она уже выходила из спальни, поправляя волосы, одетая в коротенький ситцевый халатик-сарафан. – Они цветут, и как-то легче переносить Сезон Смерти… зиму то есть. Двинь к дивану столик, пожалуйста.
– А кухня?
– Ужин с шампанским и на кухне?
– Виноват! – я потянул столик, подкатывая его к дивану.
– Так… где же это у меня… ага, вот! – Вейла вытащила коробку с хрустальными бокалами и салатницами, принялась расставлять их по столу. Руки с тонкими чуткими пальцами порхали, расставляя посуду. Чуть склонив голову набок, я любовался ею.
– Может, тебе помочь?
– Не надо, – она засмеялась. – Сиди и смотри. Знаешь, как приятно девушке, когда на неё смотрят таким вот взглядом?
– У вас все на Иноме такие нахальные?
– Не-а. Я одна!
Посмеялись.
– Ух ты! – я только сейчас заметил скромно висевшую на гвоздике гитару. – Научилась играть?..
– Ты знаешь, пока нет. То одно, то другое… Но научусь в самое ближайшее время. А ты умеешь?
– Ну, как-то так… слабенько…
– Ну так сыграй.
Помедлив, я встал, осторожно снял с гвоздя гитару. Пощипал струны, проверяя настройку. Инструмент отозвался глубоким звуком.
– Отличный инструмент, слушай. Концертная, не иначе.
– Презент от шефа. Итак, что мы исполним?
Я сел на диван, откашлявшись, тронул струны.
– Песня о Золотой рыбке!
Насажу я на крючок
Хитрую наживку
И поймаю наконец
Золотую рыбку.
Я дворец не попрошу,
Мне дворца совсем не надо!
От одной девчонки жду
Я хотя бы взгляда.
Рыбка, рыбка, помоги!
Золотая, сделай милость!
Прикажи девчонке той,
Чтоб в меня влюбилась…
Она смотрит на меня неотрывно и внимательно, и смех понемногу улетучивается из её глазищ.
Рыбка, рыбка, сделай так,
Чтоб девчонка эта
Побежала бы за мной
Даже на край света.
Чтоб смотрела на меня,
Тёмных глаз не отрывая,
А дворец возьми себе,
Рыбка золотая…
– Интересно… – дослушав последний куплет, вздохнула Вейла. – А кто такая эта «Золотая рыбка»?
– Персонаж народного фольклора, – улыбнулся я. – Волшебное существо, имеющее вид рыбы цвета золота. Она живёт в море, и если кому удастся ту рыбку поймать – тому исполнит рыбка три заветных желания. Или хотя бы одно, по обстоятельствам…
– Обязательно найду и прочту всё про золотых рыб. Этот пробел надо ликвидировать срочно.
– А у вас в сказках-преданиях нет такого зверя?
– Ну как же нет, – улыбнулась иномейка. – Обязательно есть. Лазурный дракон. Только щедро одаривает он не всякого. Неправильного претендента может запросто скушать.
– Это есть называется кастинг! – с сильным английским акцентом провозгласил я, и мы разом рассмеялись.
– Ну вроде всё, – она оглядела стол. – Апельсинчики очень кстати оказались, как видишь. Шпроты, сыр, конфеты… колбаса, это тебе, ты голодный. Открывай сосуд!
– Есть! – Я принялся откручивать проволоку. Коротко бахнула пробка, шипящая пенная струя хлынула в подставленные бокалы.
– Тёплое… надо было в холодильник…
– Ещё чего… Один бы и пил тогда. Я, кстати, до сих пор помню ту мороженку – ужас какой!
Я ухмыльнулся. Да, был такой эпизод в нашем романе… угостил, что называется, девушку… пора бы уже и запомнить – иномейкам что-либо холодное предлагать ни в коем случае нельзя.
– За спасение экспедиции «Вега»! – провозгласила Вейла, поднимая бокал.
Я чуть усмехнулся. Спасение… м-да… нет, оно, конечно, как посмотреть…
– Ну вот… – она посмурнела. – Опять тебя терзают сомнения. Раздвоение налицо.
– Давай выпьем, – я решительно чокнулся бокалом о бокал, хрусталь отозвался коротким звоном. И, не дожидаясь хозяйки, опрокинул в себя содержимое сосуда.
Она смотрела на меня грустно и проницательно.
– Тебя всё терзают ложные постулаты, Антон. В твоей голове всё время вертятся мысли о некоем предательстве.
– Есть такие мысли, – усмехнулся я.
– Кого же ты предал?
– Скажем так, всех, кто работал над проектом. Инженеров и учёных…
– Понятно, не развивай. На Западе, как вы называете эту группу стран, это называется «корпоративная этика». Ты в курсе, что она означает?
– Напомни.
– Это значит, что некий индивид ставит интересы корпорации, к коей он принадлежит, выше, чем интересы всех прочих. Не только свои личные, это бы ничего – но и интересы всего человечества ничто перед частными интересами той корпорации.
– Корпорации? Хм… Открытие цивилизации на Венере – это открытие мирового масштаба, которое полностью перевернёт…
– Конечно, перевернёт. А кому это надо, всё перевернуть? Группе учёных? А об остальных обитателях планеты они подумали, те учёные? Или их волнуют лишь собственные диссертации?
Я поставил бокал на стол.
– Ну вот скажи мне, зачем вы так тщательно прячетесь? Чем вам, таким развитым и могучим, может грозить утрата вашего инкогнито?
Вейла тяжко вздохнула.
– Ну вот, опять… Ты прав, нам она не грозит. Она грозит вам.
Её взгляд невероятно мудр и чуть печален.
– Открытый контакт цивилизаций с резко различным уровнем развития немедленно приводит к крушению менее развитой. Есть даже такая социологическая теорема. И даже если уровень не слишком различен, гарантии нет никакой.
– И кто же доказал ту теорему? Согласись, две планеты – маловато для обобщения.
– Положим, не две, а три.
– А? – я ошарашенно хлопал глазами.
– Чего тебе непонятно? – теперь в глазах хозяйки дома таились искорки смеха.
– Нет… постой… погоди… Марс – мёртвая планета!
– Ну конечно же мёртвая, – смешинки в её глазах стали гуще. – Абсолютно. Как и Венера.
– Но там же почти вакуум! И воды нет ни капли! Там углекислота замерзает!
– Ага. У них вакуум, а у нас, к примеру, – почти сто ваших атмосфер. У них углекислота замерзает, а у нас пятьсот градусов. И ни там ни там, что характерно, – ни капли воды! – Вейла рассмеялась.
Мне всё-таки удалось закрыть рот, справившись с отпавшей от изумления челюстью.
– Ты хочешь сказать…
– Нет, Антон. Я ничего не хочу сказать. Аборигены Тигайги – существа в высшей степени загадочные. Тем более что их резиденты активно пользуются биоморфией, то есть меняют свой облик сообразно задаче. Мы не знаем, сколько их работает на прекрасной Иноме, а уж сколько у вас, на Иннуру, и подавно.
Я уже только тряс головой, точно лошадь, укушенная оводом. Вот это даааа… нет, но это же…
– А как вы узнали?..
– А без спроса, – в её глазах уже вовсю плясали бесенята. – Они ж не смогли предотвратить наше внедрение. Как и мы ихнее, впрочем.
– И что… и вы ни разу не пытались вступить с ними в контакт?!
– Ну отчего же. Наши резиденты и агентура регулярно вступают в контакт с отдельными тигайге – так они себя называют. Так, полагаю, они с отдельными иномейцами контачат аналогично. Чего тут непонятного? Ну вот мы сейчас с тобой пребываем в контакте. И что?
Я, не глядя, плеснул в бокал шампанского, жадно выпил.
– С тобой беседа – сплошной поток открытий, слушай… Нет, но как же?! Контакт – это же обоюдосторонняя польза… Как-то неправильно всё это… тайком…
– Ой, я тебя умоляю! Напомни, сколько всяких препон нужно пройти, чтобы попасть к нам на предприятие? М? Хотя по сравнению с тем же тинно там не секреты, детский смех один… Да у вас тут вообще кругом заборы с колючей проволокой, а ты ещё о контактах рассуждаешь!
Пауза.
– Сложная это штука, Антоша. Хотя… ведь есть у вас тут предание о девушке по имени Пандора. Стало быть, уже в седой древности догадывались ваши предки, что не всякую коробочку нужно непременно стараться открыть. «Многия знания умножают печали»… Отчего же забыли вы то, что было очевидно вашим предкам? Отчего заменили древнюю мудрость на неуёмное «хочу всё знать!»?
– Но ведь это краеугольный камень всей науки, – возразил я. – Знаний много не бывает.
– Бывает, Антоша, и ещё как бывает. Информация может быть страшным ядом. Смертельным даже.
– Необязательно же использовать всё найденное подряд…
– А вот это для вас непосильно. Решают ведь вовсе не учёные. Не использует один – использует другой. Да что говорить… не имеете вы никакого понятия о Равновесии. Предки имели, а вы нет.
Пауза.
– Тигайге вовсе не жаждут крушения ни нашей цивилизации, ни вашей, ни уж тем более собственной. Вот так и живём, – она засмеялась. – Когда-нибудь вы, иннурийцы, подрастёте и сумеете перелезть через забор. И рухнет наша легенда… Вот только вряд ли вы к тому времени будете напоминать любопытных котят, не думающих о последствиях. Будут ли это корабли-невидимки, как у тигайге, или вы додумаетесь до тинно – но только ваши резиденты станут тихо-мирно жить на нашей прекрасной Иноме. И собирать информацию, да… Что сумеете добыть, то и ваше. А что не сумеете – извините… Наливай уже, газ выходит!
Спохватившись, я разлил по бокалам шампанское.
– Да живёт прекрасная Иноме, пока не сожжёт её наше светило, превратившись в красного гиганта! – подняла тост хозяйка дома. – Ну и ваша Иннуру пусть живёт. Хотя покуда, честно тебе скажу, она не кажется мне прекрасной… Но тут уж на чей вкус как.
– Пусть все живут, – не стал я спорить. – Миру – мир, так у нас говорят.
– Вот и правильно говорят! Пей уже!
И мы синхронно осушили посудины.
– А можно мне увидеть, каковы они, марсиане?
– Ну отчего же нет, – Вейла вновь потянула из-за пазухи свои амулеты. – Где-то тут у меня было… ага, вот…
В воздухе посреди комнаты вспыхнуло изображение – высокое стройное существо, одетое в роскошный черно-бурый, как у соболя, мех, сидит на мохнатой кочке среди оранжевых зарослей. Только лицо и кисти рук существа были лишены мехового покрова и оттого выглядели совершенно по-человечески – если не обращать внимания на разрез глаз и прочие несущественные мелочи. Нос, рот, обрамлённый тонкими губами… всё, как у людей…
– Йети… – пробормотал я потрясённо. – Снежный человек…
– Это девушка, между прочим.
Веки девушки-йети были полуприкрыты, но необычный, нечеловеческий разрез глаз виднелся отчётливо. Некоторое время я рассматривал тонкое бледное лицо.
– Нравится? – Вейла следила за мной с любопытством.
– Ничего так, вполне пушистенькая, – великодушно оценил я. – Но с тобой не сравнить, конечно…
Она рассмеялась, блестя жемчужными зубками.
– Спасибо. Только хочу предупредить – это всего лишь её базовый облик. Если есть желание – и время, конечно, – она могла бы стать совершенно неотличимой от любой из девушек-землянок сходного роста и комплекции. Или даже юноши, если в том возникнет острая нужда.
Изображение погасло.
– Но… чёрт возьми… как?! Если у них нет морей и океанов…
– А кто тебе сказал, что нет? – Вейла вновь развеселилась.
– Но постой… ведь блеск открытой водной поверхности должно быть видно в телескоп! Ну хорошо, у вас атмосфера всё укрывает…
– О, это отдельная песня. По части фата-морган тигайге непревзойдённые мастера. Им ничего не стоит хоть всю планету фантомным видео закрыть – наблюдайте в свои телескопы сколько угодно, хоть спектры снимайте… Впрочем, если разобраться, ничего такого уж сильно особенного, наша Служба Неба ещё когда подсунула вам ложные спектры – иначе бы ваши доки-астрономы мигом обнаружили массу кислорода.
Вейла покопалась в своём амулете.
– Вот как выглядят их типичный водоём…
Новая картинка вспыхнула в воздухе – обширная плоская равнина, покрытая сплошным ковром каких-то оранжевых растений, здорово напоминающих не то кувшинки, не то лотосы. Над этой равниной на растопыренных корнях-колоннах возвышались гигантские мангры.
– Таких огромных океанов, как у вас, у них там действительно нет. Один всего. И морей не так уж много… Зато вот таких каскадных озёр сколько угодно. Особенно на экваторе, где нет вечной мерзлоты.
Я во все глаза рассматривал картину марсианского пейзажа.
– Ну, насмотрелся?
Изображение погасло.
– И вообще они очень загадочные, – Вейла упрятывала за пазуху свои амулеты-кулоны. – К примеру, могут впадать в анабиоз и даже замёрзнуть, как земные лягушки. А потом оттаять и ожить. И без всякой одежды любые морозы им нипочём. Хотя у них там полярные морозы в полярную ночь, примерно как у вас тут в Антарктиде.
– Слушай… – я переваривал гигантский массив информации, – это же… офигеть…
– Ну, теперь ты не сможешь упрекнуть меня, что наш контакт неравноценен? – в её глазах опять плясали смешинки. – Антон, давай уже поужинаем, м? Я чего-то голодная вся такая… Наливай!
Я послушно разлил остаток шампанского.
– Между прочим, шампанское – это одно из немногих бесспорных достижений иннурийской цивилизации, – она засмеялась. – И ещё абрикосовое варенье!
Улыбка вдруг исчезла с её лица, оно стало чуть печальным и оттого немыслимо красивым.
– А давай пожелаем, чтобы с нами ничего скверного не случилось. Ни с тобой, ни со мной.
– Давай, – я попытался улыбнуться широко и лучезарно, но улыбка отчего-то вышла натянутой.
Мы осушили бокалы.
– Кушай, кушай… – Хозяйка дома заботливо накладывала мне на тарелку шпроты.
– Напоила ты меня… Как домой ехать, ума не приложу…
– Тут есть два варианта, – смешинки вновь всплыли, затаившись в глубине её глаз. – Первый простой, но затратный финансово. Вызвать по телефону такси. Машину же заберёшь завтра.
– А второй способ, который непростой?
– Второй способ не простой, а очень простой. Ты позвонишь домой, чтобы не волновались, и скажешь, что остался ночевать у меня.
Я нервно сглотнул.
– Не переживай так сильно, – она мягко улыбнулась. – В конце концов у меня же есть отдельный диван.
Вейла сладко потянулась.
– Сейчас приму горячую ванну… Знаешь, Антон, когда моя мама начинала тут работать в одной дыре, что ей была предоставлена под жильё, вообще не было ванны, а часто и горячей воды. Байконур тогда только-только построили… Аборигены легко обходились общественным душем или без затей ходили в баню. Мама же мучилась ужасно.
Слушая её рассказ, я только сочувственно кивал. Мне уже было известно, что для иномейцев тут, у нас, зверски горячая ванна даже не просто удовольствие, но совершенно необходимая для здоровья процедура. Помните, отчего погибли марсиане у Уэллса? Всё правильно, от наших земных инфекций. Пока-то иммунитет привыкнет, освоится… А тут чего проще – нырнул в ванну с кипятком и прошёл полный курс пастеризации.
– …ну и вот, пристала она к своему шефу-наставнику – решительно требую ванну и всё тут! И шеф, утомлённый напором молодой сотрудницы, разрешил ей действовать самостоятельно. Решать задачу на свой страх и риск. Ну мама и решила…
Вейла тихонько засмеялась.
– Там строители, трудившиеся неподалёку, изготовили новенькое железное корыто для цементного раствора, ну, электросваркой сварили… Пара купюр, и корыто перекочевало в комнату моей мамы. Сверху топчан из деревянных досок, на него матрас – и заодно не надо мучиться на казённой кровати с провисшей сеткой…
– А как с водой?
– Воду приходилось брать на кухне, мама вспоминала, каждый раз по двадцать вёдер таскала. Притом делать это приходилось, не привлекая внимания, то есть обычно за полночь… Греть надо было кипятильником, для чего электросчётчик был предусмотрительно отключен. Ну а для слива мама приспособила шланг через оставленную строителями в стене дырку да в водосточную трубу.
– Твоя мама настоящий инженер! – одобрил я, дожёвывая шпроты.
– Ты шутишь. А я постоянно думаю, отчего у вас тут такое безобразное отношение к самим себе? Вот у нас на Иноме даже в голову не придёт никому поселить сотрудника – ценного специалиста, заметь! – в столь ужасной дыре.
Я неопределённо пожал плечами. А что тут возразишь?
– Ты вот всё про маму да про маму. А папа?
– А папа в это время работал в другом полушарии, там тоже вовсю затевались все эти ваши космические дела, – она вздохнула, убирая со стола тарелки. – И по легенде они были не знакомы, то есть абсолютно. Так и бегали на свидания через тинно.
Я хмыкнул.
– Уж не могли составить легенду так, чтобы не разлучать…
– Ты не понимаешь. И дело даже не в трудностях внедрения – пару ведь внедрять сложнее. И не в том, что для работы достаточно одного… Не главное это.
Её глаза глубоки и чуть печальны.
– Всё, что разведчику дорого, должно быть недосягаемо для здешних спецслужб. Здесь очень жестокий мир, Антон. Нельзя допускать даже малейшую возможность шантажа судьбою родных и близких.
Она встряхнулась.
– Ладно, ты звони пока, а я в ванную. Не скучай.
* * *
Муха, наглая и назойливая донельзя, зудела прямо над ухом. Сморщившись и не открывая глаз, Инбер взмахнул рукой, дабы поймать в горсть нахальное насекомое, и от этого движения окончательно проснулся. «Волга» ровно шла по шоссе, спидометр плясал у отметки 120 – автошофёр знал свою работу. Коммуникатор, висевший на груди, настойчиво требовал к себе внимания. Резидент ткнул пальцем в прибор.
– Слушаю.
– Инбер, он достал коды. Переслать тебе прямо сейчас?
– Давай.
Над «торпедой» автомобиля вспыхнула голограмма, побежали вереницы знаков и цифр. Некоторое время иномеец сидел, разглядывая и оценивая присланную информацию.
– Всё?
– А много ли входит в память этой погремушки?
– Логично. А ты сейчас чем занята?
– Вот прямо сейчас или вопрос стоит чуть шире?
– Не придуривайся.
– Прямо сейчас принимаю ванну. А если чуть шире, принимаю гостя.
– Надеюсь, он не рядом?
– Ну Инбер… я же хорошо воспитанная земная девушка!
Шеф ткнул пальцем в прибор связи, и голограмма перед ним послушно изменилась. Голая девушка сидела в курящейся паром ванне, погрузившись до подмышек.
– Шеф, это неприлично, – в глазах Вейлы плясали смешинки. – Джентльмены так не поступают.
– Я не джентльмен, я твой шеф-наставник, – парировал Инбер. – За коды спасибо. А теперь закономерно назревший вопрос. Ты намерена оставить его у себя ночевать?
Смешинки в глазах девушки исчезли.
– Я бы поняла, если бы этот вопрос задала моя мама…
– Я не мама, я твой шеф-наставник. Повторить вопрос?
Пауза.
– Да. Если он захочет.
– Ну-ну. Не заиграйся.
* * *
Плотные салатово-зелёные шторы были задёрнуты, надёжно отсекая холодную заоконную тьму от маленького тёплого мирка, освещаемого круглым солнцем потолочного плафона. Цветы, уютно расположившиеся в своих горшках-домиках на модерновой железной стойке, чуть заметно кивали – да-да, молодой человек, вы правы, здесь очень хорошо и уютно…
Я остановился возле книжного шкафа, усеянного мелкими безделушками. Вгляделся в корешки книг. Толстой, Куприн, Аксаков… ну надо же… ещё Толстой, только не Лев уже, а Алексей который… а это что? Ба, Станислав Лем, и Азимов, и Рэй Брэдбери! Одна из книг выступала из ряда, я потянул – это оказался томик Стругацких «Страна багровых туч». На обратной стороне обложки красовался рисунок, довольно талантливо исполненный шариковой ручкой, – голая девчонка-малолетка лежит на спине и дрыгает ногами, держась за живот, явно помирая со смеху. Ухмыльнувшись, я засунул книгу обратно в ряд и вдруг замер. На узкой полоске книжной полки, оставшейся свободной от шершавых томов, среди прочих мелких безделушек притулился маленький стеклянный слоник. Тот самый.
Мягко стукнула дверь ванной.
– Не соскучился? – Вейла, одетая всё в тот же домашний халатик, закинув руки за голову, с улыбкой расчёсывала мокрые волосы, отросшие до лопаток.
– Очень соскучился, – совершенно искренне ответил я.
Она перестала улыбаться, медленно опустила руки.
– Антон, Антон…
– И это правда, – не стал отрицать я. Медленно, словно во сне, шагнул к ней, взял за плечи…
И чуть не вскрикнул, отдёрнув ладони. Потому что её плечи были горячими, как кипяток.
– Ну, убедился? – она смотрела на меня в упор своими невозможными глазами. – Теперь понимаешь, что такое любить венерианку?
Вместо ответа я притянул её к себе за талию и залепил рот поцелуем. Губы обожгло, точно я хватанул пельмень, сию секунду вынутый из кипящей воды, а ещё спустя секунду она вывернулась из моих рук.
– Ты… ты… Сумасшедший! Антошка, ты же псих! Вот, я так и знала… Ты же обварился, дурачок! Глянь, на губах пузыри!
– До свадьбы заживут? – я улыбнулся враз распухшими губами.
– Светлое небо, что мне с тобой делать… – Она уже копалась в своей мебели. Извлекла откуда-то коробку домашней аптечки. – Это как ты на службу пойдёшь…
– Завтра суббота, потом воскресенье. А потом всё сойдёт за проявления простуды. Герпес, ага…
– Ага, ага… – она осторожно смазывала мне губы кисточкой, смоченной в каком-то горьком, как хинин, растворе. – Стой смирно, чудо моё… Не облизывайся пока! Моя вина… не надо было подходить вплотную… Ну всё вроде. – Она критически оглядела мои губы, где под действием иномейского снадобья пузыри стремительно подсыхали, превращаясь в тонкие плёночки.
– Не помогло бы, – я вновь чуть улыбнулся. – Я бы достал тебя даже в углу.
Она ошеломлённо глянула на меня, фыркнула раз, другой. И мы расхохотались как сумасшедшие.
* * *
Ртутная лампа уличного фонаря изливала свой резкий мертвенно-голубоватый свет, проникавший в незашторенное окно, на потолке, на светлом квадрате метались мутные тени древесных ветвей. Ветер гулял по ночному городу, завывая и присвистывая, словно в досаде, – нет, не удалось сегодня поднять пургу, пошвыряться снежком… напитавшийся за день водою ноябрьский снег крайне тяжел на подъём… И только тонкие стеклянные пластинки отделяли буйство ночной стихии от тёплого мирка квартиры.
Вздохнув, я откинул тонкую простыню до пояса. В квартире было жарко, пожалуй, градусов тридцать. Иномейцы очень любят тепло… а вот холод переносят с большим трудом… этому их агентов обучают на спецтренировках, как переносить ужасную иннурийскую зиму, когда вода твердеет и падает с неба мелкими ажурными кристалликами…
Я лежал и глядел в потолок, закинув руки за голову. Вот интересно, что сказала бы моя сестрёнка, узнай все перипетии моего романа? Да не узнает… Славная она девчонка, Ленка, спору нет, но только знать ей об этом нельзя… и никому нельзя… Вейла…
Я закрыл глаза, но свет заоконного фонаря от этого не угас. Наоборот, он стал ярче. Ещё ярче… и ещё… какой ослепительный свет…
Небо сияло, как начищенная алюминиевая тарелка, гигантская тарелка, опрокинутая над миром. В зените висел размытый огненный клубок. Деревья, развернув листья светлой стороной вверх, как могли, старались отразить хоть часть небесного огня, буквально давившего всё живое. Время Зноя – тяжёлое время на прекрасной Иноме…
«А дальше будет Время Ливней. И тогда будет по-настоящему трудно». – Вейла, совершенно нагая, выходила из озерка, курящегося паром. Я любовался ей, блаженно улыбаясь во сне.
«Мы выдержим».
«Ты уверен?» – она уже стояла в одном шаге – только протяни руку…
«Абсолютно».
«Основания для такого утверждения?»
«Всё просто. Я люблю тебя, Вейла. Вот и все основания».
Её глаза смотрят в упор.
«Только не смейся над дурочкой… Я тоже люблю тебя, Антон. И ничего не могу с этим поделать. И нет раскаяния во мне, вот что страшно».
Её глаза близко-близко.
«Возьми меня сейчас».
…Она приближалась медленно, бесшумно ступая босыми ногами. Шаг… ещё шаг… и ещё шаг… Вот сейчас она остановится и скажет – «тии ктоо?»
– Где твоё платье? – пробормотал я и вдруг осознал, что это не сон.
– Платье? – она уже стояла в одном шаге – только руку протяни. – Зачем оно сейчас?
Ещё шаг, и она оказалась на диване. Её гибкое тело излучало жар, но не обжигало – таким бывает тело больного с высокой температурой.
– Ты уже не жжёшься… – мой язык, так и не дождавшись команды от впавшего в ступор хозяина, очевидно, решил действовать самостоятельно.
– Уже утро… – она улыбалась в темноте. – Я успела слегка остыть…
Её глаза заняли всё поле зрения.
– Олла кео йо кье, – прошептала Вейла, прижимаясь ко мне. – Возьми меня сейчас…
* * *
Огненный шар висел в чёрном, как сажа, небе. Звёзд, естественно, было не видно – густой светофильтр нещадно гасил их немощный свет, совершенно ничтожный на фоне солнечного сияния. Мало кто из обитателей прекрасной Иноме видит светило вот так, в его естественном виде, подумал Инбер. Там, внизу, солнце всегда выглядит размытым огненным клубком. Атмосфера бережёт хрупких обитателей от этого вот неистового света, фильтруя его, рассеивая и обеспечивая антипарниковый эффект…
– Хорошо тут у вас, Ниал. Тихо, спокойно…
– Нравится? – молодой сухощавый иномеец обвёл рукой оранжерею. – Это только кажется, что у нас тут полная тишь и благодать. Твои-то подопечные по крайней мере обладают даром речи. Растения, они же не скажут, каково им. Молча будут страдать, а мы тут думай-гадай, чего не хватает.
Солнечный шар уже погружался в белую муть, превращая горизонт в сплошное море огня, – орбитальная станция уходила на ночную сторону планеты.
– А как с суточным ритмом?
– О, это самый большой из камней преткновения на нашем пути. На свету, как известно, все без исключения представители иномейской флоры переходят на фотодыхание, с уменьшением инсоляции начинается перестройка обмена веществ, и к наступлению ночи растения вновь обретают способность дышать кислородом. Здесь же, на орбите, не сутки, а мигание. Включил-выключил свет, включил-выключил… Вот потому-то я и прошу у вашей службы подмоги. Всё-таки растения Иннуру приспособлены к гораздо более короткому суточному ритму…
– Организуем, организуем твоим ребятам экскурсии, не переживай.
– Не экскурсии, а экспедиции, уважаемый. Полноценные научные экспедиции с изучением и сбором образцов. Экскурсии нас не интересуют.
– Ну хорошо, хорошо. Будут вам полноценные экспедиции!
Последние отблески солнечного света угасли. Планета была теперь невидимой, как сама тьма. Под потолком вспыхнули яркие светильники, но свет их казался таким немощным по сравнению с огненной яростью Солнца…
– Даром речи обладают, говоришь? – усмехнулся Инбер. – Своя работа всегда самая трудная, как известно. Эх, Ниал, мне бы твои заботы!
* * *
Телефон-автомат бодро завывал, демонстрируя немедленную готовность оказать услугу связи, исправно глотал монетки, однако вместо соединения с абонентом вновь выдавал длинный непрерывный сигнал. Истратив последние копейки, я в сердцах врезал железному ящику в рыло. Бесстыжий аппарат поперхнулся было, но тут же завыл ещё громче – дескать, не унывай, гони монетки, парень, сыграй ещё разок в телефон-рулетку, вдруг повезёт?
Плюнув на наглое средство электросвязи, я покинул будку и двинулся к дому, где обитала моя Вейла. Моя, и попробуйте возразить.
Окна её квартиры горели червонным золотом. Вот интересно, отчего так – каждый раз, как я здесь, окна горят червонным золотом. Короткий декабрьский день? Ранний закат? Ну, может быть… может, какая-то доля правды есть и в этом кондово-материалистическом объяснении… Только это не вся правда. И не спорьте, уж мне-то видней.
И вообще, на фига мне телефон? Жили же люди тысячи лет без телефона. Разве у Ромео с Джульеттой имелся телефон? То-то!
– Эй-эй, золотая рыбкааа!!! – внезапно для себя самого гаркнул я, давая выход распиравшей меня радости. И только спустя секунду рассудок сухо и нудно подсказал – не надо вообще-то орать на весь двор, можно тихо подняться по лестнице…
– И чего тебе надобно, старче? – раздался сзади бесконечно милый голос. Она стояла, держа перед собой сетку с провизией, и смотрела на меня смеющимися глазами.
– По щучьему велению, по моему хотению, – я отнял у неё тяжёлую авоську, – хочу, чтобы весь вечер мы были неразлучны!
– То есть прямо весь-весь?
– То есть абсолютно!
– Не печалься, старче, – её глаза лучились светом, – будет тебе весь-весь вечер. То есть абсолютно! О, какая новость, гляди: «Лифт не работает»… Он и вчера уже не работал!
– Так ведь дикари-с!
– Да-да-да!
Она уже птичкой скакала по ступенькам, легко одолевая лестничные марши. Поднимаясь следом, я любовался ею.
– Смотри, не прожги на мне дырку своим огненным взором, – засмеялась Вейла.
– Уж и любоваться нельзя… Хочу и буду!
– Уму непостижимо, как можно любоваться женщиной в таком наряде, – иномейка звенела ключами, отпирая входную дверь. – Мешок с рукавами, набитый ватой, и ко всему ещё и штаны, это же просто невыразимый кошмар…
– Нормальные джинсы, чего ты. Модные весьма.
– Уй, лучше ты молчи на эту тему! Так, это всё неси на кухню. Я сейчас.
Скинув в прихожей верхнюю одежду и башмаки, я протопал на кухню, принялся выкладывать из авоськи разнообразную снедь.
– Слушай, так получается, я тебя объедаю.
– Это ты про материальный ущерб или моральный? – отозвалась она из спальни.
– Про оба.
– Значит, так… – она вошла на кухню, облачённая в немыслимую ночнушку, абсолютно прозрачную и короткую донельзя. – Насчёт материального ущерба – хочешь, подарю тебе полную авоську крашеных бумажек?
– Ух, фальшивомонетчица ты моя! – Я осторожно обнял её, притянул к себе.
– А насчёт морального – да, имеет место быть. Вот я, к примеру, специально надела этот балахончик, чтобы похвастать достоинствами собственной фигуры. Первая сколько-то приличествующая девушке вещь, встреченная мной на Иннуру. И где бурные проявления восторга? Или тебе нравятся только девушки, засунутые в мешки с рукавами, м-м?
Дальнейший поток претензий я прервал самым простым и естественным способом, просто залепив ей рот поцелуем.
– Ну всё уже, всё… – отдышалась наконец она, облизывая губы. – На чём мы остановились? Да, возмещение морального ущерба. Рисовую кашу на молоке готовить умеешь?
– Йес, мэм!
– Бутерброды с сыром и маслом?
– Уи, мадам!
– Помидорный салат под майонезом? Кальмаров с брусникой?
– Так что не извольте беспокоиться, барышня!
– Действуй! Я же пока займусь кой-какими делишками.
– Я не буду лицезреть твой облик? Это нечестно. Мне был обещан весь-весь вечер, а не урывками! – Ночнушка и впрямь оказалась превосходной, во всяком случае, ласкать её голые ягодицы было очень удобно…
– Товарищ, товарищ, возьмите себя в руки! – со смехом вырвалась она.
Вздохнув, я покорился судьбе. То есть нацепил фартук и принялся за готовку. А чего такого? Не так уж часто мне тут доверяют похозяйничать на кухне… учитывая уровень моей кулинарной подготовки. Быть джентльменом на диване не особо сложно, а вот слабо́ джентльмену освободить свою возлюбленную хотя бы от варки рисовой каши? То-то!
Да, вот так мы нынче и живём. После той ночи Вейла полностью отбросила всякие экивоки. Уже не нужно раздумывать, какой халат надеть, дабы не нарушить хрупкий внутренний мир гостя… И, строго говоря, уже не гость я тут. Строго говоря, мы уже почти что семья…
Я жёстко усмехнулся. «Товарищ, товарищ, возьмите себя в руки!» Семья, ребята, это вам не просто любовная пара…
Что нас ждёт?
– Каша готова! И чай! И вот-вот остынут! – окликнул я.
– Нет, только не это! – хозяйка мигом возникла на пороге кухни, упрятывая за ворот эротического наряда связку амулетов. – Давай всё на стол! Я чего-то голодная вся такая… Там колбаса в холодильнике между прочим.
– Уже нашёл. – Я сооружал себе бутерброд с сыром и колбасой. При всём родстве душ кулинарные вкусы у нас с любимой здорово не совпадают, что да то да. Ей, к примеру, вот эта вот колбаса на дух не нужна. Я же совершенно равнодушен к рисовой каше…
– М-м, вкусно! – Вейла глотала кашу, густо исходившую паром, и запивала таким же огненным чаем.
– Между прочим, скоро Новый год. Самый главный праздник считается у нас тут.
– Не сердись, Антоша, – её взгляд стал виноватым. – Я обещала родным быть дома непременно.
Я тяжко вздохнул. Всё правильно, всё верно… Для диких иннурийцев, может, и главный праздник, а для иномейского агента лишний повод смотаться домой.
– Но на торжественный вечер-то в клуб придёшь?
– Приду обязательно!
* * *
– …Таким образом, период «штурма и натиска» в исследованиях нашей прекрасной Иноме для аборигенов Иннуру фактически заканчивается. По нашим данным, утверждена лишь ещё одна миссия, имеющая главной целью полное радиолокационное картографирование нашей планеты. Запуск аппарата намечен на тысяча девятьсот восемьдесят девятый год – прошу прощения за использование календаря иннурийцев, так в документе. То есть до пуска тринадцать суток… наших, естественно. Служба Неба наконец-то сможет хорошенько выспаться.
Смех в зале.
– Тише, тише! – председатель повысил голос. – Прошу вопросы к докладчику!
– С чем связано такое резкое падение интереса к исследованиям? – поднялся молодой учёный в центре зала. – Аэростатные зонды – новое перспективное направление, едва наметившееся. Смысл отказываться от дальнейшего развития?..
– Тут вот в чём дело… Каждая миссия стоит дорого. Научная же отдача с каждым разом падает. Да, имеется группа иннурийских учёных, ратующих за дальнейшее развитие аэростатных исследований нашей Иноме. И не только аэростатных, кстати. Имеются проекты запуска управляемых дирижаблей и аэродинамических аппаратов, черпающих энергию от солнечных батарей. Но все эти проекты не вышли из стадии идей, в лучшем случае эскизных проработок. Сейчас инженеры той страны, что наиболее интенсивно занималась исследованиями нашей планеты, полностью поглощены постройкой гигантской ракеты и многоразового пилотируемого корабля. Все силы и средства поглощает этот проект, так что шансы радетелей продолжения исследований нашей прекрасной Иноме, увы, невелики.
– Не намерены ли аборигены отправить на нашу Иноме самоходные аппараты? – подала реплику женщина, сидящая слева во втором ряду.
– Увы. Как всем нам известно, на Иноме чудовищная температура и давление, – смех в зале. – Постройка самоходного механизма, способного работать в таких условиях, для техники иннурийцев задача крайне сложная. Тем не менее идея таких миссий существует. Другой вопрос, как скоро они воплотятся в жизнь… если вообще воплотятся, конечно.
– Больше вопросов нет? – председатель обвёл взглядом аудиторию. – Большое спасибо, уважаемый Инбер, что уделил нам время. Доклад был весьма содержательным!
На улице стоял туман, густой, как молоко. Гравилётная площадка тонула в сиянии светильников, но за пределами того сияния ночной мрак, казалось, приобретал осязаемую твёрдость.
– Инбер, два слова, – тепловой контур, явно женский, выдвинулся из мрака, приблизился вплотную, обретая узнаваемые черты.
– Здравствуй, Иллеа, – Инбер улыбнулся.
– Инмун принёс мне странную весть. Скажи, как так получилось, что они встретились?
– Судьба. Иных объяснений я не вижу.
– Какая ещё судьба?! Ты же резидент! Ты её шеф-наставник! Ты должен просчитывать подобные ситуации!
– И тем не менее это случилось. Если хочешь, можешь подать на меня жалобу.
– Жалобу?! Какой мне прок от той жалобы?! Тут не жаловаться, тут действовать надо! Что ты намерен предпринять?
– Ничего.
– То есть?!
– Иллеа, может, это тебе и неприятно слышать, но твоя дочь уже давно взрослая девушка. Она решает. Не ты, не я и не Инмун.
– Прекрати, Инбер! Я не хочу слушать ту чушь, что ты сейчас бормочешь. Ты немедленно снимешь её с задания и переправишь сюда, на Иноме.
– Нет, Иллеа.
– Что?!
– Иллеа, ну ты ведь сама женщина. Ты знаешь – любовь священна.
– Любовь к кому?! Он иннуриец!
– Увы, это правда.
Пауза.
– Послушай, Инбер… Мы работали с тобой немало, и не раз ты выручал меня в трудное время. И я до сих пор считала тебя одним из своих лучших друзей. Но знай – если ты не сделаешь того, что я сейчас прошу… нет, не прошу – требую, ты станешь мне врагом.
– А если сделаю, врагом мне станет твоя дочь. И ты, кстати, да и Инмун всё равно перестанете числить меня в друзьях. Но что самое скверное – я перестану себя уважать.
Инбер тяжело вздохнул.
– Я ничего не обещаю, Иллеа.
Долгая пауза.
– Ладно, Инбер. Считай, что мы поговорили.
– …Запуск космического аппарата «Вега-2» также прошёл успешно, и в настоящий момент оба наших изделия находятся на межпланетной траектории, на пути к Венере!
Зал, как и положено, разразился аплодисментами. Я хлопал вместе со всеми, разумеется. Нет, а чего? Уж кто-кто, а я-то имею полное право гордиться своим вкладом в общее дело. Потому что ежели б не я и не та маленькая пуговка, оба изделия уже имели бы бледный вид. Или их прикончили бы уже на подлёте к прекрасной Иноме? Не важно. Тамошняя Служба Неба не шутит…
– …и хочу пожелать нашему замечательному коллективу, всем нам, товарищи, ещё более впечатляющих успехов в наступающем Новом году!
Новая волна аплодисментов.
– …на этом официально-торжественную часть собрания разрешите считать закрытой. С наступающим Новым годом, товарищи!
Публика облегчённо начала рассасываться. Помедлив, я тоже двинулся к выходу из актового зала.
В вестибюле Дворца культуры «Родина» бодро звучала музыка, вокруг празднично сияли ёлочные гирлянды, навешанные сверх всякой меры. Возле монументально-толстенной колонны стояла Вейла в вишнёвом платье с искрой, улыбаясь своей загадочной улыбкой а-ля Джоконда.
– Привет!
– Шикарно выглядишь, слушай. А чего на торжественном собрании отсутствовала? Я так надеялся, до самого конца сиденье ладонью оборонял…
– Ну ты же настоящий друг! – засмеялась она. – Не успела, опоздала… Зато танцевать с тобой буду до тех пор, пока не скажешь «сжалься!»
– Русские парни пощады не просят, мадмуазель.
Её глаза близко-близко.
– Ну в таком случае падёшь смертью храбрых.
– Вау! Угроза реальна?
– Более чем. Ты даже не представляешь, что у тебя за партнёрша.
– Простите, можно вас?.. – Какой-то чувак, уже успевший хватануть грамм сто двадцать пять для храбрости, возник перед нами.
– К сожалению, это невозможно, – не давая мне времени осознать и возмутиться, с лучезарной светской улыбкой парировала Вейла. – У вас, молодой человек, допуск не тот.
– Понял, исчез. – Чувак с ухмылкой изобразил полупоклон и отвалил.
– Ну вот видишь, как просто, – иномейка укоризненно покачала головой. – А ты бы сейчас ответил грубо. Слово за слово – скандал и в итоге испорченный вечер, – в её глазах плясали бесенята. – Если вообще не разбитый нос.
– Ты забыла про выбитые зубы. Слушай, а мой допуск соответствует?
– Вполне! – она засмеялась. – Я так и не поняла, мы будем тут стоять, пока не объявят белый танец?
– Прошу! – Я по-гусарски отвесил короткий полупоклон, щёлкнув несуществующими шпорами.
Да, Вейла не соврала ни на грамм насчёт небывалой доселе партнёрши. В своё время с настойчивой подачи мамы я два года ходил в танцевальный кружок, потом, правда, бросил. Так что, в отличие от необученных бесформенных топтунов, годных лишь на то, чтобы лапать партнёршу за задницу, вполне отличал вальс от румбы и мог при крайней нужде станцевать даже джайв. Однако уже после второго танго я ощутимо взмок, она же была свежа, словно роза.
– Слушай, я потрясён! Где ты только всему этому научилась…
– На курсах подготовки, вестимо. И не роза вовсе, а ассигейра на рассвете, – её глаза смеялись. – Так у нас говорят.
– Некрасиво подслушивать. Опять включила свою штуковину?
– С самого начала. Это ты просто отдыхаешь. Я ещё и работаю.
– Хм?
– Потом, потом… Слушай, тебе нужна передышка. И мне неплохо бы подкрепиться. Айда в буфет. Я так горячего чаю хочу!
– Не вопрос!
В буфете было довольно людно, но я сумел нагло протолкаться к прилавку.
– Прошу два заварных пирожных… нет, четыре! И два чая!
– Молодой человек, тут очередь! – возмутился интеллигентный пожилой мужчина с аристократической лысиной и в старомодных роговых очках.
– Поймите меня правильно, дорогой товарищ, – я прижал руку к сердцу. – Оглянитесь. Видите вон ту девушку, что скучает в углу у столика? Как, по-вашему, можно такую девушку надолго оставлять без присмотра? Уверен, вы меня понимаете как мужчина.
– Хм… – улыбнулся интеллигент. – Да, это аргумент. Не возражаю.
– Большое спасибо!
Когда я вернулся к столику, победно неся тарелку с пирожными и пару стаканов чая, иномейка помирала со смеху, зажимая рот рукой.
– Слушь, ты чего?..
– Ой, не могу… – кое-как справившись с приступом смеха, Вейла вытирала глаза. – Понятно, что НПОЛ – предприятие большое, всех не упомнить. Но уж главного конструктора-то можно бы, э?
– Не, серьёзно? Сам Ковтуненко? – я вовсю вертел головой.
– Он самый. Ковтуненко Вячеслав Михайлович. Да не верти уже так головой, шея отвалится. Ох, Антошка, Антошка…
– Слушь, а чего он?..
– А разве главконструктор не имеет права посетить буфет во Дворце культуры, притом собственного предприятия? – в её глазах густо плясали смешинки. – Вот нашёл вдруг стих и посетил.
Я помолчал, переваривая.
– Пироженки прелесть, – иномейка вовсю уписывала заварные пирожные с кремом. – Я из твоей доли одно упру, ага?
– Да ешь хоть все, – я пододвинул ей тарелку. – Ты же чаю хотела…
– Верно. Чаю. А это помои, увы. Чуть тёплые. – По её лицу пробежала гримаска брезгливости.
– Ну тебе в этом деле угодить трудно, – чуть улыбнулся я. – Скажи всё же, ты правда хотела чаю? Или визит в буфет лишь предлог?
– Антоша, не всё, что придёт в голову, нужно говорить вслух, – смех уже улетучивался из её глаз. – Тебя тоже касается, кстати.
Я чуть пожал плечами. Ну всё же понятно. Главконструктор всё-таки, к нему так просто не подобраться. А тут сидит за столиком, ну стих посетил потому что… и все мысли как на ладони… Кстати, и в актовом зале она не появилась, поскольку Ковтуненко в том зале отсутствовал… а в вестибюле, напротив, где-то присутствовал. И это очень удобно, стоять за колонной – ну стоит себе девушка, парня ждёт…
– Скажи… а если бы не… ты бы пришла? – Я медленно мешал ложечкой в стакане.
Её взгляд невероятно мягок и чуть печален. Её пальцы ложатся сверху на мою ладонь.
– Ответный вопрос – ты мне веришь?
– Верю.
– В таком случае я говорю тебе «да».
– Спасибо, – я слабо улыбнулся.
– «Спасибом» ты не отделаешься, – в её глазах вновь всплыли смешинки. – Такие сомнения есть тяжкое оскорбление девушки, смыть которое можно лишь кровью. В крайнем случае по́том. Идём танцевать!
– А как же?.. – Я указал глазами на столик, где гонял чаи генконструктор.
Её глаза близко-близко.
– Всё, что нужно, я уже узнала.
* * *
Стена ущелья, испещрённая малахитовыми прожилками, уходила ввысь, загибаясь над головой массивным карнизом. Корявый ствол дерева с красноречивым названием «стенолаз» плотно прижимался к камню, цепляясь многочисленными корнями за малейшие расщелины. Ручей, протекавший по дну ущелья, сонно журчал, переливаясь меж округлыми валунами. Как тихо тут…спокойно… так и тянет закрыть глаза…
Инбер усмехнулся. Всё это иллюзия, вся эта тишь и спокойствие. Сразу после полудня тут будет кошмар. Рушащиеся с небес потоки горячего ливня и бешеный поток, распирающий ущелье, ворочающий камни размером с голову… Не зря стенолаз предпочитает держаться за скалу, не слишком надеясь на нижний корень…
Вот так и у него. Да, пока тишь и спокойствие. Пока девчонка-практикантка крутит свой невозможный роман, в то же время исправно исполняя служебные обязанности. И этот абориген, что правда то правда, хранит инкогнито не хуже самого иномейского резидента. Вербовка прошла отлично, получен ценный материал…
Только всё это иллюзия. Так не может продолжаться долго. Как там, в учебнике, – «не следует путать стабильную ситуацию с метастабильной»… Копятся, копятся где-то в вышине водяные пары, и пусть пока они незримы – очень скоро гроза явит свою мощь.
«Ладно, Инбер. Считай, что мы поговорили».
Вздохнув полной грудью, иномеец вцепился в жёсткую кору и решительно полез наверх, цепляясь пальцами где за каменные выступы, где за ветки стенолаза. Это было старое хобби – скалолазание. Вообще-то обычно для такого дела подбирается подходящая компания, но в этот раз желающих не нашлось. У всех дела, и потом в Медных горах вот-вот наступит Время Ливней… в общем, ты не поверишь, как жаль, дружище… А отпуск-то не резиновый… тьфу ты… вот же до чего въелись эти иннурийские поговорочки…
Пот уже заливал глаза, но Инбер упрямо лез и лез ввысь, не давая себе отдыха. И хорошо, что нет компании. Думать вообще-то лучше в одиночку… Думать всегда полезно, а порой просто жизненно необходимо. Вот как сейчас…
«Ладно, Инбер. Считай, что мы поговорили».
Ствол стенолаза огибал карниз, так что приходилось ползти, обхватив дерево руками и ногами. На секунду возникло странное ощущение – небо и земля поменялись местами. Вот сейчас он обогнёт карниз, и стоит разжать пальцы – улетишь, рухнешь со свистом в самые светлые небеса… Странная иллюзия, конечно.
Странная, как сама жизнь.
Корень растения предательски хрустнул под рукой, и ремни заплечного гравитора мгновенно натянулись – аппарат готов подстраховать. Предотвратить падение в пропасть. Мягко опустить скалолаза-неудачника наземь… Хороший аппарат, просто замечательный. Как жаль, что такая подстраховка невозможна для всех случаев в жизни…
«Ладно, Инбер. Считай, что мы поговорили».
Выбравшись наконец наверх, иномеец некоторое время восстанавливал дыхание. Внизу, в пятистах шагах, серебрилась ниточка ручья.
Ладно, Иллеа. Когда не знаешь, что делать, следуй старому мудрому правилу – не делай ничего. Так будет вернее всего.
Считай, что мы поговорили.
* * *
– Вах! Настоящый мушчына, слюшай! Дэвушке сваей автомобыл дарат толко настояшые мушчыны, генацвале!
– Да-да… – я рассматривал генацвале без всякого энтузиазма. Пять тысяч за потасканный ушастый «запор»… нет, как хотите, не перевелись ещё в горах Кавказа абреки…
– Нэ пэрэживай! – верно истолковал мой взгляд бывший владелец авто, засовывая за пазуху сдвоенную пачку двадцатипятирублёвых купюр. – Сэйчас дэнги тьфу! Думаэшь, мэнэ за «Волга» пэтнадцат тысяч бэрут, да? По докумэнтам толко пэтнадцат, а свэрху еще столко!
Я лишь ухмыльнулся. Да уж… Воистину «весь мир театр, все люди в нём актёры»… Спектакль, конечно, разыгран на славу. Я даже свой собственный вклад из сберкассы изъял для полной достоверности. Так что даже если и возник бы, предположим, у кого-то чрезмерно любопытного вопрос, откуда у девушки-сироты взялись две тысячи рублей – официально озвученная цена этого самоката, – то ответ вот он, на поверхности. Друг сердечный одолжил в полном бескорыстии. Ну а то, что сберкассовские рубли преспокойно лежат в ящике письменного стола и за пазуху сейчас абрек прячет продукт высоких иномейских технологий, это уже совсем несущественные мелочи.
Распрощавшись наконец с абреком-генацвале, я уселся за руль новоприобретённого транспортного средства.
– Ну что, мадмуазель, с покупочкой вас!
– Поехали! – засмеялась Вейла. – Слушай, я забыла, как тут печку включать?
– Да вот, – я включил обогрев. – Только учти, у него печка бензин жрёт, это не «Жигули». Не успеешь отогреться как следует, глядь – а бак-то уже пустой.
– Переживём, – в её глазах плясали смешинки. – Зато теперь ты сможешь быть уверен, что по утрам в набитом автобусе небритые типы не лезут под юбку твоей девушке. Разве это не стоит пачки раскрашенных бумажек?
– Однозначно стоит! – авторитетно заверил я, выруливая на оживлённый проспект. – А ты ещё хотела «горбатого» покупать…
– А этот лучше? Ой, я не разбираюсь, для меня это всё тележки с колёсиками… Впрочем, ту тележку уже продали. Не дождался хозяин…
– Слушай, это же тебе придётся в автошколу поступать. Учиться вождению, на права сдавать…
– И не говори, – она вздохнула. – Голова кругом…
Собственно, основная тяжесть хлопот по приобретению транспортного средства легла на мои широкие плечи. Поскольку Вейла, как я успел убедиться, действительно понимала в автомототехнике не больше, чем я в балете. То есть автомобиль от садовой тачки отличала довольно уверенно, но вот мотоцикл с коляской с той тачкой перепутать могла вполне. Иномейка лишь предоставила те самые пачки раскрашенных бумажек – как я понял, раскраска нужного количества бумажек не представляла для иномейской науки и техники ни малейшего затруднения.
– Если вдруг откажет, сразу звони мне, – я попробовал было пойти на обгон тяжёлой фуры, но мотор «ушастика» предупреждающе зачихал, и я счёл за благо воздержаться. – И вообще, надо покупочку срочно перебрать, мало ли… нет у меня никакой веры этому грузину…
– О! Ты ещё и автомеханик?
– Ну, просто не совсем безрукий… Папа поможет советом, если что.
– Спасибо, Антоша, – улыбнулась иномейка. – У меня свой знакомый механик имеется. Очень классный.
– Кто такой, как звать, почему не знаю?
– Ага, заревновал! – она засмеялась. – Нет у него имени. Только номер.
– Робот? – я покрутил головой, переваривая очередную порцию ценной информации. – А ты говорила – нельзя…
– Что я говорила? Что в жилище не должно храниться ничего, что в отсутствие хозяина могло бы стать прямой уликой. Скажем, при обыске… Но это не значит, что нет совсем ничего. Оно всё есть, когда в том возникает нужда.
– Приехали, – я уже заруливал во двор. – Куда прикажете поставить карету, мэм?
– Куда сочтёте нужным, сэр, – она засмеялась. – Только учти, я же учусь у тебя и всё буду делать точь-в-точь, как ты. Так что отнесись с выбором места стоянки со всей ответственностью!
– …Куда ставить-то, хозяйка?
– Сюда, сюда заносите! Вот, тут, ага… Спасибо!
– Хе… Спасибо не булькает, хозяйка! – ухмыльнулся старший грузчик, и его напарник энергично-утвердительно замотал головой.
– Ну вот это на бульканье, – Вейла сунула пролетарию пятёрку.
– Нуууу…
– Однако возьмите себя в руки, товарищ, – лучезарно улыбнулась иномейка. – Не хотите ли вы, чтобы хрупкая девушка стояла за вас очередь в винном отделе? Сами, сами, чай, не маленькие!
– Спасибо и на том, хозяйка, – вновь ухмыльнулся пролетарий. – Твоя правда… совсем задавили народ…
Дождавшись, когда представители народа очистят прихожую, Вейла со вздохом достала тряпку и принялась оттирать следы, оставленные сапогами пролетариев. Нет, наверное, никогда она не привыкнет к здешним порядкам… Недаром опытным агентам после долгого проживания на Иннуру положен курс обратной адаптации…
Покончив с эрзац-уборкой, девушка принялась осторожно распаковывать плоские ящики, внутри которых таились листы зеркального стекла. Вот, пожалуйста, и это тоже… Пришлось ехать на мебельную фабрику, искать нужного человека, договариваться… и опять-таки совать крашеные бумажки… Ладно, это эмоции. Зато теперь проблема гидроизоляции ванной будет решена радикально.
Иномейка извлекла из обширной хозяйственной сумки небольшой металлический ящичек – с виду совсем обычный, в таких аборигены обычно носят инструменты. Помедлив, сжала пальцами нужный брелок. Внутри слесарного чемоданчика что-то звонко щёлкнуло, и он раскрылся. Сунув руку, девушка извлекла из недр ящика предмет, более всего напоминающий металлическую палку. За первым последовал второй, третий, четвёртый… Шестнадцать штук, полная ремонтная бригада.
Повинуясь команде амулета, металлические палки разом пришли в движение, трансформируясь в чудовищных монстров, более всего напоминающих земных насекомых-палочников, только увеличенных до неприличных размеров.
Настройка роботов заняла минут пять, не меньше – всё-таки задание было не слишком стандартным. Отдав команду «исполнять!», Вейла покинула бригаду, прошла на кухню. Ставя чайник на плиту, улыбнулась, вспоминая, как Антон предлагал свои услуги по ремонту… Антошка, Антошка… Нет у меня проблемы с ремонтом этой самой ванной и с ремонтом тележки на колесиках тоже никаких проблем… Проблема, Антоша, – это мы с тобой.
Невнятные звуки в ванной стихли, брелок на груди коротко пискнул. Отставив недопитую кружку чая, иномейка направилась в ванную. Критически оглядела работу. Ну вот, другое дело…
Стены, пол и потолок были сплошь облицованы зеркальными листами, причём на полу зеркала были сработаны из толстенного витринного стекла, закалённого – хоть кирпич роняй. Плотно пригнанные листы со швами, проклеенными резиновым клеем, должны были обеспечить помещению гидроизоляцию, сравнимую с подводной лодкой. Покачав дверь, также превращённую в сплошное зеркало, Вейла задумчиво вгляделась в собственное отражение. Тысячи Вейл сверху, снизу и с боков повторили её движение. М-да… шеф явно будет ругаться. Шикарно жить начала девушка. Ну да ладно… семь бед – один ответ. Пусть хоть эта комната будет соответствовать иномейским понятиям о комфорте.
Вейла вновь улыбнулась. Надо тут поролоновый коврик у входа постелить, что ли… Ведь упадёт Антошка, как увидит. Столбом рухнет, и будет бытовая травма.
Улыбка вдруг исчезла с её лица. Антон, Антон… Разговора с родными не избежать. И нечего тянуть. Некуда дальше тянуть. Только сперва не с мамой и отцом… мама, это на десерт. Сперва – с братишкой. Если он поймёт… будет легче. Вот правда, ей, Вейле, будет легче.
Роботы уже сложились, смирно лёжа рядком металлических колбасок на полу. Помедлив, девушка принялась укладывать их в чемоданчик. Надо сегодня же вернуть на склад, вот что. Не дело держать на дому подобные артефакты.
