Глава 20. О невестах
…она ждала не в саду, у стены крепостной, куда провела ее маленькая беленькая девица. Не из жалости, но из жадности. И пять золотых, которые исчезли в девичьей узкой ладони — удивительная магия стяжательства — стали достойной наградой.
— Недолго только, — теперь, получив деньги, девица стала нервничать и думать, что будет, если кто-то заметит здесь ее подопечную.
— Недолго, — пообещал Арей.
Он разглядывал навязанную невесту, подмечая, что за несколько дней она еще больше побледнела. Кожа бела до серости, круги под глазами.
— Здравствуй…
— Здравствуй, — она протянула руку, коснулась осторожно раскрытой его ладони. — Ты ведь узнал меня, правда?
— Как было тебя не узнать.
— Я усыпила ее… она… она с тобою не знакома. Она бы не поверила.
— А ты веришь?
…куда подевалась та девочка шести лет от роду? Куколка ряженая, которая и ногами-то не ходила — носили, чтоб, не приведи Божиня, не переутомилася. И солидная баба с усиками над верхнею губой, называла ее лялечкой.
Тягала на руках.
Порой и на плечо усаживала, чтоб лялечке лучше видать было.
…переменилась. Нет, Арей не знал, что это будет именно она. Как-то вылетело из головы, что Мирослав Батош-Жиневский в отцовском доме частым гостем был. И дочь свою приводил.
— Верю, — она выдохнула и рот ладонью прикрыла. Оглянулась на девку. — Ты меня заберешь?
И взгляд такой…
…у той девочки из памяти Арея не могло быть подобного взгляда. В нем надежда отчаянная. И еще страх, что надежда эта зряшняя. И все же…
…та смотрела с ленцою, с обидою, будто подозревая, что Арей всенепременно отберет куклу ее с парпоровым личиком. Или пряничек. Или бусики.
…отец говорил:
— Развлеки гостьюшку, — и кланялся девчонке, будто бы и вправду именно она была дорогою гостьей, а не приложением к Мирославу.
Того Арей тоже запомнил.
Высокий бледный мужчина, будто бы больной, но отец, когда Арей спросил, уверил, что бледность сия — исключительно от учености…
Девка за спиною закхекала. И Арей протянул ей кошель.
— Возьми. Погуляй. Мы никуда не уйдем. Клянусь своею силой.
Девка скривилась, но кошель приняла.
…той девочке прислуга кланялась в пол, величала княгинюшкой. И она, малолетняя, полагала, что мир так и будет лежать у ног ее? Арея это злило. Того, прошлого, который явно ощущал низость своего положения. Но отца напрямую ослушаться он не смел. Да и как гостью было неуважение выказать? Это и гостя оскорбить, и родителей, что воспитали дурно. Вот Арей и скрипел зубами.
Держался. Пусть для того и требовалось собрать все его терпение.
Он подавал подушки — девочка желала чаю, но стулья были велики для нее, как и тяжеленный гостевой стол под шелковой скатертью сокрытый. Подушки укладывали горой. И в них усаживали ее. Тетка вставала за креслом и сверлила Арея взглядом, в котором явственно читалось, что не достоин он глядеть на ее лялечку, ее ясочку, княгинюшку драгоценную. И та, настроение няньки чувствуя, сама пыжилась, щеки дула, глаза пучила.
Но первою не выдерживала. Не привычно было ей молчание.
— А папочка сказал, что жениха мне найдет, — говорила она и нос задирала.
Арею тогда еще смешно сделалось. Подумаешь, жених. Не велика прибыль. Лучше бы саблю или вот коня, или еще что полезного, а жениха… какая от женихов польза?
Девчонке он такого не говорил, кивал лишь.
И та, ободренная, продолжала.
— Красивого! Быть может, царевича… иноземного. Вот папа с саксонским посланником беседу беседовал. И тот мне вот чего подарил, — девочка вытянула ручку, показывая широкое запястье с яркими каменьями. — Видишь?
— Вижу.
— Красиво?
— Красиво, — согласился Арей. Об чем еще с девчонкою говорить? Не о лошадях же, в которых Арей толк знал и даже отец это признавал и брал его на конный ряд, когда нового жеребца присматривал. И не о сбруе… не о приемах, особенно том, что не получается, пусть Арей из шкуры лезет, чтобы повторить.
Она вообще, наверное, неграмотная. Сидит в своем тереме, вышиванки вышивает или пряжу прядет. Что там еще положено боярыням? Тоска…
— Я не хочу за саксонского идти. У него нос закорючкою. И старый он, — девчонка вздохнула совсем по-взрослому. — Двадцать годов.
— Двадцать — это еще немного.
— Много… он мне не нравится. Мне портрету показывали. И с меня писали. Батюшка говорит, что я царское крови, а значится, и жених должен быть совестущим.
— Каким?
— Совестущим, — повторила малявка и запястье тронула. — Ну, чтоб тоже с кровью.
— Соответствующим?
— Ага… а норманн толстый. И ехать к ним далеко. А еще от егоного посланника воняет. Я батюшке сказала, что не поеду… я лучше за тебя пойду.
— Что?!
От этакой радости у Арея в горле пересохло. Не надобна ему жена! И вообще… он царское крови не достойный. Кто за рабынича царевну отдаст? В тот момент он впервые, пожалуй, обрадовался, что не свободен. А то и вправду, глядишь, просватали бы.
У него же планы.
Он воевать пойдет. И славу стяжает такую, что все вокруг разом позабудут, что Арей — низкого рождения, что незаконный он.
— Я батюшку попрошу. Ты хороший. Меня слушаешь… и красивый.
Баба толстенная губы поджала, отчего усики ее встопорщились. А девчонка радостно продолжала рассказывать, как они поженятся. У нее уже и платье готовое было невестино. Из шелку красного и нитью алой вышитое. Нить-то с золотом, но то особым способом травленое, потому и вышла алою, но с золотым блеском…
…про это самое платье она два часа и говорила.
А как ушла, Арей вздохнул с немалым облегчением. Нет, с девчонками малолетними он играть не желает…
— Утомила гостьюшка? — отец усмехался и выглядел предовольным.
— Она вздумала за меня замуж идти, — пожаловался Арей.
— Что ж, вариант, конечно, неплохой… но не думаю, что Мирослав на тебя согласится… все же царская кровь… или понравилась? — отцовы глаза блеснули с насмешкой.
— Нет!
— Молод ты еще. А ведь она — невеста завидная.
Арей только фыркнул. Завидная? От горшка два вершка и язык помелом.
— Зря. Кровь сильная. Божиней благословенная. Дети магиками будут. Да и… если Мирославу верить, могут и на трон… не бери в голову, — отцова рука пригладила волосы. — Лучше расскажи, как тебе новый конь. Хорош?
…они приходили еще дважды. А после один Мирослав. И с каждым его приходом отец делался все более мрачен.
— Хватит. То, что ты предлагаешь…
— А думаешь, он просто так власть уступит? Нет, эта девчонка совершенно его околдовала! — голос Мирослава Батош-Жиневского не проникал сквозь стены, но в оных стенах имелись оконца, через которые очень даже удобно было слушать. Особенно, если слух острый и знаешь, как оконце приотворить, чтоб батюшка не заметил. Арей знал.
Он вытащил заглушку, которую отыскал давно уж и ухом к дырке приник.
— Ты преувеличиваешь. Это просто женщина…
— А ты недооцениваешь женщин. Иные еще те змеи… поверь, я знаю, о чем говорю. Эта девица балуется запретной волшбой.
— Приворотом?
— Приворот не так уж и страшен, да и ни один приворот долго не удержится, если на сердце пусто. Нет, она нашла иной способ. Я пока не понял, какой именно, но разберусь… разбираюсь.
— Она не делала тебе зла.
— Пока не делала, — согласился Мирослав Батош-Жиневский. — Но вряд ли ей нужен мой братец. То есть нужен, но не сам по себе. Ее власть влечет. А он… он лишь способ эту власть получит. И если так, то всякий человек, который будет мешать ей достичь цели, станет ее врагом.
Взрослые разговоры были не особо интересны. Но Арей упорно слушал. Вдруг да чего про него скажут. Например, похвалит гость Арея, бросит этак, невзначай, что сам бы таким сыном гордился… и батюшка ответит, что гордится и вольную изготовил.
А еще лучше — сошлет он свою жену в монастырь.
С нею и братца, чтоб не заминал. Матушку же Арееву законною женою сделает… нет, брата можно не отсылать, пусть в доме живет. Он толстый и безвредный.
— Допустим…
— Не допустим, а так и есть. Ты давно моего братца видел? Он все еще мнит себя великим дамским угодником, покорителем сердец. Идиот. Последние мозги выкурил…
— Аккуратней, Мирослав.
— Вряд ли ты меня сдашь. А если и донесешь, мы с ним знаем, я правду говорю. Он толст. И неповоротлив, как кабан. От него дурно пахнет. И ни одна нормальная женщина не разделит с таким ложе.
Этого Арей еще не понял.
— Он в жизни не любил никого, кроме себя… а тут вдруг смотрит на эту пигалицу, надышаться не может. Нет, такого не бывает… и я тебе докажу…
— Мне?
— Если ты… и остальные… сообща, — теперь голос звучал тише и глуше. — История знала прецеденты.
Про это Арей не очень-то понял, да и слушать было не особо интересно, однако он слушал. Мало ли, вдруг уйдешь, а они про действительно важное говорить станут.
— …Белюта… дума боярская собралась и признала… больным рассудком…
— Ты понимаешь, что говоришь? — отец не гневался, он спрашивал тихо, но отчего-то спина Ареева взмокла прямо.
— Я понимаю. Но, послушай, это действительный выход. Реальный.
— На трон захотелось?
— Прекрати! Ты-то меня знаешь… мне власть без нужды… я лишь за детей опасаюсь, потому что она не успокоится, пока не изведет всех, в ком хоть капля настоящей крови есть. Нет… если бы кто другой, но эта не остановится. И я должен действовать…
…у стены тихо. И невеста его молчит. Зачем тогда звала, если молчит? И глаз не сводит, и от взгляда этого Арею крепко не по себе.
— Я помню не так много… тебя вот… и что батюшка к вам в гости брал. Мне нравилось. Ты такой серьезный… я всем говорила, что к тебе посватаюсь, не понимала, отчего матушка гневается. Она-то и запретила брать. Да и отец… с твоим рассорились. Помнишь?
Арей кивнул.
Помнит.
— А из-за чего? Хотя… я знаю… из-за нее… — девушка прижала палец к губам и оглянулась. — Здесь так страшно! Я спать не могу, глаза закрою, а под кроватью кто-то возится, шуршит.
— Мыши?
— Нет, мышей я не боюсь. А он смеется. И так мерзко. Уснешь чуть, а он выбирается. И я знаю, что на кровать садится. Я одеяла подбираю, простыни все, чтоб ни ниточки не свисало, а он все равно забирается. Сядет рядышком и глядит, глядит… а иногда руками горло сожмет, я тогда дышать не могу.
Безумная?
Глаза блестят, того и гляди, расплачется. И как утешить? Арей не умеет утешать слабонервных боярынь.
— Мне никто не верит. Со мной в постели девка спит… вот она… приглядывать поставлена. Думает, что блажу. Только это не блажь. Он меня убьет. Бывает, сядет на грудь и давит… я кричать хочу, но не могу. А утром глаза открою, и сил нет, ни капельки нет… посмотри.
Она раскрыла руку, бледную, с синюшными ногтями.
— Рано или поздно, он меня убьет… чародея звали… он меня смотрел. И кровь брал. И волос жег, думали, что проклятье, а он сказал, что нет проклятьев, что чиста я… другие шепчутся, что я умом повредилась. Но я нормальная!
…ты понимаешь, что этого так не оставят? — отец с трудом сдерживается. Странно, что сдерживается, давече вот на Арея кричал так, что стены ходуном ходили. Но, может, гость ему важнее сына. Арей прикипел к своей дыре.
Он впитывал каждое слово.
— Я должен был это сделать… ты не понимаешь, что это за книга! Она бесценна! Это древняя магия, утраченные знания…
— Так отнеси их Михаилу…
— Отнесу, но позже, когда разберусь… — врет боярин, это Арей осознал отчетливо. Только не понял, зачем врать.
— Мирослав!
— Я понимаю, ты волнуешься, но это лишь на время… она не посмеет обвинить меня прямо, но кого-нибудь да пошлет… я просто пока не могу держать ее в доме. Это всего-навсего книга. И в ней самой если магия и есть, то капля… обыкновенный заговор на сохранность.
— Мирослав…
— Послушай. Сколько мы с тобой друг друга знаем? С малых лет? И разве стал бы я подвергать тебя опасности, будь она? Я клянусь, что передам эту книгу в Акадэмию. Ей там самое место. Но я должен ее изучить! Я должен понять, что она сделала с моим братом! И можно ли это, сделанное, повернуть. Подумай. Если у меня получится отменить обряд или наговор, или что там еще может быть, он сам осознает, сколь нелепо себя ведет. Тогда и ей настанет конец.
Отец молчал.
Долго молчал.
А потом вымолвил:
— Хорошо.
…книга лежала в тайнике. Арей давно уже умел входить в отцовские покои, пусть и не особо гордился этим умением. И тайник был знаком. Отец его сам показал на случай, если вдруг деньги понадобятся неотложно. Ныне помимо кошеля тугого в секретном ящике лежала книжица.
Небольшая.
Не маленькая.
Серая. Выглядела она до того грязною, что и в руки-то брать противно было. И сие удивительно, поскольку стоило взять, и Арей понял, что никакой грязи и нет. Примерещилось. Однако все равно книгу хотелось отложить.
Он открыл ее.
И удивился тому, что понимает написанное. Он осознавал и незнакомость языка, и чуждость символов, но несмотря на это понимал каждое слово.
…о тварях благословенных и проклятых…
…уродливое существо с куцыми крылами оскалилось. В одной руке оно держало мешок, и Арей понимал, что в этом мешке сокровища несметные, а в другом — голову того, кто на сокровища эти посягнул.
Птица-сирин раздирала грудь человеку. Выклюет сердце и споет песню, о которой просил другой, в кустах спрятавшийся. И он, песню в камень заточив, подбросит ее…
…василиск прикорнул в ладонях каменной девы. И на него, утомленного, обессиленного, падает сеть…
…о словах и знаках.
…как дверь отпереть.
…как соединить несоединимое и разъединить неразъединимое.
…как затмить разум.
…сделать мертвое живым, а живое мертвым.
— Что ты творишь? — отец выдрал книгу из рук Арея. — Да как ты…
…много хорошего Арей про себя в тот день узнал. И прежде-то отец, случалось, гневался, но никогда гневу не позволял выплеснуться. А тут самолично за волосы оттаскал, что обидно было.
…а ведь еще немного… Арей видел одно заклятие, способное сердце отцово повернуть да и привязать к матушке. Оно ж легонькое, только и надобно, что жертва малая. Подумаешь, тварь живая. Вона, на заднем дворе каждый день петухи да куры плахе кланяются и не во имя высшее цели, но за ради обыкновенного супу.
Мирослав явился в тот же день.
И вновь они с батюшкой спорили, а о чем — Арей не знал. Наказан был, конюшни чистил, будто бы он простой холоп. Тогда обида была безбрежною, что море. И с этой обиды Арей глядел на терем отцовский, подмечая.
…вот бежит Мирослав, на левую ногу прихрамывая. Вот с батюшкой о чем-то на крылечке говорят, руками машут, а ни словечка не слыхать.
Полог поставили, да…
Мирослав магик. И Арей магиком станет. Боевым. И таким, чтоб под рукой его не сотни — тысячи поставили. Он их поведет… куда? А куда-нибудь, но всенепременно за победой. Иначе и не возможно. Одолеет ворогов, конечно, и войско поможет, но сам Арей тоже, чтоб как в легенде, рукой повел и полегли вражьи сотни. Другую вздел к небесам, и тысяч не стало.
Он уж и огнем выкосит.
И мор нашлет черный.
И всякие другие беды… и земель добудет столько, что самолично царь ему собственное боярство пожалует и обнимать будет, и говорить всем, что только Ареем царство Росское и спаслось. Но это потом когда-нибудь, а теперь он глядел на магика и обиду копил.
…надо было выждать, когда батюшка в тот, другой свой терем поедет. А там уж и заглянуть в книгу… сам виноват, не утерпел.
Мирослав отступает.
Пятится.
И кулаком худым потрясает. Вот ведь… а магик, но не сказать, чтоб силы великой. Только какой бы ни был, но тратит он ее попусту. У него книг множество, он же среди них отворотное зелье ищет. Нет бы доспех непробиваемый. Или меч, чтоб как в сказке, который сам врагов разил…
— Я понял тебя, — Мирославов голос прозвучал неожиданно ясно. — Не стоит бояться. Я буду осторожен. Клянусь.
Арей ему коня и подвел.
А что, раз уж на конюшню сослали, то и при деле он. Конечно, где это видано, чтоб боярин коней подавал, но если другому боярину и царское крови, может, и не совсем позорно? Но, небось, братца младшего от конюшен берегут.
И пускай.
Мирослав на коня вскочил, поводья подобрал.
— И мальчика не ругай. Вряд ли он понял, что прочел.
Дотянулся и по волосам погладил, будто Арей маленький. Или хуже того — девчонка.
А про не понял, это зря.
Все Арей понял.
Жаль, запомнил плохо… чуть бы больше времени ему…
— Веришь, я нормальная, — его несчастная невеста шептала и в глаза заглядывала.
— Верю.
— И ты… ты заберешь меня отсюда?
— Заберу, — пообещал Арей, только оба понимали, что обещание это пустое. Кто дозволит? Разве что после свадьбы, а свадьбе не бывать. Одно дело дразнить гусей, другое — в самом деле позволить девчонке выйти из-под царского крыла.
…или… кому нужна жена вчерашнего раба?
Царская кровь? Не та кровь, которую примет Дума. И детям, какими бы ни родились, путь к трону заказан будет. А значит…
— Послушай, — Арей взял ее за руку.
Сдавил запястье, вслушиваясь в нервную нить пульса.
— …ты красивая девушка… очень красивая…
Он не умел говорить так, чтобы не обидеть, а она всенепременно обидится.
— Но ты любишь другую, да? — не угадал, она смотрела почти спокойно, только как-то обреченно. — Знаю, мне сказали… и что она простого звания…
— Да нет, княгиня…
— Из деревни?
— А хоть бы и так.
Сердце слабое и с кровью что-то не то, а вот что не то — Арей понять не способен, он все-таки не целитель, хотя и практика общей была. Да, рану зарастить или сил перелить способен, а вот в тонкостях всяких ничего не смыслит.
Но дворцовый целитель должен был бы заметить?
Или он заметил, но…
— Действительно, хоть бы и так, — эхом отозвалась невеста и руку высвободила. — Когда-то я думала, что придется идти замуж за саксонского посланника и очень переживала. Что ж, теперь волноваться не след… наверное, я умру.
— Все умрут когда-нибудь.
— Я скоро, — она присела на темную лавочку. — Я знаю, он выпьет меня… они вместе… он ведь не просто так приходит… тебе не рассказывали, что с моим отцом произошло? Ты ему нравился. Он даже как-то обмолвился, что не того ребенка законным призвали. Я не поняла. Тогда не поняла. А теперь у меня только и остались, что воспоминания. Сижу. Перебираю. Последние драгоценности… не подумай, что я жалуюсь, драгоценностей у меня целые ларцы. Она щедра… со всеми щедра… и меня одаривает. Ожерелья тяжелы. Серьги уши дерут. А венчики ее, наденешь и будто гвозди в голову заколачивают. Но носить приходится, потому как доложат…
Тяжкий вздох.
Уйти бы. Эта встреча лишена смысла. И зачем он вообще явился сюда? Ночью, будто тать какой… а если кто сейчас увидит их вдвоем, кто-то, кроме хитрой девки, что, получив золото, держалась в тени. Тогда не оберешься позора.
И придется жениться.
Может, на это и рассчет?
— Отец не виноват. Он просто увлекся, — белая девичья ладонь сама нашла его руку. — Всегда таким был, сколько себя помню. Увидит загадку и не успокоится, пока не отгадает… матушку это злило. Ей хотелось жить, как другие боярыни. Чтобы к нам гости или мы в гости… пир и скоморохи, или в тереме… иные там и живут. Она бы, верно, не отказалась.
Бледен лик. Луна рисует узоры. Глаза темны, провалами кажутся.
— А ему гости в тягость были. Он говорил, что чувствует, как уходит на них время… что времени этого не так и много, чтобы тратить его на глупости. Я тогда не понимала. Мне нравились гости. И скоморохи. И потешники. И чтобы меня, как взрослую, в высокое кресло сажали… еще повадились матушкины подруги женихов перебирать, искать, который подходит. Отец только выглянет, увидит их и обратно уходит. Подруги обижаются, мол, нет уважения к гостям. Матушка после его пеняет, он оправдывается, что ему с этими людьми скучно.
Она цеплялась за Арееву руку, как цеплялась за свою память о тех днях, когда счастлива была. И совестно делалось: ничем-то он не поможет.
Прошлое вернуть?
Это не под силу магиком, даже если соберутся они всем миром.
Будущее переменить?
Это он мог бы, но… какой ценой? И пусть трусость сие, но Арей не готов платить этакую цену. И если отыщет другой путь… он отыщет.
Постарается.
— Как-то он вернулся злой… и к себе пошел. А я… не помню. Знаешь, все помню, а вот зачем к нему пошла, вылетело… может, кукла сломалась? Он умел мои куклы чинить. Или… или испугалась? Он мне как-то камушек подарил, на нитке. Обыкновенный, не самоцветный. Сказал, амулет от снов дурных и сглаза. Я сразу перестала кошмары снить. Мне бы сейчас пригодился такой. Сделаешь?
— Сделаю, — Арей поднял с дорожки камушек.
…не бывает амулетов, которые бы от снов защитили. Слишком тонка ментальная магия, слишком хрупка, чтобы поселить ее в тело камня, даже трижды драгоценного, не говоря уже об обыкновенной гальке. Но если ей так спокойней, почему бы и нет?
От Арея не убудет.
Повинуясь внутреннему порыву, создал простейшую сеть защитного заклинания. Расширил контуры. Вплел в них нить огня. Не от снов, но от магии наведенной поможет. Если и вправду кто воздействует на царевну, то амулет защитит.
— Он сидел над книгой. Читал. Такой увлеченный. А меня увидел и на руки взял. Стал показывать… я ничего не понимала. А он только и говорил, что эта книга — особенная, что она — легенда… в ней собрано многое из того, что утрачено было. И что многие знания опасны, но это же знания…
…или от порчи.
Порчу выжжет истинным живым пламенем, благо, у Арея ныне хватит сил и умения поместить его в камень. И тот плавился в пальцах, меняя форму.
Вылепить?
Что?
А ничего. Пусть камнем и будет, только с дырочкой. Шнурок протянуть и на шею.
— Он так рассказывал об этом. Я запомнила. И знаешь, что? Мне тоже захотелось ее прочесть. Я знаю, что не мне одной… Ильюшка… все думают, что он славный, да… брат наш, который уцелел… но он тоже книгу читал. А у него память отличная, он, единожды прочитанное, не забывает… и знаешь, что? Кто-то ведь выдал отца. Кто?
— Илья?
В это верилось слабо.
Батош-Жиневский был там, на поле. И должен был умереть, если верить предсказанию старой карги. И не умер единственно чудом.
— Спасибо, — цепкие пальчики выхватили амулет. — Отец не желал делиться знанием. Он жадным сделался. Уходил к себе и дверь запирал. Никогда прежде не запирал, а тут вдруг… и в доме стало неспокойно. Почти как здесь. А Илья умел открывать запертые двери… спроси у него.
— Спрошу, — пообещал Арей, зная, что обещание выполнит.
Он должен знать правду, если, конечно, она вообще существует. Все запуталось.
— А еще… незадолго до того, как его схватили… отец взял в покои мою сестрицу… я не знаю, что они там делали, но она вернулась другой.
Девушка поднялась.
— Ты мне веришь?
— Верю, — почти искренне ответил Арей.
— Я боюсь ее… она не злая, нет. Она обо мне заботится. Но я боюсь ее. Понимаешь?
Она ушла и камешек забрала, а следом исчезла и девка с золотом. Арей же остался. В тереме ночью тихо, но тишина обманчива.
— Вы все слышали, верно? — Арей знал, что эта женщина где-то рядом, он чуял не ее, но ее защитника, который и выступил из темноты, растянулся у ног. Алым пламенем полыхнули глаза. И древняя магия потянулась к наглецу, который вздумал нарушить заведенный порядок.
— Слышала, — царица-матушка была в меховой накидке, на белую рубаху наброшенной. — Я разрешила ей говорить.
— Зачем?
— Почему бы и нет? — она вновь держалась зверя. Белые пальцы на жесткой гриве, и не то гладит, не то просто перебирают седую ость. — Или тебе было не интересно?
— Вы и о том, что мы знакомы, знали?
Она кивнула.
— Поэтому?
— Одна из причин. Проще вызвать жалость в том, кто помнит маленькую девочку…
— Зачем мне ее жалеть?
— Незачем. Совершенно незачем, — сказала царица. — Она живет в тереме на всем готовом. Окружена служанками и няньками. Ее желания исполняются, те, которые могут быть исполнены. И ты мне ответь, к чему жалость?
Арей не знал.
И промолчал. Так оно верней.
— А золото…
— Какой жадный, — царица рассмеялась и зверь у ног ее оскалился, он тоже любил хорошие шутки. — Золото ты платил на самом деле. Никто не поверит, что игра идет всерьез, если все получается просто.
Игра, значит.
И кто Арей в этой игре? А никто. Сегодня есть, завтра… махнет царица белою рученькой, и полетит Ареева голова, покатится по ступенькам с плахи-то.
Смейся, плачь, а ничего-то не переменится.
— Не держи на меня зла, — попросила царица. — Ты же понимаешь, я не могу иначе. А если не понимаешь, то все одно… ничего это не меняет.
— А что меняет?
Зачем ей нужен был полуночный этот разговор? Уж не для женитьбы. Тут достало бы послать няньку-мамку или ключницу-старуху, блюсти царевен приставленную. Она-то бы свистнла, крикнула, мигом бы налетела стража…
А там и суд.
И храм… жреца-то в царском тереме сыскать нетяжко.
— Что? Ничего, пожалуй… к примеру, книга… это моя книга. И получена она была честным путем. От кого? Не знаю, как ее звали. И знать, говоря по правде, не хочу…
Зверь лежал, спокоен, будто и вправду лишь пес дворовой, пусть и огроменный, но обыкновенного свойства. Хвостом помахивает. Дышит тяжко. Язык розовый вывалил. Слюни с клыков текут, на лапы капают.
— Использовала ли я ее? Да, естестенно… было бы глупо силу иметь и ею не пользоваться. Но свою цену я заплатила сполна.
И пальцы царицы погрузились в клочковатую шерсть зверя. Он же, смежив веки, заурчал.
Псы не урчат.
Так вот, утробно и глухо, будто переваливаются в железной бочке камни. И от звука этого не по себе сделалось.
— Мирослав… был увлекающимся человеком. И если сначала он беспокоился за брата… я думаю, что беспокоился…
— А было о чем?
— Не было. И нет. Если бы не сила моя, он бы давно ушел. И что стало бы с царством?
— Не знаю.
— И я не знаю, — легко согласилась царица. — Как не знаю, что с ним станется, когда он все-таки уйдет. А ждать уже недолго. Ты же видел? Видел… но мы не о нем, мы о книге. Ее украли. Не Мирослав. Он клялся, что книгу ему дали на время, попросили спрятать. А потом забрали… он не хотел отдавать. Увлекся. Ею легко было увлечься. Для каждого найдется свое особое заклинание. Сила надобна? Получишь. Простой ритуал и ты уже много сильней. Власть? Сама потечет в твои руки. Богатство? Или нечто более тонкое, к примеру, счастье… только нужно ясно представлять, что именно сделает тебя счастливым. Можно получить любовь безбрежную…
— Хватит. Я понял.
— Вряд ли. Нельзя понять, пока не подержишь ее в руках.
— Приходилось.
— Даже так? И что тебя остановило?
— Отцовский ремень.
— Действенное средство, полагаю.
— Еще какое, — в темноте не видно усмешки. А ныне и вправду смешно. Годы тому Арей обижался на отца, а выходит, спас его. Вряд ли бы тот Арей сумел устоять перед искушением.
Одно заклятье.
Другое.
— И чего ты хотел? Впрочем, не мое это дело. Она всегда показывает именно то, чего человек хочет. И чего может достичь. Простое заклинание, которое требует толики силы и пары капель крови. Сначала пары капель, потом… кровь к крови, сила к силе… от этого сложно отказаться добровольно.
— У вас получилось?
Молчание. И слышны голоса стражи, такие далекие, но обманываться не стоит. Одно ее слово, и стража окажется в ночном саду. Да и слова не нужно, достаточно лишь желания. К чему рынды? К чему дворцовые магики? Есть у нее тот, кто доберется до горла Ареева куда как раньше.
— Иногда кажется, что да… но потом все снова меняется. Я скажу лишь, что сперва пришла в ярость, а потом… порой я испытываю к тому, кто лишил меня книги, глубочайшую благодарность. Я не могу вернуться в прошлое и изменить все, но я хотя бы могу попытаться не менять настоящее.
Арей не стал спрашивать, получалось ли у нее.
— Мирослав искал знания… не важно, какого, но желательно такого, которого больше никто не знает. Такое своеобразное честолюбие. Михаила сделали магом, а у Мирослава, пусть сила и была, но не такая, чтобы из нее толк вышел. Вот и нашел способ… самовыразиться. Как она оставила книгу надолго?
— Она?
— Не секрет, что мой супруг отличался некоторым… женолюбием. А бояре в том потакали. Меня же они именуют распутницей, хотя видит Божиня, я не знала другого мужчины. Но увы, такова жизнь… у него были любовницы случайные, а были и такие, которые могли и желали претендовать на нечто большее, нежели общее ложе. И общий ребенок.
Зверь теперь глядел в Арея.
Видел…
Что видел? Не скажет.
— Меня это не могло не огорчать. И я воспользовалась случаем, чтобы удалить их от двора…
Предельная откровенность? Пока еще нет. Если Арей задаст вопрос, он получит ответ. Но он не задаст, поскольку подобные ответы опасны для жизни.
А жить еще хотелось.
— И конечно, это не всем пришлось по нраву. Далеко не всем. Думаю, книгу украл кто-то, кто знал, как с ней обращаться… а Мирослав стал временным хранителем. Я даже не стала пытать его об имени… это больше не имело значения. А что имело? То, что он обеих дочерей отводил в подвалы… подумай об этом, боярин.
Тварь поднялась, махнула переломанным хвостом. Оскалилась, будто улыбаясь: мол, а ты, дуралей, поверил…
Поманили пальчиком воспоминания. Слезинка покатилась по девичьей щеке. И готов спасать, пусть и не ценой своего счастья, но готов ведь.
— Расскажите, — Арей пересилил себя.
Уйти?
Его отпустят. Позволят. И даже не станут напоминать, что невесту неплохо бы женою сделать… если крепко повезет, то и вовсе позабудут про то, что он есть.
Или не позабудут?
Твой выбор, Арей, как играть в царские игры, с открытыми глазами или уж как получится…
— Расскажите, — повторил он просьбу. — Что можете.
— Видишь, а я тебе говорила, что мальчик сообразительный, — сказала царица твари, и та широко осклабилась, мол, конечно, сообразительный. А еще везучий, как уцелел…
