Глава 19. Девичья
А на улице меня боярыня Велимира ждала.
Присела на камушек, бусики свои перебирает. Скользят пальчики белые, с бусины на бусину, губы что-то шепчут, не то молитву, не то заклятье. Меня увидела и встрепенулась.
— Ночи доброй, Зослава.
— И тебе, боярыня.
Поклонилася б я, да тут поняла, что устала. Вот так устала, что пальцем шелохнуть не могу, свалюся прямо-таки к Велимириным ноженькам белым.
— Мне бы хотелось попросить тебя… объяснить…
Впотьмах не видно лица Велимириного, да руки дрожат и нить жемчужная покачивается.
— Ничего не объясняй, боярыня…
…может, ей и лучше будет. Что Кирей? Он — ветер вольный. Сегодня тут, а завтра ищи-свищи, улетит в свои степи, где Велимире не жизнь. А выйдет за Фрола Аксютовича… небось, батюшка ейный побоится с магиком вражду враждовать.
Может, приданого за Велимирою не даст, да только Фрол Аксютович и сам не бедствует.
Справит дом.
А она постарается быть хорошею женой.
Все как у людей… просто и понятно. Только горько отчего-то. И от горечи этой хоть волком вой.
— Между нами ничего нет и быть не может, — тихо сказала Велимира, с камня поднимаясь. — Я понимаю, как это выглядит, но… мой отец… мне сказали, что он собирается предложить меня Илье.
— Что?
— Илья… Батош-Жиневский. Он с тобой учится.
— Погодь, — я прервала тихую речь боярыни. — Я знаю, кто со мною учится. И Ильюшку знаю. Он славный парень… и магик. И тебя не обидит.
Чем плох?
Одного звания. И род его древний. И богатый некогда, но ныне с того богатства, мыслю, мало чего осталось…
— Не спеши, Зослава… прогуляемся? Ночь ныне дивная. А там меня служанки ждут. Будут волосы чесать и нашептывать, как мне повезло с батюшкой… нашел жениха, который и молод, и красив, и силен…
Медленно ступала Велимира по дорожке.
А я… я рядышком шла и слухала. Стрекочуть в траве кузнечики ночные. Где-то далече сова ухаеть, мышей пугая… а вот и козодой заплакал. Бабка, помнится, сказывала, что тонкий голос егоный услышать — дурная примета. Может, оно и так…
— Илья славный парень. Я его не люблю. Он меня тоже. Но кого и когда это заботило? Стерпится… и, может, при иных обстоятельствах я бы не стала противиться. Напротив, постаралась бы свести знакомство, отыскать в нем хорошее… в нем ведь есть хорошее.
— Есть.
Ильюшка бы мог понравиться девке, нет, не всякое, но думается, Велимира оценила б тихость норова его, спокойствие, а еще розум.
— Вот, уже хорошо, но…
— Тебе другой по сердцу?
— Ты знаешь… но это тоже не важно. Я бы с собой справилась.
Ага, клялася мышь крупу не ести.
Но кивнула, мол, верю.
— Отец ведь неспроста Илью выбрал. Если исходить из того, что… царевич давно умер…
— Что?
— Не слышала? В городе только об этом и говорят. Мол, царевич еще во младенчестве умер, а царица, власти лишиться не желая, об этой смерти никому не сказала. А сказала, будто бы прячет его. И собрала со всего свету тех, кто ликом на царевича был похож.
— Зачем?
— Затем, Зославушка, что если бы он и вправду умер, от нее бы другого наследника ждали. Не смогла бы родить? Была уже царица, которая не смогла родить. Помнишь, что с ней стало? А она нашего, боярского рода, за нею многие сродственники стояли, а не отстояли.
Она вдохнула воздух.
Весна горит. И ныне уже не черемухою пахнет, но разнотравьем духмяным. Еще седмица-другая и солнце в полную силушку разгуляется, хлынет на поля живым золотом, чтоб напиталась пшеница силою…
— Есть царевич — она мать наследника, на которую не моги дурного слова сказать. А нет царевича, есть девка худородная, в царицы выбившаяся. Ее и подвинуть не грех, но дело благое… пока царь-то жив, — Велимира вздохнула тяжко. — Но сейчас не имеет особого значения, правдивы слухи или нет. Даже если признает камень наследника престола, все одно кликнут клич, что незаконнорожденный он. А следовательно, прав не имеет… точнее, имеет, если иных наследников нет. Они же есть… Илья вот… он царю племянником. И клятвой пока не связан. Понимаешь?
Кивнула.
Понимаю. И многие, небось, посчитали, что уж лучше пусть воссядет на царскоем престоле Ильюшка, коего ведають с маленства, нежель некий царевич, который то ли есть, то ли нету, то ли есть, да не тот, чтоб настоящий. Но и иные будут, которым Ильюшка не мил, а мил… ну, скажем, батька Лойков. Иль сам Лойко, иль вовсе человек третий.
Ох, смута зреет…
— Отец собирается поддержать Батош-Жиневских. Он уверен, что если посадит Илью на престол, то сам за этим престолом и встанет. Мог бы корону примерить, примерил бы, — на раскрытую ладонь Велимиры села бабочка. — Он уверен, что хитрей прочих, что выдаст меня замуж сейчас, пока Илья вроде бы как в опале… а потом раз и… точно в царицы. Сказал, чтоб мальчика рожала. А как рожу…
Она с неожиданной злостью бабочку стряхнула.
— Будет царевич новый, тогда и царь не больно-то надобен. Если, конечно, советников слушать не станет. А если правда, что я про Илью слышала, он не станет. И жить ему не позволят. А мне, если заупрямлюсь, тем более. И вот куда идти? Здесь прячусь, но… у отца помимо друзей и враги есть. И знакомые, которые к тем же выводам пришли. У дураков мысли сходятся. А еще у них свои дочери имеются. Не подумай, я не ревную, но я устала бояться, понимаешь? Только-только здесь отошла, а он снова… и главное, что царица… она ведь еще при силе. Объявит завтра, что Илья в отцовских делах завязанный, и все…
Бабочка порхала, темная, ночная с крылцами узенькими, с тяжелым телом. Такие бабка моя совками звала. И вправду на сову похожа, на махонькую да неудалую. Аккурат, что я сама.
— …и спровадят на плаху. И меня следом. А ну как ыяснят, что непраздна?
— Так вы ж…
Оно-то объявить всяко можно, но неужто люди поверят, что боярыня себя не соблюла? Позор это, срам страшенный. И как отец, каков бы ни был, может родную дочку на этакий срам подпихнуть?
— Не венчаны? — Велимира следила за бабочкой. — Зослава, когда и кого это останавливало? Скажут, что обряд был. Тайный. Найдут жреца, который соврет… не все они святы. Умельцы и записи сотворят. А дальше просто… вот невинное дитя царской крови, законное, рода хорошего… а главное самое, что дитя, что сидеть будет на троне и слушать бояр, ибо выбора у него иного нет. Я же… я не хочу! И Фрол мне помогает…
Фрол, стало быть…
— Не так, как ты подумала, но… я магичка. Все-таки магичка и кое-что умею. И дар мой, пусть слабый, но дар. А силу его увеличить можно если постараться. Я и стараюсь. А нет, то… исчезну. Только это секрет, понимаешь? Не рассказывай о нем, ладно?
Не буду.
Что я, секретов хранить не умею? У меня вона, их цельный мех набрался.
…он глядел со стороны на девушек, пытаясь понять, что же чувствует.
Ничего.
С чувствами сложно.
Ему приходилось изображать их, поскольку люди без чувств не могут. Любовь и ненависть.
Презрение.
Радость? Чему радоваться? Нет, будь он жив, наверное, сумел бы оценить и тихий вечер, и росу на траве, и разноцветье ароматов. Он бы любовался ими, теми, кто должен будет умереть, чтобы продлить его мучения. И впервые, пожалуй, подумал, что мог бы и сам сыграть в большую человеческую игру, которая так увлекла матушку. Сыграть и если получится, выиграть свободу.
Попробовать?
Матушка осерчает, но… разве пугает гнев ее?
И он решительно направился за девушками. Он держался в стороне. Магия Велимиры была слишкоом слабой, чтобы преодолеть его заклятье. Ничего серьезного, но боярыня ощутила вдруг странную усталость. Главное было не переборщить, не довести до изнеможения, это привлечет внимание, а внимание ему не нужно.
Велимира зевнула.
И снова зевнула.
И растерялась, поняв, верно, то вот-вот уснет прямо на ходу. Что она решила? Что вымотали ее с Фролом занятия? Маленькая глупая тайна, такая невинная по сравнению с прочими. Пусть идет. Пусть ляжет в постель, на перины пуховые, пусть уснет и будет счастлива во сне.
Он способен сделать что-то хорошее.
Иногда.
Он нашептывал ветру слова. И тот, связанный заклятьем, покорный, летел к боярыне…
…она ушла.
А Зослава осталась. Присела на лавочку, на звезды глядит. И если решаться, то сейчас, пока у него есть еще возможность. Он и решился. Первый шаг дался с трудом, будто его самого сдерживало не то заклятье, не то проклятье. Второй — уже легче.
— Вечера доброго, — голос был охриплый. И она повернулась, увидела.
Ответила.
— Доброго. Застудился?
— Нет. Я присяду… есть разговор.
И он вытащил из кармана половину шеметской монеты…
