Глава 13. Про Ерему-царевича и сделки тайныя (конец)
Ерема чуял на себе внимательный братов взгляд. И не знал, куда спрятаться. Рассказать? Тогда надо будет не только об обряде, но о человеке, без которого этот обряд не совершить… и значит, о разговоре… нет, можно было бы соврать про то, что лист заветный в библиотеке отыскал, да только не поверят. И что с него, с листа? Сам по себе — ничто. Тот, который к Ереме подходил, знал, что делал. Переписваючи заклятие половину взял да вымарал. Да только и того, что осталось, хватило, чтобы связь ослабела.
Успокоилась луна. И Елисей спать стал сном глубоким, беспробудным, почитай. И если так, то, может, и вправду полный обряд разрубит связующие нити? Елисей станет свободен. И Ерема… он остался в библиотеке, надеясь, что тот, который подошел однажды, вернется. И опасаясь этой новой встречи, и желая ее всем сердцем своим. У него было, что спросить.
— Ты идешь? — Лис задержался и носом повел, язык высунул, воздух пробуя.
— Иди. Я еще… останусь.
Братец кивнул. Глянул с неодобрением — мол, прежде-то не было меж нами тайн. Прежде не было. И теперь не будет. Просто дело такое… магия на крови. И если уж мараться, то одному. Елисей и без того натерпелся.
Ерема открыл толстенный талмуд, который взял просто, чтобы было. Читает человек, тяга к знаниям у него прорезалась. И за то хвалы удостоен быть должен. Книга пустая. А обряд повторить надобно… и приходится раз в три дня, на полнолуние, стало быть, чаще… или реже? Полное бы описание получить, тогда, глядишь, Ерема и разобрался бы. Без него он, что слепой, тычется носом в углы, ищет чего… не находит.
— Доброй ночи, царевич, — он все же пришел, человек без лица.
— И вам доброй. Как мне вас называть?
— Мором.
— Смело.
— Как уж есть…
— И чего вам от меня надобно? — Ерема не поворачивался. Он чуял, стоит Мор в шаге всего-то, но этот шаг разделяет их не хуже пропасти. Кто он таков? Не друг. Но враг ли? Добродей, которому известно больше, чем должно быть известно обыкновенному человеку.
Нет, Ерема не столь наивен, чтобы поверить в бесплатную помощь. Весь вопрос в цене.
— Мне казалось, это я тебе надобен, царевич…
Тишина. Библиотека местная и ночью открыта. Дежурит при ней старичок из слабых магиков, про которого говорят, будто назначен он был на сей пост еще первым ректором. Врут, наверняка. Даже магики столько не живут. Старичок был глуховат. Подслеповат. И хватало его лишь на то, чтоб обходить огроменные залы со светляком, пересчитывая оставшихся студиозусов. Да и того довольно. На книгах, небось, не одно заклятье наложено. Недозволенное не вынесешь, а понесешь дозволенное — так и метку получишь. Но все одно тишина. Благодать. Дрожит неровный светлячок, и вправду на светляка похожий, в банке запертого. Если прислушаться, слышно, как похрустывает что-то, поскрипывает…
— Решился? — Мор первым нарушил тишину, и в том увиделся признак слабости.
— Еще нет.
— Тогда зачем?
— Интересно стало, что ты взамен попросишь.
— А если ничего не попрошу?
— Такого не бывает. Или? — Кто ты?
— Мор.
— Что тебе надобно?
Мягкий смех. И холод по спине. И слова:
— Мы, кажется, уже говорили, что надобно тебе. А я… Я просто могу исполнить твое желание.
— Ничего не попросив взамен?
— Хочешь, клятву принесу? На крови? — Мор отступил вбок.
Ереме не было нужды поворачиваться, чтобы видеть его. Серое пятно, а не человек. Может, и вправду не человек?
— И в чем поклянешься?
— В том, что проведу обряд разделения сутей, как то сказано в книге. И что не попрошу взамен ничего…
— И что не причинит тот обряд вреда ни мне, ни братьям…
Снова смех. И такой легкий, будто родничок по камням бежит. Не мужской… или все же? Под маскою любой прятаться может.
— В этом клясться я не стану.
— Почему? — Ерема все же повернулся. Неудобственно это — искоса за собеседником наблюдать.
— Присядь, раз уж беседу беседуем. Или боишься?
— Разумно опасаюсь… и вновь почудилось нечто до боли знакомое.
— …твои братья… несколько резковаты. Никогда не знаешь, что выкинут.
— Ты и с ними…
— А то как же. Я со всеми говорил, но только ты пожелал беседу продолжить, — Мор все же отодвинул тяжелое кресло. — Прочие… кто боится, кто видит не то, что есть. Кто… не суть важно.
Ерема кивнул. Может, и вправду не важно. Главное, что не у него одного тайна появилась. Выходит, каждый из них… нет, не солгал. Просто промолчал. И Емелька, который всегда все по правилам делает, и тем втайне гордится, хотя гордость холопу ни к чему. И Егор с его непробиваемой уверенностью, что боярская кровь его над прочими ставит… и даже Лис… его душа, его половина… смолчал.
— Обидно? — спросил Мор, голову склоняя.
— Нет. Да. Немного. Ему нет нужды врать. — Но если думаешь, что обиды будет довольно, чтобы нас рассорить…
— Ссорят тех, кто дружен, — Мор присел.
Библиотечные кресла неудобны, верно, для того, чтобы студиозусы, коим посчастливится в обители знаний работать, преисполнялись уверенностью, что для степени ученой надобна не только ясная голова, но и железная задница.
— А вы разве друзья? Или вот братья, как вас учат? Нет, вы случайные попутчики, связанные чужою волей…
В этом имелась своя правда.
— Ты к ним привык, но дай вам свободу, и разойдетесь. Добре, если станете вспоминать друг друга.
— И все-таки…
— И все-таки, — эхом повторил Мор. — Та клятва, которую ты желаешь, слишком… расплывчата в своей формулировке. Обряд не причинит вреда тебе и твоим братьям? Но что есть вред? И не будет ли вредом вернувшиеся к Елисею способности менять свой лик? Сам посуди, — Мор сцепил пальцы, тонкие и бледные, паучьи какие-то.
— Допустим, он не устоит перед желанием убивать. И убьет. И смерть эту не получится скрыть даже царице… расследование… охотники… и как результат — смерть твоего брата.
Ерема нахмурился. Нет, притворством будет сказать, что он не думал о таком исходе. Думал. Всю седмицу. И потом еще одну. И снова… он почти утратил остатки сна, которые были, пытаясь понять, как поступить правильно. Не знал. Оставить все как есть? Им с Лисом плохо. И Лис сходит с ума. И, возможно, не только он, просто со стороны оно заметней, а себя Ерема не видит.
— И вот, логически размышляя, эта смерть будет итогом обряда. То есть, я, совершив его, причинил Елисею зло. Или тому, кого он убьет. Вы ведь вместе держитесь, а значит, и цели будут близкими…
— Он уйдет…
— Не важно, — Мор покачал головой. — Уйдет. Останется. Главное, что он может погибнуть. И кровная клятва сочтет, что я виноват в этой смерти. Такая магия — вполне себе разумна. Нет, Ерема, подобную клятву я не принесу…
Если бы он стал уговаривать. Убеждать. Или соблазнять обещаниями, что все выйдет именно так, как желалось бы Ереме: свободу для обоих. И надежду, что Лис все ж останется больше человеком, нежели зверем. И со зверем управится. Ведь в той, заклятой книге, наверняка имеются иные заклятья. И если бы Ереме позволили хотя бы пролистать ее…
Мор ждал. И разглядывал Ерему. Не понять, то ли с насмешкою, то ли с укоризной.
Как быть? Отказаться? Мор уйдет, а Ерема останется. И Лис останется. И оба они сойдут с ума… и даже если расскажут обо всем… кому? Архипу? Фролом? И что они сделают? Ничего.
— Я… — Ерема облизал губы. — Я согласен… если ты… и вправду поклянешься, что проведешь обряд разделения. И что этот обряд и вправду нас разделит. И что иного за ним нет…
Мор молча вытащил из широкого рукава черную свечу, которая вспыхнула бледным светом, и нож. Он рассек ладонь и не поморщился. Капли крови падали в белое пламя. Сгорали.
— Я… клянусь сутью своей, силой своей, душой своей, что проведу над тобой, Ерема, и братом твоим, ныне нареченным Елисеем, обряд, именуемый обрядом разделения душ. И что, проводя, не извращу сути обряда ни словом, ни делом, ни молчанием, ни бездействием, ни иным способом. Да будут Богини свидетельницами клятвы моей.
За спиной раздался тяжкий вздох. И холодом повеяло.
Ерема обернулся. А когда повернулся вновь, увидел, что Мор исчез. Куда? Кто знает. Только и осталось, что белое, будто выжженное пятно на столе. Его Ерема потрогал…
— Молодой человек, — скрипучий голос библиотекаря заставил вздрогнуть. — В читальном зале магию практиковать запрещено…
