Глава 9
Утром все тело Алексея болело, но терпеть это было вполне можно. Желание покончить с собой у него отсутствовало. Вертухаи его не мучили, оставили в покое, чему, наверное, имелось логичное объяснение.
Его несло в общей массе. Он машинально переставлял ноги и не падал.
– Держи, герой. – Ратушенко украдкой сунул ему в кулак две белые таблетки. – Обе проглоти, легче станет.
– Откуда? – изумился Алексей.
– Доктор Карпенко втихушку сунул, сказал, для тебя лично.
«Словно мухи, тут и там, ходят слухи по домам». Все обитатели барака уже знали о том, что произошло прошлой ночью. Люди смотрели на Алексея с уважением, шептались за спиной. Дескать, бравый офицер спецназа, по ошибке тут, геройствовал в зоне АТО, один из киборгов, защищавших донецкий аэропорт. Охранники таращились на него со злобой, но не били.
Работягам как-то легче стало дышать без парочки уголовников. Они это чувствовали, с презрением посматривали на пустые кровати. Совесть по этому поводу никого не беспокоила.
В остальном ничего не изменилось. Люди оценили новые достижения местного шеф-повара и тряслись на грузовиках.
Моросил дождь, похолодало на пару градусов. Мужики кашляли, кутались в фуфайки. У кого-то кашель принимал хронический характер, постоянно текли сопли. Пролетарии поглядывали на них с опаской, держались подальше. Несколько человек температурили, на них было жалко смотреть.
Работа никуда не делась. Лес сопротивлялся, но отступал, превращался в жалкие клочки растительности. Грохотал бульдозер, падали деревья. Видимо, здесь действительно были крупные залежи янтаря, если важные дяди бросили сюда такую массу народа и техники.
В этот день не случилось ничего неординарного. Шлыпень кричал так же громко, как и прежде, но уже без лютой злобы, по инерции. Экскаватор добрался до расчищенного участка, путался под ногами.
Состояние Алексея было терпимым. У него часто кружилась голова. Он каждый раз успевал опуститься на колени, ждал, пока пройдет.
Вечером майор дополз до кровати и отключился. Утром все началось заново.
Умываясь, он глянул в огрызок зеркала, висящий над раковиной, и, в целом, узнал себя. Опухоль сходила. Серая кожа, круги под глазами, густая щетина во все лицо. Но в нем, по крайней мере, появлялось что-то человеческое. Он начинал подстраиваться под происходящее.
День проходил без эксцессов. Монотонный труд под тяжелым, темно-свинцовым небом.
После обеда снова прибыла высокая комиссия – лично Михась Цымбал с погремухой «Цапля». Он исподлобья обозрел свои владения и заметно подобрел. Задерживаться не стал, хотя приисковое начальство усиленно приглашало его под навес к мангалу, разделить скоромную трапезу.
А незадолго до окончания работ на участке нарисовалась женщина. Подъехала машина, элегантный «Ниссан» на внушительной колесной базе. Опустилась подножка, и с небес на землю снизошла дама в вычурных кожаных сапогах на впечатляющей платформе. Она была одна, сама себе и пассажир, и водитель.
Рабочий люд насторожился, принялся коситься через плечо. Автоматчики подобрались, распрямились.
Да, посмотреть там было на что. Высокая, фигуристая. Кожаная куртка с галунами, обтягивающие лосины, голенища сапог по самые бедра. Черные волосы стекали на плечи, макушку венчала элегантная шапка с козырьком.
Впрочем, лицо у нее было на любителя, какое-то острое, с тонкими губами, вытянутым носом. Колючий взгляд из-под выщипанных бровей.
Даме еще не было сорока, и в ней явно присутствовало нечто угрожающее. Не только кобура, висящая на ее поясе, склоняла Алексея к этой мысли.
– Амазонка хренова, – проговорил Бортник, сплюнул и отвернулся.
К этой особе подошел начальник охраны с эмблемой «Азова» на рукаве. Нацистское приветствие они друг другу не отдавали, но оно смотрелось бы вполне уместно.
Несколько минут парочка переговаривалась, оба выискивали кого-то глазами среди работников. А потом началось. Они уставились на Алексея. Прямо герой нашего времени.
Корнилов и Ратушенко двуручной пилой кромсали ствол поваленной осины. Оба взмокли от пота и сделали передышку. Майор снова скосил глаза.
Дама разглядывала его весьма придирчиво, предвзято, словно покупала. Начальника охраны рядом не было. Он сделал свое дело.
Женщина задумалась. Похоже, ее что-то беспокоило. Она демонстративно, с каким-то нарочитым интересом разглядывала Алексея. Глупая ситуация. Он чувствовал себя неловко. Она бы еще бинокль к глазам поднесла.
– Ну, все, Алексей, ты становишься объектом пристального внимания, – заявил Ратушенко. – Пилим, приятель, трудимся. Прораб уже косо посматривает.
Заскрипела пила, вгрызаясь в сырое дерево.
– Что за фигура? – Алексей облизал пересохшие губы. – Я вроде видел ее в лагере пару раз.
– Бухгалтер, зарплату начисляет. – Ратушенко усмехнулся. – Нет, шучу, приятель. Волчихина Галина Петровна, дамочка, которой палец в рот не клади. Откусит вместе с головой. До тебя тут парился один страдалец, хорошо ее знавший, рассказал про нее. Змея, одним словом. Мстительная, холодная, политические предпочтения – крайние справа. До заварухи преподавала иностранные языки во Львове, студентов мучила. Работает, если можно так выразиться, в офисе Михася, бухгалтер, экономист, делами заведует, все такое. Посвящена во все нюансы бизнеса. У Галины Петровны знакомства, связи. В общении – лед. Высокомерная, себе на уме. Если кто лез к ней по наивности да по незнанию – отшивала, а потом веселую жизнь устраивала. В общем, многое про нее говорят. Плеткой хорошо орудует. Где и с кем живет, неизвестно. Колесит по приискам в рабочее время, на каждом объекте имеет свое пристанище, где ее кормят, лелеют и ублажают. Даже сам Михась, поговаривают, побаивается этой персоны. Знаешь, а ты ей, похоже, понравился. Наслушалась она про тебя. Все еще смотрит.
– Да чувствую я. – Он испытывал чудовищные неудобства.
Слово «понравился» в отношении женщины, орудующей плеткой, было неуместно.
– А что-нибудь хорошее в этой фурии есть?
– Есть, – сказал Ратушенко. – Трахаться любит.
– В смысле?..
– А что тут непонятного? – осведомился товарищ. – Есть такие бабы, которым все мало. Это жесть, знаешь ли. Так вот, поговаривают, что эта дамочка как раз из таких. Но с любым она не будет. У нее жесткие критерии отбора. Уважает себя.
– А потом съедает своего партнера, как самка богомола?
– Вот уж не знаю. – Ратушенко вяло улыбнулся. – С кем я точно не спал, так это с ней. Говорят, с Шаховским пыталась, но что-то ее не устроило. Может, он импотент? Чего так напрягся, приятель? – Ратушенко прищурился. – Господи, да ты в натуре испугался. Настоящий мужик, зэков с ножами в сортире мочит пачками, а перед бабой робеет. Все, расслабься, она уезжает.
Алексей облегченно вздохнул, глянул через плечо. «Ниссан» уже месил грязь, уходил за поворот.
– Стерва, – вынес вердикт Ратушенко, подавляя приступ кашля. – Мегера, мать ее! Чтоб она там где-нибудь перевернулась.
Алексей через силу улыбнулся и предположил:
– Может быть, она в душе несчастная и ранимая женщина, которой не хватает ласки и понимания?
– Может, – сказал Ратушенко. – Но ты же не собираешься это проверять, не так ли?
Что-то тут было не так. На него с любопытством поглядывали сперва Шаховский, Радзюк и охрана барака, теперь вот эта, с позволения сказать, несчастная и ранимая. К сожалению, он не мог их всех отправить головой в толчок.
Беспокойство сопровождало Алексея весь остаток дня и вечер. Но все было спокойно.
После ужина в медпункт выстроилась чихающая и кашляющая очередь.
– Откуда вас, красноносых, столько? – ворчал доктор Карпенко и всем давал одно и то же – мазь для носа да копеечные таблетки от кашля.
Ратушенко чувствовал себя не лучшим образом и тоже навестил медика. Вернувшись, он передал Корнилову пару обезболивающих таблеток и уснул, свернувшись в комок.
Новый день встретил работяг настоящим ливнем и очередным понижением на термометре. Впрочем, по прибытии к месту работ дождь пошел на спад, зато практически до обеда над участком висел густой туман, в котором копошились люди и техника.
Потом с неба опять потекло. Земля, слегка подсохшая, снова раскисала. Чавкали сапоги, застревали в жиже. Люди еле передвигались, зато с лихвой утоляли жажду. Они просто открывали рты и ждали, пока живительная влага наполнит организмы.
Мимо шла колонна грузовиков. Они волокли мотопомпы и компрессоры на соседний прииск. Водитель замыкающей машины чуть не потерял управление. Она подлетела на скользком бугре и завиляла. Жидкая грязь брызнула из-под колес. Грузовик съехал в кювет, накренился и заглох.
Самостоятельно выбраться оттуда водитель не мог. Он запустил движок и яростно газовал, но колеса прокручивались вхолостую и закапывались еще глубже. Ждать его никто не стал. Все остальные машины продолжали движение.
Водитель нервничал, добивал двигатель, дергал машину взад-вперед, потом высунулся из кабины и замахал начальнику охраны. Того это дело не касалось, но он подошел, выслушал жалобу и щелкнул пальцами, адресуясь Шлыпеню. Дескать, ну как не порадеть родному человечку?
Прораба это тоже не волновало, но он чертыхнулся и заорал:
– Десять человек на дорогу! Вытащить эту хрень и бежать обратно!
Кучка людей засеменила к обочине. Мужики спустились в кювет, навалились на капот. Раз, два, взяли! Грузовик, окутанный смрадным дымом, начал потихоньку, враскачку выбираться из западни.
– Давай, газуй! – кричали работяги, на которых летела грязь.
Грузовик почти выбрался из кювета, и вдруг в его внутренностях что-то произошло. Рев мотора стал прерывистым, потом вознесся на пронзительной ноте.
– Что ты делаешь, ублюдок?! Назад! – истошно кричали люди.
Машина рванулась и застыла, снова утонула в квашне.
Под капотом грудились люди. Они кого-то вытаскивали из-под колес. Прораб, чертыхаясь, побежал туда и стал браниться, как портовый грузчик. Работа остановилась. Несколько человек направились к дороге.
Алексея ноги понесли туда же. Не зря его толкнуло в спину это мерзкое чувство.
Водитель слишком резво газанул на первой передаче, а может, педали перепутал и наехал на тех людей, которые его выталкивали. Один не успел отпрянуть, угодил под капот и был раздавлен.
Он неподвижно лежал на дороге. Колесо проехало от промежности почти до горла, многотонная масса просто сплющила человека. Сломанные кости грудной клетки проткнули фуфайку, позвоночник превратился в труху, из-под одежды вылезало содержимое кишечника.
Люди растерянно мялись. Кто-то догадался снять шапку.
Из кабины высовывался бледный водитель. Как ни крути, а во всем случившемся была его вина.
– Кто-нибудь хоть знает, как его звали? – глухо спросил журналист Лощанский.
– Виктор Пехтин. – Алексей не узнал свой голос. – С Запорожья он.
– Вот черт, не повезло мужику. А ты, падла, что натворил?! Не видел, что на людей ехал?! – зарычал журналист на водителя.
Несколько человек с угрожающими лицами приблизились к кабине, намереваясь стащить водителя с подножки.
– Хлопцы, да я же не хотел, ничего такого не делал, у меня заклинило педаль. – Шофер побелел, как бумажный лист, прыгнул в кабину, заперся там.
– Прекратить! – взревел прораб.
Подбежали охранники, грохнул предупреждающий выстрел. Двое мужиков получили прикладами, и все отступили от машины.
– Работать! – визжал Шлыпень. – Все по местам! Без вас разберутся!
Бунт так и не вспыхнул. Люди, озираясь, уходили прочь. Автоматчики, матерясь лужеными глотками, вытолкали грузовик из кювета, и тот уехал.
На дороге осталось мертвое тело. Расследовать инцидент никто не собирался. Обитатели Дубринского лагеря не люди. Вертухаи завернули покойника в мешковину, погрузили в машину, увезли.
В лагерь мужики вернулись подавленные и завалились спать без всяких разговоров. Ратушенко кашлял, но был уверен, что это пройдет.
Алексей едва не слетел с кровати, когда по ней кто-то крепко пнул. Свет в бараке давно погас, в окна заглядывали лучи прожекторов.
Над душой нависли два охранника.
– Вставай, пошли за нами, – проворчал Ефрем.
Странно, на этот раз обошлось без рукоприкладства. Спорить было бесполезно. Охранники ушли в проход, а он возился, отыскивая носки и сапоги.
Ратушенко заворочался и проснулся. В темноте заблестели глаза.
– Держись, товарищ, – прошептал он с какими-то странными нотками. – Я с вечера не стал тебя расстраивать, но во дворе стоял тот самый «Ниссан».
Он шел, как на Голгофу. Конвоиры схватили его за руки, придали ускорение, вытолкнули на улицу, погнали к заднему крыльцу администрации.
– Сука, счастливчик, вот же повезло поганцу, – пробурчал Бегемот. – Почему нам с тобой, Ефремушка, такое счастье не выпадает?
– Нет уж, спасибо, – заявил его напарник. – Нам такого счастья даром не надо, пусть другие веселятся.
Вертухаи швырнули арестанта внутрь, прогнали по лестнице. В здании было тихо. Они втолкнули его в первую дверь по коридору и плотно закрыли ее за собой.
Он стоял в полумраке перед задернутой шторкой. Как в студенческом общежитии. Вход отгорожен занавеской от жилого пространства. В помещении пахло табачным дымом. У Алексея закружилась голова. Испытание не слабее предыдущих?
Он раздвинул шторки, шагнул внутрь и оказался в опрятном небольшом помещении с дверью в боковой стене. На кровати кто-то лежал. Над ней горел слабенький ночник, плафон был отвернут к окну.
– Сапоги снимай, – глухо прозвучало из полумрака.
Он сделал это и остался в носках.
С кровати поднялась женщина, повернула лампу, подошла к нему пружинящей походкой и стала с любопытством разглядывать, не переходя границу личного пространства. Она смотрела на него так, как будто покупала новую лошадь. Распущенные волосы, джинсы, выше пояса – только бюстгальтер. Безупречная фигура, кожа матово поблескивала. Пахло от нее, в принципе, приятно.
– Привет, – произнесла женщина нейтральным голосом.
– Здравствуйте, Галина Петровна, – отозвался Алексей.
В череде его злоключений начиналась какая-то необычная серия.
Женщина с любопытством посмотрела ему в глаза. Она была чертовски сексуальна, хотя и далеко не красавица. Да и с личным обаянием дело тоже могло бы обстоять получше.
– Ага, – подметила она. – Слышал про меня. И что же?
– Да так, разное.
– Разное, говоришь. – Она слегка отстранилась. – Дальше не ходи, пока не разденешься. Снимай все прямо здесь, кидай под ноги. Видишь дверь? Там ванная комната. Есть горячая вода, полотенце, бритва. А также свежие трусы сорок восьмого размера. Представляю, на что похожи твои. На все водные процедуры отпускается десять минут. Успеешь?
– Успею, Галина Петровна.
– Куришь?
– Нет.
– И это правильно. Курение значительно сокращает жизнь. Есть, конечно, и куда более весомые факторы, которые этому способствуют. – Женщина холодно хмыкнула и не стала углубляться в тему. – Раздевайся. Особого приглашения ждешь?
Алексей поколебался и начал разоблачаться. Он аккуратно складывал одежду под ноги. Она действительно жутко воняла и выглядела страшно.
Дама отошла на пару метров и наблюдала за ним с какой-то смесью любопытства и брезгливости.
Мысли в голове Алексея носились затейливыми виражами:
«Что делать? Вырубить эту суку, взять в заложницы и бежать? У нее есть оружие. Воспользоваться им, захватить машину? Нет, это глупо. Дама не дура. Она знает о моих подвигах, возможно, и о том, кто я таков. Охрана примчится, заблокирует этаж. Вертухаи уже наверняка сидят под окнами и дверью. Радзюк и Шаховский в курсе. Оба не в восторге, но с этой ведьмой лучше не спорить. Значит, вот как она находит себе сексуальных партнеров. И ведь не обвинишь эту суку в отсутствии вкуса».
Он разделся до трусов и засомневался, стоит ли дальше.
Она опять глянула на него и удовлетворенно кивнула и заявила:
– Пошел в душ. Я жду.
Он с наслаждением мылся теплой водой, густо мылился, оттирал грязь, въевшуюся в волосы. Это было лучше, чем секс. Алексей брился новым, вполне себе хорошим лезвием, отправлял в раковину целые клочки несостоявшейся бороды. Судя по отражению в зеркале, мужчина был еще очень даже ничего. Конечно, он осунулся, похудел, и в нескольких местах красовались синяки.
Он натянул чистые трусы, еще раз критически обозрел себя в зеркале, собрался с духом и вышел. Судя по ощущениям, прошло не больше десяти минут. Алексей прикрыл за собой дверь и замялся. Лампа ночника теперь была развернута ему в лицо. Свет бил в глаза.
– Ко мне! – прозвучала команда с кровати.
Женщина лежала, разметавшись, отбросив одеяло, закинув руки за голову. В ее глазах поблескивали жадные огоньки. Она не смущалась, томно выгнула спину, облизнула губы.
Дамочка видела, что он колеблется, и заявила:
– Ко мне, быстро! Парень, ты потерял от меня голову?
Нет, голова Алексея была на месте. Конечно, нормальному мужчине трудно устоять перед таким искушением. Все же Корнилов шагнул в другую сторону, к своим вещам, и начал одеваться. Он натянул дырявые носки, которые старательно отстирывал каждый вечер, вонючие штаны.
Майор ожидал, что сейчас грянет буря, и не ошибся.
Женщина затаила дыхание, не понимая, что происходит, потом с шумом выпустила воздух и осведомилась:
– Ты куда?
– Ухожу, – доходчиво объяснил Алексей. – Прости, ты не в моем вкусе. Спасибо за душ, бритву, трусы. Было очень приятно познакомиться. Хотя кого я обманываю? – Он сухо улыбнулся. – Ничего приятного, уж извини. – Корнилов справился с майкой и свитером с катышками, начал натягивать фуфайку.
У женщины дыхание перехватило. Такого удара по самолюбию эта особа еще никогда не получала. Она пулей вылетела из кровати, подскочила к нему голышом, с распущенными волосами.
– Стоять! – Дамочка хрипела от избытка злобы. – Куда это ты собрался, мой дорогой? – Она хотела схватить его за рукав, но не решилась.
Слишком уж неаппетитно выглядела фуфайка.
– А разве я невнятно объяснил? – осведомился Алексей. – Давай представим на минутку, что я гей. Может, так тебе будет легче.
– Ты импотент, просто ничего не можешь!
– Наверное, могу. – Он пожал плечами. – Даже наверняка. И не раз. Но не хочу. Имею я такое право? Не нравишься ты мне. Не привык я совокупляться с теми дамочками, которые мне не приглянулись. Найди себе другую сексуальную игрушку. Бегемота, например. Он давно мечтает тебя обиходить. Ну, пока. Меня не пристрелят, если я выйду в коридор?
Он повернулся, шагнул к двери. Она метнулась, заступила ему дорогу. Женщину трясло от неконтролируемой ярости.
– Кретин, ты что творишь? – прошипела она. – Ты унизил меня! Понимаешь, что теперь ты покойник?
– Понимаю. – Алексей грустно улыбнулся. – Все мы потенциальные покойники. Кстати, ты обратила внимание, что я обращаюсь с тобой по-джентльменски? Не крою матом, не бью, не пытаюсь отобрать пистолет, который ты где-то припрятала. Сама отойдешь или тебя стукнуть?
Она не выдержала его тяжелый взгляд, отступила от двери. Но смотрела так, что доля мозга майора, ответственная за страх, начинала закипать. Он не мог поступить иначе. Осталось еще самоуважение у российского офицера!
Дама бранилась ему в спину, шипела, но он вышел в коридор и плотно прикрыл за собой дверь. А ведь мог бы и хлопнуть для пущего эффекта.
В коридоре царила темень, но рядом кто-то был. Наверняка очень удивленный и обязательно с автоматом. Алексей шагнул на лестницу, спустился по ней, держась за перила, вышел наружу. Он демонстративно не спешил. На крыльце его чуть не вырвало, но Корнилов подавил спазм.
– Что-то ты быстро, приятель. – Вертухай, стоявший у двери, явно был озадачен.
– А чего с ней возиться? – проворчал Алексей, спускаясь с крыльца.
Возмездие настигло его перед входом в барак. Автоматчики, охранявшие здание администрации, догнали Корнилова и повалили на землю. Сопротивляться было бессмысленно, он свернулся эмбрионом. Негодяи ругались, били его ногами, а он сжимался все сильнее.
Очередной удар пробил хлипкую защиту, боль под ребрами была адской. Алексей чуть не задохнулся. Уже теряя сознание, он слышал, как хлопнула дверь барака, стали спускаться тамошние охранники. Избиение прекратилось.
Несколько минут вооруженные люди выясняли отношения, кому-то звонили.
«Шаховскому или Радзюку, – догадался Алексей. – Надо морально готовиться. Сейчас они продолжат потеху всем дружным коллективом».
Но, как ни странно, на этом экзекуция закончилось. Вертухаи затащили его в барак, бросили у входа в спальное помещение. Низ грудной клетки горел адским пламенем, но боль понемногу притуплялась.
Видимо, эти ребята доложили Шаховскому, что Галина Петровна этой ночью схлопотала крутой облом. Мелочь, а приятно.
Барак спал. Он дождался, пока отпустит боль, поднялся, двинулся к своей койке, хватаясь за дужки кроватей. Его поневоле разбирал смех. Хоть помылся, побрился, сменил нательное белье. Вряд ли Галина Петровна придет за трусами, дарованными с барского плеча. Мог бы, в принципе, неплохо провести часть ночи, но сам отказался от этого сомнительного удовольствия.
– Что-то рано ты вернулся, сосед, – прошептал Ратушенко, когда он с кряхтением пристраивался на кровать. – Мать честная, Алексей, да тебя опять отделали. За что? Плохо ублажил нашу добрейшую Галину Петровну? Это становится доброй традицией. Тебя постоянно бьют.
– Завтра расскажу, – прохрипел Алексей. – Вы будете смеяться, мужики. Я тоже повеселюсь, если не сдохну до утра.
– Вставай, проклятьем заклейменный! – прогрохотал Ефрем, и барак зашевелился, забурлило людское море.
«А ведь реально мир голодных и рабов», – думал Алексей, привычно обуздывая сверлящую боль.
По его ощущениям выходило, что рановато их подняли. Небо за окном только серело.
Все, как прежде. Оправка, умывание на скорость, знакомство с новыми шедеврами лагерных кулинаров. На этот раз на суд взыскательной публики они представили недоваренную овсянку, разбавленную пикантными кусочками свиной кожи.
За завтраком Алексей скупо поведал товарищам о своих ночных злоключениях. Бортник ухмылялся, Ратушенко давился от хохота. Ему приходилось нагибаться к миске, чтобы не увидели охранники. Веселье в этом заведении не очень приветствовалось.
– Принципиальный ты наш, – пробулькал Ратушенко. – У тебя еще сохранились моральные принципы, надо же. А ведь мог бы нормально провести ночь, стать любимчиком госпожи Волчихиной, получить крупные бонусы. Мы сейчас дико завидовали бы тебе.
– Над твоей судьбой не нависла бы еще одна страшная угроза, – поддакнул Бортник.
Вскоре арестантам стало ясно, почему их подняли раньше. После завтрака людей не повезли на работу, построили на плацу. Мужики мялись под промозглым ветром, кутались в рваные фуфайки.
Из здания администрации вышел господин Шаховский в утепленном плаще. По губам его блуждала скабрезная усмешка. За ним тащился, подтягивая штаны, зевающий Радзюк. Охранники за спинами заключенных вынули руки из карманов, приняли деловые позы.
Шаховский, не стирая с лица ухмылки, прошелся вдоль строя, вглядываясь в серые лица. Этой милости удостоился и Алексей. Босс задержал на нем взгляд, сделал загадочную мину и двинулся дальше.
Алексей покосился по сторонам. Никаких женских фигур в обозримом пространстве не было. «Ниссан» с высокой колесной базой на парковке отсутствовал.
– Долгожданное событие, панове! – отойдя к крыльцу, объявил Шаховский. – Нас обвиняют в насильственном удержании людей, отбывших свой срок за совершенные ими проступки! Сегодня вы убедитесь, что это не так. Если человек искупил свою вину добросовестным трудом, то никто не будет его задерживать, он волен катиться, куда угодно! Господа Варенин и Костюкович, есть такие? Если не сложно, выйдите из строя.
Из ломаной шеренги выступили двое. Оба средних лет, ничем не приметные. Алексей их видел каждый день. Спокойные мужики, не скулили, не жаловались на жизнь, конфликтов не искали. Работали, как все. Оба в лагере находились, по-видимому, давно. Бороды висели паклей, глаза запали.
– Вы свободны, господа, – сказал Шаховский. – Где ворота, знаете. Личных вещей, которые нужно забрать, у вас, полагаю, нет. Всего доброго.
Счастливчики сильно озадачились, недоуменно переглядывались.
– Вам что-то непонятно? – Шаховский нахмурился. – Позднее включение? Ждете, пока мы передумаем? Желаю вам счастливого пути, все такое. Пошли вон, кретины!
Счастливчики развернулись и припустили к воротам, но не добежали до них. Один из автоматчиков вскинул «Скорпион», стегнул очередью. Стрелок оказался метким. Мужики попадали ничком. Один еще был жив, перевернулся на спину, стиснул кулаки, испустил тоскливый предсмертный вой. Гавкнула вторая очередь. Тело дернулось и перестало шевелиться.
Люди потрясенно молчали. Дул пронизывающий ветер.
– Как-то так, – заявил Шаховский. – Мне жаль, что в вашей комплексной бригаде произошли потери. Придется потрудиться за себя и за того парня. Эти люди оказались лжецами. Один выдавал себя за механика с автобазы в Троеполье, другой – за фрезеровщика с механического завода в Славянске. Возможно, они какое-то время работали там. При этом оба воевали в российско-террористических войсках, с которыми ведут борьбу наше правительство и народ. Эти люди убивали наших солдат, покушались на целостность государства. Варенин полгода назад прибыл в Троеполье, выдавал себя за участника АТО, пользуясь бардаком в нашей воинской отчетности. Костюкович до сих пор числится в штате разведывательной роты бригады террористов. Он бежал из столичного региона, где вел подрывную деятельность, прибыл на Ровненщину, выдав себя за другого. СБУ не успела перехватить его. Но у нас есть собственные источники информации. Все в порядке, господа, награды нашли героев. Если вы настоящие граждане Украины, лояльны нашей стране и президенту, то вам нечего волноваться. – Хищная улыбка перекосила холеное лицо. – Продолжаем в том же духе. Если у кого-то из вас имеются такие сведения о соседях по бараку, то милости просим, как говорится. Доверяйте нам, господа. Мы же с вами одна большая семья, разве нет? А что главное в семье? Правильно, доверие. – Шаховский медленно двинулся вдоль строя.
Напротив Алексея он сделал остановку, пытливо заглянул ему в глаза, глумливо улыбнулся.
В голове Алексея метались тревожные мысли:
«Эти бедолаги, наверное, не к месту разоткровенничались. Услышал кто-то с подленькой душой. Не были они никакими лазутчиками. Воевали в ополчении, вернулись на Украину. Всякое бывает. Про ночное происшествие с Волчихиной Шаховский, конечно, знает. Но ему известно и кое-что еще. Просто он решил временно не афишировать свою информированность».
Алексей скромно потупился. Что еще ему оставалось делать?
– Радзюк, командуйте! – распорядился Шаховский. – Впереди насыщенный рабочий день, господа! Мы и так изрядно задержались. Вперед, на трудовые подвиги.
На янтарном Клондайке все шло по плану. От леса остались жалкие клочки. На валку деревьев прораб отправил двадцать человек.
– Торопитесь, кретины! – злобно выкрикивал он. – Количество мест ограничено! Если сегодня не закончите, остаетесь на ночь!
Очередное избиение не прошло бесследно. Под ребрами нещадно ныло. Алексей кое-как переставлял ноги, каждый шаг давался ему с боем. Иногда он ухитрялся отдышаться, потом его опять скручивала боль, гнездившаяся где-то внутри, в недрах организма. Возможно, защемило нерв.
Когда ему становилось совсем плохо, Бортник с Ратушенко переглядывались, кивали друг другу, заслоняли его собой и изображали кипучую деятельность. Он был им благодарен.
Майор насилу дотянул до обеда и кое-как передохнул. Воспаление проходило медленно, организм словно издевался над своим хозяином.
Потом мужики сняли запруду, и из Корыни по каналу хлынула вода. Включились мотопомпы, люди раскручивали резиновые рукава. Началось превращение бывшего леса в болото.
Ночью в бараке кто-то жутко кашлял, в перерывах между приступами жалобно стонал. Наутро этот бедолага не поднялся. Товарищи мялись вокруг него, двое украдкой перекрестились. Кто-то еще пытался его трясти – вдруг встанет? Но нет. Болезненно худой, бледный, с обострившимся лицом, он валялся на кровати, раскинув руки. На губах покойника застыла жутковатая улыбка. Все, отмучался.
Люди расступились, подошли охранники. Крысич пихнул мертвеца прикладом в плечо и не дождался никакой реакции.
– Белый, холодный и лежит, но не снег, – загадал загадку Ефрем. – Преставился, скотина. Представляете, хлопцы, эти лоботрясы готовы на все, даже сдохнуть, лишь бы не работать.
Вертухаи приказали арестантам оттащить покойника за угол и по наклонному желобу скинуть в подвал, где когда-то хранился уголь.
Конвоиры как ни в чем не бывало погнали людей в столовую, а потом и на работу.
Ратушенко кашлял, слабел. Теперь Алексей вместе с Бортником прикрывали товарища, когда того укачивало и у него подкашивались ноги.
Рубка леса завершилась, тракторы растаскивали последние бревна. Без устали работали помпы. Участок превращался в ловушку. Почву размыло, под водой образовывались ямы, глубокие пустоты, которые сверху были незаметны. Опасные места маскировали ветки, ворохи отмершей листвы, остатки травяного покрова.
Моросил дождь, от земли, насыщенной влагой, поднимался туман. По щиколотку в мутной жиже бродили люди, сгребали мусор, переносили тяжелые рукава.
Тут-то и приключилась еще одна трагедия. Утонул журналист Лощанский. Провалился в яму на восточном краю участка, о существовании которой никто не подозревал. Просто наступил и пропал с концами.
Мужик, который возился там вместе с ним, успел выбраться. Он был мокрый, как суслик, зубы стучали от холода и страха. Работяга заикался, толком не мог ничего объяснить. Журналист Лощанский тупо исчез. Просто провалился, не успев вскрикнуть.
Шлыпень хватался за голову.
– Кто работать будет?! – вопил он. – Впору самому вставать и показывать пример! Когда же эти кретины перестанут дохнуть как мухи?!
Автоматчики не подходили к этому клятому месту, мялись на тропе, вытягивали шеи.
Долговязый парень с длинными руками и физиономией Иванушки-дурачка оказался самым сообразительным. Он поднял длинный шест, осторожно приблизился к яме и начал прощупывать дно. В нескольких местах шест полностью уходил в воду.
– Вот падла, глубокая, как Марианская впадина, – пробормотал парень, едва удерживая равновесие. – Там словно колодец внутри, хлопцы. Всосало беднягу. Я не могу его нащупать.
– Всем отойти, а то еще кого-нибудь засосет! – выкрикнул Шлыпень. – Рабочий день закончен! С утра готовить длинные колья, шесты, носом пробороздить весь участок и оградить опасные места!
Вечером после ужина в барак прибыла свежая рабочая сила – шестеро растерянных, но здоровых мужиков. Свободных мест хватало. Охранники прикладами гнали людей к пустующим койкам.
– Прошу любить и жаловать. В нашем классе новенькие! – заявил здоровяк Ефрем.
Статный плечистый мужик с окладистой бородой огрызнулся и схлопотал по первое число. Ему отбили внутренности, поставили два роскошных синяка под глазами.
Ограждение опасных участков затянулось. Двое мужиков чуть не утонули, товарищи едва успели вытащить их.
Прораб в этот день не особенно драл глотку. Он так обрадовался пополнению, что даже разрешил работягам по очереди покидать участок и греться под навесом у костра. Но это не было жестом доброй воли. В противном случае слег бы весь барак.
Погода ухудшилась. Заметно похолодало, ветер дул, не переставая. В воздухе кружились снежинки, иногда сыпалась крупа. На земле все это таяло, превращалось в липкое месиво.
Безразличие заглатывало Алексея. Он чувствовал, как постепенно превращался в какое-то тупое рабочее животное. Закаленный организм пока держался, простуда носила умеренный характер.
Ратушенко заметно ослабел. Его движения замедлились, в глазах поселилась тоска.
Впрочем, в этот вечер он был каким-то возбужденным.
Корнилов уже уснул. Он очнулся, когда его кто-то затряс за рукав.
– Алексей, тихо, это я, Семен. – Ратушенко лежал на боку, его глаза блестели в темноте.
Барак сотрясался от стона и храпа.
– Испугал ты меня, Семен, – прошептал Алексей. – Я уже решил, что опять кто-то хочет меня поиметь.
– Тут такое дело. – Ратушенко волновался, но говорил очень тихо. – Дробыч просил с тобой поговорить. Ему уже сказали, что ты мужик нормальный.
– Кто такой Дробыч?
– Этот, из новеньких. Видный, с бородой. С двумя бланшами ходит. Слушай, он не хочет тут сидеть, подговорил нескольких мужиков в бега пуститься. Прямо сейчас, ночью. Это не провокация, Алексей. Они реально хотят свалить. Этот парень тоже из Одессы, работал в департаменте по чрезвычайным ситуациям. Его сократили, без денег остался, рванул на заработки, под Городицей с быками Цымбала схлестнулся, вот сюда и загремел. Говорит, что знает дорогу через леса, надо только из лагеря по-тихому слинять. Ночью охраны немного, четверо попарно обходят периметр, но обычно стоят и курят у ворот. Прожектора тоже не везде добивают. За котельной две большие лестницы. Можно приставить к стене и перелезть. Проволоку уже есть чем перекусить. Он ржавый садовый секатор где-то нашел. Спрашивает, ты пойдешь с нами?
– С нами? – удивился Алексей.
– Знаешь, приятель, я тут подумал, да долбись оно все конем. Хирею на глазах, сам видишь, сдохну через неделю. Прорвемся – хорошо, нет – все равно подыхать. Собираемся через три часа. Охрана нечасто суется в барак. Как заглянет, так и пойдем. Вертухаи спохватятся утром, когда мы уже далеко будем. Понимаю, что шансов мало, но что еще делать? Ты с нами, Алексей?
Тот молчал. Тоска сосала под ложечкой. В окно заглядывало ночное небо. Разбежались тучи, подмигивала желтая точка. Светит незнакомая звезда? Не будет им удача наградой за смелость.
– Что Бортник?
– Отказывается. Не хочет. Говорит, что бесполезно, настроения нет, может быть, в другой раз. Это его выбор, Алексей.
– Он верно решил, Семен. – Как же трудно было майору выговаривать эти слова. – Бортник прав, не делай этого. Я никуда не пойду и тебе не советую. Это же дилетантство, Семен. Без подготовки, плана. Вы с ума сошли? Забыли, какие псы охраняют эту зону? А вне ее пределов что творится! Это не сибирская тайга, в которую залез и спрятался. Местность открытая. Лесов немного, вездехода у вас нет. Семен, откажись, пока не поздно, пусть сами бегут.
– Ты послушай… – Ратушенко занервничал.
– Слушать не хочу, Семен. Ты молодой, тебе еще жить да жить. Не майся дурью. Это не побег, а полная фигня. Кто такой Дробыч? Почему ты ему поверил? Пусть делают, что хотят, далеко все равно не уйдут.
Несколько минут Ратушенко молчал, разочарованно пыхтел, ворочался.
– Ладно, – пробормотал он. – Может, ты и прав, Алексей. Откажусь, скажу, что не пришел еще наш час.
– Вот и умница. – Алексей облегченно вздохнул, закрыл глаза и через несколько минут уже уносился в объятия Морфея по искрящейся спирали.
