Глава 8
Второй рабочий день до обеда ничем не отличался от первого. Толпа людей в сортире и умывалке. Работяги бродили как сомнамбулы, иных из ступора могла вывести лишь добротная затрещина. На парочку таковых охрана не поскупилась – какой ни есть, а будильник. Мол, быстрее бегаем, граждане трутни!
Кто-то ныл в умывалке:
– Будьте вы прокляты, где моя зубная щетка?
– Ершиком для унитаза почисти, – посоветовал ему добрый товарищ.
Где его взять, он совета не дал, но работяги развеселились.
На завтрак были поданы разваренные макароны, пожаренные на прогорклом подсолнечном масле, оставшемся, видимо, в хранилищах после развала Советского Союза. Есть эту гадость было трудно, но нужно.
Алексей украдкой проглотил анальгетик. Сегодня эта штука была актуальна.
Снова путешествие на двух грузовиках по землям, до тридцать девятого года бывшим частью Волынского воеводства Польши, высадка у обгорелого леса. Подгоняли охранники, орал прораб. Люди в рваных телогрейках тащили канистры с топливом для заправки бензопил.
Над лесом воцарились грохот и лязг. Из мокрых облаков тумана выплывали падающие деревья, люди, снующие между пнями и паданцами. Просека росла вглубь и вширь. Громыхал экскаватор, канал неумолимо приближался к лесу.
Прибыли несколько грузовиков. Они приволокли на сцепках какие-то зачехленные агрегаты, явно не полевые кухни.
– Работаем, паразиты! – отрывисто гавкал прораб Шлыпень.
С вечера он, похоже, неплохо тяпнул для снятия стресса. Физиономия распухла, глаза превратились в щелки.
– Уже мотопомпы доставили! Что я с ними буду делать?
Вольные работяги, прибывшие с колонной, выгружали из кузовов свернутые рукава, тепловые пушки, всей толпой опускали на землю дизель-генератор. Они сочувственно посматривали на доходяг, корчующих лес. Мужики волокли оборудование под навес, затягивали дополнительными чехлами. Пускать его в ход было рано.
Продолжалась раскорчевка пней. Старенькие тракторы вставали на дыбы, натягивая тросы. Корни мощных растений неохотно расставались с землей, выбирались на поверхность со скрипом и скрежетом. Несмотря на бардак и суету, усугубляемые визгливым прорабом, дело продвигалось. Лес отступал.
Работать в подобном темпе людям предстояло еще не один день. Они сгибались от тяжести, перенося стволы поваленных деревьев.
– На месте пилите и жгите. Куда вы их тащите? – голосил прораб.
Дышать ядовитой гарью уже было невозможно. Мужики кашляли, их легкие набивались едкой гарью. Выдать им марлевые повязки никто не догадался. Здесь не было людей, лишь презренная рабсила.
Алексей орудовал топором, старался беречь дыхание, работать в одном темпе. Он изредка косился по сторонам.
На другой стороне поляны лениво возились уголовники, часто делали перерывы. Упитанный Погребень подымил сигаретой, отдал окурок Шашлыку. Тот жадно схватил его, с наслаждением всосал дым, обжегся о тлеющий фильтр, выбросил. Щадящий режим у них, да, как и в России на зонах? Мужики пашут, а ворам западло? Тогда почему они тут оказались?
Хромал, но держался журналист Лощанский. Парень снова поранился о сучок, кровь текла по лицу.
Пару раз в кадре возникал вчерашний липовый мент из Харькова Годзянский. Он пытался притворяться невидимкой.
Оплетали тросами пни Пехтин с Гоняйло. Первый все сильнее превращался в привидение, у второго в глазах разгоралась тоска.
После обеда произошел досадный инцидент. Не прибыла цистерна с горючим. Оба трактора и экскаватор выработали все, что было в баках, и встали на мертвый прикол. Бензопилы тоже отказывались работать.
Шлыпень злился, куда-то звонил, орал, что ржавым тазом накрывается план. Его самого скоро вздернут на виселицу вместе с этим стадом лоботрясов.
– Слушайте сюда! – объявил он. – Горючка будет только завтра! Но это не повод бездельничать сегодня. Напрягитесь, вы же все умеете, чертовы поганцы! Никто не поедет в барак, пока не выполним план. Я доходчиво выражаю свою мысль?
Доходчивее было некуда. Пришли в движение автоматчики, заняли позиции на случай народного бунта. Но буянить никто не стал.
Два десятка заключенных рыли канал вместо экскаватора. Люди падали от усталости, еле выбрасывали землю.
Водитель экскаватора, вольнонаемный парень, выбрался на крышу своего железного чудища. Он развалился там, курил и меланхолично поглядывал на муравьев, копошащихся внизу. Потом сжалился, бросил им пару сигарет. Но охранники мышей не ловили. Прозвучал резкий окрик, и расстроенные работники стали затаптывать сигареты в землю. Зона для некурящих, будь она неладна!
Остальные продолжали рубить лес. Звенели двуручные пилы, летели щепки. У людей отнимались руки.
Особое удовольствие доставляло выкорчевывание пней. Мужики били землю кирками, ломами, вгрызались в нее штыковыми лопатами. Они выкапывали корни, насколько было можно, потом их перерубали топорами, наваливались на пень, переворачивали.
Двоих придавило – слава богу, не до смерти. Они кричали, переплетясь в замысловатый клубок, звали на помощь.
– Вы что там, голубки, сексом занимаетесь? – осведомился Шлыпень.
Товарищи помогли им выбраться из-под пня, растащили. Смеялись только охранники, остальные не видели в происходящем ничего веселого.
Окончание этого дня было окутано туманом. У работяг не было сил вскарабкаться в машины.
– Может, вам лифт построить? – осведомился вертухай. – Сейчас все будет, братва. Он у нас есть. Коротун, отоварь вон того недотепу по загривку, что-то медленно он лезет!
Есть Алексею не хотелось, мысль об испорченных продуктах навевала тошноту. Иногда ему казалось, что провиант здесь сознательно гноят, чтобы унизить людей еще больше. Дико болели мышцы. Он едва ли не ползком добрался до кровати, повалился ничком.
В заначке осталась таблетка. Лекарство действительно притупляло боль. Но это на завтра.
Внезапно погас свет не только в бараке, но и во всем лагере. В окна не светили прожектора.
«Авария на подстанции», – подумал Алексей.
Недовольно ворчали люди, не успевшие добраться до спальных мест. На улице тревожно перекликались охранники. Кто-то орал, что свет скоро будет, замкнуло что-то. В принципе, без разницы.
Рядом ворочались товарищи, кряхтел Бортник.
– Эй, харьковский, ты чего молчишь? – прошипел Ратушенко. – Темноты боишься или спишь уже?
– О прошлом мечтаю. – Алексей вздохнул. – Помнится, в общаге школы милиции однажды вечером выключили свет. Девчонка рядом сидела. Так эта ночь без света оказалась, пожалуй, самой интересной в моей жизни.
История была реальной. Общага была другая, а остальное – чистая правда. Через девять месяцев родилась дочь. Еще через пять лет она погибла в страшной автокатастрофе, которая до сих пор являлась Корнилову каждую ночь.
– А поутру они увидели друг друга и ужаснулись, – заявил Ратушенко. – Ты женатый, Алексей?
– Нет. – Он не стал углубляться в дебри личной жизни.
– Я был, – сказал сосед. – А вот сейчас…
– Разведенный, как спирт? – осведомился Бортник.
– Примерно так, – согласился Ратушенко. – Только разведенный спирт – это водка, эликсир жизни, так сказать. А с моим разводом полная фигня. Сложно все, сам порой не понимаю, что со мной происходило.
Включилось электричество. Заурчал генератор, упрятанный в недрах подвала соседнего здания. Загорелись прожекторы, освещающие территорию «тюрьмы народов».
– Бог есть свет! Возрадуйтесь, миряне! – с пафосом объявил вертухай Ефрем.
Видимо, в прошлом он совмещал профессии надзирателя и священника. Загоготали остальные охранники у него за спиной – рыхлый Бегемот, усатый Крысич. Свет они выключать не стали, видимо, посчитали, что с ним уставшим работягам спать комфортнее.
– Подъем, поганцы! С радостью сообщаю вам, что наступает новый рабочий день. Считаю до десяти, и в кроватях никого не остается! Восемь, девять…
Алексей снова брел в толпе, украдкой сунул под язык таблетку. Ему все труднее становилось наблюдать за собой со стороны. Перловку, поданную на завтрак, вполне можно было набивать в стволы древних фузей.
За сим последовала тряска в грузовиках по раскисшей дороге, которая с каждым днем становилась все менее пригодной для езды. Машины буксовали, с ревом выбирались из колдобин, забитых грязью.
Конец октября был ничем не примечательным. Температура плюсовая, несколько делений от ноля. Постоянно дул промозглый ветер, над головой плыли низкие тучи. Им не было ни конца, ни края.
– Пасмурно, как в Лондоне, – проворчал Бортник, поднимая воротник и кутаясь в рукава фуфайки.
– Ага, у нас тут все, как в Лондоне, – буркнул Ратушенко. – Смокинги из прачечной сейчас возьмем и пойдем на Трафальгар.
Мужиков ждала великая радость. Машины подвезли бензин и солярку!
– Ликуй, народ! Что-то не вижу на ваших лицах бури положительных эмоций! – издевался Шлыпень.
Людям было все едино. Ревела техника, кипела работа. Руки людей машинально делали свое дело, голова не думала. Взлетали топоры, визжали пилы на матерной ноте «ля».
Он чувствовал смрад, исходящий от него. Одежда и тело пропитались потом, грязью, въедливой гарью. О душе и смене белья оставалось лишь мечтать. Волосы слиплись, щетина густела с каждым днем.
«Скоро Хэллоуин, – подумал Корнилов. – Нам и рядиться в нежить не надо».
На месте выкорчеванного леса возникали бугры, борозды, трещины в земле, ямы с рваными краями. Все это покрывала жухлая трава, ветки деревьев и кустов, по которым идеально скользили подошвы сапог.
Ужас грянул внезапно. Взревел изношенный движок пожилого трактора, натянулся трос, обвитый вокруг очередного пня. Люди машинально схлынули. Но недостаточно далеко. Кто-то вскрикнул от страха.
Словно кнут щелкнул. Порвался до упора натянутый металлизированный трос. Рано или поздно это должно было случиться. Он хлестнул двоих. Сила удара была такова, что люди отлетели на несколько метров.
Остальные истошно закричали. Опомнился тракторист, задергал рычаги, гусеницы вспахали землю.
Рабочие бросились к пострадавшим и отшатнулись, потрясенные. Кого-то вырвало.
Один из бедолаг, мужчина средних лет, был жив. С него слетела шапка, обнажились седые волосы, прореженные плешью. Трос ударил дядьку в плечо, перебил кость. Из открытого перелома хлестала кровь, пропитывала фуфайку. Он стонал, глаза блуждали.
Второй был Гоняйло. Парень не успел увернуться.
В горле Алексея образовался ком. Он тупо смотрел на останки человека, который несколько секунд назад был жив, хотя и исполнен вселенской грусти. Трос хлестнул по голове, превратил левую часть лица и височную область в манную кашу с комочками, щедро политую клюквенным вареньем. Гоняйло умер мгновенно, когда осколки черепа вонзились в мозг, а хрящи и лицевые мышцы вылезли наружу. Пальцы рук еще подрагивали, но вскоре перестали.
Люди молча стояли вокруг него и смотрели. Пехтин опустился на колени, как-то недоверчиво потрогал тело напарника, поборол спазм в горле. Подошли охранники, взяли на изготовку автоматы.
Прибежал взбешенный прораб, стал в отчаянии махать руками.
– Кретины, дебилы! Как вы такое допустили, тупые животные?! Детский сад какой-то! Кто о вас должен думать? Я, что ли? А мне оно надо? Может, вам еще инженера по технике безопасности подвезти?
После такой вот содержательной речи конвоиры пинками отправили помрачневших лагерников работать.
Алексей тоже получил по бедру и стерпел. В его горле продолжал торчать ершистый ком.
Приблизился старший в команде оцепления, немногословный крепыш с самопальным шевроном на рукаве, стилизованной свастикой печально известного батальона. Он вник в ситуацию, что-то бросил своим парням. Те в свою очередь гавкнули на работяг, которые и оттащили покойника к дороге. Потом они вернулись, подняли мужика, шалеющего от боли, повели туда же.
Бедняга стремительно терял кровь. Ему даже шину никто не удосужился наложить.
Кто-то из рабочих хотел это сделать, но вертухай рявкнул на него:
– Отставить! Заняться нечем?
Подошла машина с закрытым кузовом. Охрана велела мужикам загрузить в нее обоих – и живого, и мертвого. Грузовик уехал, разбрызгивая грязь, и вернулся минут через двадцать. Водитель прижал его к обочине.
С кузова спрыгнули автоматчики и заспешили к навесу, под которым горел костер и что-то жарилось на решетке. Они смешались с сослуживцами, стали что-то бодро обсуждать. За это время они никак не могли довезти пострадавшего до медпункта. Где он?
Алексею все было ясно. В округе масса болот, озер. Неподалеку старый карьер. Ничто не мешает хозяевам прииска учинить где-то тут очередной Бабий Яр.
После ужина, пробуждающего рвотные рефлексы, произошел еще один инцидент. Обитатели барака отходили ко сну. Алексей развесил на спинке кровати перепачканную телогрейку. Нет возможности постирать, так хоть высохнет. Он пристроил за изголовьем носки, постиранные в холодной воде.
Сегодня состояние было терпимое. Организм, переживший побои, привыкал к нагрузкам. Бортник с Ратушенко лежали рядом, что-то вполголоса обсуждали. Алексей валялся на кровати, забросив руки за голову, плавал в полудреме.
Через проход уголовники резались в карты. Шашлык проиграл и сплюнул в расстроенных чувствах. Погребень оскалился, сложил колоду и врезал ею Шашлыку по носу. Тот отпрянул, схватился за физиономию, грязно ругался, путая русские и украинские слова. Погребень был доволен. Он подбоченился и сидел, как персонаж Евгения Леонова в «Джентльменах удачи», поджидающий сокамерников.
Мимо тащился невзрачный работяга с пресным лицом.
Погребень поманил его пальцем, сунул в руку пропотевшую майку и небрежно бросил:
– Постирай, чтобы к утру высохло.
Работяга растерянно уставился на скомканную тряпку в руке. Он как-то стушевался и поволокся дальше.
Алексей поморщился. Не любил он такого. Но шевелиться ему не хотелось.
Тут вдруг Погребень посмотрел в его сторону, отыскал взгляд. Неизвестно, что он прочел на лице Корнилова, но это ему не понравилось. Погребень насупился, подбоченился, как-то вдруг напрягся.
Отводить глаза было ниже его достоинства. Алексей не стал этого делать.
Грузная туша выбралась из кровати. Уголовник вразвалку шагал через проход, продолжая тасовать карты.
«Начинается, – подумал Алексей. – Заказ от большого начальства? Разведка боем? Это не первый взгляд, которым одарил меня сегодня Погребень. Смотрел на работе, потом в столовой, гадко так, неприятно».
Шашлык насторожился, завертел ушами, потом сообразил, куда ветер дует, потащился за своим боссом.
– Здоровеньки булы или как? – пробасил Погребень, подходя к кровати, на которой лежал Алексей.
– Или как, – ответил тот. – Проблемы, товарищ?
Уголовник пока терпел. Он скабрезно оскалился, блеснув фиксой. Сущая классика.
– А у кого их нет? И у тебя скоро будут. Ох, чувачок, не нравишься ты мне, – заявил Погребень и надулся так, что количество подбородков под жирной ряхой увеличилось как минимум вдвое. – Борзой ты какой-то, не хочешь нормально говорить с людьми. Несешь какую-то фигню. Ты сепар, что ли? – спросил он прямым текстом.
– Не сепар я, добрый человек, – отозвался Алексей. – Работник полиции из города Харькова, слышал про такой? Он на Украине. Не поверишь, всю жизнь таких отморозков, как ты, ловил и сажал. Случайно я тут. Не в свою хату зашел, понимаешь?
– То есть обращаться с тобой надо… – Погребень почесал грязным ногтем переносицу.
– Как с миной, – подсказал Алексей. – Бережно и осторожно.
– Что еще про себя скажешь? – Зашевелились пальцы, застывшие на колоде.
– Буду краток. Не рекомендую.
– Даже в картишки крапленые не перекинемся? – Погребень осклабился, снова начал машинально тасовать колоду. – А может, в козла тюремного? Ты как? Затеем, так сказать, междусобойчик, перетрем кое-что?
– Знаешь, Погреб, ты меня уже утомил. – Алексей вздохнул. – Выкладывай, если есть что сказать. А если нет, то канай отсюда. Я спать хочу, а не с шантрапой мелкой по душам тереть.
– Ефим, чего ты терпишь? Кончать надо с этим бакланом. Лежит тут, падла, шарманку крутит. – Шашлык напрягся и сунул руку под грязную рубаху, висящую мешком.
Алексей помнил слова одесского мента о том, что эта шестерка из чего угодно перо смастерит.
– Так, хлопцы, поговорили и хватит. – Ратушенко привстал. – Погребень, вали на хрен, понял? Ты не на тех наехал.
– Ну ты и сука! – заявил Шашлык. – Да я тебя!.. Да ты кто вообще такой?
– Ша! – отрезал Алексей. – Шашлык, умри, пока я тебе голову не оторвал. Семен, ты тоже не лезь, сам разберусь.
Шашлык скрипел зубами, но Погребень ясно дал ему понять, мол, не дергайся, не здесь. Уголовник не боялся, тоже всякого повидал. Он перегнулся через дужку кровати и оценивающе разглядывал противника. Его что-то смутно беспокоило. Погребень пока не мог понять причину этого, оттого и не лез буром.
– Давай сначала, Погреб, – предложил Алексей. – У тебя проблемы? Или полная лафа во всех делах? Кстати, пацану своему скажи, чтобы перо в штанах попридержал, не высовывал. Да и вообще поосторожнее надо с этим делом. Хозяйство детородное можно порезать.
– А ты борзой, как я погляжу. – Бывший зэк понизил голос, поедал собеседника голодными глазами. – Хорошие у тебя утята. – Погребень кивнул на резиновые сапоги, торчащие из-под кровати. – Новые, сразу видно. А мои вот износились, прикинь, какая досада. Каши просят. Махнемся, чувачок? Не откажешь же старому заслуженному уголовнику?
– Охотно отдам. – Алексей улыбнулся. – Только давай я их сначала надену как бы в последний раз, а ты их с меня снимешь.
– Все, легавый, ты меня утомил, – выдохнул Погребень, покосился по сторонам и убедился в том, что на них уже посматривали люди. – Слезай со своей шконки, почапали на дальнячок, потрещим по душам. Очкуешь или как?
– Пошли. – Алексей скинул босые ноги с кровати, сунул в сапоги.
Он боковым зрением заметил, как заулыбался Шашлык, и поднялись на другом конце барака еще двое, того же пошиба. Надо же, какому количеству людей одновременно захотелось в туалет!
– Топай, Погреб, со всей кодлой. Я сейчас приду, не обману.
Он был в бешенстве, и только выучка заставляла его сохранять спокойствие.
– Алексей, не дури, – взволнованно зачастил Ратушенко. – Это же провокация. Они не сами на это пошли. Тебя же в очке утопят. Ты что творишь, зачем нарывался?
– Сосед, ну ты и учинил!.. – выдавил разозлившийся Бортник. – Придется теперь с тобой идти, а то доведут до греха, а помирать нам рановато.
– Так, стоп, – сказал Алексей. – Я это заварил, мне и расхлебывать. Вас не втягиваю. Что вы переживаете, мужики? Справлюсь. А что будет дальше, это уже не в нашем ведении.
Возможно, эти бывшие менты тащились за ним где-то сзади. Это было приятно. Но они и грудью геройски не закрывали его, что было приятно вдвойне.
Никто не препятствовал уходу Корнилова из барака. Вертухай с погонялом Бегемот глянул на него как-то украдкой, ухмыльнулся.
Алексей вздохнул. Какие важные люди замешаны!..
Он вошел в сортир, ощущая какую-то противоестественную бодрость. Смена ситуации, высочайшая ответственность за свою жизнь. Майор ожидал подлого выпада, поэтому с силой ударил по дохлой двери. И точно, она кого-то двинула.
Он ворвался внутрь, схватил за шиворот согнувшегося хмыря, рожа которого была украшена целым созвездием родимых пятен, и швырнул его в ближайшую кабинку. Загородки были символические. Треснула фанера под весом тела. Нога поганца провалилась в грязный толчок. Он саданулся промежностью, завизжал от боли. Попятился второй, куда-то испарился.
Для оценки ситуации Алексею потребовались секунды. Дощатое заведение с перегородками, единственная лампочка посреди, чтобы мимо дырок не гадили. Двое работяг, натягивая штаны, спешили ретироваться, поняли, что тут разборка. Они опустили глаза, шмыгнули на улицу. Корнилов пропустил их и закрыл дверь.
– Что, гнида, крутой, да? – Шашлык возбужденно дышал, приплясывал в проходе, в руке у него блестело что-то тонкое.
Нож вертелся между пальцами, лезвие гуляло по кругу. Невелика наука. За ним покачивалась туша Ефима Погребеня.
Трусливый оказался мужчина, уже сдулся. Его глаза уголовника затравленно метались. Он явно не ожидал, что все начнется так стремительно и шумно.
– Признаться честно, немного есть, – подтвердил Алексей. – Шашлык, у тебя нож. Очевидно, ты сердишься, да?
– Шашлык, вали его! – приказал Погребень.
Второй команды «фас» не требовалось. Шашлык, сделал прыжок, еще один. Лезвие вращалось, и простому чайнику было бы непонятно, откуда он нанесет удар. Уголовничек хотел всадить нож сбоку, в печень, но проткнул воздух.
Алексей отпрянул, левой рукой выбил заточку, правой врезал снизу вверх, в подбородок. Надо ошеломить, дезориентировать врага. Еще и коленом в причинное место.
Потом ярость заставила Алексея нанести несколько тяжелых прямых по корпусу. Он ломал грудную клетку противника, не отличающуюся прочностью. С каждым ударом Шашлык выпучивал глаза и издавал странный звук, словно надувной матрас, из которого выходит воздух. Он еще пытался трясти руками, но это выглядело глупо.
Алексей схватил его за ворот так, что треснула рубашка. Второй рукой он уцепился за штаны мерзавца, стоящие колом от грязи, и послал его в ближайшую кабинку с очком. Подгнившие доски ломались с жутким треском.
Раздался дикий визг взбешенной гиены. Погребень вышел из ступора и бросился в атаку. Алексей обрубил клешни, выброшенные вперед, и нанес удар в массивную шею. В этот студень трудно было промахнуться.
Погребень споткнулся. Дрожь пошла по его телу. Он по инерции наступал, и Корнилову пришлось пятиться.
Он отходил, нанося удары по корпусу и в монументальную челюсть. После каждого такого вот угощения Погребень мотал головой и фыркал как лошадь. Он хотел показать, что ему это было как слону дробина. Но Алексей чувствовал, что перелом настает. В голове врага все перемешалось. Погребень уже не отвечал адекватно.
Прямой в лицо едва не выбил из него дух. Лопалась кожа, рвались хрящи. Второй удар усугубил плачевное состояние. Погребень зашатался. Алексею осталось лишь придать ему нужное направление. На свободный толчок, куда же еще! Здоровенная туша угодила в кабинку, соседнюю с той, в которой отдыхал Шашлык.
Раздался топот. Из сортира выскочил один из добровольных помощников уголовников. Что-то затрещало, заворочалось. Рванулся еще один, саданулся плечом в косяк, выпал наружу.
Алексей не стал их преследовать. Быстрее, пока сюда не повалили нежелательные элементы! Адреналин захлестывал его. Он превращался в дикого зверя, обуянного жаждой членовредительства.
Шашлык уже поднимался, выплевывал фирменные ругательства. Майор точным ударом послал его в нокаут, схватил за шиворот и принялся запихивать головой в зловонное отверстие. Трещали, сыпались доски, изъеденные гнилью и тлей. Шашлык мычал, давился рвотой.
Алексей затолкал его по плечи, стал утрамбовывать ногами. Все, предел, дальше тот не лез. Корнилов топтал его конечности, ломал кости. Будь что будет, но больше эта мразь никого не порежет!
Он бросился в соседний отсек, где оживал Погребень. И его туда же, всеми доступными средствами! Уголовник кашлял, что-то хрипел, но майор ГРУ в этот час не знал пощады. Он сам не понимал, что творит, откуда взялась в нем эта гадость?
Алексей бил по туше пятками, вколачивал ее в очко как затычку в бутылку. Пусть кто-нибудь попробует вытащить. От каждого удара в массивном теле что-то хрустело, оно тряслось в судорогах.
Ярость прошла так же внезапно, как и обрушилась. В голове майора что-то щелкнуло, он отшатнулся, припал к стене. Разгулялся не по-детски, а ведь должен просчитывать каждый шаг.
Заскрипела дверь, кто-то ворвался в сортир. Корнилов стиснул кулаки, вскинул их на уровень груди.
– Алексей, ты охренел. – Голос Ратушенко дрожал от волнения. – Ты что наделал? Зачем ты с ними так?
– А как, Семен? – Злость еще не покинула его. – Заняться с каждым индивидуальным воспитанием? Считаешь, что их личности еще не полностью сформировались?
– Блин, ты точно сумасшедший. Тебя же теперь прибьют.
Прибьют или нет, это еще бабушка надвое сказала. Он вытолкал из сортира Ратушенко и Бортника, пытавшегося сунуть туда свой любопытный нос, прорычал, чтобы они валили отсюда на хрен.
Из барака уже спешили охранники с автоматами на изготовку. Им кто-то шепнул, что воспитание пошло не по плану. Алексей поднял руки, прижался к стене заведения, смиренно ждал.
Терентий Крысич первым ворвался в сортир, окатил его нелюбезным взглядом. За ним влетели Бегемот, Ефрем. Потом они всей толпой повалили обратно.
– Ты что наделал, сука?! Кто позволил?! – взревел Бегемот, хватая Алексея за грудки.
Тот закрыл глаза. Приехали, товарищ майор, дальше некуда.
Его трясли как липку, матюгались в лицо, окатывая вонью лука и испорченных зубов. Крысич пару раз саданул по шее. Алексей не сопротивлялся, был центром мирового послушания. Понял, что если окажет сопротивление, то станет инвалидом на всю оставшуюся жизнь.
Он свернулся в позу тоскующей женщины, закрыл виски ладонями. Вертухаи пинали его по рукам, по бедрам, но особо не старались. Ситуация выглядела странной даже для этих парней. На всякий они случай решили не усердствовать. Но Алексею все равно было больно.
Потом эти милые парни поставили его на ноги, погнали на крыльцо барака, оттуда – в короткий коридор, где располагалась комната охраны. Там Алексея кинули на пол, снова били. Он закрывался как мог, но не отвечал, в драку не ввязывался. Впрочем, долго охранники не зверствовали. Они несколько раз ударили его и оставили в покое.
– Никак не могу успокоиться, – выдохнул Крысич. – Что делать-то будем с этой тварью?
– Сейчас выпьем успокоительного и спокойно его порвем, – заявил Бегемот.
– Нельзя, – отрезал Ефрем. – Не вздумайте, хлопцы. Я хозяину звоню, пусть решает.
Алексей пытался подняться. Как-то стремно валяться на полу перед этими подонками. Но его бесцеремонно швыряли обратно, да еще и награждали оплеухами. В итоге голова майора звенела как церковная колокольня на Пасху. Потом вертухаи рывком подняли Корнилова и посадили на стул.
Майор увидел злобную физиономию Шаховского. Этим вечером тот был в лагере. Он ничего не делал, просто сверлил арестанта взглядом. Холеная рожа побелела от злости. Хотя не исключено, что сложившаяся ситуация его чем-то и забавляла. Во всяком случае, усиливала любопытство.
Несложно проверить, трудился ли в правоохранительных органах Харькова человек по фамилии Корнилов. Если да, то можно попросить у коллег из СБУ его фото. Наверняка он все это уже проделал.
– И где же мы так научились драться, господин Корнилов? – процедил Шаховский.
– Трудное детство было, – объяснил Алексей. – Да и юность ни разу не сахарная. В спортзал ходил, восточными единоборствами увлекался.
– Ну что ж, это делает тебе честь. – Шаховский криво усмехнулся. – А теперь объясни, какого хрена ты все это сделал?
– Пан Шаховский, я вас умоляю… – Алексей усиленно изображал деликатность и смирение. – Если человека хотят убить, то он должен защищаться. Или здесь это правило не действует?
– Кретин! – Шаховский сплюнул с досады. – Не хотели они тебя убить.
– Как сказать, пан Шаховский. Возможно, вы и не приказывали им меня прикончить, но эти парни решили проявить инициативу, рассердились шибко. Вы же умный человек. Объясните мне, что назревает, когда уголовник орет своей шестерке: «Шашлык, вали его!», и тот бросается на меня с заточкой? Да, я мог бы разукрасить их не столь вызывающе. Бедняги отлежались бы в лазарете и все равно зарезали бы меня заточкой. А мне оно надо? Зато теперь я спокоен. Никогда не воткнут. Они еще живы?
– Не твое дело, – отрезал Шаховский.
У Алексея возникло опасение, что тот собирается хорошенько врезать ему. Тогда его светлое личико опять посинеет.
Но Шаховский не стал этого делать.
Он поиграл кулаком перед носом арестанта, ненадолго задумался и заявил:
– Нехорошо, господин Корнилов, очень даже. Контингент нашего лагеря горит на работе, план трещит, а теперь мы лишились двух пар рук. Кто янтарь промышлять будет?
– Ага, можно подумать, что они работали. При всем моем уважении к вам, пан Шаховский, это чушь. Новых работников сюда пришлют. Разве нет?
Все-таки Шаховский не устоял перед соблазном и ударил заключенного в живот. Дальше все было бледно и сумбурно. Его опять пинали, впрочем, не очень сильно.
Потом над головой Алексея возникла разъяренная физиономия начальника охраны Радзюка. С прибытием вас, уважаемый. Этот тоже особо церемониться не стал, треснул арестанта по уху.
– Дебилы! – прошипел он. – Что у вас происходит без моего ведома? Почему я должен выслушивать нарекания от начальства? На толчках сгною, уволю, к стенке поставлю! Живо очистить сортир от этого дерьма!
– Но куда их, пан Радзюк? – неуверенно промямлил Крысич. – В больницу везти?
– Издеваешься, Крысич? В какую больницу, что там везти? Не зли меня, а то придушу! Загрузить в машину и увезти. Сами знаете, куда именно. Выполнять!
– А этого куда, пан Радзюк?
– Вышвырните его отсюда, чтобы глаза мои не видели.
Вертухаи вытащили безвольное тело в холодной коридор, ударили на посошок и оставили в покое.
Товарищи не спали. Алексей чувствовал, как они его тащат, ставят на ноги, ведут, держа под локти, укладывают в постель будто маленького.
