Глава 7
Он дал себе слово, что выдержит, осилит. Что бы ни случилось, будет как все, сольется с серой массой, сбережет силы. Главное, чтобы это не превратилось в бесконечный, затягивающий сериал.
– Подъем, бездельники, хватит спать! – выкрикнул охранник.
Алексей поднимался мрачной бессловесной зыбью, одевался, натягивал сапоги, ноги в которых болтались, как рыба в проруби. Его несло в толпе унылых, невыспавшихся мужиков.
Кто-то матерился на жалобной однотонной ноте. Ушастый Шашлык, шестерка уголовника Погребеня, шипел, растопырив пальцы, на соседа, отдавившего ему ногу. Замешкался на другом краю барака Гоняйло. Его толкнули в спину, и неуклюжий парень пулей вылетел в проход, где народ выстраивался в шеренгу. Пехтин был бледнее обычного, выискивал кого-то глазами в толпе, нашел Алексея, вроде успокоился.
Охрана через двор погнала толпу в умывалку. Ночь была холодной, грязь подмерзла. Кто-то оступился и покатился по земле, сбивая с ног зазевавшихся товарищей.
Веселились надзиратели – бровастый Ефрем, рыжеусый Крысич, плечистый лысый громила по прозвищу Бегемот. У него не хватало указательного пальца на правой руке, но это не значило, что он не мог нажимать на спусковой крючок.
Целых пять минут на оправку и умывание! Администрация просто баловала заключенных. В сортире выстраивались очереди, люди подгоняли товарищей бранным словом. Кому-то приспичило надолго, его буквально за уши вытащили с толчка.
Умывалка продувалась насквозь, а вода из кранов шла еле-еле. Зубные щетки никто не запрещал, как и смерзшийся порошок, которого тут было вдоволь. Но щетки были не у всех, приходилось чистить зубы пальцами. Стопка полотенец, которые расхватывали люди, могла бы быть и чище. Охранники особо не лютовали, курили в стороне, косились на мерзнущих людей.
Ничто не мешало Алексею вырвать у любого конвоира автомат и перестрелять полдюжины этих тварей. Он справился бы. Пусть не сегодня, сперва накопил бы силенок. А что дальше? Поднимать народ на баррикады? Да эти же люди утопят его в сортире.
По окрику заключенные потянулись в столовую. С порядками в этом заведении Корнилов уже ознакомился. Поднос, очередь – и жуешь быстро, пока не началось. На завтрак была сыроватая картошка, украшенная глазками и фитофторной гнилью. Вместо мяса – сало какого-то кабана-долгожителя со специфическим запахом.
Он сидел плечом к плечу с такими же оголодавшими людьми, стучал ложкой, сопротивляясь тошноте и желанию все выплюнуть. Алексей украдкой поглядывал по сторонам. Небритые загрубелые лица, все бледные, как с того света. Затрапезная одежда, судорожные движения.
С брезгливой миной ковырялся в миске уголовник Погребень. Складывалось впечатление, что этот завтрак у него первый, покормят где-то еще. Шашлык, не столь прихотливый, давился картошкой, залпом выпил свой чай, схватил стакан соседа, смирного парня с потухшим взором, выхлебал и его. Парень безучастно уставился на пустой стакан, а Шашлык гоготнул, срыгнул.
Молился синими губами Гоняйло. Он и Пехтин сидели напротив Алексея. Парень взял ложку, начал есть. Его едва не вырвало на собственные колени. Он подавил приступ рвоты, отдышался. Пехтин скорбно покачивал головой, витал в своих мирах.
– Привыкаешь, Алексей? – поинтересовался Ратушенко, сидевший рядом. – Совет на будущее. Как бы ни тянуло блевать, жри до конца, другого источника энергии не будет.
Корнилов словно отдалялся от самого себя, уходил в глубины зрительного зала.
– Выходи на плац, граждане алкоголики и тунеядцы! На ликероводочный завод заявок не поступало! – услышал он.
Восемь десятков невольников стояли на плацу, выстроившись в две шеренги. Охрана сзади и спереди. Отрадно, что до собак не додумались.
Перед строем прохаживался злой, опухший Радзюк. Он всматривался в лица людей, которые благоразумно опускали глаза.
Алексей не успел это сделать. Радзюк задержал на нем взгляд, изобразил язвительную гримасу. Дескать, втягивайся, мент из Харькова, или кто ты такой есть.
«А ведь они догадываются, кто я на самом деле», – мелькнула беспокойная мысль.
– Не нравитесь вы мне сегодня, граждане промысловики! – гаркнул Радзюк. – Не вижу в вас желания с огоньком провести рабочий день! А план никто не отменял! Просьба уяснить, что объект должен быть сдан через неделю. Если этого не произойдет, то сгною всю вашу банду на болоте, за мной не заржавеет! Все поняли? Все знают, что случается, если кто-то отлынивает или симулирует болезнь, которой у него нет? Просьбы, пожелания? Таковых нет?
Бортник, стоявший рядом с Алексеем, вдруг пробормотал:
– Мы слово партии даем, что к ноябрю объект сдаем.
Ратушенко прыснул, и сделал это совершенно напрасно. Радзюк резко повернулся, подошел поближе, недоверчиво уставился на него. Ратушенко тут же изобразил скорбящий лик. Радзюк покачал головой, сделал зарубку в памяти, стал снова пристально вглядываться в лица работяг. Люди втягивали головы в плечи.
«Священника сюда надо, – подумал Алексей. – На должность лагерного капеллана. Очень помогло бы со смирением и долготерпением».
Человеческое стадо по взмаху указующего перста отправилось к воротам. Туда уже въезжали старенькие бортовые грузовики. Толпа лезла, рассаживалась на лавках. Охрана занимала свои места. Люди набивались в кузов как селедки в бочку.
Алексей почему-то обнаружил себя в последней машине, а все его знакомые оказались в головной. Люди кашляли. Грузовик, идущий впереди, плевался ядовитой гарью. Народ немилосердно подбрасывало на ухабах.
– Дороги как на Луне, мать их!.. – проворчал какой-то мужик, изъеденный сыпью.
«А какие, интересно, на Луне дороги?» – отрешенно размышлял Алексей, кутаясь в рукава фуфайки, которые оказались очень длинными.
Машина свернула за обгоревший лес, и взору арестанта открылась любопытная картина. Равнинная местность между покатыми холмами размером в несколько футбольных полей. В воздухе стоял удушливый запах гари. Лес, спрятавшийся в низине, заслоняла плотная дымовая завеса. Сквозь нее кое-где пробивались языки пламени. Практически всю местность заливала вода.
На обочине стояли грузовики с номерами разных регионов Украины, пара самосвалов, ржавый трактор и даже телега, запряженная лошадью. Отливал потертыми боками старый бронетранспортер. Блеснула гладь канала.
Вдоль его берегов торчали причудливые агрегаты, напоминающие лафеты орудий. От них тянулись по всему участку толстые резиновые рукава, обросшие грязью. Они причудливо заплетались, стелились по земле, ныряли в воду.
«Мотопомпы, – догадался Алексей. – Они подают воду из канала».
Воды здесь было предостаточно. Мутной, какой-то серо-бурой. В ней плавали ветки.
В мутной жиже возились люди в фуфайках, куртках с капюшонами. Они стояли по колено в воде, медленно передвигались с какими-то штуковинами в руках. Издалека казалось, что мужики рыбачат. Едва ли не так оно и было, только вытаскивали они сачками не рыбу, а янтарь. Монотонными движениями просеивали жижу, всматривались в гниль и комья грязи, оставшиеся на дне сетки. Иногда нагибались, что-то вытаскивали из сачков, бросали в котомки, болтающиеся на поясах.
Вольную публику не окружали кордоны автоматчиков. Люди с оружием прогуливались вдоль колонны автотранспорта, грудились у палаток, где что-то происходило, виднелись на границе горящего леса.
Несколько раз колонна останавливалась на блокпостах. Водители передавали патрульным бумаги, и те их пропускали.
Потом был лес, громоздились камни, вставали скалы. Лунная дорога благополучно превратилась в марсианскую.
Вскоре машины выехали на простор. Снова техника, посты автоматчиков. Несколько микроавтобусов, экскаватор. Под жестяным навесом горел костер, у которого теснились люди в накидках. Дождь прекратился, но дышать приходилось через колючую изморось.
Прямо по курсу в туманной дымке возвышался лес, в который вгрызалась незаконченная просека. Валялись спиленные деревья, торчали пни. Кто-то уже работал, ревели бензопилы, рычала тяжелая техника. Похоже, здесь трудились не только штрафники. Но именно им досталась самая веселая работа.
Нетерпеливо подпрыгивал какой-то нервный длинноногий мужчина, частил, смешивал русские и украинские слова. Мол, почему так долго?! У него простаивает техника. Кто будет делать это море работы, которое взвалило на него начальство?!
«Производитель работ господин Шлыпень», – угадал Алексей.
Народ вытряхивался из кузовов под лай автоматчиков, успешно заменяющих овчарок. Люди брели к лесу по разливам чавкающей грязи.
– Все к навесу, получить инструмент и верхонки! – кричал Шлыпень. – Радуйтесь, поганцы, новые варежки привезли, как белые люди работать будете. Сегодня сто метров должны раскорчевать. Столько же влево и вправо. И чтобы никто не сачковал! Чего вы там толпитесь, кретины, что за флэшмоб, мать вашу?
Топоры, ломы, кирки, двуручные пилы разлетались как горячие пирожки. Для всех присутствующих это было не в диковинку, уже привыкли. С бензопилами было напряженно – с ними работали вольные. Остальные получали ручной инструмент.
Алексей, стиснув зубы, рубил кустарник, встающий сплошной стеной. В нем приходилось проделывать просеки, потом расширять их. Рядом, тяжело отдуваясь, махал топором Ратушенко. Здесь же трудились еще человек пятнадцать. Остальные углублялись в лес.
– Что, Алексей, нормально работается? Старые раны не беспокоят? – прохрипел Ратушенко, делая передышку, чтобы вытереть пот.
Неоспоримый плюс работы заключался в том, что холод уже не доставал. Вот только в сапогах хлюпало, слипались носки.
– Труд освобождает, – отзывался Алексей, вгрызаясь туповатым лезвием в непокорные сучки. – Кажется, так писали фашисты на воротах концлагерей. Знаешь, приятель, сдается мне, что такая работа предотвращает старение.
– Это ты верно подметил, – согласился Ратушенко. – До старости мы рискуем не дожить.
Неподалеку грозно рычал экскаватор. Он рыл ковшом траншею от реки к лесу. Ее пока перегораживала запруда из мешков с песком, препятствующая воде раньше времени покидать русло.
В лесу стучали топоры, жужжали пилы. Кренились, падали подпиленные деревья.
К мощным пням, вросшим в землю, задним ходом подъезжал трактор. Мужики оплетали очередной пень металлизированным тросом, концы цепляли петлями за крюк в задней части бампера. Трактор рычал, подрагивал. Звенел, натягиваясь, трос.
Пень неохотно выбирался из земли, цеплялся за грунт, но долго спорить с техникой не мог. Люди обделывали его топорами и пилами, снова цепляли тросом. Трактор оттаскивал выкорчеванный пень за пределы леса.
То, что невозможно было вытащить, работяги сжигали на месте, предварительно облив горючей жидкостью. В воздухе стоял пронзительный запах гари. Поднимался дым, люди кашляли, блуждали в пелене, как сомнамбулы.
– Замечательно, – проворчал Ратушенко, справляясь с приступом надрывного кашля. – Чистейший воздух, неповторимый аромат лесов.
Через несколько часов люди с трудом стояли на ногах.
Неугомонный прораб кричал, чтобы пошевеливались. Впереди непочатый край работы, на том свете отдыхать будете, тунеядцы хреновы!
Люди с ненавистью смотрели на него, скрипели зубами, но никто не нарывался. Автоматчики по периметру никуда не делись. Им было скучно, и они с радостью развлеклись бы при поступлении соответствующего сигнала.
Алексея уже качало. Перехватывало дыхание. Просыпались, возвращались к жизни старые раны. Тело превращалось в раскаленный огненный шар. Он по инерции работал, что-то делал, махал топором, который тяжелел с каждой минутой, становился неподъемным.
Подъехал ржавый фургон, остановился на обочине. Люди в камуфляже выгрузили из кузова две сорокалитровые фляги, упаковку с пластиковой посудой, сбросили в кювет.
Машина ушла. Работяги по снисходительному кивку бригадира устремились к дороге. Обед привезли! Самые голодные подлетали первыми, отталкивали нерасторопных.
Раздатчик пищи назначался из числа заключенных. Приземистый седовласый малый вертел поварешку, как финский нож, кричал сиплым голосом, чтобы не лезли, как бараны, выстраивались в очередь.
Алексей сидел на пригорке, давился прогорклой кашей, наслаждался временным затишьем. Люди разбрелись, пристраивались кто куда, но все находились под присмотром. Бригадир уволокся под навес, к своим. Застыл экскаватор с задранным ковшом. Над рабочим участком зависла непривычная тишина. Только дым стелился, вызывая рвотные спазмы.
Люди помалкивали, говорить им не хотелось. Бортник съел свою кашу, вылизал ложку и свернулся на мокрой траве в позе эмбриона.
– Это ненадолго, – пробормотал Ратушенко, переворачивая миску. – Сейчас наш любимый руководитель спохватится, что опять ничего не сделано, запрыгает козлом.
Стонал Гоняйло, выискивая позу для отдыха. Из Пехтина словно батарейки вытащили. Он сидел неподвижно, смотрел перед собой.
Погода пока не свинячила. Температура с небольшим плюсом, осадков не было, но небо заволокло тяжелыми свинцовыми тучами.
По дороге проскакали несколько всадников. Цокали копыта, фыркали гнедые кони.
Алексей повернул голову, проводил их глазами. Зрелище необычное даже для театра абсурда. Бородатые мужчины в камуфляже степенно покачивались в седлах, свысока поглядывали по сторонам. За их спинами висели автоматы АКСУ, к поясам были пристегнуты казачьи нагайки.
– Что за кавалерия? – спросил Алексей.
– Тоже охрана, будь она неладна, – ответил Ратушенко. – С Тернопольщины, корчат из себя крутых и незаменимых. Одно время пытались подмять под себя пару приисков, но им живо указали их место, больше не выступают. Выполняют, так сказать, патрульные функции. Могут нагайкой хлестнуть, если под руку попадешься. В принципе, их присутствие тут оправдано. Бензин коняги не потребляют, сена им хватает. Они могут пролезть там, где автотранспорт увязнет. Недавно мужика одного за ноги привязали и таскали по полю, потешались. Провинился чем-то, а хлопцам развлечение. Орал бедняга так, что на Волыни было слышно. До смерти затаскали. Он башку об пень разбил.
Автоматная очередь подбросила всех тунеядцев. Рассмеялся охранник, стрелявший в небо.
– За работу, бездельники! – фальцетом проорал Шлыпень. – Чего разлеглись, подъем!
Снова все пришло в движение, люди потянулись к лесу. Неохотно разбредались по рабочим местам вольнонаемные.
Снова гремела техника, визжали пилы. Дело продвигалось, просека расширялась, вгрызалась в лес. Экскаватор продолжал разбрасывать глыбы грунта, углублял будущий канал. Люди работали на автомате, отключив сознание.
– Поберегись! – иногда орали трактористы, и рабочие бросались врассыпную, чтобы не задавило волочащимися бревнами.
Падали деревья, бензопилы кромсали их на части, люди катили чурки с покатой горки. Топоры кромсали кустарники, летели ветки, щепки. Кто-то стонал, распорол запястье о сучок. Ерунда, ничего страшного.
– Еще двадцать метров на сегодня и столько же вширь! – надрывал глотку долговязый прораб. – Пока не закончите, спать не поедете! Все уяснили? Тогда за работу, ленивцы!
– Цели ясны, задачи поставлены, – пошучивал из последних сил Ратушенко. – За работу, товарищи, солнце еще высоко.
Работать после обеда было тяжелее, чем утром. Алексей чувствовал себя каким-то чахоточным быком, на котором весь день пахали поле. Движения людей замедлялись, понукания прораба становились истошнее. Мужики снова корчевали пни, валили деревья.
Порвался металлизированный трос, и рабочие едва успели отпрыгнуть. Один из них покатился с пригорка, а потом орал от боли, схватившись за ногу. Сучок порвал сапог, пропорол стопу. Это был молодой мужчина лет тридцати. Томился в застенках он, похоже, порядочно. Его щеки обросли густой щетиной.
Парень снял сапог, почти полностью порвавшийся по стопе. Лицо бедолаги исказилось. Кость он, возможно, не сломал, но кожу рассекло основательно, хлестала кровь. Боль сворачивала его в узел.
Подошли автоматчики, травившие анекдоты. Хоть какое-то развлечение в однообразном скучном мире.
– Ты что натворил, урод хренов?! – разорался Шлыпень, махая кулаками под носом парня, подпрыгивая от ярости. – Ты знаешь, сколько стоят новые сапоги?! На вас не напасешься, кретины! Саботажник хренов! Будешь работать в этих сапогах, новые не получишь, усвоил, падла? Живо вставай! Какие же вокруг меня дебилы!
Парень пытался что-то сказать, закашлялся, начал вставать и рухнул обратно на пятую точку. Охранник врезал ему прикладом по черепу. От удара с парня слетела шапка. Он повалился на спину, выплеснул струю рвоты, задыхался, давился. Охранник озадаченно его разглядывал.
К нему подошел напарник, почесал затылок и спросил:
– На хрен ты его вырубил?
– Не знаю. Не придумал ничего другого, – ответил любитель махать прикладами.
Они посмотрели друг на друга, заржали и вразвалочку отправились прочь.
Прораб смотрел им вслед с вытянутой от изумления физиономией, потом сглотнул и растерянно уставился на пострадавшего. Тому досталось дважды, непонятно, за что.
Он перевернулся на бок, чтобы не подавиться, приводил в порядок дыхание, со стоном привстал. Какой-то работяга помог ему подняться. На парне не было лица.
Прораб сбавил обороты, процедил что-то неласковое, сплюнул.
– Почему встали? – гаркнул он. – Работа кончилась? Всю ночь у меня будете пахать!
Бедный парень ковылял вглубь просеки. Товарищи по несчастью уводили его подальше с глаз начальства.
– Это журналист Лощанский, – сообщил Ратушенко, вытирая грязной пятерней вспотевшее лицо. – Писал для какого-то новостного издания, не помню названия. Газета не очень лояльная президенту, но большую крамолу не издавала, а то бы ее враз прикрыли. Претендовала на объективное освещение событий в стране и мире. Этот придурок приехал сюда, чтобы собрать разоблачительный материал про янтарную мафию. Прикинулся старателем. Так его быстро раскусили, по шее надавали и взашей выгнали. Он, дурак, снова сюда, только на другой прииск. Но здесь же не идиоты, вся информация, ориентировки, как у нормальной полиции. Снова поймали, по сусалам настучали и на дорогу выставили, пообещав, что в третий раз церемониться не будут. И что ты думаешь? Дури полная башка, да и разозлился малый. Он ночью полез со своей аппаратурой на охраняемую территорию, даже успел что-то снять, проинтервьюировать какого-то работягу. Поймали, избили и загнали сюда, трудиться на благо чужого дяди. В принципе, сам виноват. Его дважды предупреждали.
– Но разве в редакции не знают, где он? – осведомился Алексей. – Шум поднимут, докапываться начнут.
– Не поднимут, – отмахнулся Ратушенко. – И не начнут. Давно бы уже засуетились. Прижали хвост журналистам. Теперь они понимают, в какие дела можно соваться, а в какие не стоит. Человек без вести пропал, такое бывает. В жестокое время живем, повсюду террористы, враги государства. К тому же Лощанский работал на свой страх и риск, начальство не посвящал, куда поехал. Может, его в Донбассе прибили сепары или российские солдаты да зарыли где-нибудь? Алексей, сейчас элементарно просто избавиться от ненужного человека, надо лишь немного мозгами пошевелить. Ладно, давай работать, на нас уже посматривают.
До конца рабочего дня произошли еще два незначительных события.
Со стороны лагеря по раскисшей дороге подъехал джип. Пассажир покинул салон, осмотрелся с брезгливой миной. Господин Шаховский собственной персоной. Элегантный, в брутальном плаще и поблескивающих яловых сапогах. Видимо, специально надел по случаю слякотной погоды.
Засуетились охранники. Их бы воля – расстелили бы ковровую дорожку! Начальник поста кинулся докладывать, откозырял почти по-уставному, что-то зачастил.
Прораб тоже кинулся к боссу, начал что-то живописать. Он яростно жестикулировал, жаловался на нехватку всего на свете.
Шаховский выслушал подчиненных с поджатыми губами.
– А что вы хотите, пан прораб? Такие площади освоить – это вам не «Черный квадрат» нарисовать, – заявил он и отмахнулся, мол, сгинь.
Босс спустился с дороги в поле, направился к лесу, стараясь не ступать в грязь. Несколько минут стоял на краю участка, дымя черной сигариллой, наблюдал за работой. Он словно выискивал кого-то в гуще рабочих.
Шлыпень надрывал горло. Дескать, работать, черти! Он украдкой косился на начальство – оценит ли рвение?
Алексей опустил топор, сделал секундную передышку и вдруг поймал на себе пристальный взгляд Шаховского. Он не был трусом, но ему стало реально не по себе. Заныло под лопаткой. Шаховский смотрел на него исподлобья, предвзято, с каким-то дальним прицелом.
«Может, он что-то узнал про меня? – подумал арестант. – Не в интересах Былинского и компании афишировать мою истинную личность. Но разве у бывшего офицера СБУ нет иных возможностей? Если он узнает, кто я такой, то сгноит заживо».
Возможно, это была обычная паранойя. Или же Шаховский что-то подозревал, но не имел доказательств. Он развернулся, двинул прочь, обходя грязь, забрался в машину.
Алексей покосился через плечо. Шаховский прилип к окну и с задумчивостью, не предвещающей ничего хорошего, разглядывал таинственного узника.
К концу рабочего дня, когда мужики с трудом переставляли ноги, нарисовался еще один джип, похожий на танк. Из него высадилась целая делегация в кожаных куртках. В ее центре находился полноватый коренастый субъект с расплывшимся лицом, но цепкими глазами. В нем за версту, по одним лишь флюидам, чувствовался хозяин.
Прораб и начальник охраны подбежали к нему даже быстрее, чем к Шаховскому. Он выслушал их, нахмурился, потом долго что-то говорил. Те подобострастно кивали и были отпущены небрежным движением руки.
Потом этот господин что-то внушал своим спутникам, показывал на лес, в котором кипела работа. Люди слушали, кивали, но подходить к трудягам никто из них не стал. Они потоптались на обочине, а когда хозяин забрался в машину, заспешили за ним.
– Самый главный из всех тутошних боссов, – пояснил Ратушенко. – Цапля, в миру Михась Цымбал, бывший бандит, лично прирезавший пару воров в законе. Нынче имеет разные предприятия. Но любимое его детище – это здесь. Продажа янтаря приносит колоссальный доход. У него частная армия, тьма адвокатских контор, свои люди во всех администрациях, силовых структурах. Не бог весть какого ума человек, но хваткой и жестокостью бог его не обидел.
– А почему Цапля-то? Вроде не похож.
– Лягушек на зоне жрал, когда отбывал первые ходки по молодости. Лично ловил и лопал с превеликим аппетитом. Хотели Французом наречь, но решили, что это чересчур благородное погоняло для такого чмыря.
В семь вечера, когда уже темнело, подошли грузовики. Обессилевшие люди взбирались на них, как на горные хребты. Охранники потешалась. Мол, поспешайте, граждане, транспорт ждать не будет.
Дикая усталость проникла во все клетки тела. Алексей плохо помнил, как карабкался в кузов, как его подпирали такие же люди со всех сторон, не давали упасть.
Машины тряслись по расквашенной дороге. Охранники зевали.
«Тут все продумано. Сбежать по дороге с работы невозможно. Не в том состоянии человек, чтобы справиться с автоматчиками и дать деру по раскисшей равнине. Завладеть автомобилем? Об этом можно помозговать, но только не сейчас», – раздумывал Корнилов.
Он боялся, что втянется, смирится, исполнится равнодушием к своей участи. Алексей чувствовал, что для этого имелись все основания. Прошел только первый день, но он уже не мог конструктивно работать головой. Потом, не сегодня.
Скрежетали ворота, машины въезжали на плац. Черные от усталости люди шли в сортир, в умывалку. Кто-то сразу брел в казарму, с трудом переставляя ноги.
У Гоняйло, не приспособленного к подобной жизни, заплетались ноги. Бледная физиономия напоминала иконописный лик. Пехтин поддерживал его, хотя и сам был не лучше. К кранам с холодной водой выстроилась очередь. Алексей постоял в ней, сполоснул лицо и немного ожил.
Пайка была слегка увеличена. Работяги получали больше серого хлеба, их миски наполнялись с горкой.
Алексей без аппетита глотал безвкусную бурду с прожилками чего-то мясного, тупо смотрел в пространство. Отказываться от еды было глупо. Нельзя оставлять на завтра то, что можно съесть сегодня. Лица людей расплывались, превращались в однообразную серую массу вроде той, которую он с усилием заталкивал в рот.
«Хорошо, что кашей кормят, – подумал он не без юмора. – Ее жевать не надо».
Потом ноги поволокли его в медпункт. Охрана не возражала, хотя на каждого больного взирала с неприязнью. В лечебном учреждении скопилась очередь. Корнилов сидел на лавке, привалившись к стене, кружилась голова.
Из кабинета доносились жалобные стоны. Доктор принимал журналиста Лощанского. Вскоре тот вышел в коридор, весь аморфный, выжатый как тряпка. Какую-то помощь журналисту эскулап все-таки оказал. На больной ноге красовался драный шлепанец, ступня была обмотана бинтом.
«Сломали человека, – констатировал Алексей, провожая глазами согбенную фигуру. – А ведь в нем имелся когда-то стержень, раз он с таким упорством лез тигру в пасть».
Пациенты у доктора Карпенко не задерживались. Проковылял работяга не первой свежести, держась за распухшую челюсть. Потом на выход подался еще один. Голова обвязана, уплотнение на ухе. Медведь наступил? К сожалению, Корнилову было не до смеха.
Он поднялся и побрел в кабинет, держась за стенку. По помещению, отделанному кафелем, плавал запах спирта.
В кабинете находились двое – хорошо поддатый доктор Карпенко и необъятная моложавая дама в условно белом халате. Первый сидел на вращающемся стуле, вторая колдовала у шкафчика с медикаментами.
– Еще не все? – недовольно проворчал доктор. – Нет, Марья Григорьевна, давно пора принимать эту публику по записи. Итак, что у нас на очереди? – Доктор нацепил на нос очки в проволочной оправе, воззрился на посетителя и внезапно пропищал тонким голоском: – Знакомая личность. Посмотрите, голубушка, какой у нас герой. С чем пожаловали, уважаемый? Труд уже не лечит?
Доктор выглядел благодушным и не злым. Полнотелая мадам оторвалась от работы. Ее взгляд немного задержался на Алексее. Синяки и опухоли у него еще не прошли, но, видимо, профессиональное мастерство позволяло этой даме смотреть сквозь них.
– Здравствуйте, больной, – с улыбкой проговорил медик. – Что вы думаете о Боге?
– Здравствуйте, доктор, – прохрипел Алексей. – Бог – это то, о чем я думаю в последнюю очередь. Работы много.
– Но надо же иногда отвлекаться от праведных трудов, – наставительно изрек доктор. – Абстрагируйтесь, пофилософствуйте. Вот Марья Григорьевна, например. – Эскулап развернулся вместе с креслом на девяносто градусов. – Как она вам?
Дама была вполне привлекательной – сравнительно молодая, приятное лицо с курносым носом, густые волнистые волосы. Вопросы вызывали необъятные габариты, которые невозможно было представить рядом с собой в кровати. Впрочем, доктору Карпенко этот трюк, похоже, удавался.
– Мадам, вы очаровательны. Как из-под кисти Рафаэля, – выдал Алексей.
– Рубенса, – поправил его Карпенко.
– Считаешь это комплиментом, красавчик? – спросила медсестра, извлекая из шкафчика блестящий скальпель.
– Пока не нужно, Марья Григорьевна, – заявил доктор. – Это всегда успеется. Такие методы оставим на крайний, безнадежный случай. С чем пожаловали, больной?
– Укол обещали, доктор.
– Какая прелесть, – восхитился Карпенко. – Как вам это нравится, Мария Григорьевна? Герою требуется укол. Что ж, придется уважить, тем более что я обещал. – Доктор в кресле подъехал к столу, выдвинул ящик, захрустели лекарственные обертки. – Держите. – Он высыпал в дрожащую ладонь пациента две белые таблетки. – Вместо укола. Тот препарат уже закончился. Это кеторол, сильное противовоспалительное и обезболивающее. Выпьете завтра перед работой. Действует шесть часов. Потом примите вторую, если будет совсем невмоготу. А лучше потерпите и сделайте это послезавтра. Очень вас прошу… – Медик замялся, как-то странно глянул в глаза Алексея. – Не светите этими таблетками перед начальством, тихо выпейте, да и все.
– Спасибо, доктор, вы мне здорово помогли, – искренне поблагодарил Алексей и сконфуженно глянул на мадам, которая многозначительно облизнула губы.
– Чао. – Лекарь помахал ручкой. – Не болейте.
Время было детское, но измотанные люди уже засыпали. Охранники сидели у себя в каморке перед входом в барак, резались в карты. Иногда высовывались, корчили страшные рожи. По спальному пространству еще блуждали отдельные личности, похожие на призраков. На другой стороне прохода бывшие зэки тоже играли в карты. Видимо, имели поблажку от администрации.
Бортник уже посапывал, закрыв глаза. Ратушенко ворочался, кряхтел.
Алексей повалился на свою кровать. Таблетки он решил оставить на завтра, решил, что уж как-нибудь выдержит ночь.
Несколько минут Корнилов тоже ворочался, пытался представить мягкую перину вместо тощего матраса на скрипучих пружинах.
– Хреново, Алексей? – осведомился сосед.
– Хреново, – согласился Корнилов. – Словно кто-то втыкает иголки в фигуру.
– Зато думать ни о чем не надо. – Отставной мент из жемчужины у моря криво усмехнулся.
– Тоже верно, – согласился Алексей. – Голова избавляется от лишней хрени, а тело ею обзаводится.
Ратушенко хмыкнул. Шутка ему понравилась.
– Послушайте, мне сказали, что вы работали в харьковской полиции. Это действительно так? – вклинилось в беседу прерывистое бормотание.
Алексей поднял голову. В проходе, вцепившись костлявыми пальцами в дужку его кровати, мерцал невысокий тип с рыжими сосульками на голове и клочковатой бородой. На нем был заношенный свитер, украшенный подозрительными бурыми пятнами. Мужчина нервничал, сглатывал, косил по сторонам.
– А в чем проблема? Вы хотите что-то сказать мне? – Алексей нахмурился.
– Какая радость, коллега! Не ожидал, что встречу в этой глуши сослуживца. Я тоже – вот же совпадение! – работал в милиции города Харькова, Октябрьский район. Капитан Годзянский, может, слышали обо мне? А проживал на улице Первой Маевки, в частном доме, с женой, ребенком, собакой. Не приходилось бывать в тех краях? А вы не в Октябрьском районе случайно трудились, многоуважаемый? Как ваша фамилия? Мне по секрету сказали, что Корнилов. Не слышал про такого. А вы точно в Харькове работали? На какой должности, если не секрет, в каком управлении? А как там Михайло Иванович, полковник Потапенко? Работает еще или на пенсию давно турнули? Его же все менты в городе знают, он управление уголовного розыска возглавлял…
– Не жужжи! – бестактно перебил Алексей этого оратора и спросил: – Давно ты в Харькове не был, мил человек?
– Пару месяцев тому оттуда съехал, – проворковал собеседник. – Сокращения пошли, ты же знаешь. Я уволился по собственному желанию.
– Отвали, – заявил Алексей. – Давай, приятель, считаю до трех, и тебя здесь нет. Еще увижу ближе, чем за пять метров, принимаю процессуальное решение и надираю твою тощую задницу так, что ты не только сидеть, но и лежать никогда не сможешь. Итак, один…
Рыжебородого самозванца как ветром сдуло.
Ратушенко повернулся, с любопытством воззрился на соседа. Бортник приоткрыл один глаз.
– Что это было? – полюбопытствовал бывший одесский мент.
– А я знаю? – ответил Алексей.
– Ты точно служил в полиции Харькова? – Ратушенко как-то прищурился, в глазах заискрился огонек сомнения.
– Точно. А этот ханурик – никогда. Возможно, бывал или жил в Харькове, но уехал оттуда давно и жизнью города не интересовался.
– Поясни. – Ратушенко приподнялся, оперся на локоть.
– Что тут объяснять? Провокация, понимаешь? Борода, конечно, придает мужчине ореол загадочности, но это не тот случай. Может, Шаховский под меня копает, не понравился я ему, проверить решил. Нет в городском УВД Михаила Ивановича Потапенко. Да и в областном. Тем более полковника. Там все люди в таком звании наперечет. Да и с названиями улиц не все ладно. В мае все переименовали. Изрядный шум стоял по сему поводу. Он не мог не знать об этом, если бы там жил. Декоммунизация проходит в нашей стране, слышали? Октябрьский район – это теперь Новобаварский, улица Первой Маевки, дай бог памяти, Копыловская. Я внятно объясняю?
– Да ладно, чего взбесился, спросить уже нельзя, – миролюбиво протянул Ратушенко. – Все равно ты какой-то странный, Алексей. С чего бы Шаховскому под тебя копать?
Корнилов промолчал и отвернулся. Действительно, зачем Шаховскому под него копать? Разве что личная инициатива. Почуял неладное, интересно стало, почему этого парня бывшие коллеги решили припрятать и что он с этого может поиметь?
Осторожнее надо держаться.
