Глава 10
Позднее он клял себя за то, что не проследил, не проконтролировал. Бортник тоже спал. Немудрено после таких запредельных нагрузок.
Перед рассветом весь барак всполошили звуки истошной пальбы. Алексей подскочил, кинул взгляд на соседнюю койку. Пустая!
Бортник заворочался, застонал, обхватив голову руками.
Вся охрана высыпала из барака. Заключенные тоже стали высовываться, выходили наружу. Пока никто не загонял их обратно.
Стрельба продолжалась несколько секунд. Потом по окрестностям разлетелась жуткая ругань.
Несколько смельчаков, Алексей в том числе, завернули за угол. Место происшествия освещали фонари, там сновали вооруженные люди. Арестанты рискнули подойти поближе. Охране пока было не до них.
Да, герои, не блещущие умом, действительно попытались осуществить побег. Им удалось покинуть барак, найти лестницу, прислонить ее к забору в дальнем углу лагерного периметра. Они уже начали карабкаться по ней, когда попали в поле зрения автоматчиков, обходящих периметр.
Эти дилетанты даже режим патрулей не изучили. Они дождались, пока два автоматчика удалятся по патрульной дорожке, и поволокли лестницу к забору. Невдомек им было, что навстречу пойдет еще парочка. Даже на стрему никого не выставили.
Бородач Дробыч висел на лестнице, зацепившись за перекладину ногой. Кровь текла из простреленного черепа, в глазах застыло изумление. Остальные даже разбежаться не успели. Они путались друг у друга под ногами, пока автоматчики делали свое дело. Зачем стреляли, ведь могли взять живыми? Четыре мертвеца лежали тесно, прижавшись друг к другу.
Глаза Ратушенко затянула поволока. Уговорил его все-таки Дробыч. Мол, незачем слушать всяких пораженцев вроде Корнилова.
Майор стоял на холодном ветру и отрешенно смотрел на мертвого товарища.
Взбешенная охрана спохватилась, погнала людей в барак.
Поспать этой ночью арестантам больше не удалось. Барак наводнили автоматчики, туда прибыли люди из администрации. Они трясли заключенных, спавших рядом с Дробычем. Мол, вы знали о готовящемся побеге, почему не сообщили?!
Кого-то били. Из бедняги фонтаном брызгала кровь, он отчаянно кричал, что ничего не знал. Радзюк топтал беднягу с таким усердием, словно собрался сделать из него прикроватный коврик.
Остальных арестантов вертухаи построили в проходе. Потом мужики получили разрешение занять свои места, но суета продолжалась.
Апофеозом стало появление господина Шаховского. Он вошел в барак с непроницаемым лицом.
Алексей лежал, свернувшись клубком, пытался уснуть, но понял, что с этим у него уже не сложится. Шаховский стоял в проходе, сунув руки в карманы, и внимательно его разглядывал.
Майору пришлось подняться. Все равно вертухаи с койки сдернут, да еще и по голове настучат, а она не железная.
Алексей устал терять людей, с которыми сводила его судьба. Гибли все, и только он почему-то был жив и временами неплохо себя чувствовал.
– Сидите уж, господин Корнилов, – снисходительно разрешил Шаховский. – В ногах, как говорится, правды нет. Признаться, удивлен, увидев вас на этой кровати, а не под забором. Может быть, вы хотите сказать, что не знали о подготовке побега? – вкрадчиво спросил начальник лагеря.
– Слышал что-то. – Алексей поморщился. – Но ничего конкретного. Ратушенко предложил мне бежать с ним, но я отказался.
– Почему?
– А что тут непонятного? – Алексей пожал плечами. – Их побег был заведомо обречен на провал. Без подготовки, предварительной разведки, сбора информации это глупо, пан Шаховский. Успешные побеги совершаются не так.
Шаховский задумался. Он начинал догадываться, что Корнилов тонко издевается над ним, но уверенности в этом у него пока не было.
– То есть вы бежали бы не так?
– Вне всяких сомнений, – заявил Алексей. – Подготовка к побегу – дело долгое и скрупулезное, поскольку второго шанса не будет. А с кондачка может повезти только при невероятном стечении обстоятельств, иначе называемом удачей.
– Как интересно вы высказываетесь, – проговорил Шаховский. – Почему не сообщили о готовящемся побеге?
– Вы серьезно? – изумился Алексей.
– Действительно. – Шаховский прохладно улыбнулся. – О чем это я? А в целом, господин Корнилов, как у вас дела? Как жизнь молодая? Не угнетает ли работа? Не снится ли ночами служба в правоохранительных органах города Харькова?
– Терплю, – скупо отозвался Алексей. – Не снится.
Шаховский колебался. Он действительно не мог понять, почему этот вот своенравный заключенный не примкнул к беглецам. Возможно, он еще умнее, чем кажется. Готовит феерический побег из Шоушенка?
В это же время Корнилов подумал, что рано или поздно его вернут в Городицу.
«Тоже не подарок. Содержание за решеткой чревато другими неприятностями, не менее пагубными. Почему, кстати, меня туда не возвращают? Что происходит в мире? Как дела у заговорщиков, к которым примкнул Былинский? Новости с воли нам никто не сообщает. Но если бы Украина начала наступление на Донбасс, состоялось бы успешное покушение на руководство мятежных республик, в них сменилась бы власть, то об этом непременно протрубили бы», – размышлял Алексей.
– Ну-ну, – сказал Шаховский. – Интересный вы субъект, господин Корнилов. Что-то мне подсказывает, что мы с вами еще пересечемся. И отнюдь не за игрой в шахматы. Рад бы пожелать вам спокойной ночи. – Он глянул на часы, усмехнулся. – Но, к сожалению, через три минуты подъем. Начнется новый рабочий день. Вы держитесь, Корнилов. – Он с издевкой усмехнулся.
Знал бы этот субъект, что у странного заключенного нет никаких планов! Очертания побега не вырисовывались. Новый Шоушенк пану Шаховскому не грозил.
Мысли на сей счет у Алексея были, но отрывочные, завиральные. Если в бега, то только в одиночку. Можно покинуть ночью барак, обвести вокруг носа охрану, перемахнуть через забор. Что дальше?
На этом месте все рассыпалось. Об украинском Полесье Алексей знал очень мало. Да, это не горы. Равнины, реки, озера, на севере хвойные леса, до которых еще нужно добраться. Недалеко Белоруссия, где, несомненно, живут участливые сострадательные люди, но до нее десятки верст недружественной земли.
Он сбежит и перестанет быть работягой с янтарного прииска, сделается офицером российской военной разведки. В погоню за таким важным субъектом бросится едва ли не весь личный состав СБУ, армии и территориальных батальонов, включая откровенно криминальные.
Захватить транспорт? Отличная идея. Ладно, допустим, он это сделал. А дальше что? Ехать-то куда?
Или устроить акцию отчаяния? Помирать все равно придется, так не лучше ли с музыкой? Отобрать автомат у ближайшего охранника, положить хоть нескольких зверюг?
Но это на крайний случай. Чистое теоретизирование в редкие минуты покоя.
Алексей мрачно смотрел на пустую кровать Ратушенко, перехватывал унылые взгляды Бортника. Этот мужик теперь чувствовал себя неловко и неуютно.
На работе произошли кардинальные перемены. Мужики получили сачки – черенки как у лопат, стальной обруч на конце, вшитая капроновая сетка.
– Бережем как зеницу ока, – предупредил прораб. – Повредите, будете сами ремонтировать.
– Из зарплаты вычтут, – еле слышно пробормотал Бортник.
Сачки оказались тяжелыми, неудобными. Их изготавливали какие-то садисты, далекие от знаний эргономики и нормальных условий работы.
Каждый работяга получил еще и сумку с лямкой, чтобы вешать ее через плечо. Они подозрительно походили на противогазные, оставшиеся с благословенных советских времен.
Люди выстраивались в цепь, медленно брели по свежему болоту, зачерпывали сачками мутную слизь. Сетки с трудом извлекались из воды. Они были набиты ветками, травой, комками глины. От напряжения немели и отнимались руки.
Но мужики находили и янтарь. На него налипла грязь, но спутать эти кусочки с чем-то другим было невозможно. Остроугольные, нелепых очертаний, некоторые словно обломки кирпича, другие почти овальные или круглые. Средний размер – от одного до четырех сантиметров. Изъеденные трещинами, пятнами, словно картошка – глазками, другие – пористые, как губка, третьи – идеально гладкие. Желтые, коричневые, бордовые, почти черные.
Некоторые комочки янтаря были однотонные, другие с прожилками, будто минералы. Они переливались оттенками и даже в необработанном виде вызывали уважение.
В отдельных местах его было очень много. За один захват в сетку попадались несколько экземпляров. В других выуживалась лишь грязь.
Камни отправлялись в противогазные сумки, бренчали на боку.
– Держать шеренгу! – рычал за спинами людей прораб. – Вперед не вырываться, ждать других, не устраивать мне тут вселенский бардак! Лучше просеивать, тщательнее, я сказал! Халтурщики будут наказаны!
Он, видимо, предполагал пройти участок и в обратном направлении, а потом еще несколько раз туда-сюда. До тех пор, пока он совсем не оскудеет.
Алексей сжимал зубами боль, выуживал из сетки улов, отправлял в сумку, потом вытряхивал из сачка бесполезные дары болота.
«Ради нескольких десятков мешков этих вот клятых комочков загублено столько жизней, уничтожается природа, выжившие люди превращаются в анемичных зомби», – раздумывал он.
Неприятный субъект по фамилии Годзянский вдруг оступился и плюхнулся в воду вместе с сачком. Порвалась лямка у сумки, и все, что он добыл, посыпалось обратно в болото. Фальшивый мент скулил, ползал на коленях в мутной воде, собирал потерянное. Над душой у него висел рассвирепевший прораб, пинал беднягу в живот.
Такое веселье продолжалось несколько дней. Люди бродили по болотине и собирали янтарь. Охрана следила, чтобы арестанты не расслаблялись. Нерадивый работник мог получить прикладом по спине или пару горячих плеткой.
К окончанию рабочего дня мужики сдавали улов в палатку приемщика, стоявшую за обочиной. Там горел костер, витали ароматы копченого мяса. Лысоватый субъект с постной физиономией принимал у людей добычу, тут же взвешивал ее, ссыпал в мешки, что-то помечал карандашом в мятом журнале.
Продолжаться вечно такое не могло. Болото иссякало. Люди с каждым днем сдавали все меньше дорогущего солнечного камня.
Однажды Алексей подслушал разговор прораба по сотовому телефону. Из этой беседы явствовало, что снова назревают перемены, не сулящие арестантам ничего хорошего. Пятью верстами южнее в разреженном сосновом лесу специалисты обнаружили еще одну залежь. Местность сложная, до реки далеко, но кто спасует перед трудностями, когда на кону большой куш? Да и рабсила, в принципе, недорогая.
В штрафную штурмовую роту постоянно вливались новые силы. Люди прибывали каждый день, растерянные, еще не понявшие, куда их угораздило попасть. Охрана оттачивала на них умение владеть прикладами. Строптивых избивали до потери сознания.
Эта троица вертухаев уже пьянела от осознания своей безнаказанности. Периодически от них попахивало. Живые же люди, им надо расслабляться, сбрасывать стресс.
Как давно Алексей находился в этом лагере? Он пытался вспомнить, выстроить дни по порядку. Больше двух недель. Или трех?
Один из новеньких подсказал ему, что завтра седьмое ноября. Значит, вчера было пятое – День военного разведчика. Профессиональный праздник.
Пожар в бараке вспыхнул в эту же ночь, с шестого на седьмое ноября. Люди проснулись от запаха дыма. Он стелился по бараку, удушающий, смрадный. Кто-то не мог проснуться, намаялся за день. Уж лучше умереть, чем гробить драгоценное время, отпущенное на сон. Соседи сбрасывали их с кроватей, будили пинками.
Дым валил, как из трубы, трещало горящее дерево. В сумраке метались фигурки охранников. Вертухаи отчаянно вопили, пытались залить огонь. Но пожар расходился. Горели крыльцо, коридор, комната охраны. Легкие людей стремительно пропитывались ядом, огонь сжирал остатки кислорода.
Узники ринулись в дым, но эта затея оказалась неудачной. Прорваться к выходу было невозможно. Заключенные с большими глазами неслись обратно, прижимались к окнам. Те были зарешечены, но не могли остановить перепуганную толпу. Лопнуло стекло, рассыпались брызги, человеческая масса навалилась на решетку, выдавила ее вместе с догнивающим брусом.
Люди вываливались наружу, бежали подальше от смрадного дыма. Кто-то катался по земле, исходя надрывным кашлем. Кому-то сломали ногу, отдавили руку, грудную клетку. Бедняга спешил отползти подальше, пока ему не расплющили голову.
В лагере воцарился переполох. Автоматчики бегали туда-сюда, зачем-то стреляли в небо. Они сгоняли людей к котельной, чтобы под шумок кто-нибудь не убежал.
Баки с водой примыкали к бараку. Об этом кто-то позаботился при строительстве объекта. Но в панике о них сперва никто не вспомнил. Потом все-таки включился генератор, заработала помпа, хлынула вода из мощного рукава, который приходилось держать втроем. Забегали заключенные с ведрами под присмотром взбудораженных автоматчиков. Людям сравнительно быстро удалось погасить огонь.
Примчался взбешенный Шаховский. Он приказал охране загнать заключенных в вестибюль здания администрации, стал выяснять причины и обстоятельства такой беды.
Территорию лагеря заволокло прогорклым дымом. Дерево, залитое водой, источало пронзительную гарь.
Разрушения, как ни странно, носили локальный характер. Казарма уцелела, не считая выбитого окна и поврежденного оконного переплета. Выгорела комната охраны, стены в коридоре превратились в головешки, обуглился потолок. Ничего катастрофичного, все вполне можно исправить.
Но Шаховский был вылитым демоном. Его гнев сегодня направлялся в другую сторону. Очень кстати для заключенных выяснилось, что они тут не при делах. Во всем виновна охрана барака.
Причина пожара была определена предельно точно: закусывать надо! Все трое хорошо выпили, когда барак отошел ко сну, немного повздорили, потом уснули. Вспыхнула кушетка, на которой остался непогашенный окурок. Огонь перекинулся на стены, вырвался в коридор.
Разбор полетов протекал шумно. Носился злой, как барракуда, Радзюк, потрясал кулаками под носом подчиненных. Все трое виновников торжества – Ефрем, Крысич и Бегемот – стояли, понурившись, перед мечущим молнии начальством и осоловело вращали глазами. Они еще не протрезвели. Радзюк отобрал у охранников оружие, от всей души награждал их смачными оплеухами.
– Всех разжаловать! – приказал Шаховский. – И отправить в барак, который они охраняли. Наказание бессрочное, пока не поумнеют. Охранники попадали на колени. Мол, пощадите, пан Шаховский, за что? Будьте человеком, мы все возместим, отслужим верой и правдой.
Но начальство уже спустило на них свору собак. Этим псам было безразлично, кого рвать – заключенных или своих вчерашних товарищей.
В разгар бардака в лагерь прибыла на своем «Ниссане» Галина Петровна Волчихина. Она наблюдала за происходящим с ироничной улыбкой, затем вошла в здание администрации, отыскала глазами Алексея и уставилась на него.
Мурашки побежали по спине Корнилова, дыхание куда-то запало. Не угасла еще в этой мегере жажда мщения? Что она может предпринять, учитывая, что с Шаховским у нее не очень дружественные отношения?
На работу в этот день заключенные отправились с опозданием. Опять похолодало, с неба сыпала ледяная крошка. Болотная жижа на участке за ночь покрылась коркой льда и оттаяла только к полудню.
– Скоро морозы придут, – со вздохом проговорил Бортник. – Здесь зима, конечно, не особо суровая, но иногда бывает холодно и снежно. По закону подлости в этом году именно так и случится.
Этот парень с каждым днем становился мрачнее, превращался в собственную тень. Он мог часами не говорить ни слова, пребывал в собственном мире.
Вечером утомленных рабочих поджидал сюрприз. В бараке трудилась бригада столяров и плотников. Видимо, их привезли сюда из ближайшего населенного пункта. Они свежим брусом упрочняли потолок, меняли перегородки, половое покрытие. Обгорелые стены частично разобрали, установили распорки. Подъехал самосвал, вывалил стол, стулья, полуразвалившийся диван. Электрики на скорую руку тянули проводку.
В бараке мужики увидели троицу бывших охранников. Эти подонки, избитые своими же товарищами, в заношенном тряпье, в фуфайках с торчащими клоками ваты, жались в кучку и угрюмо смотрели на людей, заполняющих барак.
Той же ночью вся эта компания была избита до потери пульса.
Алексей проснулся и равнодушно слушал, как озлобленные работяги месят в жидкую кашу своих недавних мучителей. Мужики навалились на них толпой, душили, разбивали лица. Те даже не могли позвать на помощь. Звенел металл. Кого-то колотили лбом о дужку кровати. Какое же это наслаждение для измученных, павших духом людей!
Алексей не вставал. Желание примкнуть к избиению у него почему-то отсутствовало. Рядом ворочался, кряхтел Бортник. Он ворчал, что с таким звуковым сопровождением невозможно уснуть.
Не меньше половины арестантов принимали участие в бойне. Каждый считал своим долгом хоть раз врезать недавним обидчикам.
– Все, братва, хватит с них на сегодня, – прохрипел кто-то. – Пусть эти вурдалаки завтра поработают. Не допустим, чтобы они в больницу слегли. Давайте вечером продолжим.
Анархия продолжалась недолго. Уже к утру в бараке появилась новая охрана. Три лютых головореза с решительным отсутствием интеллекта на злобных рожах. К моменту побудки они ходили по рядам и награждали заспанную публику ударами плетей. Это было что-то новенькое. Автоматы у них тоже имелись, но пока без дела болтались за спинами.
– Строиться в проходе! – прорычал Радзюк.
Он обходил неровную шеренгу работяг, неласково поедал их глазами. Люди привычно смотрели в пол.
Опальные охранники стояли вместе со всеми, для чего им потребовались нешуточные усилия. На них живого места не было. Избитые, опущенные, они шатались, как неваляшки. Лица этих героев превратились в синяки, опухли, цвели фингалами и гематомами. С первого взгляда невозможно было понять, кто есть кто.
Такая картина Радзюка не впечатлила и ярости ему не добавила. Подобный поворот событий вполне предугадывался. Эти ребята его даже позабавили. Как же стремительно может меняться человеческий статус!
– Что, паразиты, хорошо погуляли? – процедил Радзюк. – А теперь придется как следует поработать и не дай вам бог нарушить режим. Прошу любить и жаловать: господа Железнов, Городец и Опанасенко – ваши новые надзиратели и родные отцы, которым вы обязаны беспрекословно повиноваться. Есть вопросы? – Радзюк оскалился, обвел глазами шеренгу.
Таковых ни у кого не было. Печальна участь вопрошающего.
Новые охранники лезли из кожи, чтобы угодить начальству. Удары плетьми не наносили непоправимых увечий, в отличие от работы прикладами, но отдавались жуткой болью. Они сыпались безостановочно, подгоняли арестантов, убедительно напоминали, что никакие они не люди, а стадо.
Ржал приземистый, заросший щетиной Городец, вылитый кабан с маленькими глазками и приплюснутым носом. Лупцевал отстающих жилистый обладатель мучнистой физиономии Опанасенко, крыл работяг последними украинскими словами. У надзирателя Железнова было относительно человеческое лицо, но замашки совершенно скотские.
Работа плеткой показалась ему малоэффективной. Он стащил со спины автомат и заехал прикладом в ухо отстающему арестанту. Таковым оказался Терентий Крысич, которого Железнов не знал. Ухо было единственным, что более-менее сохранилось у Крысича. Теперь оно оттопырилось, превратилось в синий пельмень.
Время на оправку и умывание было сокращено до минимума. В столовой новые вертухаи тоже покрикивали, выслуживались перед начальством. Радзюк исподлобья наблюдал за ними и, видимо, остался доволен.
– Вы у меня окончите с отличием эту школу, поганцы! – ревел Городец, хлеща по полу плеткой.
Мужики шарахались от него, как от чумы. Кто-то уронил миску с кашей. Подлетел Опанасенко, наградил невезучего человека парой ударов, заставил подбирать руками.
– Быстрее жрем, работать пора! – гремел Железнов, чеканя шаг по проходу.
Заключенные втягивали головы в плечи, ускоренно стучали ложками. Никому не хотелось получить плетью.
Вечером бывшие надзиратели опять были основательно избиты. Не выдержал Ефрем, удавился в сортире на веревочном ремне, поддерживающем штаны. Его вытащили из петли, неприлично посиневшего, вывалившего наружу язык, и увезли в неизвестном направлении.
Бегемот и Крысич стали тише воды ниже травы. Они уже никого не интересовали.
Новые охранники оказались непьющими. Начальство, видимо, посоветовало им умерить пыл, поменьше лупцевать людей, обязанных ежедневно выполнять рабочую норму. Теперь они орали не очень громко, били не часто.
Хотя Железнов однажды сорвался. Он пинал беднягу Годзянского, пока не выбил из него всю пыль. Очевидно, этот недоумок пытался предложить охране свои услуги стукача, но цена, запрашиваемая им, Железнову не понравилась.
Прошло три дня, как в бараке объявилась новая охрана. Режим худо-бедно соблюдался, работа на участке продвигалась. Болото истощилось, и прораб объявил, что завтра утром вся братия отправляется на новый участок.
– Держитесь, тунеядцы, – процедил он. – Кончилась лафа. Вы даже не представляете, что вас ожидает в этом лесу. Но ничего, мы поможем вам сохранить спортивную форму.
Вечером после ужина люди привычно расползались по кроватям. В бараке царили самоубийственные настроения. Новый участок – это снова рубка леса, изматывающий труд. Скрипели ржавые кровати.
«Нужно бежать, – подумал Алексей без особого энтузиазма, развешивая фуфайку на спинке кровати. – Плевать на все. Просто уносить отсюда ноги, пока есть силы. Кривая вывезет. А если нет – ничего страшного. В следующей жизни повезет».
Подавленно молчал Бортник, лежащий рядом. Человек-тень, как мысленно окрестил его Алексей.
Корнилов со стоном повернулся на живот, раздавил щекой символическую подушку, машинально сунул руку под нее, чтобы придать ей объем. Там он нащупал свернутый листок бумаги.
