Глава 17
Человек, которого привел Джек, совсем не походил на доктора. Скорее на кабатчика. Полный, краснолицый, с густыми усами и широкой лысиной, усеянной бисеринками пота. Руки у него были грубые, а пальцы толстые и короткие. Он тыкал ими Эби в бок, а еще — холодной деревянной трубкой, к другому концу которой прикладывался большим мясистым ухом.
— Угу, перелом, — говорил он сам себе. — Два ребра… Вот они, вот они… Лист капустный приложить можно. Траву живокость заваривать на примочки… Внутрь скорлупу яичную измельченную. Монету, коли не жалко, медную напильником потрите, опилок на ногте добавьте… Медь при переломах полезна. Со сметаной все растереть… Трав отхаркивающих еще взять, для облегчения дыхания…
— Как чахоточные пьют? — спросила, припомнив сокамерницу, Эби.
— Как чахоточные, — кивнул доктор. — Жилы говяжьи хороши, если высушить и в порошок стереть… Но тут дело такое…
— Какое? — прошептала девушка испуганно, не увидев ничего для себя хорошего в сочувственном взгляде толстяка.
— Такое, что имеют место быть сопутствующие травме повреждения легкого. Скопления воздуха и жидкостей… сгустки крови, которые могут дать серьезные осложнения… Прокол нужно делать. Иголкой проколем, выпустим воздух и отберем кровь… если получится…
— А если нет?
— Тогда само рассосется, — пробурчал под нос себе доктор и обернулся к Джеку: — Ну что, оперировать будем вашу… подругу, или как?
— Оперировать? — переспросил механический человек. — Вы умеете?
— Ну, дык… — Медик поглядел на свои толстые пальцы. — Почему не смочь? Ногу вот на прошлой неделе резал. Ничего так… отрезалась… Если с опиумом, то и не больно почти. Могу и вам предложить… Опиумная настойка — вещь не дешевая, но в случаях сильной боли… Сознание притупляет…
— Притупляет сознание, — повторил Джек.
Эби раздражала эта его манера повторять за каждым. Как только сумел с доктором договориться? А тот и не испугался еще. Эбигейл точно испугалась бы, явись к ней кто-нибудь, с головы до ног укутанный в плащ, в надвинутой на глаза шляпе и с обмотанным шарфом лицом… Хотя в Освине и пострашнее народ попадался…
— Так и есть, — кивнул доктор, глядя куда-то мимо Джека. — Притупляет… И боль…
— Боль притупляет. Сознание притупляет, — что попугай заладил механический человек. — Боли нет, но и сознания тоже… Опиум…
— Опиум, — подтвердил толстяк.
Эби не отказалась бы от этой волшебной настойки. Боль уже сводила с ума…
— Нет, — сказал Джек четко. — Никакого опиума.
— Почему? — прохрипела она ошарашенно. — Я…
— Никакого. Опиума.
Он подошел к доктору и чуть ли не за шкирку поднял того с табурета.
— Уходите.
— Но вы… заплатить же…
Джек отпустил человека, запустил руку в карман плаща и вынул один рейл. Посмотрел на него и вместо того, чтобы отдать доктору, просто кинул монету ему под ноги.
— Уходите.
— Это как знаете… сами решайте… — пропыхтел толстяк, наклоняясь за откатившимся к стене рейлом. — Хуже станет девице вашей… на себя пеняйте…
Эбигейл хотела сказать ему, чтобы не уходил, и если надо прокол делать — пусть делает и опиум несет, но подавилась сухим удушливым кашлем, а доктор тем временем уже вышел за дверь. И рейл унес. Целый рейл только за то, что он ее пощупал!
— Опиум — это плохо, — сказал Джек, едва она открыла рот, чтобы высказать ему, какой он болван, безмозглый и бесчувственный. — Нельзя.
Сел на табурет и надолго умолк, не реагируя на обращения. Если бы время от времени не вскидывал резко голову и не вертел ею из стороны в сторону, чтобы опять затихнуть на несколько минут, можно было бы подумать, что отключился. Но что-то там в его шестеренках точно замкнуло…
Только у Эби не осталось сил размышлять об этом. Боль расползлась по всему телу, дыхание сделалось таким горячим, что обжигало губы. Вода, казалось, высыхала во рту прежде, чем доходила до горла… А Джек встал и ушел. Просто ушел, ничего ей не сказав, и не чувствуй она себя так плохо, волновалась бы…
— Лежишь? — заглянула в комнату какая-то женщина. — Лежи-лежи.
Девушка попыталась разглядеть вошедшую, но та плавала в заполнившем комнату тумане, и лишь на миг выглядывало то розовое пятно лица неопределенного возраста, то рука с каким-то свертком…
Сверток она бросила Эби на грудь и потрогала кончиками пальцев лоб.
— Ох ты ж! Хоть блины пеки… Давай-ка я тебе сразу порошок разведу, доктор сказал, поможет.
— Кто? — прошептала Эбигейл спекшимися губами.
— Доктор, что к тебе приходил. Вот, лекарства велел передать. Сказал, уплачено за все.
Женщина, по всему, бывшая то ли работницей здесь, то ли родственницей хозяину, растеребила бумажный пакет, и Эби сладко зажмурилась: детством запахло, травами, отцовской аптекой…
— Ты пей, не бойся, — приговаривала незнакомка, подсовывая ей под нос кружку. — Наш доктор плохого не присоветует. Он прежде военным хирургом был. Говорили, людей наново сшивал… А теперь у нас. Тоже при деле. Народец тут простой, не изнеженный, но тоже болеем, бывает. И зубы драть он мастер, да и девицы к нему, случается, бегают, что наши, что освинские…
— Зачем? — спросила Эби, кривясь от горького питья.
— А то не знаешь… Не знаешь? Ну-ну… Откуда ж ты взялась такая незнающая?
— Из Гринслея, — ответила девушка, не задумываясь. Видно, травами навеяло.
— Далеко тебя занесло. Чай, за хорошей жизнью приехала? Или за мужиком? Суровый он у тебя… И рука, как погляжу, тяжелая.
Рука у Джека была тяжелая. Стальная. Но незнакомая женщина говорила о другом, и Эби не сразу поняла, о чем именно. А поняв, сердито нахмурилась.
— Джек хороший, — вступилась она за механического друга, задыхаясь сильнее от возмущения, нежели от боли и жара. — И меня не обижает. Никогда. А это… меня… побили. Побили и ограбили… Даже… волосы украли…
Эби вспомнила отрезанную косу и жалобно всхлипнула. Волос почему-то вдруг стало жальче всего. Жальче сломанных ребер, оставшихся в дядькиной лавке вещей и загубленной жизни.
— Отрастут еще, — буркнула женщина.
Может, выражала так сочувствие. Может, недоверие к ее словам. Но если и второе, у Эби уже не было сил что-то доказывать. Какая разница, что о них с Джеком станет думать чужая тетка?
Девушка закрыла глаза и открыла их снова, лишь услышав, как распахнулась дверь и заскрипели полы под тяжелыми шагами.
— Ну и что у нас тут? — раздался мужской голос, показавшийся Эби знакомым. — Ох, да это же… Как же тебя?
— Эбигейл, — подсказал Джек — уж его-то голос сложно не узнать.
— Эбигейл, — повторил человек, чья широкая фигура заслонила свет от окошка. — Возможно. Я редко запоминаю имена служанок, даже хорошеньких… Так что тут?
Он стащил с Эби покрывало и стал водить над нею широкой пухлой ладонью, напомнившей девушке подушечку для иголок.
— Перелом ребер, гематома… посттравматическая пневмония… Легкий ушиб почки. Растяжение связок…
От перечисления ее болячек Эби стало еще хуже. Но итог всему этому был подведен обнадеживающий.
— Ничего страшного, вылечим. — Толстый господин, чьего имени Эбигейл никак не могла вспомнить, пригладил торчащие во все стороны рыжие волосы и приказал Джеку, показав на нее пальцем: — Выноси.
Утро мэтр Алистер Ранбаунг провел на кафедре, а к обеду уже вернулся домой. Лекций у него сегодня не было, лишь несколько индивидуальных консультаций, не отнявших много времени и ничуть не подпортивших настроения, которое тем не менее сложно было назвать хорошим. Последние недели выдались непростыми: трагедия в доме Дориана, последовавшие за этим не допросы, но расспросы, въедливые и неприятные, и работа над собственным проектом — то ли в связи со всем перечисленным, то ли сама по себе — застопорилась.
Но господин Ранбаунг не склонен был при первых же неудачах опускать руки. Посему, отобедав, он направился в кабинет, где планировал заняться изучением отчетов о последних опытах. Однако звонок в дверь и появление через минуту дворецкого заставили его отвлечься от дел.
— Кто? — недовольно и вместе с тем удивленно переспросил мэтр Алистер, из принесенной карточки узнав, что с ним желает встретиться дама из общества любителей фиалок. — Зачем? Кто-то из моих студентов помял их цветочки?
— «Салджвортские фиалки» — благотворительное общество, — скромно откашлявшись, разъяснил дворецкий. — Состоящие в нем дамы берут под опеку девиц из бедных семей, дабы защитить тех от соблазнов и пороков…
— М-да? Тогда мое предположение… кхе-кхе… не лишено смысла. Но встречаться с этой попечительницей мне недосуг. Спровадьте ее, Вильямс. Как-нибудь поделикатнее.
Дворецкий не успел еще покинуть кабинет, как в дверь снова позвонили.
— Настырная, однако, старушенция, — поморщился господин Ранбаунг.
В том, что на крыльце его дожидается именно старушенция, причем самая неприятная особь данного подвида, мэтр ни капли не сомневался. Старая дева с предурным характером, не уживающаяся даже с кошками, или же вдова, которой после того, как она свела в могилу мужа, стало нечем заняться, — только такие и учреждают подобные общества. Сбиваются в черные вороньи стаи и клюют несчастных девчонок.
Но второй раз звонила не она. Вернувшийся Вильямс подал на подносе маленький конверт.
— Принес мальчишка. Сказал, что ответа дожидаться ему не велено.
— Кем не велено? — пробурчал маг, по привычке, прежде чем дотронуться, проверяя письмо на наличие скрытых чар.
— Этого он не сказал, мэтр Алистер.
Убедившись, что конверт не несет угрозы, Ранбаунг сорвал печать и быстро пробежал глазами письмо в несколько строчек. После еще раз. И еще…
— Велите готовить экипаж, Вильямс, — распорядился он наконец.
— Да, мэтр. Но та дама, она отказывается уходить…
— Пошлите ее в… в академию. Пусть приходит завтра на кафедру, я ее приму.
«Как Вам известно, Дориан Лленас не вел записей, — гласило послание, которое мэтр впопыхах сунул в карман. — Но если Вас интересуют подробности его работы, а также ее результаты, будьте в три часа на площади Республики…»
Трудно представить себе более многолюдное место в Салджворте, нежели центральная площадь, тем паче в три часа дня. Поэтому мэтра не особо насторожила приписка «приходите один». Но определенные меры на всякий случай он принял.
Дама из общества фиалок, как Ранбаунг и предполагал, вся ряженая в черное, спрятавшаяся за непроницаемой вуалью, еще топталась на крыльце, когда он покидал дом. Увидев хозяина, она кинулась к нему, но не успела: маг с удивительной для его комплекции легкостью сбежал по ступеням и запрыгнул в остановившийся у ступеней экипаж.
Иных указаний, кроме как появиться на площади, в письме не содержалось, а значит, отправитель мэтра Алистера знал, по крайней мере, внешне. Прикинув так, маг оставил экипаж и неспешно прошелся от арки Освободителей до ступеней ратуши, а оттуда, в той же неторопливой манере, отстукивая тростью по брусчатке, к зданию республиканского суда.
Показное спокойствие давалось нелегко. Мысль о том, что надо было накапать себе пустырника перед выходом, как и принято у правильных мыслей, пришла слишком поздно, и теперь сердце взволнованно колотилось в груди, а на лбу выступила испарина, которую, впрочем, можно списать на жару: осень в этом году решила не придерживаться календаря и запаздывала уже на две недели.
— Здравствуйте, мэтр.
Приглушенный, но все равно резковатый мужской голос раздался над ухом, когда Ранбаунг свернул от здания суда обратно к арке.
Маг остановился и медленно, с достоинством (иначе при его внушительной фигуре и не получилось бы) развернулся к подошедшему незаметно мужчине и демонстративно щелкнул крышкой карманных часов.
— Опаздываете… милейший.
— Нет, — не согласился незнакомец. — Я пришел вовремя. Мои часы — самые точные.
Одет он был не по погоде: длинный плащ, нахлобученная на глаза шляпа и шарф, скрывающий половину лица, смотрелись в жаркий день неуместно. Но отнюдь не подозрительно. Ну кутается человек, приболел, быть может… сифилисом, например…
— Мы знакомы? — поинтересовался господин Ранбаунг, сделав вид, что не услышал дерзкого заявления, будто бы его часы — шедевр технической мысли, стоивший целое состояние, — могут идти неверно.
— В некотором роде, — задумавшись на миг, ответил тот, чьего лица магу не удавалось разглядеть. — Вы приехали в экипаже?
— Да, но…
— В закрытом? — не позволил ничего возразить замаскированный. — Мне бы не хотелось, чтобы кто-то еще видел то, что я собираюсь вам показать.
Поняв, к чему он клонит, мэтр не стал спорить. Никакой очевидной угрозы от этого человека не исходило, а если бы она вдруг обнаружилась, магу было что ей противопоставить. А обещанная награда стоила риска.
Хотя что может предложить этот человек? Кто он? Служил когда-то в доме Дориана? Один из его добровольных ассистентов, прикарманивший что-то в лаборатории? Просто ловкач, решивший нажиться, всучив простофиле-теоретику сердечник от электрической катушки?
— Итак, чем вы хотели меня удивить? — со скепсисом, коим успел преисполниться по пути к карете, спросил мэтр Ранбаунг, когда условия были соблюдены и маг со своим скрытным спутником оказались в закрытом салоне.
— Не удивить. Показать, — прозвучал бесстрастный голос.
Сидевший напротив человек снял и положил рядом с собой шляпу и опустил шарф.
— Как? — вырвалось у мага обескураженное.
— Что — как? — не понял этого восклицания механический человек.
Механический человек! Последнее, любимое детище Дориана! Сидит рядом с ним и…
— Ты — Джек? — уточнил мэтр Алистер.
— Да.
— И ты… здесь. Почему?
— Пришел.
Логика, однако. Железная.
— Кто тебя послал? — Удивление первых мгновений сменилось подозрительностью.
— Никто.
— А письмо?
— Его написал я.
— Ты? — Мэтр Ранбаунг имел все основания не поверить в это.
— Я, — подтвердил механический человек. — Мне больше не к кому обратиться за помощью.
— За помощью?
«Да что же я все переспрашиваю и переспрашиваю, будто скудоумный!» — одернул сам себя маг.
— Тебе нужна помощь? — улыбнулся он на случай, если Джек реагирует на эмоции. — В чем же?
— Возможно, мы сумеем помочь друг другу. — Искусственный голос непонятным образом изменился. Что-то настоящее послышалось в нем. Живое. — Вас интересуют работы Дориана, а я хотел бы разобраться… с собой. Понять, каким образом я работаю.
— Хотел бы? — пробормотал маг ошеломленно. — Понять?
— Да, — ответил Джек резко. — Но у меня есть условия. Можно изучать, но нельзя разбирать. Это ясно? Не разбирать. Я могу сам восстановить чертежи механической части и электрических схем, если они вас интересуют. А вы поможете мне понять… остальное…
Мэтр Алистер отер о штаны вспотевшие ладони. Если это не какая-то игра, у Дориана действительно получилось создать развивающийся разум! Не душу, что бы он ни мнил о себе, но разум — да. И нынче этот разум в смятении. Пытается осознать себя, постигнуть свою суть, но не находит ответов. И это куда интереснее механической части и схем, в которых Ранбаунг все равно не разбирался.
— Откуда у тебя мой адрес? — спросил маг, чтобы избавиться от остававшихся подозрений.
— Мне известны адреса всех более-менее близких знакомых мэтра Дориана.
Идеальный слуга. У Вильямса, кажется, есть для таких целей записная книжка.
— Хорошо, — решился Ранбаунг. — Едем ко мне, и… подумаем вместе, что можно сделать в твоей ситуации.
— Нет, не к вам. К вам — потом. Сначала заберем девушку. Она больна и нуждается в хорошем докторе.
— Кто болен?
— Девушка, — повторил механический человек. И добавил после небольшой паузы. — Друг. Мой.
В иных обстоятельствах, услыхав, куда предстоит отправиться за неведомой девушкой, мэтр Алистер насторожился бы, заподозрив ловушку, но сейчас и не подумал о возможном подвохе. Рядом с ним в экипаже сидел искусственный человек, обладавший настоящим разумом. И у этого искусственного человека был друг!
Девицу перевезли в дом мэтра Алистера и устроили в одной из гостевых спален. Вильямс, как и положено вышколенному дворецкому, вопросов не задавал, но маг, во избежание ненужных разговоров между слугами, представил гостью родственницей приятеля. Дескать, приехала из провинции, заблудилась в большом городе, наткнулась на лихих людей. Если верить криминальным хроникам — дело обычное. Украли багаж, косу обрезали, чтобы над бедной девушкой поглумиться…
Не рассказывать же про тюрьму?
При слове «тюрьма» чувствительное к волнениям сердце господина Ранбаунга начинало учащенно биться. Расспросив механического человека, маг узнал историю не только Эбигейл, но и самого Джека и из услышанного сделал выводы, что тот сбежал либо из исследовательского центра Академии, либо, и это намного усложняло ситуацию, из-под надзора господ из внутренней разведки. Однако, несмотря на возможные проблемы, отказываться от такого подарка судьбы мэтр Алистер не собирался.
Наблюдая, как Джек заботливо помогает девушке улечься на кровать, а после поправляет одеяло, маг в очередной раз уверился в правильности принятого решения и достал из внутреннего кармана восковую дощечку и стилус.
— Что вы делаете? — спросил, подойдя поближе, механический человек.
— Пишу коллеге, — ответил мэтр. — Так будет быстрее, чем слать записку с курьером. Твоей подруге нужна помощь, а я силен преимущественно в теории. Пусть ею займется настоящий целитель.
Джек медленно кивнул, соглашаясь.
— Я должен предупредить, — произнес он размеренно. — Если вы навредите Эбигейл или мне… моему устройству, не получите ничего.
— О чем ты, дружок? — улыбнулся мэтр Алистер, охваченный невольным беспокойством.
— Я задействую механизм саморазрушения. Вся заложенная в меня информация будет уничтожена, связи нарушены… Это ведь ценнее моего тела, не так ли?
Хоть неживой голос и звучал по-прежнему ровно, подумалось, что Джек ухмылялся бы сейчас, сделай ему Дориан в свое время более эластичную кожу и лицевые мышцы.
— У меня и в мыслях не было никому вредить, — заверил маг, про себя фиксируя очередную аномалию: вряд ли это Лленас научил свое создание вести таким образом деловые переговоры, когда в ход идут ультимативные заявления и шантаж. — Однако ты прав. Твое, так сказать, внутреннее содержание намного ценнее тела. Но не стоит грозить мне саморазрушением. — Ранбаунг сменил тактику и заговорил ласково, но строго, как говорят с непослушными детьми. — Ты ведь не хочешь этого, тебе интересно разобраться с тем, что управляет твоими действиями.
— Когда я отключусь, мне уже не будет интересно, — сказал Джек. — Я перестану думать об этом. А вы — нет.
Определенно, он усмехался бы, если бы мог.
