Глава 16
Эби отпустили под вечер.
Вызвали из камеры, провели по длинному коридору, по дорожке, которую она подметала днем, и чуть ли не взашей вытолкали в открытую угрюмым охранником калитку в больших металлических воротах.
За воротами сновал подозрительный люд. Мужчины, женщины… хныкал ребенок… Встречали кого-то из друзей или родни? Принесли передачу? Караулили обидчиков, укрывшихся за каменными стенами от расплаты? Последняя мысль появилась при взгляде на компанию угрюмого вида мужчин, вооруженных длинными палицами. Они с подозрением осматривали каждого, кто попадался им на глаза, и, оказавшись под прицелом враждебных взглядов, Эбигейл, насколько это было возможно в ее состоянии, ускорила шаг.
С ночи ее лихорадило, бросая то в жар, то в холод. Боль не давала вдохнуть, лицо горело, губы пересохли. Нестерпимо хотелось пить, а еще лучше — найти тихое местечко, где можно посидеть с часок и прийти в себя, но девушка боялась, что, присев, уже не встанет и тогда даже к утру не доберется до дома. А нужно успеть дойти засветло: глупо получится, едва выйдя из каталажки, снова попасть в облаву.
Эбигейл невесело усмехнулась, представив, как ее хватают и волокут в фургон. Зато на этот раз нашлось бы чем объяснить позднюю прогулку. Может быть, даже поверили и отпустили бы. Но пришлось бы начинать долгий путь от тюрьмы до дядькиного дома сначала.
Нет уж!
Она шагала, сцепив зубы и не позволяя себе остановиться ни на минутку.
Серое тюремное платье. Мятый чепец, под которым спрятались неровно обрезанные волосы…
Волосы нужно сразу же вымыть и вычесать частым гребнем. Не хватало, чтобы у нее вши завелись. И вообще отмыться. Одежду сменить.
А там переждет пару дней, отойдет немного и уедет, как собиралась. Дядьке и не скажет. Вряд ли он ее удерживать станет, но все равно не скажет — так вернее…
Она шла, отвлекая себя этими размышлениями, стараясь не замечать ни боли, ни взглядов, которыми награждали ее прохожие. Бормотала что-то себе под нос. Кряхтела по-старушечьи, когда дорога уходила вверх. Наверное, со стороны она походила на юродивую, но сейчас это было кстати: не пристанет никто — что с дурочки взять?
Когда до дома осталось рукой подать, навстречу стали попадаться знакомые. Узнавали и отворачивались. Возможно, повстречайся ей кто-то, знавший ее более-менее близко, Салма-цветочница, Джингл или тетушка Лиз, они не воротили бы нос и даже помогли бы… Но нет так нет. Что ни делается — все к лучшему: не увидят ее такой, и, если повезет, в их памяти она останется сироткой Эби, умницей Эби…
Лавка, что служила дядьке скорее прикрытием, нежели источником прибыли, встретила девушку сомкнутыми ставнями. По такому времени она всегда уже закрыта, но случалось, дверь допоздна не замыкали, и Эби сперва подергала ручку, а уже после, вздохнув тяжело и сипло, побрела, придерживаясь за стену, в обход дома, к черному ходу. Но и там оказалось заперто.
В одном из окон второго этажа горел свет, и Эби подумала, что старый пройдоха принимает тайных гостей. Прежде она погуляла бы где-нибудь часок-другой, чтобы даже случайно не увидеть и не услышать ничего лишнего, но сегодня ей плевать было на темные делишки родственника, лишь бы до кровати добраться. Собравшись с остатками сил, девушка застучала кулаками по двери.
Вскоре послышались шаги и скрип старой лестницы, дернулась занавеска на окошке слева от входа, словно кто-то решил сначала поглядеть, кого принесло, а уж потом распахнулась дверь, и Эбигейл непроизвольно отшатнулась, увидев вместо худосочной дядькиной фигуры здоровенного детину, загородившего собой проход. Но тут же вздохнула с облегчением, узнав Лапу.
— Здравствуй, Март, — поздоровалась она хрипло. — Посторонился бы…
— Ба! — Первый дядькин помощник-подельник радостно оскалился. — Никак принцесса наша пожаловала. Где пропадали, ваше высочество?
— Дядя наверху? — не обращая внимания на насмешки, спросила девушка, войдя в дом.
— Наверху, угу. — Ухмылка Лапы, и без того неприятная, стала особенно мерзкой. — Высоко-высоко в горах твой дядюшка.
— В кх… каких горах? — выдохнула Эби.
— В Сарилийских, вестимо, — осклабился здоровяк. — На каторгу его отправили, принцесса, если не поняла еще. А лавочка моя теперь. Но ты все ж заходи, не стесняйся. Нам с тобой есть о чем потолковать, да, Эби? Недотрога Эби…
Вечерний поезд из Милвелли прибыл на центральный вокзал Салджворда строго по расписанию.
Услыхав приветственный гудок и завидев издали ползущий в облаке дыма и пара локомотив, разошедшиеся по перрону носильщики и извозчики подобрались, словно борзые, почуявшие дичь. Разносчики газет нацелились с ходу познакомить гостей города с последними местными новостями. Встречающие поправили галстуки и шляпки, взяли на изготовку букеты и приструнили расшалившуюся детвору. Агенты тайной полиции, сновавшие в толпе, прокручивали в уме полученные от начальства ориентировки, чтобы через несколько минут, когда состав остановится и проводники распахнут дверцы вагонов, отметить среди приезжих тех, кто похож по описаниям на находящихся в розыске преступников и просто подозрительных граждан…
— Благодарю вас. — Пассажирка, ехавшая вторым классом, вежливо кивнула помогшему ей спуститься по приставной лестнице господину.
В целом новоприбывшая не обладала тем типом внешности, что неизменно вызывает восхищение в мужском обществе. У нее было миловидное, но несколько бесцветное лицо, раскосые зеленые глаза, от которых разбегались лучики ранних морщинок, и светло-каштановые волосы, в начале путешествия, должно быть, завитые щипцами в тугие локоны, а сейчас распрямившиеся и немного растрепавшиеся. Наряд дамы также не призван был привлекать внимание и будить восторженные мечты: скромное черное платье с небольшим турнюром, аккуратная шляпка с прикрывающей лоб и брови вуалькой. Но, невзирая на столь неброскую внешность женщины, случайный попутчик был буквально очарован ею.
— Счастлив услужить. — Мужчина раскланялся, что, ввиду огромного шарообразного живота, далось ему нелегко.
Его усилия были вознаграждены благосклонной улыбкой. Но увы, ничего более страдальца не ожидало.
Сойдя на перрон, дама поставила на землю потертый саквояж и огляделась. Из оставшейся в ее руке обшитой бархатом корзинки, в каких путешествующие женщины возят обычно рукоделие, выглянула белоснежная кошка и завертела головой, повторяя движения хозяйки.
О пыхтящем рядом воздыхателе очаровательница, казалось, забыла, однако, взглядом отыскав за вокзальной оградой нечто ее интересующее, все же обернулась к нему на миг:
— Была рада знакомству. Возможно, однажды представится случай его продолжить.
Проговорив это со сдержанной учтивостью, она подняла саквояж и уверенной походкой, игнорируя наперебой предлагавших свои услуги носильщиков, двинулась к зданию вокзала.
Войдя в просторный зал, женщина снова осмотрелась, но без настороженности, а будто рассеянно, что, однако, не помешало ей сосчитать всех находившихся в помещении полицейских, как одетых в форму, так и тех, что были в гражданском, а также отметить присутствие агента из другого ведомства. С последним она желала бы столкнуться менее всего, но, прежде чем неспешным шагом направиться к выходу, задержалась у стенда с расписанием поездов.
На улице, освещенной хуже, нежели перрон и тем более зал, было достаточно темно, чтобы никто не обратил внимания, как недавняя пассажирка милвелльского экспресса, сморщив нос, вздернула верхнюю губу, явив распростертому перед ней готовящемуся ко сну Салджворту ряд мелких ровных зубов с заметно выдающимися клыками. Только выглянувшая из корзинки кошка сердито зашипела.
— Не волнуйся, дорогая. — Женщина ласково погладила питомицу, поправив на ее шее янтарное ожерелье.
Кошка фыркнула, словно слова хозяйки ее рассмешили, и спряталась в корзинку, а дама направилась к стоявшему у обочины ландо, которое заприметила еще с платформы. На козлах дремал возничий, по каким-то причинам до сих пор не взявший седоков, хоть с последним поездом людей прибыло немало и почти все наемные экипажи, дежурившие у вокзала, были уже разобраны.
Не заговаривая с ним, не снизойдя даже до приветствия, женщина устроилась на жестких сиденьях и коротко приказала:
— В «Эбони».
Через полчаса ландо остановилось у крыльца небольшой гостиницы, небогатой, но явно из тех, что называют приличными.
В холле гостью встретил приветливый портье, однако ни саквояж, ни тем паче корзиночку с кошкой ему нести не доверили.
— Я телеграфировала вам вчера, чтобы заказать номер, — сказала владелица затаившегося зверька, подойдя к конторке распорядителя.
— Госпожа Мелина Сайкс, полагаю? — улыбнулся тот, даже не заглядывая в записи. — Мы вас ждали. Номер семь.
Чистый и уютный номер состоял из двух небольших комнат. Первая — проходная — представляла собой нечто вроде гостиной, где постоялица при необходимости могла принимать посетителей. Вторая — спальня. Имелась здесь и ванная, куда любой человек, проведший в дороге сутки, устремился бы в первую очередь, однако, осмотрев апартаменты, их временная хозяйка даже не заглянула за спрятавшуюся в углу спальни дверцу.
Убедившись, что она одна, а шаги провожавшего ее до номера портье уже стихли в коридоре, женщина поставила на кровать корзинку, и кошка выпрыгнула на расшитое розовыми лилиями покрывало. Стряхнула с шеи янтарное ожерелье, но тут же поддела его лапой.
Пора.
Назвавшаяся Мелиной Сайкс опустилась на колени перед кроватью.
Кошка приблизилась к краю.
Глаза в глаза.
Зеленые глаза женщины и ярко-синие глаза кошки…
…длинный зрачок сжался и округлился…
…круглый зрачок вытянулся…
…ярко-синие глаза женщины и зеленые глаза кошки…
Бывшая госпожа Келлар с наслаждением потянулась и расслабленно откинулась назад, на кровать. Роксэн тоже недолго топталась на полу и через секунду уже обосновалась под боком у хозяйки.
— Умница ты моя. — Адалинда ласково почесала любимицу за ухом. — Знаю, как ты это не любишь, но я еще недостаточно восстановилась, чтобы моделировать облик. К тому же, — она лукаво улыбнулась, — не все же мне тебя носить?
Фамильяр фыркнул, изображая недовольство, но тут же подставил голову под руку с янтарным браслетом.
Теперь можно принять ванну, но прежде магиня еще раз исследовала апартаменты, рассматривая все собственными глазами, а не через импа. В гостиной взгляд зацепился за ключ, что портье оставил на столике у входной двери. Обычный гостиничный ключ с номерком. Адалинда повертела его в руках и со вздохом уронила обратно на круглую столешницу.
— Номер семь. Счастливое число… не мое…
Первое, что увидела Эби, очнувшись, — растрескавшаяся потолочная балка и серые ниточки паутины на ней. Паутина была незнакомой, прежде ее тут не водилось, а балка… За годы, что она прожила у дядьки, Эби запомнила каждую трещинку, ведь именно эту балку она долго рассматривала по утрам, прежде чем окончательно проснуться и подняться с кровати. На миг почудилось, что не было никакой облавы, мэтра Дориана, Джека… Эйдена не было, и взрыва, и возвращения в тюрьму… На миг, а потом дыхание перехватило от боли.
Боль. Именно из-за нее она и оказалась на кровати в своей старой комнате. Вчера произошло вот что…
— Нам с тобой есть о чем потолковать, да, Эби? Недотрога Эби…
Март подошел так быстро, что даже будь у нее силы, не получилось бы ни сбежать, ни увернуться. Обхватил лапищами, за которые и получил свое прозвище, стиснул, и Эбигейл захлебнулась не вырвавшимся из горла криком… И очутилась тут.
Лапа перенес — больше некому. На кровать уложил. Туфли снял… Или те сами спали? Но на одежду не посягнул…
Эби непроизвольно скривилась от мысли, что дядькин подельник мог воспользоваться ее бессилием. И тут же усмехнулась: хороша, видать, дальше некуда, раз уж Март не позарился.
К тому же ему другая Эби нужна — недотрога Эби. Его это раззадоривало. Нравилось, проходя мимо, щипать пониже спины и глядеть, как заливаются румянцем ее щеки. Или к стене прижать и нашептывать на ухо всякие гадости. Небось и теперь ожидал, что она брыкаться начнет, а так… Так ему не интересно…
Девушка закусила губу, чтобы не выдать себя невольным стоном или вскриком, и попыталась оглядеться. Что Лапы в комнате нет, она уже поняла. Но лампу он на столе оставил и дверь бросил приоткрытой, будто собирался вернуться.
Стоило подумать об этом, как послышались шаги на лестнице.
Эбигейл зажмурилась, притворяясь, что все еще не пришла в сознание. Авось заглянет и уберется восвояси. Но не тут-то было. Склонившийся над кроватью мужчина резко встряхнул ее за плечи, и Эби, не сдержавшись, громко вскрикнула.
— Оклемалась уже? — Лапа удовлетворенно хмыкнул. — Вот и ладно. А сомлела, поди, от радости?
— Ребра, — просипела Эби, пока он не надумал снова ее тискать.
— Ребра? — На загорелом скуластом лице промелькнуло понимание, но здоровенная ручища как тянулась к ней, так и продолжала тянуться, изменив лишь направление. Через секунду грубые пальцы ухватили за подбородок. — Что, принцесса, недолго павой ходила? Пообломали тебя в холодной? Обломали — поломали.
Он гоготнул, довольный своей топорной шуткой, а шершавые пальцы скользнули вниз по шее девушки и забрались под растянутый ворот тюремного платья.
Эби не шевелилась.
— Гляди-ка, какая тихоня стала. Может, и поладим, да?
Девушка не ответила, и мужчина счел ее молчание знаком согласия. Ухмыльнулся.
— Ладно, так и быть, оставайся, — разрешил, словно Эби просила о чем-то. Отодвинулся от нее, с хрустом размял пальцы и заявил без обиняков: — Мэтт вряд ли когда вернется, не протянет весь срок — не с его здоровьем камень тесать. А я ему вроде как должен, вот и пригляжу за тобой. Только… отмойся, что ли. Воняет от тебя, что от швали подзаборной.
Он брезгливо сплюнул прямо на пол и, забрав со стола лампу, вышел из комнаты.
«Дожила, — подумала Эби с тоской. — Даже Лапа от меня нос воротит».
Не то чтобы ей хотелось обратного, совсем не хотелось, но обидно было от того, как повернулась жизнь…
Такой роскоши, как часы, у нее в комнате не имелось, а непрестанная боль растягивала каждую секунду, мешая ориентироваться во времени, но Эбигейл надеялась, что к тому моменту, как она решилась подняться с кровати, прошло не менее двух часов и Лапа уже крепко спит.
Подтянув ко рту ворот, девушка закусила его зубами и медленно села, не проронив ни звука, лишь слезы брызнули из глаз. Встала. Подошла к шкафу и аккуратно приоткрыла дверцу. Вещи брала на ощупь, не разбирая, и бросала на стол. После просто связала углы скатерти.
Добраться до тайника было сложнее. Пришлось сначала отодвинуть из угла сундук со старьем, а затем опуститься на пол, чтобы приподнять одну из досок… Но она справилась. Завернула деньги в платок и сунула в узелок с пожитками.
Прямо у двери отыскались туфли. Эби присела еще и за ними и долго стояла на четвереньках, переводя дух, прежде чем подняться.
Выждала еще немного, прислушиваясь к звукам старого дома, и с узлом в одной руке и туфлями в другой вышла в коридор.
По лестнице спускалась целую вечность. Узкие ступеньки скрипели, но не так громко, как рассохшиеся перила, которых девушка старалась даже не касаться. Ступала осторожно босыми ногами, чудом удерживая равновесие: шаг — вдох, шаг — выдох…
Но по-настоящему девушка вздохнула, когда уже оказалась на улице. Глянула с опаской на темные окна и зашагала скорее прочь: неважно куда, лишь бы подальше…
Она успела дойти до перекрестка и уже почти поверила в то, что ее нехитрый план удался, когда за спиной, знакомо взвизгнув петлями, хлопнула дверь лавки. Эби вздрогнула и, не оборачиваясь, пошла быстрее. Даже бежать пыталась, но острая боль тут же напомнила о том, что не стоит делать резких движений.
Тот, кто шел следом, зашелся гортанным булькающим смехом. Должно быть, его забавляли ее немощные потуги и утиная походка вперевалочку.
А затем смех резко стих, и цепкая лапа ухватила за шиворот.
— Сбежать надумала? — тряхнув девушку, прошипел ей на ухо преследователь. — Тварь неблагодарная!
— Пусти! — слабо пискнула Эби. — Пусти, а то закричу.
Услыхав ее нелепую угрозу, Март расхохотался: ночью в Освине кричать можно сколько угодно.
— Отпусти меня! — все же выкрикнула Эбигейл в отчаянии.
Ответом стала крепкая затрещина.
— Тебе, видать, не только ребра поломали, но и последние мозги отбили, — выговорил мужчина со злостью. — Я ж к тебе, дуре, по-хорошему… А тебе чего?
Последний вопрос был задан уже не ей.
Незнакомец, которому надвинутая на глаза широкополая шляпа ничуть не мешала ориентироваться в темноте, вышел из переулка и остановился в нескольких шагах от них. Длинный плащ скрывал его фигуру, но и ростом, и шириной плеч он значительно уступал державшему Эби громиле. Если она и питала какие-то надежды на то, что за нее вступятся, силы определенно были неравны.
— Проваливай подобру-поздорову, — рыкнул на чужака Лапа.
Тот не шевельнулся.
Склонил голову к плечу, словно присматривался, и проговорил медленно и бесстрастно:
— Отпустите девушку.
Голос у него был глухой, чуть хриплый и… знакомый…
Выронив узел с вещами, Эби прижала руку к груди, к тому месту, где сердце болезненно билось о ребра.
— Чего? — взревел Лапа.
Он хотел броситься на незнакомца, но, видно, его останавливала мысль, что тогда придется выпустить свою добычу.
— Отпустите девушку, — повторил нежданный защитник. И тут же, верно, поняв, что к его просьбе не прислушаются, спросил, обратившись к Эби: — Можно я его ударю?
Она сглотнула подступившие слезы и кивнула:
— Можно.
Этого Март уже не стерпел. Оттолкнул Эбигейл и кинулся разъяренным быком на чужака. Размахнулся, ударил, метя в лицо… и сам зашипел от боли, схватившись за покалеченную руку. А в следующую секунду, получив кулаком в живот, со стоном корчился на мостовой.
Держась за бок, с новой силой разболевшийся после тычка, Эби подошла к спасителю. Робко ткнула пальцем в грудь. Не встретив сопротивления, стянула вниз шарф, закрывавший подбородок и тонкогубый неподвижный рот. Но лишь когда сдвинула шляпу и увидела неестественно блестящие немигающие глаза, поверила, что все это не сон.
Джек, которого тут быть никак не могло, но который тем не менее тут был, достал из-под плаща что-то сухое и сморщенное на колючей веточке и сунул девушке в руку.
— Я тебя нашел. Пойдем домой.
Эби покачала головой:
— Дома нет. Но мы пойдем… куда-нибудь…
На те деньги, что она достала из тайничка, можно снять комнатку в трактире. На месяц хватит, если не столоваться, а только пожить…
— Убью! — проревел в спину поднявшийся на ноги Лапа. — Обоих убью.
Только с мысли сбил.
— Ударь его еще раз, — попросила Эби механического человека. — Потом вещи мои подбери, и пойдем.
Освин Джек отыскал быстро. Помогли карты и компас в голове.
На самом деле не в голове — кристаллы с информацией находились в его груди, но Джек отчего-то привык считать, что все знания у него в голове, как и… мысли?
Да, мысли.
Они появлялись все чаще.
Иногда простые и понятные. Иногда странные, как та, что ему давно пора принять ванну и побриться…
В ванну ему нельзя, пострадают контактные соединения и смазка. А бриться… Он не сразу вспомнил, что это означает, а когда вспомнил, пришел к выводу, что и это ему ни к чему…
Нужно было искать Эбигейл.
Джек понял уже, что людей настораживает его облик, а потому старался выходить на улицы под вечер. В сумерках он почти не выделялся, а дни проводил в старом храме… он давно уже не бывал в храмах… Или никогда? Но знал откуда-то, что такое исповедь…
А где найти Эби — не знал.
Помнил ее рассказы о принадлежавшей родственнику хозяйственной лавке, о том, что она подрабатывала шитьем… Но лавок в Освине было огромное множество, швей — и того больше…
А люди… Здешние люди Джеку не нравились. Они неохотно делились информацией и вообще вели себя странно.
Какой-то человек порезал ему плащ и вспорол обшивку корпуса… Зачем? Джек отобрал у него нож и спросил, где ему найти швею Эбигейл… А тот убежал…
Но нужный дом Джек все равно отыскал. Только Эби там не было.
Он решил подождать.
Приходил, когда на улице темнело, и ждал.
Дождался…
Все, на что хватало ее сил, — просто идти. Не думать куда, не строить планы, а лишь идти, опираясь на сильную, в прямом смысле стальную руку.
Оглядевшись через какое-то время, Эби поняла, что они уже не в Освине. Район был не из богатых, но почище того, в котором она прожила три года, и воняло тут не так сильно. Джек довел ее до двери под стершейся вывеской. Там снял с себя плащ и набросил ей на плечи. Наверное, подумал… если бы он мог думать, то подумал бы, что в тюремном платье ее не пустят в эту забегаловку… Эби сама была не в том состоянии, чтобы размышлять над чем-либо, а потому молча укуталась в плащ и вошла вслед за механическим кавалером в скудно освещенный зал трактира.
За столиками сидело несколько мужчин, и появление девушки не осталось незамеченным. Кто-то присвистнул, кто-то отпустил парочку сомнительных комплиментов, но Эби, на свое счастье, уже не разбирала слов. Стояла, прислонившись к стене, покуда не вернулся Джек, отходивший к стойке поговорить с трактирщиком, затем вцепилась в его руку, поднялась кое-как на второй этаж в темную комнатушку и рухнула без сил на жесткую кровать…
Уснула ли она или же по воле Творца милосердного лишилась сознания и провела ночь в беспамятстве, Эбигейл не поняла, а открыв поутру глаза, отдохнувшей себя не чувствовала. Боль в груди никуда не девалась, голова отяжелела, и во рту пересохло. Жар поднимался из легких и вырывался наружу с сиплым горячим дыханием. Вокруг все словно туманом заволокло.
— Доброе утро, — сказал, когда она заворочалась, Джек.
Механический человек сидел на табурете рядом с кроватью и, судя по всему, провел так целую ночь.
— Доброе, — простонала в ответ Эби.
Отчего бы не назвать утро добрым, если жива и на свободе?
Полежав еще минуту-две, девушка через силу села и огляделась. Сквозь застлавшую глаза дымку рассмотрела грязную каморку, в которой, кроме кровати и табурета, ничего и не было, маленькое оконце и дверь с массивной щеколдой.
— Где мы? — спросила она у Джека, удивляясь, что не задала этот вопрос еще вчера.
— В гостинице, — ответил ровный искусственный голос.
Видно, он не знал иного определения, раз уж именовал так громко убогую ночлежку.
— Как мы сюда попали? Вернее… откуда ты знал, что тут можно переночевать? — продолжила расспросы Эби. — Тебя послал кто-то?
На миг прокралась в душу надежда, что, может быть… и была безжалостно изгнана воспоминаниями: не может.
— Никто не посылал, — эхом тоскливых дум отозвался Джек. — Я сам тебя нашел. Была ночь, ночью тебе надо спать, и я увидел это место на своих картах. Плохое место, мы найдем лучше, но тебе нужно поменять вид.
— Что поменять? — не поняла Эби. Налившаяся свинцом голова тянула опять на свалявшуюся подушку.
— Весь вид. Мы найдем хорошее место, только тебя туда не пустят… наверное… У меня есть такая мысль. Тебе нужно поменять одежду и сделать волосы как раньше.
— У тебя есть мысль? — удивилась девушка. Но тему развивать не стала, вернувшись к вопросам насущным: — Я не могу сделать волосы такими, какими они были раньше. Но могу их спрятать. И переоденусь. Но сначала нужно вымыться. Принесешь воды? Спроси у хозяина какой-нибудь таз. И мыло… Наверное, он попросит денег…
— У меня есть деньги, — сказал Джек.
— Откуда?
— Нашел. Лежали в кармане плаща. Три монеты. Одну отдал человеку за комнату, осталось две.
Он протянул на ладони два блестящих рейла, и Эби закашлялась, задохнувшись от возмущения: механический болван отдал целый рейл за койку в пыльном чулане! Трактирщик за такие деньги не то что мыла дать обязан, а и воды самолично натаскать. А после обед подать…
Стоило подумать об обеде, как Эби затошнило. То ли от голода, то ли наоборот — от нежелания есть. А Джек безмозглый — что с него взять? Хотя в «гостиницу» привести догадался. И о комнате договориться сумел. Наверное, мэтр Дориан его такому учил — на случай путешествий, например.
— Пойди воды принеси, — повторила Эби. — Теплой. И мыло спроси. Денег больше не давай.
Пока он отлучался, она встала, чтобы поднять брошенный в углу узел и разобрать впопыхах собранные вещи. Платье серое, две сорочки, чулок один, передник, юбка старая… Слезы потекли из глаз и тут же высохли на горящих щеках. А когда Джек притащил уже воду и гнутую жестяную миску, Эби расплакалась по-настоящему.
— Что случилось? — спросил механический человек, которому до того она велела отвернуться. Вопрос, как и все, что он говорил, прозвучал равнодушно, и слез от этого лишь прибавилось.
— Я не могу его снять, — выдавила девушка. — Платье снять…
Руки не поднимались даже до уровня плеч, до того больно было.
Механический человек медленно развернулся. Стеклянные глаза блеснули, поймав проскользнувший в окно солнечный лучик.
— Ты хочешь его сохранить?
Тюремное рубище?
Эбигейл затрясла головой.
— Хорошо.
Джек приблизился к ней, взялся двумя руками за ворот и легко разорвал ветхую ткань. Затем расправился так же с рубашкой. Шагнул назад и замер. Протянул медленно руку, и неподвижные, затянутые в перчатку пальцы, скользнув по груди девушки, осторожно ткнулись в посиневший бок.
— Говорила, что не бьют…
— Отвернись, — попросила она, неловко прикрываясь руками, хоть и понимала, что Джек — не мужчина и даже не человек. — И не смотри больше.
Мыслей в голове у Джека прибавилось. И все как одна — странные.
Такого не должно было случиться. Матричное заклинание, с помощью которого информация записывалась на кристаллы-накопители и впоследствии анализировалась, не предполагало самопроизвольного возникновения принципиально новых знаний и навыков… Но откуда ему известно о матричном заклинании и кристаллах, Джек тоже не знал.
Кажется, Дориан рассказывал… Мэтр Дориан…
Кому рассказывал? Когда?
Джек помнил, как мэтр впервые запустил его. Зимой. На оконных рамах лежал снег, стекла покрылись морозным узором… Он не понимал тогда, что это узор, просто видел. Раньше он видел иначе, все сразу: и окна, и пол, и светящиеся шары под потолком… Но сейчас те узоры вспомнились четко. И как сковыривал ногтем белую изморозь и дышал на стекло, чтобы поглядеть на заснеженный сад… Только ногтей у него не было, как и дыхания. Воздух циркулировал внутри тела по трубкам, приводя в движение поршни, но никогда не выходил через ротовое отверстие…
А мэтр Дориан в первый раз почти ничего не говорил. Лишь несколько непонятных слов, когда Джек не удержал равновесия и упал, и нога у него согнулась в колене совсем не в ту сторону, в которую нужно. Позже, когда Джек уже умел говорить, он узнал, что такие слова не принято произносить в приличном обществе, но сейчас захотел повторить их вслух, увидев огромные синяки на теле Эби…
— Отвернись и не смотри больше, — сказала она.
Он подчинился. Наполовину. Развернулся к девушке спиной, но продолжал смотреть на нее по-другому. Дориан говорил, что настроил ему человеческое зрение, но, видимо, забыл убрать прежнее, когда он мог видеть все и сразу в радиусе… скольких ярдов? Забылось. Стерлось из памяти, хотя это и невозможно: информацию с кристаллов мог стирать только сам мэтр, убирая то, что, по его мнению, было лишним… А Джек видел теперь двумя разными способами. Как человек… почти как человек, и как прежний Джек. Правда, вторым способом не удавалось рассмотреть лица Эби и понять, что она делает, склонившись над тазом. Девушка превратилась в подвижный источник тепла, и датчики Джека идентифицировали ее как человеческое существо… с вероятной погрешностью в одну сотую процента…
…А веснушки у нее не только на лице, но и на плечах. Как у… Как же ее звали? Рыженькая, курносая, платье лиловое с глубоким вырезом. Веснушки она запудривала старательно, и вздернутый нос, и открытые плечи. Пудра оставалась после на камзоле. После, когда она… они…
Джек отключился от еще одной странной мысли и сконцентрировался на погрешности, которую выдала система распознавания.
— Ты теплая, — сказал он Эби, определив, что отклонение вызвано нарушением соотношения температур. — Очень теплая.
— Да, — ответила она. — У меня жар, но это скоро пройдет…
— Если ты заболела, тебе нужен доктор.
— Доктору надо платить.
— У меня есть две монеты, этого хватит?
Эбигейл промолчала. Возможно, она не знала ответа, и Джек решил, что узнает у трактирщика.
— Ты мне не поможешь? — спросила девушка через одиннадцать с половиной минут. — Я… не могу теперь одеться…
Ее голос дрожал. Джек отнес это к симптомам не установленного пока заболевания. Как и низко опущенную голову, и то, что она обнимала себя руками.
— Не смотри, пожалуйста.
— Если я не буду смотреть, не смогу тебя одеть, — сказал он то, до чего она не додумалась… глупышка Эби…
Он натянул на нее сорочку и некрасивое серое платье и помог лечь на кровать.
— Воды, — попросила Эбигейл и искривила губы, когда он показал на таз. — Нет, пить. И поесть что-нибудь… Мне надо есть, я же не механическая.
— Не механическая, — согласился Джек.
Чтобы не ходить несколько раз вниз и вверх по лестнице, он слил в ведро ненужную воду, взял под мышку таз и собрал с пола рваные вещи. На тряпке, которую Эби носила вместо рубашки, темнели пятна крови.
— Ты поранилась? — спросил Джек у девушки.
— Нет. — Голос ее задрожал еще больше, а лицо стало красным. — Это… так надо. Это не плохо. Наоборот, хорошо. Не хватало еще…
Эбигейл закрыла глаза и укусила себя за губу, и Джек так и не услышал, чего ей не хватало. Только мысль промелькнула, еще более странная, чем все предыдущие, и он отчего-то согласился с Эби, что это хорошо.
Но доктор ей все же нужен.
