Банки обязаны соблюдать конфиденциальность своих деловых отношений с клиентами, включая состояние их счетов. Они должны хранить банковскую тайну. Банковская тайна представляет собой прежде всего лишь частный случай защиты доверительно сообщенных сведений и всего класса профессиональных и коммерческих секретов, точно так же, как это требуется при посещении врача, а также от маклера в связи с названной выше инсайдерской информацией на бирже. Банковская тайна является профессиональной и коммерческой тайной кредитного дела. Банк в качестве инсайдера не должен извлекать выгоду из информации, полученной из деловых отношений, как того требуют обязанности доверительности, не должен передавать ее или сообщать об этом другим.

Банковская тайна включает в себя обязанность сохранения тайны по отношению к клиентам и право банка отказывать третьим лицам, включая и налоговые ведомства своей страны, в таких сведениях о своих клиентах. Этот порядок существует во многих странах. Он следует из гражданско-договорного права и вытекает из свободы договора. Его соблюдение непосредственно не определяется уважением к человеческому достоинству как к конституционному принципу, поскольку связано не с личностью, а с имуществом, однако относится к уважаемым правам личности на свою персональную защиту и на защиту частной жизни.

Банковская тайна в гражданском праве вытекает из согласованной банком и клиентом защиты доверительности и конфиденциальности. Однако в гражданском праве этот принцип действует лишь в той мере, в какой кредитный институт не обязан предоставлять информацию в соответствии с законами более высокого ранга. Как правило, это тот случай, когда в уголовном процессе органы правосудия требуют от банков информацию о подследственных. В этом случае уголовное право отменяет гражданское право. Так как в настоящее время наблюдается растущее значение налогообложения денежного состояния, обязанность банков по информированию в случаях выявления и расследования налоговых преступлений становится проблемой для соблюдения обязанности банков в конфиденциальности и правил банковской тайны.

Здесь речь идет о конфликтах между правовыми нормами немецких налоговых органов и гражданско-правовыми положениями банковской тайны в таких соседних с Германией странах, как Швейцария, Австрия, Люксембург и Лихтенштейн. Нельзя не учитывать того, что речь идет о самой соблюдаемой банковской тайне прежде всего в этих соседних с Германией государствах, причем Люксембург в своей «плотности» банковской тайны даже превосходит Швейцарию. Как считает министр финансов Германии Пеер Штайнбрюкк, попытавшийся оказать значительное давление на Швейцарию в начале 2009 г., так и ряд немецких финансистов, большая приверженность к банковской тайне в этих странах объясняется лишь их стремлением направить международные финансовые потоки в свои страны. Необходимо убедиться в том, справедлива ли такая точка зрения.

Известно, что защита банковской тайны в Швейцарии более строга и масштабна, чем в других промышленно развитых странах, поэтому интересно обсудить проблемы банковской тайны именно на примере Швейцарии. Условия, при которых швейцарскую банковскую тайну можно отменить, весьма ограниченны. Налоговое право не отменяет гражданское право. В этом проявляется главное ее отличие от США и Германии: Швейцария твердо придерживается того принципа, что интерес фискальной системы в «просвечивании» своих граждан и, естественно, интерес зарубежных фискальных органов к информации о счетах своих граждан в швейцарских банках не отменяет банковскую тайну. Американское право уделяет меньше внимания защите банковской тайны. Особенную озабоченность вызывает то, что американские фискальные органы могут в определенной степени нарушать банковскую тайну других стран, что еще недавно было неприемлемым для суверенных стран и рассматривалось как вмешательство во внутренние дела другого государства. У немецких банков в этом вопросе проявляется поспешная послушность США, что объясняется постоянно декларируемой угрозой американского бойкота.

Различие между швейцарским законодательством о банковской тайне и немецким с одной стороны, а также американским правом с другой стороны состоит в том, что в Швейцарии интерес соблюдения тайны клиентов приоритетен перед фискальным интересом налоговых ведомств, в то время как в Германии фискальный интерес доминирует над интересом сохранения тайны клиентов. Однако различие в трактовке законов Швейцарией и другими странами – и это важно подчеркнуть – не связано с приоритетностью банковской тайны в отношении уголовно-правовых интересов в уголовном процессе. И швейцарская банковская тайна применима лишь в той мере, в какой отсутствуют уголовно наказуемые действия и необходимость уголовного преследования.

Сначала следует назвать те тенденции, которые превращают банковскую тайну в проблему, изучаемую хозяйственной этикой и хозяйственным правом. Это прежде всего интернационализация экономики как феномен, безусловно утверждающий необходимость интернационализации налоговых преследований. Если прибыль в значительных объемах формируется и хранится за рубежом, а убытки из-за границы переносятся в страну, необходимо, чтобы национальные налоговые органы имели соответствующее право на доступ к международным операциям национальных компаний. Такой интерес к интернационализации и гармонизации налоговых законов и налоговых преследований относится ко всем странам, так как они, и страны ЕС, и Швейцария, охвачены процессами интернационализации экономики. Европейское сообщество, Европейский парламент, Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе и Организация Объединенных Наций призваны бороться с международными налоговыми преступлениями.

Вторая тенденция, которая может превратиться в проблему банковской тайны, – это рост количества «грязных денег» в мире, что приводит к попыткам превращения «грязных денег» в «чистые» путем их «отмывания». Так, годовой оборот торговли наркотиками в мире уже в 1992 г. превысил 800 млрд марок ФРГ. Годовая преступная прибыль только от торговли героином оценивалась в 1,5 млрд марок ФРГ. В США уже в конце 1990-х гг. ежегодное «отмывание денег» в объеме 125 млрд марок ФРГ было связано с наркотиками.

Под «отмыванием денег» понимается обмен или транспортировка ценностей, имеющих криминальное происхождение, в целях сокрытия этого источника и расчета на то, что преступник избежит правовых последствий этого преступления.

Пока «отмывание денег» не считалось преступной деятельностью, оно не могло обосновывать отмену банковской тайны. Однако в связи с тем, что банковская тайна распространялась и на колоссальные суммы наличных денег, зарабатываемых на производстве наркотиков и «отмываемых» при их переводе на банковские счета, доказательство наличия «грязных денег» было затруднено. Для отмены банковской тайны в отношении «отмывания денег» потребовалась ее криминализация, поскольку банковскую тайну можно отменить только в случае уголовно наказуемых деяний. Это обязательное как с точки зрения хозяйственного права, так и с точки зрения хозяйственной этики требование в настоящее время учтено законодательством, так как непонятно было, почему торговля наркотиками криминализирована, а связанное с этим «отмывание денег» нет. Правда, при этом постоянно возникают вопросы о том, какие обязанности по выяснению их происхождения и их верификации банки должны, в частности, брать на себя.

Швейцария является одной из первых стран, которые ввели положения против «отмывания денег». С 1990 года согласно ст. 305б Уголовного кодекса Швейцарии «отмывание денег» является преступлением. При осуществлении кассовых операций в сумме свыше 25 тыс. швейцарских франков требуется выяснить идентичность клиента. Были также сформулированы признаки подозрений в преступных деньгах, которые позволяют банкам выявлять «грязные» деньги. Так как Швейцария ввела в свое законодательство многочисленные уголовно-правовые определения, направленные против «отмывания денег», и тем самым отчасти отменила банковскую тайну в случаях уголовного преследования, некоторые критики придерживаются того мнения, что швейцарская банковская тайна стала дырявой, как швейцарский сыр. Однако анализ фактического положения дел не подтверждает такую точку зрения.

По исторически легитимным причинам Швейцария твердо соблюдает банковскую тайну. Нельзя не признать, что швейцарская банковская тайна предотвратила доступ нацистов к еврейским счетам в Швейцарии. Разумеется, при этом Швейцария преследовала и собственные интересы. Имея близко расположенные банковские центры в Цюрихе, Женеве и Базеле, она теперь представляет собой третий по значимости банковский центр мира после Нью-Йорка и Лондона, опережая Париж и Франкфурт-на-Майне. В конце 1990-х гг. одни только зарубежные вклады в Швейцарии превысили 500 млрд швейцарских франков, а по другим источникам, в швейцарских банках размещены ценности стоимостью около 3000 млрд швейцарских франков.

Если более точно проанализировать те условия и те ситуации, при которых можно отменить швейцарскую банковскую тайну, то окажется, что эти условия очень ограниченны. Во-первых, хотя гражданское право при подтверждении факта смерти обосновывает обязанность информирования об этом наследников, однако эта обязанность информирования связана только с имущественными отношениями завещателя при его смерти, но не с предшествующими ей операциями на счетах и с их остатками. По законодательству, регулирующему долговые отношения и банкротство, Швейцария не вправе оказывать правовую поддержку.

Во-вторых, становится понятно, что налоговое право не нарушает банковскую тайну. Основным отличием от США и Германии является то, что Швейцария твердо придерживается того правила, что интересы фиска в «просвечивании» ее граждан, и, естественно, прежде всего интересы зарубежных фискальных служб к информации о счетах своих граждан в швейцарских банках, не могут нарушать банковскую тайну.

В-третьих, бывает так, что уголовное право все-таки отменяет банковскую тайну – пусть и не в той мере, что в США и Германии. Обычное уклонение от уплаты налогов не обосновывает отмену банковской тайны ни по отношению к гражданам Швейцарии, ни по отношению к иностранцам – владельцам счетов. Лишь длительное уклонение от уплаты налогов в значительных налоговых суммах обосновывает право специальных контрольных налоговых органов (ВБ8КО), если это относится к прямым федеральным налогам. Швейцарские банки могут и обязаны давать зарубежным фискальным службам информацию только в случаях тяжелых налоговых преступлений. Однако уголовное право обосновывает отмену банковской тайны в случаях налоговых преступлений и по отношению к гражданам Швейцарии. Так, преступление, связанное с подделкой документов, содержит состав преступления и отменяет банковскую тайну. Налоговое преступление квалифицируется при умышленном введении в заблуждение путем фальсификации документов и т. п.

С точки зрения хозяйственной этики возникает вопрос, соответствует ли швейцарское законодательство принципу справедливости и букве закона. Часто при критике швейцарской банковской тайны утверждается, что Швейцария в силу соблюдения банковской тайны содействует налоговым преступлениям и несет прямую вину в случаях совершения тяжелых налоговых преступлений и насилия, как это было с Мобуту, бывшим президентом Заира. Правомерен вопрос, оправданно ли с точки зрения экономической этики согласие страны с тем, что действующая в ней банковская тайна облегчает возможности зарубежных вкладчиков совершать налоговые преступления в своих странах, в то время как она отказывает их фискальным службам в доступе к информации о счетах, открытых в Швейцарии.

Необходимо задаться также вопросом, одобряет ли Швейцария уклонение от уплаты налогов иностранцами, использующими швейцарские счета, или лишь декларирует свою непричастность к налоговым преступлениям иностранцев. Прежде всего следует сказать, что такое благоприятствование имело бы место тогда, если бы Швейцария рассматривала преследования за налоговые преступления в отношении иностранцев иначе, чем в отношении жителей своей страны. Однако анализ швейцарского права показывает, что швейцарским фискальным органам в принципе отказано в доступе к счетам швейцарских граждан в Швейцарии, а если это и возможно, то намного сложнее, чем, например, в Германии. Так что банковская тайна и осложненное этим доказательство уклонения от уплаты налогов в равной степени относятся и к местным жителям, и к иностранцам. При этом следует сказать, что швейцарские ведомства не одобряют и не поощряют уклонение от уплаты налогов иностранцами за рубежом, более того, одинаково подходят в этом вопросе и к жителям страны, и к иностранцам.

Следует наконец поинтересоваться и тем, существует ли этическая обязанность швейцарских ведомств поддерживать преследования за налоговые преступления за рубежом, если речь идет лишь об обычных подозрительных моментах или о схемах ухода от налогов. Здесь важно проявлять сдержанность. С одной стороны, необходимо признать право Швейцарии привлекать международный капитал, используя банковскую тайну. Если этот капитал, учитывая строгую банковскую тайну, предпочитает размещать свои деньги в Швейцарии, нельзя ожидать от Швейцарии ничего иного, кроме как ограничения относительной выгоды от оказания поддержки иностранцам в уходе от налогов или отказа от нее. Швейцарские учреждения в качестве аргумента могут с полным правом заявить, что они не ответственны за явно завышенные ставки налогообложения соседних государств и что в этой связи они не несут этическую обязанность перед этими странами по сбору явно завышенных налогов соседних государств или по содействию сбору.

Прогрессивное налогообложение доходов не является естественным законом, который должно соблюдать и исполнять каждое государство. Уход от налогов при завышенных прогрессивных ставках налогообложения не противоречит международному частному праву и поэтому не может преследоваться каждым государством.

Для Германии разница между налоговыми ставками внутри страны и в соседних странах по меньшей мере настолько очевидна, что мешает «голодным» немецким фискальным органам еще больше «завинчивать» налоговый пресс. К сожалению, последствия такой динамики распределительной политики не радуют, так как они позволяют снижать налоговую нагрузку лишь обеспеченным слоям населения Германии, переводящим свои капиталы за границу, а простому человеку в такой возможности протеста против такой системы налогообложения отказано. Это, без сомнения, представляет ахиллесову пяту швейцарской банковской тайны, как ее постоянно именуют критики в Швейцарии.

Принципиально то, что в глобализованной экономике небольшие государства могут извлекать прибыль, если они вводят пониженные налоговые ставки внутри страны и тем самым привлекают зарубежный капитал из соседних государств с большим населением и высокими ставками налогообложения и если их граждане говорят на том же языке. Потери, возникающие в результате более низких ставок налогообложения при сборе налогов с жителей страны, могут компенсироваться притоком капитала, привлеченного низкими налоговыми ставками, и вызванными этим дополнительными налоговыми платежами или процентами по счетам в банках. В долговременном плане это относительное преимущество маленьких государств может таким образом опустошить налоговую базу крупных государств, что они вынуждены будут прибегнуть к существенным снижениям ставок налогообложения. То, что в странах Европейского сообщества все громче раздается призыв к гармонизации ставок налогообложения всеми странами, объясняется именно этой тенденцией. Громче всего он звучит в Германии, высокие ставки налогообложения которой подвергаются давлению со стороны небольших соседних стран, население которых говорит на немецком языке.

Гармонизация налогообложения в Европе неизбежна. Никто не должен надеяться на то, что эта гармонизация пойдет вверх в направлении повышенных средних ставок налогообложения. Гармонизация будет однозначно направлена вниз в направлении более низких ставок налогообложения и тем самым, вероятно, будет означать конец налогового государства в Европе. Давление, которое оказывает Швейцария на ставки налогообложения стран – членов ЕС, не следует критиковать, так как в случае повышения Швейцарией ставок налогообложения и ослабления ею банковской тайны другие страны, такие как Австрия, Лихтенштейн и Люксембург, этим воспользуются. Инициативы правительства Германии конца 2002 г., направленные на амнистию при последующем декларировании доходов от капитала, хранящегося за рубежом и уклонившегося от налогообложения, подтверждают тенденцию введения более низких ставок налогообложения, правда, это осложняется чрезвычайно возросшими долгами государства в связи с государственной помощью банкам и конъюнктурными программами, вызванными кризисом финансовых рынков.

Однако смысл вопроса о том, что швейцарская банковская тайна не только служит уменьшению налогов, но и содействует уклонению от уплаты налогов, полностью изменится, если речь пойдет не только о различных налоговых ставках, но и о накоплении нечестно приобретенного, преступно добытого или украденного состояния или об уклонении от уплаты налогов, ставшем объектом документально подтвержденного уголовного преследования за рубежом. Швейцарии в случае сокрытия банковской тайной факта перевода таких ценно – стей в Швейцарию пришлось бы признаться в укрывательстве. Швейцарское право тогда отменяет банковскую тайну, когда возбуждено уголовное дело и зарубежные фискальные органы могут доказать материальный или налоговый ущерб, нанесенный гражданином, который имеет счет в Швейцарии. Швейцария в этом случае не настаивает на банковской тайне в противовес интересам международного уголовного преследования. Несомненно, правильно то, что Швейцария оказывает административную и юридическую помощь при выявлении фактов нанесения налогового ущерба иностранному государству.

Тем самым швейцарская банковская тайна сохраняет баланс между интересом в сохранении банковской тайны и необоснованностью подозрения в поддержке уклонения от уплаты налогов зарубежными владельцами счетов.

Во-первых, это видно из того, что швейцарские банки отказывают своим фискальным органам в той информации, какую не предо – ставляют и зарубежным фискальным органам. Швейцарские ведомства не предоставляют зарубежным фискальным органам банковскую информацию, в которой банки отказывают и своим швейцарским фискальным органам.

Во-вторых, Швейцария, придерживаясь своего нейтралитета, не оказывает юридическую помощь при выявлении преступлений, которые рассматриваются ею как политические, военные или валютно-правовые преступления. Считается, что при таком отстаивании нейтралитета даже при налоговых преступлениях, вытекающих из политических, военных или валютно-правовых преступлений, отсутствует повод для хозяйственно-этической оценки.

В-третьих, Швейцария не оказывает никакую правовую помощь, если объектом зарубежного обращения является преступление, нарушающее нормативные положения по вопросам налогообложения, таможенных процедур или валютного контроля зарубежных стран или нормы их торговых или экономических законов. Здесь менее однозначно то, что позиция нейтралитета требует такого же отношения ко всем положениям налогового законодательства зарубежных стран. Одновременно, нельзя обосновать срочную отмену позиции нейтралитета наличием нормативных документов по вопросам налогообложения, таможенных процедур или валютного контроля, так как при этом не задеты ни достоинство человека, ни его личностные права.

Нейтралитет в вопросах зарубежного налогового, таможенного и валютного законодательства соответствует однозначной обязанности Швейцарии оказывать правовую помощь в тех случаях, когда налоговый ущерб, причиненный иностранцем, представляет собой действие, точно так же квалифицируемое и швейцарским законодательством. Однако Швейцария при таком налоговом ущербе оказывает лишь «небольшую правовую помощь», т. е. направляет документы из Швейцарии за границу, но не исполняет зарубежный запрос в Швейцарии на арест состояния и счетов иностранца в Швейцарии.

С позиций хозяйственной этики оправдан такой швейцарский баланс между нейтралитетом по отношению к интересу зарубежных фискальных органов в получении причитающихся им налогов и четкой поддержкой зарубежных уголовных ведомств в случаях, когда имеется однозначный состав преступления. Этическая обязанность суверенного государства по поддержке фискальных органов зарубежных стран здесь вряд ли требует обоснования.

Необходимо прежде всего поинтересоваться, будет ли длительным нейтралитет Швейцарии и тем самым строгое соблюдение банковской тайны на фоне международных нормативных актов по налогообложению, таможенным процедурам и валютному контролю. Если же швейцарская экономика в еще большей степени будет вовлечена в международные проекты и швейцарские ведомства проявят со своей стороны интерес к тому, чтобы реализовывать за рубежом свои правовые претензии по уголовным преступлениям к активам, находящимся в собственности швейцарских граждан, то они не обойдутся без масштабной международной кооперации в вопросах уголовного преследования за уклонения от уплаты налогов. В этом, очевидно, и заключается нахождение баланса ценностей между интересами Швейцарии по соблюдению банковской тайны и ее заинтересованностью в международном сотрудничестве по расследованию налоговых преступлений.

То, каким образом такой баланс будет формироваться, не является вопросом хозяйственной этики, это прерогатива самой Швейцарии. Пока выгоды от «хозяйственно-политического и налогово-правового» нейтралитета превышают издержки, связанные с этим, Швейцария – а этот прогноз может много значить – будет придерживаться его и соглашаться с потерями в своем экспорте и в международных отношениях.

Если же потери для швейцарской промышленности и фискальных органов превзойдут выгоды швейцарских финансовых институтов и финансовых рынков, банковская тайна будет ограниченна. В этом вопросе вероятен конфликт между швейцарскими банками и финансовыми институтами, с одной стороны, и швейцарской (экспортной) промышленностью, с другой стороны. Сложно предсказать, кто его выиграет, так как очень сложно прогнозировать динамику относительного значения этих отраслей и оценить выгоды и потери, возникающие у обеих сторон. Хозяйственная этика по этому вопросу, явно не этическому, а, скорее, хозяйственно-политическому и фискальнополитическому, не дает однозначного ответа.

Швейцарская банковская тайна является формой фискального нейтралитета Швейцарии по отношению к зарубежным финансовым ведомствам. Решение о ее реформе или о ее сохранении, как и все вопросы реформы или соблюдения сложившихся форм швейцарского нейтралитета, затрагивает суверенитет Швейцарии, и швейцарский народ должен принять это решение для достижения компромисса между группами швейцарских интересов, совершенно по-разному связанными с этим вопросом.

Банковская тайна является интегральной составной частью защиты частной жизни. Соблюдение этого принципа дает возможность избежать зависти и озлобления, и отказаться от него можно только в очень хорошо обоснованных случаях, например при реальном доказательстве уклонения от уплаты налогов. Преследование за уклонение от уплаты налогов и отмена банковской тайны при явно слабой доказательной базе представляют собой нарушение установленных государством границ и угрожают тому, что отличает частную жизнь от публичной. Налоговое право государства, несмотря на широко распространенные мнения, не доминирует над правом на конфиденциальность. Напротив, в каждом отдельном случае необходимо проверять, согласно государство на отмену банковской тайны и права на защиту частной жизни или нет. Это относится и к современному обострению ситуации с международным терроризмом, и к его международным финансовым операциям.

Защита частной жизни и тем самым банковской тайны учитывает глубоко укоренившееся в Западной Европе различие между частной жизнью и публичностью, что является константой европейской духовной истории. Для Америки защита банковской тайны не так важна, поскольку она не в той степени, как Европа, характеризуется историей властно-государственных вмешательств в частную жизнь.

В праве на частную жизнь не бывает так, что государство распространяет свое право на нее, напротив, гражданское общество передает государству такое право на вмешательство, как налоговое право в широко определяемых правовых ситуациях. Право собственности по рангу выше налогового права государства, так как налоги взимаются с правомерно полученного дохода и имущества гражданина. На основе права собственности банковская тайна защищает от вмешательства государства. Она может быть отменена лишь в ситуациях, не требующих отлагательства.

Аристотель в своей политической философии отличал сферу политического и публичного, polis, или города, от сферы экономического и частного, oikos, или дома. Он критиковал теорию государства Платона, которая требовала отмены такого отличия. Платон, разумеется, защищал тот тезис, что в идеальном государстве, politeia, не должно быть различия между частным и публичным, oikonomia и politeia. В интересах сосуществования, которому он придавал большое значение, важно, чтобы эти отличия в равной степени касались всех. Однако даже при существовании частной сферы значительно больше тех, кто привержен государству, чем тех, кто готов вернуться в свою частную жизнь.

Это является одним из часто используемых аргументов против права на частную жизнь. Конфиденциальность выражается в том, что не все политизированное в равной степени распространяется на всех. Право на конфиденциальность создает защищенное пространство в частной жизни и тем самым отличает ее от публичности. Это право по своей природе неодинаково в своих проявлениях. Тот, кто обладает большим земельным участком или апартаментами, располагает большим пространством для частной жизни, чем тот, чье жизненное пространство меньше. Зависимость между частным и неравенством существует постоянно, и это вызывает неприятие принципа существования частного, а аргументы против него часто аналогичны аргументам против неравенства.

Аргументы в пользу частного являются контраргументами доказательства Платона о необходимости всеобщей ответственности. Заинтересованность в такой общности была вызвана тем, что во времена политических ошибок или заблуждений не все из них в равной степени можно относить на общество. Частная сфера является гарантией от тотализации политической фальши. Это, естественно, предполагает, что наличие хороших публичных качеств нельзя в той же мере обобществить, так как пространство частной жизни может утверждаться вне публичного.

Не подлежит сомнению то, что благодаря приверженности банковской тайне в Швейцарии удалось предотвратить доступ нацистов к еврейским счетам в Швейцарии. Вместе с тем вмешательство нацистов в частное право в целом и отмена любой формы частноправовой защиты еврейских граждан привели к тому, что тоталитарная идеология и практика смогли проникнуть во все жизненные сферы в Германии во время нацизма.

Защита частной жизни при этом аналогична способам минимизации риска от тотального вмешательства государства и тем самым от его политических, правовых и культурных ошибок. Право на частную жизнь и отстаивание отличия частного от публичного, вероятно, сказались на том, что не удалось создать оптимальное государство. Граждане оговорили право на частную жизнь, но при этом они предотвратили самое плохое, что может проявляться во всеобщей плохой публичности, в тотализации плохой публичности. Отличие частного от публичного необходимо, поскольку всегда необходимо устранять риск самого плохого, хотя при этом не всегда возможно воплотить лучшее. Требование отказа от политической тотализации следует из принципа права и этики устранения фальши, но не достижения оптимума.

Требование соблюдения отличия частного от публичного является разновидностью негативного утилитаризма. Речь не идет о том, чтобы реализовать монизм и максимальный эффект оптимальной публичности, а о том, чтобы исключить негативный эффект или ущерб от тотализации плохой публичности. Это требование вытекает из недостатков человеческой природы и опасности, существующей тогда, когда эти недостатки накапливаются и тотализуются в коллективных акциях политического.

Аристотель сделал решающие выводы, связанные с отменой отличия частного от публичного, направленные против теории всеобщей собственности Платона и отмены различия между частным и публичным, oikos и polis. Он возразил Платону в том, что всеобщая собственность не является настоящей собственностью и что отдельные личности перестают заботиться о ней, если нет различия между всеобщим и обособленным. Он критиковал Платона и за то, что принцип смешанной конституции и распределения власти нескольких конституционных принципов, как и принципа различия между публичным и частным, не может быть реализован в государстве с всеобщей собственностью и отменой частной сферы.

Похоже, что Платон согласился с некоторыми из этих критических замечаний. Подтверждением отхода от его политической философии в его законах служит отказ от идеи всеобщей собственности и от отмены различия между городом и миром.

Христианство на своих ранних стадиях склонялось к тому, чтобы обострить проблему различия между публичной и частной сферой для подтверждения различия между публичной сферой и сферой религиозной самобытности. Различие между государством и церковью в латинском христианстве сделало ненужным деление сферы политического и религиозного, сферы частного и религиозной самобытности, включая и государственную религию.

Михаэль Оаксхотт указывал на то, что гражданское общество (civil societe) является сферой индивидуального права, которая не определяется государством. В нем люди преследуют свои цели, которые всегда должны быть интересами, не связанными с обязательствами по отношению к коллективным целям, с коллективными обязательствами.

Различие между публичным и частным является константой, тесно связанной с западным скепсисом в отношении человека, и прежде всего человека как политического существа (zoon politikon). Здесь проявляются связи с учением о первородным грехе. Даже если индивидуум постоянно пытается действовать противоправно и часто ведет себя противоправно, то в куда большей степени следует опасаться объединения людей в коллективных действиях. Требование различия между публичным и частным возникает из мнения, что коллектив накапливает плохое, если большинство или сильное меньшинство озлоблено или намерено совершить плохое. Это плохое может идти по нарастающей – от тривиального зла и простой зависти до неистовой ревности и полной криминализации публичности, применяя приемы закабаления и геноцида. Власть объединенных сил государства и частной сферы может воплощаться в зле и значительно увеличивать его масштабы и потенциал того, что возможно как индивидуальное злое действие. Небольшое изменение смысла слова «хорошо», если оно публично и касается всех, может превратить сферу публичности в зло.

Главным фактором здесь выступает зависть. Зависть является важной причиной защиты частной сферы. Зависть является также основным аргументом для банковской тайны и потребности доверительности в финансовых отношениях. Зависть и ревность по своей эффективности существенно превосходят индивидуальную зависть, если они связаны с политической властью и формируют политическую силу против индивидуумов, групп или наций.

Информационные барьеры и барьеры прозрачности, отгораживающие частную сферу, часто являются лучшим средством для того, чтобы не допустить эскалацию враждебности. Это стратегии разрушения враждебности. И если враждебность вместе с завистью овладевает целыми группами и грозит разжиганием нетерпимости по отношению к меньшинству или к представителям других национальностей, защита от неоправданной прозрачности при противостоянии враждебных групп, как и защита их частной сферы, является единственной возможностью ограничения враждебности и зависти и сохранения контроля над ними. Такой контроль зависти на пользу и банковской тайне.