Остановившись у уличного светофора в Лисьей Долине, совсем рядом с домом, Кэй Уайлдер только теперь стала освобождаться от гнета в душе, с каким покинула больницу. Потом (вполне логично) приписала свое настроение главным образом бессонной ночи после бесконечного утомительного дня, не обращая внимания на несовместимость физической усталости с бездумной потребностью двигаться и действовать, владевшей ею на всем пути до Нью-Ольстера. Незачем было торопиться домой, совершенно незачем, а сейчас, глядя вперед и наконец-то четко различая здания «Крауч карпет», она осознанно приходила к убеждению, какой же дурой оказалась, позволив чувствам взять над ней верх, не дав себе труда подумать… подумать… Да, вот что ей следовало бы сделать – продумать все до конца, рассудить хорошенько. Ведь где-то же был ответ. Должен был быть!

Увы, разум ее отупел и впал в бесчувствие от набитых шишек, стремление сделать что-то без конца разбивалось об осознание: ничего уже не поделаешь.

До сегодняшнего утра жила надежда, неосязаемая и неуловимая, и все же поддерживаемая кажущейся неотвратимостью перемен. На всем пути через Атлантику и, того больше, вчера ночью на шоссе она твердила себе, что Джадд наверняка стал теперь другим человеком, утром ожидания обратились едва ли не в уверенность, когда доктор Карр попросил ее не удивляться тому, как сильно переменился ее муж. Он-то думал, что предостерегает ее, а для нее его слова прозвучали обнадеживающим обещанием… только для того, чтобы спустя несколько минут она ошеломленно и сокрушенно убедилась: никакой перемены нет и в помине.

Подходя к палате, она представляла его страждущим человеком, нуждающимся в участии и поддержке, роль ее была определена словами доктора Карра о том, как сильно рассчитывает он на ее помощь, и никогда в замужней своей жизни не чувствовала она в себе такой эмоциональной готовности к безудержному излиянию уверенности, силы и мужества. Что-то, по-видимому, не более чем интуитивное ощущение, остановило ее на пороге, первого взгляда хватило, чтобы сказать себе: пропасть между ними так же широка и глубока, какой и всегда была. Джадд подтвердил, что достучаться до него стало еще труднее, чем раньше. «Ничего для тебя интересного».

Она ухватилась за последнюю надежду, порожденную рассказом доктора Карра о конференции, и решила, что ей, возможно, удастся отыскать хотя бы трещинку в том образе Мэтта Крауча как всеведающего, всезнающего, всенадежного идола, каким его всегда представлял себе Джадд. Но нет, Джадд и не подумал обвинять босса, свалив всю ответственность на Роджера Старка, он по-прежнему был во власти той же невротической антипатии, которая явно проявлялась в нем с тех самых пор, как Роджер пришел в компанию.

По дороге к Нью-Ольстеру она все больше и больше уходила мыслями в отношение Джадда к Роджеру Старку, воспоминание за воспоминанием складывались в ответ, который ей следовало бы дать доктору Карру, когда он, шагая по коридору рядом и провожая ее до палаты Джадда, спросил: «Вы не заметили в вашем муже ничего необычного за последние два-три года, миссис Уайлдер, чего-либо поразившего вас как перемена в присущем ему характере поведения?» Не задумываясь, она дала отрицательный ответ: слишком была поглощена ожиданием, чтобы оглядываться в прошлое. Но это случилось до ее разговора с Джаддом и до того, как дошел до нее глубокий смысл вопроса доктора Карра. Стоило вникнуть и понять, как все встало на место, не только тот отрезок времени, который обозначил доктор: «последние два-три года», – но и череда припомнившихся случаев, которые обозначили все возраставшую неприязнь Джадда к Роджеру Старку. Ей бы до этого раньше додуматься, понять бы, что это значило. Только ведь, ну, положим, даже и поняла бы, и что? Что поделать-то смогла бы? Джадд ведь ни разу не позволил ей… нет, нет и нет… Она сама во всем виновата.

Цвет светофора изменился, и она свернула на улицу, ведущую к их дому в Лисьей Долине, представляя себе, какое в нем запустение, чувствуя себя беглянкой, которую поймали и притащили обратно к месту одиночного заключения, наказанную не за попытку сбежать, а за то, что не сумела стать достойной женой. Мисс Джессика была права, и Рольф тоже, и доктор Карр. Да, вот потому-то и задавал он ей все те вопросы, убеждавшие, насколько же она была слепа.

Неожиданно в ушах эхом прозвучал голос Джадда, произнесшего утром: «Нет, позволь мне закончить», – и мысли Кэй приняли совершенно иной поворот: значит, он и в самом деле пытался поговорить с ней. Она же, оглупев от страха, его прервала!

Наверное, воображение занесло ее слишком высоко, но все же вдруг какая-то вспышка в сознании высветила ей истинную сущность ее ошибки. Джадд считал, что она на стороне Роджера, выступает против него, ну, конечно же, конечно, конечно.

И почти сразу, будто в дополнение к тому же открытию, с той же ясностью увидела она и промашку, которую так часто допускала, когда Джадд говорил что-нибудь о Мэтте Крауче: механически отметала все сказанное, силилась убедить Джадда, что его босс не может быть таким незапятнанным героем, каким он пытается его представить. О боже, да как же могла она такой дурочкой оказаться!

Хорошо, возможно, она не понимала своего мужа, но разве это так важно? Разве имело значение, почему он боготворил старого Мэтта Крауча? Почему ненавидел Роджера Старка? Она должна была принимать то, как он чувствовал, и этим довольствоваться. Да, вот что ей надо было делать – стоять за Джадда, невзирая ни на что. Думать, как он думал, чувствовать, как он чувствовал. Никогда ему не пенять, никогда не перечить.

Удивленно смотрела она на машину, стоявшую возле их дома прямо у крыльца: вмиг разлетелись все ожидания полного одиночества. Встав за машиной, разглядела, что это был старенький «Плимут», и подумала: наверное, застанет дома Энни, решившую устроить еженедельную уборку в субботу, а не в среду, как обычно.

Однако на кухне не было никаких признаков Энни, на плите предательски не торчал кофейник. Кэй ступила в центральный коридор и вздрогнула от удивленного вопля, который дал знать о незваной гостье еще до того, как ту стало видно: Дафи Ингалз.

Не успела Кэй и рта раскрыть, как Дафи обняла ее, объятие было крепким, сердечным, и Кэй, хоть машинально и противилась ему, все ж почувствовала себя в нем странно успокоенной, на время скинувшей с себя напряжение. Но вот с приветствиями покончено, удивление неожиданностью встречи улеглось, Дафи отступила и, явно смущаясь, принялась объяснять, что заехала затем, чтобы проверить почту.

– Да, понимаю. Джадд рассказал мне, как чудесно вы себя вели, – кивала Кэй, лихорадочно хороня недовольство под льстивыми словами: – Не могу выразить, как я вам признательна, Дафи. За все. Если бы не ваше письмо.

– Да, господи, ничего я такого не сделала, – сказала Дафи. – Но я рада, что вы решили вернуться домой, Кэй, жутко рада. Обидно до чертиков, что такое путешествие сорвалось, но все равно. Небо наградит вас, моя милая, я понимаю, что вы должны были пережить, – и рука Дафи обвилась вокруг ее талии: близость, ставшая чуть ли не приятной. – Ну, думаю, мне лучше забрать Джоан да возвратиться к своему кипящему супругу, – выговорила наконец-то со смехом Дафи. – Рэй просто извелся весь из-за этих слухов. – Дафи спохватилась, но поздно. – Думаю, вы их не слышали.

– Слухи? О чем?

– Ну, не знаю, правда ли это или нет, может, только разговоры одни, но весь город говорит о том, что мистер Крауч продал свои акции и кто-то другой теперь завладеет компанией. Ну, вы понимаете, слияние, так сказать.

– Продал свои акции? Вы хотите сказать?

– Не знаю, может, это всего-навсего слух. Ну, вы знаете, как оно бывает: что-то где-то начнется, все и рады валить до кучи, пока и не разберешь, чему верить. Только тут, должно быть, что-то есть. Мистер Крауч всю неделю сновал в Филадельфию и обратно. Сегодня утром в конторе его не было, и это даже забавно как-то, потому как он в субботу всегда там сидит, так что вроде все одно к одному во что-то складывается, в общем.

– Да, похоже на то, верно, – слабо выговорила Кэй, только-только начиная понимать, что это могло значить.

– Вы про Джадда думаете, да?

Кэй кивнула, начиная пугаться по-настоящему.

– Он всегда был так близок с мистером Краучем. Если на место президента придет кто-то другой…

– Вот и Рэй то же говорит: без мистера Крауча это уже не будет та же компания. Конечно, для Рэя все обернется не так плохо. По крайней, мере это то, в чем я его убедить стараюсь. У него своя работа, и он может попросту и дальше заниматься ею, кто бы ни был президентом. Зато вот Джадд, да и другие, я думаю. Рэй говорит, Вэнс Николс сказал кому-то, что он уйдет в ту же минуту, как явится Роджер Старк.

– Роджер Старк? Но разве он станет… Мне показалось, вы говорили о какой-то другой компании?

– Милая моя, откуда мне знать, но, судя по тому, что Рэй говорит. Думаю, по большей части все от Фрэнка Уиттейкера идет, помните, еще когда Роджер только пришел, все эти разговоры про то, что его банкиры посадили? Ну так теперь похоже на то, что тогда говорили правду. Они просто все так подстроили, чтобы прибрать компанию к рукам. И вы же знаете, каким червем Роджер влезал во все.

– Да, я знаю, – произнесла Кэй, пораженная этим ошеломляющим доказательством того, что в неприязни Джадда к Роджеру Старку было куда больше, чем она себе и представить-то могла бы.

– Что говорить, какой-то резон в этом должен быть, – трещала Дафи. – Если б не было, в газете сегодня утром про это не написали бы. Понятно, утверждают, будто это всего лишь слух, только все равно не стали бы они печатать, если…

– В газете?

Дафи единым духом разъяснила:

– Ой, вот наказанье-то, ведь Джадд это прочтет, да? Ну, знала бы я, что хоть что-то похожее грядет, ни за что бы не стала переводить на него газету, хоть он меня и просил об этом.

Кэй прикусила губу, старясь отделаться от наваждения, будто во всем этом повинна Дафи, не в силах выкинуть из головы и того убийственного совпадения, что именно Дафи написала ей, Дафи, которая рассказывает ей все эти ужасы, Дафи, которая шлет Джадду эту самую газету.

– …заходите в любое время, не стесняйтесь, – донесся до нее голос Дафи. – В шесть, полседьмого, в семь… у меня все равно одна только курица в тесте, так что – никакой разницы.

– О, спасибо, Дафи, – торопливо поблагодарила Кэй, выкупая себе избавление притворной признательностью. – Но у меня столько всяких дел… – Выход нашелся. – И я, наверное, днем опять в больницу поеду. Только доеду до поворота на этой машине, что в аренду взяла, а там пересяду на свою.

Убедив себя, что именно так ей и следует поступить, а потому, едва проводив Дафи до дверей, схватила телефонную трубку и заказала разговор с доктором Карром из Окружной мемориальной больницы. Сдерживая нетерпение в ожидании соединения, рассеянно копалась в почтовом мусоре и была застигнута врасплох, когда в трубке прозвучал ровный бесцветный голос:

– Говорит доктор Карр.

Представившись, Кэй, насколько смогла, взяла себя в руки и сказала:

– Я только что услышала, что в утренней газете есть статья, которая окажется жутким потрясением для Джадда. Я действительно думаю, если только это возможно, прочтите ее до того, как она попадется ему на глаза.

– Если это о продаже мистером Краучем своих акций…

– Он уже прочел ее, – выговорила Кэй рухнувшим голосом.

– Мистер Крауч был здесь сразу после вашего отъезда, – объяснил доктор Карр. – Он рассказал вашему мужу всю эту историю, насколько я себе представляю. Во всяком случае, он знает, что мистер Крауч продал все и что управлять компанией будет новое руководство. Если это все, что напечатано в газете…

– Нет, в ней больше нет никакого смысла, коль скоро ему известно, – согласилась Кэй, борясь с ощущением полной нехватки воздуха. Наконец сумела выговорить: – Вы говорили с Джаддом об этом?

– Да, – донесся настороженный голос, голос, в котором слышалась ужасная угроза. – Он, разумеется, потрясен, так оно и должно бы быть, иначе просто и быть не могло.

– Доктор Карр, по-вашему, мне надо приехать? Мне это легко сделать.

– Знаете, решать вам, миссис Уайлдер, вряд ли я могу здесь советовать, однако, чего бы ни стоило мое мнение, я на самом деле не считаю, что есть необходимость в вашем приезде. Не похоже, чтобы ваш муж был излишне серьезно взволнован, по правде говоря, намного меньше, чем я ожидал. Очевидно, мистер Крауч все очень хорошо ему растолковал.

– Он может, – кивнула она, и горькую резкость в ее голосе сгладило удушье, перехватившее горло. Кое-как сумела выговорить, что утром они увидятся, а потом уже из последних сил и выдержки прибавила на прощание: – Благодарю вас, доктор.

Прошло несколько минут, и, только когда из тишины до ее слуха донеслось наконец прерывистое гудение, она поняла, что все еще не повесила трубку.