Услышав, как открывается дверь, Джадд Уайлдер решил, что это Мэри возвращается, а потому удивился, услышав сдержанное приветствие доктора Карра: «Доброе утро», – почувствовал, что застигнут врасплох. Он быстренько попробовал воскресить в памяти все вопросы, на которые не получил ответа вчера. После ужина доктор Карр заходил, но всего на одну-две минуты, бегло его осмотрел, не дав возможности поговорить, и больше времени провел в коридоре с миссис Коуп, чем у его постели. И опять, кажется, больше всего его интересуют сестры: сейчас про Мэри спрашивает.

– Она за чем-то вышла, – сказал Джадд. – Вернется через минуту-другую.

– Полагаю, вам известно, что мисс Харш нас покинула?

– Постараюсь как-нибудь выжить без ее помощи. – Ответ прозвучал с нескрываемым вызовом: Джадд помнил тот кинжальный взгляд, каким доктор Карр пригвоздил мисс Харш вчера, так что был почти уверен, что тот, как и он, чувствует облегчение, избавившись от нее.

Впрочем, на удивительно беззаботном лице доктора Карра ни один мускул не дрогнул.

– Поскольку нам придется кое-что изменить, – доктор пододвинул к себе стул и сел, – сейчас, пожалуй, самое время оценить ситуацию. Говоря правду, мистер Уайлдер, сейчас необходимости в круглосуточном дежурстве сестер возле вас нет. Ваше состояние уже лучше. Разумеется, решение всецело за вами. Дежурство стоит денег. Это обстоятельство, уверен, малозначимое, но тем не менее… – Карр бросил настороженный взгляд на дверь. – На самом деле я имею в виду, что вы вполне обошлись бы без ночной сиделки.

У Джадда тревожно запершило в горле: представилось лицо Мэри, которой сообщают, что она уволена. Та беременная девчушка из рассылочной, беленькая такая с бледно-голубыми глазами, как она тогда сокрушалась у него в кабинете.

– Она молода, разумеется, – говорил доктор Карр, – но хорошо подготовлена, к тому же у нее и преимущество есть: она с вами с самого начала.

– Вы Мэри имеете в виду? – Было от чего облегченно перевести дух. – Поставить ее вместо мисс Харш?

– Если вам кто-то другой больше по нраву, или если вы чувствуете, что вам ночью все еще спокойнее будет с сиделкой…

– Нет-нет, я ничуть не против нее, – поторопился высказаться Джадд, отмечая про себя, с каким довольным видом улыбнулся доктор Карр. Даже подумалось: а может, он знает, что Мэри беременна?

– Что ж, она будет вам за это признательна, уж в этом я уверен, – выговорил доктор подчеркнуто деловым тоном. – Я поговорю с ней, посмотрим, что она об этом думает. – Аарон Карр сделал движение, собираясь уйти, но замер, словно вспомнил о чем-то упущенном, и скороговоркой проговорил: – Вы хорошо провели ночь, никаких болей, никаких неудобств, ничего беспокоящего? – что вряд ли походило на серьезное обследование.

Горя желанием задержать доктора, но не находя ничего более подходящего для разговора, Джадд сказал:

– Я много думал, – начал он и радостно отметил, как резко повернулась голова доктора, как мгновенно тот насторожился, вновь сел, явно показывая, что он слушает внимательно. Однако не так-то легко было ответить на его мягкое:

– О чем?

Чувствуя себя школяром, слишком поспешно поднявшим руку, Джадд промямлил:

– Обо всем, о чем мы говорили вчера, что мне перемениться придется.

– Выяснилось, что в душе вам трудно с этим согласиться?

– Если я стану спорить, то, полагаю, это только подтвердит вашу точку зрения, – он умолк на мгновение, слегка улыбнувшись, – а мне просто обеспечит очередную дозу адреналина.

– Я не старался отстаивать какую-либо точку зрения, мистер Уайлдер. У меня была одна-единственная цель: дать вам понять, что…

– Что я не смогу вернуться в «Крауч карпет», – услышал Джадд собственную подсказку, мысль, выскочившую откуда-то из мрака, совсем не ту, какую он намеревался высказать, ошарашившую его едва ли не так же, как – совершенно очевидно – ошарашила она доктора Карра.

– Нет, мистер Уайлдер, нет, помилуйте. Я ничего подобного не говорил. Нет никаких причин, что помешали бы вам вернуться на работу, совершенно никаких причин. – Доктор помолчал, потом, быстро подавшись вперед, добавил: – При том условии, что вы хотите это сделать.

– Конечно. А как же?

– А вот это вопрос, на который ответ держать вам.

– Хорошо, ответ «да». Он вас не устраивает?

Доктор Карр пожал плечами:

– Я не могу принять это решение за вас. Да и как смог бы? Я почти ничегошеньки не знаю ни о вашей компании, ни о вашей работе.

– Работа, ясное дело, напряженная, она и должна быть такой, только ничего нового в этом нет. Та же работа, какой всегда была.

– А вы-то сами тот же?

– Вы что имеете в виду?

– Позвольте мне спросить у вас вот что, – начал доктор Карр, собираясь с мыслями, чтобы четко поставить вопрос. – Осознавали ли вы в последние года два какую-либо перемену в себе – в вашем отношении к работе, к удовлетворению, какое вы из нее черпаете, к ощущению успеха, какое она вам доставляет?

Едва дослушав, Джадд машинально готов был уже резко все отрицать, но почти тут же понял, что возражение будет воспринято как доказательство того, что он собирался опровергнуть, а потому ответ его был сдержанным:

– Нет, не думаю, чтоб было так.

– А как в вашей личной жизни, в том, как вы жили, тут никаких изменений не было?

В тоне доктора Карра улавливалась какая-то особая нотка, ее предупреждающего звучания вполне хватало, чтобы насторожиться. Джадд молча повел головой из стороны в сторону.

– Вы продолжали жить точно так же, как и всегда жили, с тем же кругом друзей, в том же доме?

– А-а, пару лет назад мы построили новый дом, но это только, скажем так, то была всего лишь слишком выгодная сделка, чтобы ее упускать, вот и все. Мистеру Краучу весь этот излишек земли достался, когда мы новую фабрику строили, вот он и пустил ее под строительство домов. Лисья Долина. Чудесное местечко, прямо через ручей от загородного клуба. Многие из нас там отстроились.

Доктор Карр уткнулся подбородком в ладонь.

– А строительство этого дома, решение построить его, я имею в виду, основывалось на вашем решении провести остаток жизни в «Крауч карпет компани»?

– Да я никогда об этом с такой точки зрения и не думал, хотя… ну а почему бы и нет? Я в компании проработал двенадцать лет и совершенно доволен.

– Совершенно?

– Ну, может, и не совершенно. Кто совершенен? Только в том, что касается компании, вообразить себе не могу, что нашел бы какую-нибудь лучше.

– Вы никогда не думали об уходе?

– Э-э, предложения были.

– Не сомневаюсь, что были. А были такие, над которыми вы всерьез думали?

– Нет, пожалуй. Было одно пару лет назад, которое… – Джадд умолк, представив себе, о чем подумал бы доктор Карр, если бы он рассказал ему про «Дженерал карпет». – Оказалось, что оно от одного из наших конкурентов. Я такого ни за что не мог бы позволить, бросить «Крауч карпет», тем более после того как…

– Представим, что это было бы нечто совсем другое, нечто более привлекательное, чем ковровый бизнес?

– А что вам не нравится в ковровом бизнесе? – тут же вспыхнул Джадд и мгновенно понял: неразумно среагировал. Раскаялся, сдал назад и ответил на заданный врачом вопрос: – Уф, не буду говорить, что я не изменился. Ясно, изменился. Двенадцать лет – тут поневоле изменишься. Да и обстановка совсем другая, сама компания, вся ковровая отрасль – все изменилось. А что до того, тешу ли всем этим свое тщеславие так же, как и раньше, не знаю, может, и нет. В те первые несколько лет, когда старались что-то создать, построить, дрались за то, чтобы головы выше воды держались: один неверный шаг, и всю компанию целиком в отстойник бы смыло. Великое дело испытать такое.

– В этом я тоже не сомневаюсь, – кивнул доктор Карр и снял очки. – А как вообще получилось, что вы пришли в «Крауч карпет»? Вы ведь в рекламном агентстве работали в Нью-Йорке, я прав?

– Верно, у Фредерика Коулмана. Теперь это «Коулман, Брэдфорд энд Браун», одно из крупнейших агентств.

– Да, я знаю. Однажды я встречался с самим мистером Коулманом. Странный был человек, на мой взгляд. Могу себе представить, что работать под его началом было трудно?

– У меня с ним никаких трудностей не было, – поспешил заверить Джадд и пустил в ход избитое доказательство, которым впоследствии сам баюкал свою совесть, оправдывая то, как скоропалительно он уволился. – Я занялся кинофильмом, который хотел снять один из наших клиентов, – начал он, откидывая с себя одеяло и высвобождая из-под него руки. – Фильм из производственных, ну знаете: великое будущее синтетических волокон. Большая надежда при этом возлагалась на производство ковров. Некий человек по фамилии Крауч завладел старой разорившейся ковровой фабрикой в Нью-Ольстере и, как говорили, создал новую ворсопрошивную машину, такую, которая производила товар действительно хорошего качества.

Джадд повернулся и, улегшись на бок, решил не раскрывать того, о чем сам узнал позже: в Нью-Ольстер его тогда послали шпионить (о чем он и не подозревал): компанию куда меньше интересовали кадры и эпизоды для фильма, чем снимки стегальной машины Крауча.

– Мне сказали, что мистер Крауч тип неприветливый. По тому, как меня встретили, было скорее похоже на то, что я там и на двенадцать минут не задержусь. В те дни мистер Крауч напоминал ходячую бомбу, готовую взорваться в любой момент, да он и взорвался, по сути, из-за присланной ему партии пряжи. Он-то думал, что одолжение делает, испытывая ее (уж, во всяком случае, платить-то должны были ему), а вместо этого ему же и счет выставили. Произошла нелепая ошибка, какой-то тупой клерк напутал, только это его не остановило: черт его побери, если он станет платить всякой чертовой компании за пробу их дрянной, ни к черту не годной пряжи…

– Я будто его голос слышу, – тихо рассмеялся доктор Карр.

– Э-э, это он еще сильно поутих в последние несколько лет! Только я решил, что мне терять нечего, так или иначе, а потому ответил ему тем же, на каждого черта – чертом.

– Так, разумеется, с ним и следовало обходиться.

– Как бы то ни было, что-то нам друг в друге понравилось, даже не знаю, что. Первое, на чем он, как я понял, настаивал, – это чтобы я сходил к нему в лабораторию и посмотрел, какая на самом деле дрянь эта никчемная пряжа. То, что Крауч называл лабораторией, было смеху подобно: попросту расчищенное место посреди старого, забитого всяким хламом цеха, – зато разработанная им процедура проверки стоила того, чтобы на нее посмотреть. Стоишь там и видишь, как у тебя на глазах за пятнадцать минут происходит годичный износ. А когда я увидел, что его ворсовый ковер готов на равных потягаться с приличным вилтоновским пушистиком… да к тому же когда он сказал мне, что может выпускать их с вдвое меньшими затратами… что ж, естественно, во мне пробудился интерес. Как бы то ни было, я, должно быть, правильные вещи говорил, потому как затем он решил показать мне фабрику. Вот это действительно сбило меня с панталыку. Как я полагаю, вы ни разу не видели, как работает ворсопрошивная машина? По сути, это гигантская швейная машинка. Только вместо одной иголки у нее их тысячи. Установлены они как зубцы у расчески, по прямой линии на всю ширину ткани. Делаете вы, к примеру, ковер на четыре метра, то по пять штук на каждые два сантиметра, получается тысяча игл. Так что каждый раз, когда рама опускается, вшивается тысяча ворсинок пряжи. И делается это так. – Джадд поднял обе руки, вытянул пальцы прямо вниз и быстро-быстро пробарабанил ими по укрытому одеялом животу. – Глазам не веришь, глядя, как с машины скатывается ковер.

– Быстрее, чем при старых способах ткачества?

– Больше, чем в десять раз, – сказал Джадд, а про себя отдал должное быстроте, с какой доктор Карр разобрался. – Производительность вилтоновского ткацкого станка, скажем, почти три метра в час. На бархате может выдать четыре, а то и четыре с половиной. А у нас теперь есть ворсопрошивка, которая гонит больше шестидесяти метров в час.

– И этим вы занимаетесь в «Крауч карпет»?

– Этим вся отрасль занимается. Стегание произвело полную революцию в ковровом бизнесе. Когда я пришел в «Крауч карпет», все, за исключением хлопковых ковриков, конечно, ткалось. Сегодня тканые ковры практически ушли. Да, их по-прежнему делают понемногу: восемь-девять процентов продукции всей отрасли, – но все остальное стеганое.

– И все это происходило на ваших глазах? – спросил доктор Карр. – Потому вы и оставались в «Крауч карпет»?

– Ну, не сказал бы, что я не видел перспектив: просто нельзя слушать мистера Крауча весь день напролет и самому немного не загореться, – только вот, нет, не могу честно сказать, что я ясно видел то, чему предстояло произойти.

– Тогда отчего вы взялись за эту работу? – вопрос доктора прозвучал тихо, но подчеркнуто настойчиво.

Джадд принялся повторять уже сказанное им раньше про то, как хотелось выбраться из Нью-Йорка, но умолк под испытующим взглядом доктора Карра: на него будто снизошла облачная пелена еще не сложившейся мысли. Собравшись, он выговорил:

– Не меньше всего остального, полагаю, причиной был мистер Крауч.

– В каком смысле? Как личность? Человек, который лично вам нравился, тот, с кем, вы чувствовали, вам будет приятно работать?

– Нет, легкости в рабочих отношениях с ним не предвиделось, это я понимал. Тут было больше. – Джадд помолчал, стараясь выжать суть из облачных паров. – В то время я в бизнесе не очень-то разбирался, да и в большую часть того, что знал: спонсоры, которые были у меня на телевизионном шоу, клиенты, с кем я встречался в агентстве, – говоря откровенно, не слишком вникал как бизнесмен. Для меня были они шайкой людей, склонных мошенничать. Все они гнались за легкими деньгами и не особо терзались душой от того, как они им достаются. Пока я не увидел мистера Крауча. Он был первым из всех встречавшихся мне, кто сумел представить бизнес как нечто, чем можно заняться, не думая о том, как бы не замарать руки грязью.

– Он, должно быть, здорово купил вас этой работой?

Джадд покачал головой:

– Он меня не покупал – я сам продался. Нет, конечно же, он купил меня, предоставив возможность попробовать, тут и сомневаться нечего, только я по-прежнему держал пальцы скрещенными. Когда я вначале приехал, то не знал, приживусь там или нет. Но чем глубже погружался, чем больше видел, во всяком случае, никогда не жалел, что сделал такой прыжок.

– Никогда?

– А почему вам так трудно в это поверить?

– То, во что верю я, значения не имеет. Существенно только то…

– Я знаю вот что: ничто другое, чем я мог бы заняться, не доставило бы такого удовлетворения, какое я получил в «Крауч карпет».

– В каком смысле?

– Во всех смыслах.

– А-а, уверен, что в финансовом отношении все у вас обстояло прекрасно.

– Не в том дело. – Джадд повернулся к врачу и даже стал на локте приподниматься от желания поспорить, но оно тут же испарилось: понял бессмысленность препирательства. Несчетное число раз, пытаясь убедить кое-кого из своих старых нью-йоркских приятелей, что не горит желанием вернуться на Бродвей, он все никак не мог втолковать им, насколько действительно стоящей может быть жизнь в приличной фирме. И дело не в деньгах и не во всем том, что можно посчитать или измерить, это было нечто, что ты чувствовал, но никак не мог объяснить постороннему, кто не связан с бизнесом. Этого никогда не понимали даже его профессора из школы бизнеса в Колфаксе…

Джадд попытался лихорадочно припомнить собственную речь, произнесенную в прошлом году в Колфаксе, где постарался дать почувствовать этим мальчикам и девочкам из школы бизнеса, на что в самом деле похожа корпоративная жизнь, и при этом надеялся поколебать в их сознании некоторые стереотипы, внушаемые теми самыми профессорами, которые, казалось бы, должны готовить их к деловой карьере. Особо сильного впечатления он тогда не произвел (и понимал это: нельзя за час выбить из головы то, что усваивалось месяцами и месяцами), но, по крайней мере, четко обозначил несколько основательных моментов, и сейчас, ухватившись за первый, что пришел на ум, он уже начал говорить, как вдруг открылась дверь в палату.

В дверях стояла Мэри:

– Извините, что вмешиваюсь, доктор, только вас тут ждут.

Доктор Карр недовольно сдвинул брови, но покорно поднялся и произнес:

– Боюсь, что продолжить нам придется позже, мистер Уайлдер, у меня и впрямь назначено несколько встреч.

– Я вовсе не хотел вас отрывать, – сказал Джадд, в голосе которого хоть и звучало искреннее сожаление, но и оно не могло скрыть горечи от ощущения, что его покидают.

– Я вернусь, как только смогу, – пообещал доктор и вышел, закрыв за собой дверь.

Джадд снова улегся на спину, мысли его, получив заряд, продолжали витать, пока полет их не был нарушен: послышался звук открываемой двери. Он скосил глаза вправо, ожидая увидеть Мэри, но оказалось – опять доктор Карр.

– Я собирался предупредить вас, мистер Уайлдер, но как-то запамятовал. Вчера вас приезжала проведать одна женщина. Я ее не пустил и опять не пущу, если вы предпочтете с ней не видеться, она сейчас тут рядом, некая миссис Ингалз.

– Дафи? А она-то что тут делает?

– Помнится, вчера она сказала, что отвозила дочку в Корнелл. Полагаю, сейчас она домой возвращается. Если вы не захотите ее видеть…

– Да нет, нет, попросите ее зайти, – произнес Джадд. Он смирился с появлением Дафи, более того, губы сами растянулись в улыбку в предвкушении тех чувств, какие она ему всегда внушала. – Она много лет жила по соседству с нами.

– Да, так она и сказала. Я направлю ее к вам.

Дверь закрылась и больше не открылась: доктор Карр, как можно было догадаться, задержал возвращение Мэри разговором о том, что ей придется подежурить днем. Джадд же поджидал, когда появится Дафи, вспоминал, как увидел ее в первый раз… Грузовик, только-только поместившийся на подъездной дорожке, а там и Дафи у заднего входа с исходящей парком кастрюлей в руках – для их первого ужина в Нью-Ольстере.

В конце концов Кэй тоже приняла Дафи как подругу (вряд ли она смогла бы сделать наоборот), и все же в ее отношении всегда проступала сдержанность, особенно заметная, когда дело касалось Рольфа. В те первые годы Дафи частенько забирала Рольфа поиграть вместе со своим потомством: «Когда у тебя у самой семеро по лавкам, еще один забот не прибавит», – водила всех их в какие-то немыслимые походы, из которых Рольф возвращался чумазым, но оживленным, порой с ссадинами и царапинами, зато всегда полный восторга от какого-то необыкновенного приключения, ничто так не расстраивало его, как слова Кэй: «Нет, больше ты там на ужин не останешься».

Огорчение Рольфа всегда было понятно Джадду. Иногда, когда Кэй не было дома, он сам ходил ужинать в гости, откликаясь на доносившийся через забор призывный клич, ужин тогда начинал готовиться мгновение спустя после того, как выкрикивалось приглашение. Дафи была поваром беспечным, ей никогда не удавалось дать кому-то рецепт приготовленного ею блюда, но все равно – все, что оказывалось у тебя в тарелке, было чудесно вкусным, а если нет, то все обращалось в шутку. Такой это был дом. Кэй как-то заметила: хорошо, что Рэй такой спокойный человек, если б не это, то ему ни за что бы не выдержать. Рэй и вправду был человеком спокойным, даже чересчур – себе в ущерб, будь он побойчее, мог бы стать директором, руководить всеми исследованиями в компании. «Зато мне сердечный приступ нипочем не грозит».

Эти сохранившиеся в памяти слова теперь поразили его с какой-то новой, запоздалой силой. Сосновый Ручей, палатка, притулившаяся под большим уступом скалы, журчание воды в скрытом тьмой ручье, легкие плещущие звуки, которые, как объяснил Рэй, издает бурая форель, вышедшая на ночную охоту у кромки озера. «Вот в этом и состоит жизнь, Джадд, вот что надо делать, чтобы душа оставалась жива».

Вошла Мэри, ее прямо-таки распирало от признательности, благодарности за предоставление ей дневной смены – она отмела все его возражения и уверения, будто он к этому никакого отношения не имеет:

– Ой, кто же, как не вы! Доктор Карр сказал, что это вы предложили. И я вам ужасно признательна. Даже выразить не могу, как много для меня это значит.

Едва ли не сожалея, он сообщил, что к нему посетительница придет, и, только успел сказать, как раздался стук в дверь. Показалось лицо Дафи, которое тут же расцвело, когда он от души ее поприветствовал.

Она вошла, глядя на него так, будто он был один из ее сыновей, который упал и ударился головой, а теперь только в том и нуждается, чтобы мама принялась убеждать, ничего, мол, страшного, все обойдется. Какие бы слова при этом ни произносились, смысл был именно таким, и Джадд даже слышал, как сам с этим соглашается:

– Ясно, что все у меня хорошо, ничего серьезного. – Он перехватил взгляд, стремительно брошенный на него Мэри, в котором читалось неодобрительное беспокойство, только так или иначе, но нужно было убедить Дафи. – Мне стараются втолковать, будто это был сердечный приступ, ты же знаешь, каковы они, эти доктора, все время стараются запугать, чтоб мы вели себя паиньками.

– Что ж, тебе стоило бы так себя и вести, – сказала Дафи, причем не слишком-то шутя, а скорее даже жестко. – Хотя должна сказать, что выглядишь ты лучше, чем я ожидала.

– А почему бы и нет? Что мне мешает? Все это ерунда. Я серьезно. Пустяк.

Дафи ответила ему снисходительной улыбкой, понимающим взглядом матери, наслушавшейся всех мыслимых белых неправд от семерых смышленых чад, но и с тем особым пониманием, которое всегда наводило его на мысль, как же повезло в жизни Рэю.

– Что ж, я надолго не задержусь – не могу, – сказала Дафи. – Сью в чем-то таком занята сегодня в школе, и я днем должна туда поспеть. Я из Корнелла еду. Джули подвезла. Ей захотелось, чтоб я ее прокатила. Я понять не могла, почему, а потом выяснилось, у нее какие-то с мальчиком неурядицы и ей нужно было выговориться мне.

– Разве в наши дни не считается, что как раз этого дети и не делают, не делятся с мамой?

– Мне повезло, наверное, – выговорила Дафи и умолкла, прикрыв внезапно увлажнившиеся глаза. – Все наши дети в этом смысле чудесные, привыкли делиться, я имею в виду. А-а, случается, что и они взбрыкивают. Вот как Чак сейчас, но всегда встают на путь истинный. – Она вздохнула. – Только вот теперь и не разберешь, что им сказать следует. Все так переменилось. Я иногда себя чувствую до ужаса не к месту. Что, скажи на милость, посоветовать дочери, когда она заявляет: «Мам, я жутко его люблю и, если мы вскоре не поженимся, я просто не смогу сдержаться и…»

Дафи приглушила голос, видимо, посчитав, что и без того сказала достаточно, чтобы ее ясно поняли, хотя, может, еще и уловила (или почувствовала) некий отклик на свои слова со стороны Мэри. Та стояла у окна, занималась историей болезни и виду не подавала, что прислушивается, но Джадд все же сверкнул глазами, предупреждая Дафи.

Она поняла, тут же заговорила о другом:

– Только я приехала не о себе болтать. И не о Джули. Тебе чем-нибудь помочь, Джадд?

– Не стоит. У меня все в порядке.

– Что ж, позволь уж я расскажу, что я уже сделала. Не знаю, может, ты решишь, что я лезу совсем не в свое дело.

– Никогда.

– И все же, я знала, что Анни все еще приходит к вам, у меня она, знаешь ли, по средам бывает. Вот я и позвонила ей выяснить, нет ли чего у вас в доме, за чем приглядеть стоило бы. Ей только то в голову пришло, что молоко, которое приносят, скапливается, ну, я доставку и отменила. Не знала, что с почтой делать, то ли ее сюда пересылать, то ли нет. Не знала, стоит ли тебя беспокоить.

– Почему бы и нет? Ясное дело, перешли ее сюда. Во всяком случае, все более-менее важное.

– Не хочешь, чтоб почту тебе на службу пересылали? Может, Хелен смогла бы ее разобрать и…

– Хелен у меня больше нет, – прервал ее Джадд, отчаянно отпихиваясь от чувства вины, которое – при всей его беспричинности – никак не мог стереть в памяти. В тот последний вечер перед конференцией, когда генеральная репетиция оказалась такой провальной, Хелен все старалась его успокоить. Ладно, он сильно сглупил, пустив дело на самотек. Только и Хелен никак извинить нельзя, особенно после того, как она стала твердить, что про это надо забыть. Да, тут-то и была собака зарыта: она этого не забыла, слова не сказала, да разве тут ошибешься. И то, как она на него смотрела, входя в кабинет, как касалась его, вроде бы случайно проходилась грудью по плечу, стоя рядом и склоняясь, чтобы рассмотреть что-то на столе.

– Вот так раз, я и не знала, что Хелен больше не работает с тобой, – охнула Дафи. – А что случилось-то?

– А-а, она в Калифорнию уехала, – сказал Джадд, с трудом отделываясь от прилипчивого воспоминания о неистовой записке, которую Хелен ему оставила, и почти безразлично добавил: – У нее там родственники какие-то, дядя или еще кто.

– Уверена, тебе ее не хватает, правда? – спросила Дафи. – Она с тобой долго пробыла.

– Восемь лет, – резко бросил он, явно стараясь покончить с воспоминаниями. – Не беспокойся о разборке почты, просто шли ее сюда.

– А как быть с журналами, газетами?

– Забудем про журналы, во всяком случае, пока. А вот нью-ольстерскую газету, даже не знаю, может, ты позвонишь им и попросишь в ближайшие недели две посылать ее сюда?

– Ну, если разрешат. – Дафи глянула на Мэри. Та, должно быть, утвердительно кивнула, потому как гостья сказала: – Об этом я позабочусь, как только домой вернусь. Еще что-нибудь?

Джадд, помявшись, сказал:

– Мне надо бы в контору позвонить, сообщить кое-что. Думаю, и сам бы с этим справился.

– Нет, давай-ка я это сделаю, – настаивала Дафи. – Говори, кому позвонить и что передать.

– Ну, если ты не против, позвони Аллену Талботту.

– Аллену Талботту, – повторила Дафи, выудив из сумочки карандаш и клочок бумаги.

– Попроси его связаться в Нью-Йорке с «Ивз» и отменить заказ на костюмы, который я им дал. И сделать то же самое с «Сентри лайтинг». – Джадд умолк, следя за тем, как гостья пишет. – И еще слайды в «Сейлз график». Тут, может, уже и поздно, они обещали их сразу начать делать, но пусть все же попытается.

– «Сейлз график», – повторила Дафи. – Полагаю, Аллен будет знать.

– Он их всех знает. Это все то, что я заказал для конференции. Теперь, когда ее отложили, ничего не понадобится.

Карандаш в руке Дафи замер.

– Отложили?

– Старик отодвинул ее до сентября. – Недоверчивый вид Дафи позабавил Джадда. – Так что этой весной я хоть немного отдышусь. Передай Рэю, что, может, даже опять пойду с ним ловить форель.

– Превосходно, – выговорила Дафи, но голос ее звучал по-матерински, словно она больного ребенка утешала. – «Ивз», «Сентри лайтинг», «Сейлз график», этим трем всего?

– Да, только им, – сказал Джадд, поражаясь возникшему странному ощущению: будто что-то к концу пришло и слишком уж легко сбылось с рук.

Дафи положила записку в сумочку, увидела в ней что-то и, вспомнив, сказала:

– Ой, чуть не забыла. Какой у Кэй адрес в Париже? Я Лидии позвонила, и она сказала, что Кэй остановится, кажется, в гостинице «Людовик» какой-то там, все равно по-французски не понять, ну, я туда ей и написала. А Марж считает, что она остановится у…

– Написала ей?

– Ну да, само собой, написала ей в ту же минуту, как узнала.

– Обо мне? Об этом?

На лице Дафи застыло выражение изумления.

– Только не говорите мне, Джадд Уайлдер, что вы ни словечка Кэй не послали, а? Не хочешь ли ты сказать, что она даже не знает?

– Зачем портить ей поездку?

– Ой, Джадд, да как же ты мог? – с болью душевной воскликнула Дафи. – Нет, ты погляди, ты тут с сердечным приступом…

Джадд прервал ее, махнув рукой:

– Нет его, ну, не настоящий, во всяком случае.

И тут неожиданно прозвучал голос Мэри, подошедшей к постели, а он и не заметил, как, пока не услышал тихо, но твердо сказанное:

– Сердечный приступ у вас был, мистер Уайлдер.

– Прости, Джадд, если я сделала что-то, чего тебе не…

– Все в порядке. Забудь думать об этом. Я только и хотел сказать, что, ну, в общем, я ей напишу. Спасибо, что навестила, Дафи. Для меня это много значит, а твой приезд – больше чем кого-либо другого. Говорю совершенно искренне.

Дафи вспыхнула от удовольствия, скрыв его за нарочито решительным:

– Аллену Талботту я позвоню. А если что-то еще надо, ну, ты знаешь. – Неожиданно она наклонилась и чмокнула его в щеку. – Храни тебя Бог, – прошептала каким-то странно сдавленным голосом, и, непонятно почему, ему вспомнилась Айова, то же чувство накатило, что и тогда, когда Дафи пришла к ним с горячей кастрюлей.

– Вы меня простите, – сказала Мэри, когда за гостьей закрылась дверь.

– За что?

– Что в разговор влезла, – пояснила она. – Только вы не должны начинать говорить, будто у вас на самом деле не было сердечного приступа. Если начнете, то даже не заметите, как сами же в это и поверите.

Джадд рассмеялся над ее страхами:

– Не переживайте, я сам с собой шуток не шучу.

А сознание уже уносило куда-то вдаль, он пытался представить себе, как выглядела бы Кэй, читающая письмо Дафи. Сегодня понедельник, она его получит сразу, как приедет в Париж. В среду.