О дезертирстве мисс Харш Аарон Карр узнал едва ли не сразу, как вошел в больницу. В регистратуре для него лежало уведомление незамедлительно связаться с миссис Кромвель, необходимость этого стала еще более явной, когда старшая медсестра перехватила его на пути к кабинету. Мисс Харш, по-видимому, ранее позвонившая, чтобы сообщить, что заболела, просила освободить ее от работы с больным Уайлдером.

– Следующей по списку числится Хана Веймер, – сообщила миссис Кромвель, – но я не хотела вызывать ее, пока не удостоверюсь, что она вам подходит.

Карр ничуть не жалел о потере мисс Харш: кто бы ее ни сменил, хуже стать просто не могло бы, – однако неприятно поразило то, что миссис Кромвель делала вид, будто виноват он. Может, он и отмахнулся бы от ее обвинения, если б не особая чувствительность сознания, ее породил опыт: за минувшие годы слишком часто его несправедливо упрекали в том, что с ним трудно ладить.

– Значит, мисс Харш больна? – спросил доктор, всем своим видом давая понять: не верю.

– Во всяком случае, нам придется найти кого-то на денек-другой, – уклончиво ответила главная сестра. – Она договорилась, что кто-то со стороны придет, как и обещала.

– Понимаю, – буркнул он и вдруг припомнил, каким было лицо Харш, когда он выставил ее вчера из палаты Уайлдера.

– Эти сестры, из пожилых, вообще-то профессионалки… Стольких больных перевидали! А она очень при родах хороша. Прямо нарасхват. Доктор Титер всегда ее просит.

При имени Титера Карр вздрогнул, однако быстро выговорил:

– В этом я ничуть не сомневаюсь, – и судя по тому, что миссис Кромвель внешне никак не отреагировала, ему удалось скрыть циничный смысл этой фразы. – Кого вы сейчас направили к больному?

– Попросила его ночную сиделку, эту малышку Уэлч, побыть в палате, пока мы не подыщем подходящую кандидатуру. – Старшая медсестра помолчала. – Конечно, дежурные по этажу могли бы прекрасно справиться, только уж не знаю, удовлетворит ли это вас.

– Разве я настолько привередлив, миссис Кромвель?

Она что-то буркнула, похоже, почувствовав, что ее поставили на место, но, не удержавшись, выпалила:

– Просто, что касается остальных докторов, я знаю, чего они хотят, а вот с вами… Что уж там, вы просто другой, вот и все.

«Другой» срикошетило от бесчисленных уже покрывшихся затвердевшими рубцами ран.

– Я дам вам знать, – сказал он, круто обернулся и поспешил прочь по коридору, настолько уйдя в себя, что не заметил идущего ему навстречу мужчину, пока тот не встал в паре шагов, загородив путь: Хармон Титер во всем великолепии своей грушевидной фигуры, увенчанной круглым лицом, настолько похожим на полную луну, что, казалось, на нем не может быть никакого иного выражения, кроме ухмылки от уха до уха. Титеру крайне необходимо было бы похудеть килограммов на двадцать пять, и, как подозревал Аарон Карр, не делал он этого только потому, что боялся утратить образ добродушного толстячка, на котором он выстроил себе самую прибыльную практику из всех врачей Окружной мемориальной.

– У меня для вас привет от вашего старого приятеля, доктор, – залопотал Титер. – Мы с ним столкнулись на нашем совещании в Вашингтоне.

– Это от кого же, – настороженно поинтересовался Карр, уверенный, что эта болтовня нужна Титеру только для подступа к разговору о лечении Уайлдера.

– От доктора Келстайна, – ответил Титер. – Уверял, что работал с вами, когда вы наукой занимались.

– А-а, да. Сэм Келстайн, – утвердительно кивнул Карр. И почувствовал, что попал в ловушку унизительных воспоминаний, не в силах изгладить из памяти тот день, когда он, ощущая слабость в коленях, молчаливо просидел все собрание служащих Берринджера, когда Сэм попытался поднять непокорное восстание против тайной, но очевидной политики института предоставлять должности научных сотрудников одним только евреям. Сэм был прав: Берринджер без всякой на то нужды сохранялся в качестве научного гетто. Вся проделанная работа, тонко, но непременно принижалась, лишнее препятствие выдвигалось на пути к публикации в солидных журналах, чинились помехи любому молодому исследователю, пытавшемуся пробиться сквозь стену из небьющегося стекла, которая невидимо, но прочно разделяла медицинское сословие. И Сэм рассчитывал на его поддержку, на его – больше, чем на кого-либо другого. А он сидел и молчал, как и все, оглушенный правдой, высказанной вслух, вместе со всеми остальными успокаивая свою совесть тем, что винил Сэма в несдержанной откровенности. На том и пришел конец восстанию – на том пришел конец и Сэму Келстайну в Берринджере. Он исчез, пропал в мире за стенами института, а сейчас Аарон Карр ощутил легкую тревогу оттого, что Сэм не упускал его из виду и каким-то образом прознал, что он здесь, в Окружной мемориальной, и по-прежнему преследует его воспоминанием об отступничестве, которому никогда не будет оправдания. Впрочем, все эти мысли были полностью скрыты за непроницаемо выдержанным:

– И что же он теперь поделывает? Я давно уже ничего о нем не слышал.

– О, разве вы не знаете? – удивился Титер, вновь сияя улыбкой, которая выражала удовольствие, постоянно им испытываемое, когда он оказывался в роли всезнающего осведомителя. – Он в Вашингтоне. Только что назначен руководить этим большим отделом… по распределению исследовательских грантов в соответствии с законом о сельской медицине. Сказал, что всегда относился к вам с большим уважением… рад будет снова с вами увидеться. – Титер склонил голову набок, приторно и притворно ухмыляясь. – Недурно было бы заполучить один из этих грантов, совсем недурно.

Карр безучастно уставился в лицо Титера, пытаясь прочесть на нем, что у того на уме: не мог же он воображать, будто какое бы то ни было правительственное ведомство додумается предоставить исследовательский грант Окружной мемориальной. Для чего же эта ухмылка (того и гляди плотоядно облизываться начнет), с какой тот всегда приветствовал появление в приемном покое хорошо застрахованной жертвы несчастного случая на автостраде?

– Это могло бы вылиться в очень неплохое дельце, – шевелил толстыми губами Титер. – Во всяком случае, освободите себе пятницу. Мы отправимся в Харрисбург. Келстайн приезжает на какое-то региональное совещание. Я договорился с ним отобедать вместе. – Он подмигнул. – Такой миленький междусобойчик для нас троих.

– Прошу простить, – Карр постарался придать своему голосу хотя бы видимость искренности, – но я не смогу… только не в пятницу.

Титер выпятил нижнюю губу и басовито пророкотал:

– Это почему?

– В пятницу я должен быть в Балтиморе, – сказал Карр. – Я уже давно дал согласие участвовать во встрече специалистов по сердечным заболеваниям: большое мероприятие, конференция по проблемам со здоровьем у руководящих кадров. Не могу же я, в самом деле, отказаться, тем более в такой поздний срок.

– Что ж! – воскликнул Титер и сокрушенно вздохнул, отчего улыбка на его губах скривилась в неприятную гримасу холодной злобы. – Я рассчитывал на вас, доктор, но если вы так к этому относитесь… что ж, придется обойтись без вас.

Карр беспомощно мялся, глядя вслед пухлой фигуре доктора Титера, переваливающейся по коридору, и гадал, известно ли уже тому про Уайлдера. Наверное, нет. Только от этого ничуть не легче…