52

Маренн вошла в кабинет. Джилл сидела в кресле напротив стола, опустив голову. Длинная черная сигарета, зажатая между тонкими пальцами с коротко остриженными ногтями, слабо дымилась.

– Ты помнишь, Джилл, я рассказывала тебе о вьетнамце Нгуен-Хо, которого спасла Натали? Так вот сегодня он неплохо перенес и вторую операцию. И вообще явно идет на поправку.

Маренн подошла к столу. Джилл подняла голову, длинные ресницы нервно подрагивали.

– А вот с его родственниками, к сожалению, немного хуже. – Маренн внимательно посмотрела на дочь. – Жена, француженка, погибла. Нашли только его дочку. Она находится в лагере под Ханоем. Здесь его называют лагерем для перемещенных лиц, но на самом деле он представляет собой самый что ни на есть настоящий концентрационный лагерь. Со всеми вытекающими. Придется потрудиться, чтобы вытащить девчушку оттуда… Что случилось, Джилл? – Она подсела к дочери, заглянула ей в глаза. – Ты явно чем-то расстроена.

– Я не расстроена, мама. – Джилл откинулась на спинку кресла. – Просто постоянно думаю об этой войне, об этой стране, о ее жителях… Кругом – сплошной обман. А сегодня меня возили на допрос.

– Кто возил?

– Генерал Дэвидсон конечно же. Не волнуйся, мама, я была при нем в качестве переводчика. Просто оказалась на какое-то время практически наедине с допрашиваемым вьетнамцем, и впечатления остались не очень приятные. Мягко говоря.

– Выговорись, дорогая. И тебе станет легче.

Джилл взяла руку матери, прижала ее к своей щеке.

– Генералу Дэвидсону потребовалось отлучиться, и он, приставив к пленному часового, дал мне список вопросов, которые я должна была тому задать. Для меня это обычное дело, мама. Вальтер сотни раз давал мне подобные поручения, и я всегда хорошо справлялась с ними. И не испытывала при этом никакого страха.

– А сегодня?

– А сегодня я испугалась этого вьетконговца, мама! Несмотря на то что он был связан и несмотря на наличие часового у двери. Пленник – примерно мой ровесник. Инвалид, у него нет одной руки. Но рана старая: видно было, что руку ему отняли давно. Я даже не удержалась и спросила охранника, за что могли арестовать безрукого вьетнамца, если он и воевать-то с таким увечьем не способен? Но солдат сказал, что этот ВК-инвалид умудрялся отлично стрелять по американцам даже с одной рукой. Пленник оказался старым и стойким партизаном, мама. Он не ответил ни на один из тех вопросов, которые я задавала ему по списку генерала Дэвидсона! Просто молчал. Молчал даже под дулом М-16, которое солдат-охранник наводил ему прямо в лицо. И еще у этого ВК были очень холодные глаза, мама. И потому очень страшные. Поэтому, когда он смотрел на вторую, стоявшую у двери винтовку, я испытывала настоящий ужас. Ибо я точно знала, что, если бы ему удалось избавиться от пут и добраться до винтовки, он перед тем как сбежать, непременно убил бы и часового, и… меня, мама! Я прочитала это в его страшных глазах… А потом пришел генерал Дэвидсон и сам занялся допросом. Но пленник и ему отвечал гробовым молчанием. Тогда генерал приказал окунать его головой в воду на все бо́льшие промежутки времени. Но и это не помогло – ВК продолжал молчать и метать вожделенные взгляды на винтовку у двери… И тогда по приказу генерала ему связали ноги цепью, прицепили к бронетранспортеру и потащили по ухабам… Я видела, как от его тела отскакивали в разные стороны ошметки кожи и мяса… Это было ужасное зрелище, мама!

– И генерал позволил тебе присутствовать при этом?!

– Я сама напросилась, мама, – призналась Джилл, опустив голову. – Я буквально выклянчила у него разрешение остаться до окончания всего процесса. Хотела посмотреть, чем все закончится…

Маренн закурила сигарету, с упреком посмотрела на дочь.

– А ведь я предупреждала тебя, Джилл, что Вьетнам – это не цирк и не шоу. Возвращайся-ка ты, дорогая, в Париж. Насчет твоего контракта я договорюсь, не волнуйся. В крайнем случае отправишься в Штаты, на какую-нибудь главную базу и там отработаешь то, что не дотянула здесь.

– Нет, мама, даже не начинай! – нахмурилась Джил. – Я останусь здесь, с тобой. С тобой и с Натали.

– Тогда делай все, что прикажут, и не жалуйся.

– Да я и не жаловалась, мама, – сказала Джилл. – Просто ты посоветовала мне выговориться, вот я и выговорилась. Действительно, легче на душе стало. Спасибо, мама.

– Знаешь, Джилл, – сменила тему разговора Маренн, – Эйзенхауэра, скорее всего, уже не изберут на новый срок. Благодаря коммунистической пропаганде эта война не популярна сейчас и в самих Штатах, а значит, к власти вместо Айка придет кто-то другой. Но на самом деле это ничего не меняет. Новому президенту тоже придется решить для себя, каким путем ему идти. А пути бывают разные. И борьба бывает разная. Вот лично я, Джилл, буду сейчас бороться за дочку Нгуен-Хо – маленькую девочку по имени Куен-Куй. Бороться за то, чтобы вырвать ее из лап Хо Ши Мина и вернуть отцу. Думаю, это будет непростая борьба. Но я все равно вызволю из лагеря и Куен-Куй, и других детей. Каких бы усилий мне это ни стоило. А потом я опубликую в «Ле Монд» статью о зверствах во вьетконговских лагерях. Причем опубликую под собственным именем, я не боюсь коммунистов. Мне уже поздно их бояться, – грустно улыбнулась она. – Но это будет лишь одним из моих шагов по восстановлению справедливости. А потом вы с Натали присоединитесь ко мне, и вместе мы сделаем еще много-много таких шагов.

– Я согласна, мама. А имя Куен-Куй, кстати, переводится с вьетнамского как «драгоценная птица, счастливая птица». Птица удачи, проще говоря.

– Значит, удача девочке улыбнется. А вместе с ней и нам.

– Мама, а о Натали что-нибудь известно?

– Она жива, не волнуйся, – улыбнулась Маренн. – Билл вчера общался с ней по рации, Натали передала нам с тобой приветы. Потери их отряд понес огромные, но северовьетнамцев «Тигры» все же остановили. Скоро их сменят морпехи, и Натали опять к нам вернется.

– Скорее бы. Я успела соскучиться.