50
– Мэм, а вот объясните мне, пожалуйста: лесбиянки – они больные на голову или у них от рождения что-то не так устроено? Чего ради их не на мужиков, а на девок тянет? – Рядовой Скрыпник перевернул мясо, которое обжаривал на костре, и обернулся к Наталье. С его широкого скуластого лица на нее воззрились два искренне недоумевающих глаза.
– А тебе-то какое дело до лесбиянок? – хохотнул Тоберман. – Иль приглянулась из них какая?
– Я еще в своем уме, – огрызнулся Скрыпник. – Просто вот Кэтти пишет мне, что к ней прицепилась какая-то сумасшедшая и буквально проходу ей не дает. Даже поселилась напротив. И всё в друзья набивается. Кэтти испугалась и спрашивает у меня совета, что ей делать. Что мне ей ответить, док?
– Повода не надо было давать. А то небось разделась твоя Кэтти перед незнакомой девицей на пляже, вот та и запала.
– Док, верно. Кэтти пишет, что именно на пляже они и познакомилась, – слегка ошарашенно произнес Скрыпник. И тут же снова вступился за подругу: – Но ведь у этой девицы на лбу не написано было, что она лесбиянка!
– Тогда пусть твоя Кэтти просто пошлет ее на…
– Нет, док, такой ответ меня не устраивает.
– Извини, Дейв, но я не знаю, что тебе сказать. – Наталья отломила от плитки шоколада с орехами маленький кусочек, положила его в рот, запила водой из бутылки. – Я ведь хирург, а не психиатр. А вот мадам Мари в Сайгоне – она и хирург, и психиатр, и вообще светило медицины. Поэтому давай договоримся так: когда вернемся в Сайгон, я поговорю с ней насчет твоей Кэтти и передам тебе потом ее ответ. О'кей?
– О'кей, мэм. Уговорили…
…Лагерь разбили на большой поляне на берегу реки, в пяти милях от деревни: оставаться на ночлег во вьетнамских деревнях американцам категорически запрещалось.
– Сэр, из штаба дивизии, срочно! – К Тому подбежал радист Уайли.
Роджерс взял у него трубку.
– Тигр-1 на связи. – Все молчали, тревожно наблюдая за тем, как с каждой секундой разговора лицо командира все больше мрачнеет. – Слушаюсь, сэр. Есть, сэр.
Закончив разговор с начальством, Роджерс молча вернул трубку Уайли, сел на расстеленную перед костром плащ-палатку, чиркнул зажигалкой, закурил и отрешенно уставился на огонь.
– Том, не томи! – первым отважился нарушить молчание Тоберман. – Что тебе сказали наши штабисты?
Роджерс нехотя оторвался от созерцания огненных всполохов, достал карту, развернул ее, ткнул пальцем в какую-то точку на ней, глухо произнес:
– Нам приказано выдвинуться вот сюда, в район Чу-ке. Он находится к югу от нас, в десяти милях отсюда. Когда-то в Чу-ке располагалось вьетнамское пехотное училище, а теперь там – небольшая грунтовая полоса и радиолокационная станция. На этой станции сейчас – взвод морпехов. Из штаба мне сообщили, что со стороны границы в направлении Чу-ке движутся две северовьетнамские дивизии. Морпехи прислали сигнал SOS. Поскольку мы ближе всех к ним, нам и идти.
– Целых две дивизии?! – Тоберман по обыкновению присвистнул и сдвинул шляпу на затылок. – Они уже перешли границу, Том?
– За них не беспокойся, Джек: стопроцентно перейдут, раз сосредоточились на этой цели.
– А как же нефтепровод? Мы ведь так и не нашли его.
– Найдем, коли живы останемся. Пока нефтепровод нам отменили. Заменили другим заданием.
– Они там в штабе охренели, что ли? – покрутил пальцем у виска Джонс. – Одна «Тигриная стая» против сразу аж двух дивизий?! Да нас и одна сомнет в два счета!
– Надо постараться не допустить, чтобы смяли, Дик. – Том все еще смотрел на карту, но явно отстраненно. Словно думал в это время о чем-то своем, только ему ведомом. Да и голос его звучал уже как-то механически, без былого задора. – Подкрепление обещали прислать, но когда – неизвестно. Сказали, при первой же возможности. А если подкрепление по каким-либо причинам задержится, мы все равно должны остановить северовьетнамцев. Любой ценой. – Том снова замолчал. После довольно долгой паузы позвал радиста: – Уайли, вызовите вертолет. Пусть заберет раненых и монаха с первыми лучами солнца. То есть на рассвете. После их отлета сразу выступаем в путь. – Снова помолчал. Потом, словно пересилив себя, посмотрел на Наталью: – Док, ты полетишь с ранеными. В отряде останутся только санинструкторы.
– Но почему?! – протестующе вскричала она.
– В Чу-ке будет очень жарко, Нэт. – Он посмотрел ей прямо в глаза, прикоснулся кончиками пальцев к ее руке. – Тебе надо вернуться на базу. А еще лучше – в Сайгон или… в Париж. Пойми: две северовьетнамские дивизии – это не здешние безбашенные партизаны. Это – воинские регулярные части, напичканные советскими автоматами, пулметами, ракетами…
– Я останусь в отряде, Том. – Наталья сжала ручку полевой санитарной сумки так, что суставы на ее пальцах побелели. – Я ничего не боюсь, Том. Я смелая.
Он накрыл своей сильной рукой ее побелевшие от напряжения красивые пальцы.
– Может так случиться, Нэт…
– Что вы все погибнете? – Наталья догадалась, что он хочет ей сказать, и потому бесцеремонно его перебила. – Значит, я погибну вместе с вами. Я не боюсь смерти, Том! Не забывай, что на меня уже шли дивизии. И не раз. И не одна или две. В отличие от каких-то смешных двух северовьетнамских дивизий на меня шли однажды три самые мощные, отборные немецкие дивизии – «Лейбштандарт «Адольф Гитлер», «Мертвая голова» и «Викинг». Ты хотя бы слышал о таких?! А нас тогда там, на Балатоне, оставалось чуть больше роты. Но ни один из нас не покинул своего окопа! И все мы выстояли. И выжили. А три отборные немецкие дивизии так и не прошли! Отступили перед всего лишь ротой противника! То есть перед нами. – Она развернулась всем корпусом к сидевшим поблизости санинструкторам и по-военному приказала: – Клайд, Марески, с утренним вертолетом вы возвращаетесь на базу! Я ухожу с отрядом одна, без вас!
Санинструкторы, в силу близкого соседства слышавшие весь разговор своей начальницы с командиром отряда, переглянулись, и Стивен выразил обоюдный протест:
– Позвольте нам не подчиниться вашему приказу, мэм! Мы тоже решили идти с отрядом. И в первую очередь с вами, мэм! Одна вы не справитесь с ранеными, если таковые там будут, без нашей помощи!
Не ожидавшая от подчиненных подобного демарша, Наталья растерянно посмотрела на Тома. Но ему сейчас было не до санинструкторов.
– Я знаю, Нэт, что ты смелая и ничего не боишься, – сказал он, понизив голос, и она прочитала в его интонациях и нежность, и грусть, и тревогу, – но я не хочу, чтобы эта война оставила на тебе хотя бы одну царапину. Ты понимаешь меня?
– Понимаю, Том. Но ты же сам обещал, что никому не отдашь меня и никогда не отпустишь от себя. Обещал, что мы всегда будем вместе. Помнишь? Вот и выполняй теперь свои обещания! А за меня не волнуйся. Я знаю наперед, чем все законится. – Она обезоруживающе ему улыбнулась. – Все очень просто, Том. Либо мы их остановим и останемся в живых, либо мы погибнем, но их остановим. Я верно выразилась, сэр?
– Верно, док. – Том проглотил подступивший к горлу комок. – И все-таки завтра утром, с рассветом, ты полетишь с ранеными в Сайгон.
– Нет, Том, я останусь. Я уже осталась. С тобой. Со всеми. До самого конца. Здесь… или там. Но это уже не важно. Главное, что насовсем.
