21

Палатки были изготовлены из тяжелого зеленого брезента и натягивались на здоровенные шесты. Днем в таких палатках невозможно было находиться: из-за темного цвета они поглощали столько тепла, что превращались в аналог плавильных печей. Ночью же в них скапливалась невыносимая духота, потому двери таких палаток постоянно скатывались. Впрочем, днем палатки, как правило, пустовали: рассиживать в них было особо некогда.

Над горами висел желтый полукруг луны. В черном небе – ни одной звездочки.

– Не исключено, что ночью снова зарядит дождь. – Рядовой Джонс вытащил из кармана нож и принялся выскабливать им в песке канавку. – Поэтому пусть лучше вода сюда стекает, чтобы нас не залило.

– А если твою канавку облюбует змея? – вскинулся на него Персийн.

– К вам заползла змея?! – встревоженно спросил кто-то из соседней палатки.

– Нет, живите спокойно! – ответил Джонс. И чертыхнулся: – Черт, у всех одни только змеи на уме. Подумали бы лучше о ВК.

– Или о бабах, – ответили ему уже со смехом.

Внизу грохотала по камням река. Время от времени речные брызги долетали даже до палаток. Лейтенант Тоберман при свете фонарика писал письмо жене.

– О чем пишешь? – полюбопытствовал Роджерс, закурив сигарету. – О том, как Джонс показывал убежденной коммунистке-вьетконговке свой черный член?

– Ты шутишь?! – округлил глаза Тоберман. – Да моя Пэтти с ума от таких вещей сойдет!

– Тоже идеалистка? – Том посмотрел на Наталью. Сидя на земле и привалившись к плотному палаточному брезенту, она дремала. Он осторожно присел рядом, положил ее голову себе на плечо. – Как наш док?

– Пэгги у меня тоже док.

– Неужели?!

– Стоматолог.

– Ну, стоматолог – не хирург. Она в рот смотрит, а не между ног, как… – Мягкий влажный ветерок принес в палатку запах фекалий, и Роджерс, мягко вернув Наталью в прежнее положение, поднялся. – Вот уроды! – Он выглянул наружу. – Кто устроил сральню посреди лагеря, да еще прямо у меня под носом?! Велено же было вкопать для таких дел пустой ящик из-под ракет на краю лагеря! Жрите меньше, а то почва ваше дерьмо уже не впитывает!..

– Змея! Змея!

Гневный монолог капитана был прерван истошными воплями, и из соседней палатки выскочили рядовые Коннорс, Скрыпник и Болдовски. Первые два забрались на камень и нервно теперь подпрыгивали, поочередно поджимая ноги, а третий заметался по лагерю как ошпаренный.

– Она ползает по мне, она ползает по мне! – вопил он непрерывно.

– Что случилось? – проснулась от его криков Наталья.

– Боюсь, он сейчас и самого Хо Ши Мина разбудит, – буркнул Роджерс и вышел из палатки. Изловив Болдовски, крепко схватил его за плечи и встряхнул. – Заткнись! Кто по тебе ползает? Показывай!

– Она ползет сейчас по моей икре! – Казалось, глаза Болдовски вот-вот выскочат из орбит от ужаса. – Холодная и мерзкая! Что делать?! Она меня сейчас укусит!

– Была бы змея, давно бы уже укусила. А ну, живо задери штанину!

– Я… я боюсь.

– Задирай, я сказал, твою мать!

Болдовски дрожащими руками вздернул штанину кверху, и из-под нее вылетело большое коричневое насекомое, которое тут же упорхнуло в ночь.

– Эх, ты, вояка! – саркастически рассмеялся Роджерс, а за ним и все остальные.

– Сэр, – подскочил к капитану радист Уайли, – Дракон-2 сообщил, что в сторону нашего лагеря движется крупная группа противника. Достигнет нашего расположения примерно к утру. Приказано устроить засаду и уничтожить ее.

– Скажи, что мы готовы, пусть дают координаты.

– Есть, сэр.

Том вернулся в палатку.

– Что там случилось? – встретила его Наталья покрасневшими от бессонницы глазами. – Кого-то укусила змея? Противоядие у меня есть, если надо…

– В ухо ему надо дать как следует, а не противоядие, – проворчал Роджерс. – Спи. У тебя еще есть время. – Опустился рядом, снова подставил под ее голову свое плечо.

Едва небо порозовело, радист доложил:

– С базы сообщили, что ВК будут у нас примерно через час, сэр.

– Все, тогда труби подъем! Док, вставай, просыпайся, – ласково потряс он Наталью за плечи. – Дома с тобой отоспимся, в Чикаго. Тоберман, готов?

– Так точно, сэр, – отрапортовал лейтенант, натягивая ботинки.

– Смотри сюда, – сказал ему капитан, когда тот подошел и они оба склонились над картой. – Расположимся вот здесь, встанем буквой «L». Боевой порядок – под прямым углом, огневая позиция там же. Вторая огневая точка – слева, вот здесь, на самом верху вертикальной палочки. А мой КП – прямо на стыке прямого угла.

– Ясно, сэр.

– Действуй.

– Есть, сэр.

Должные позиции заняли через двадцать минут, но гуки появились раньше, чем их ждали.

– Черт бы их подрал, – выругался Роджерс. – Не идут, а летят словно.

– Так они же у себя дома, – напомнил Тоберман.

– Тоже мне, открытие сделал! – усмехнулся капитан.

– Они заметили нашу передовую огневую точку, сэр! – сообщил Джонс.

– А вы бы еще подольше там повозились! Ну, сейчас врежут… Всем приготовиться!

Через мгновение на огневую позицию американцев обрушился ураганный огонь. Вьетконговцы перебежками продвигались к КП, ведя стрельбу непрерывными очередями. Послышались стоны первых раненых.

Стоило Наталье высунуться из укрытия, чтобы помчаться на помощь к раненым, как она увидела бегущего прямо на нее вьетконговца. Она тотчас плашмя упала на землю, и это спасло ее от неминуемой смерти: вьетконговец выпустил в нее целый магазин. Наталья чувствовала, как вокруг, впиваясь в землю, ложатся пули. Несколько из них пробили санитарную сумку, одна продырявила ее полевую куртку. Чуть повернув голову, Наталья увидела рядом с собой мертвого сержанта первого класса Николса: пуля угодила ему прямо в лоб. Глаза его остались широко открытыми, в них читалось удивление. Каска сержанта откатилась чуть в сторону, на внутренней ее поверхности виднелись кровь и частички головного мозга. Ни в момент смерти, ни после падения сержант ни разу даже не дернулся.

Затаив дыхание, Наталья искоса взглянула на вьетконговца: у него опустел магазин, и сейчас он вставлял новый. Не медля больше ни секунды, Наталья рывком поднялась на колени, попутно выхватив из кобуры пистолет сорок пятого калибра, и выстрелила вьетконговцу в лицо. Нелепо качнувшись, он замертво упал.

Выбравшись наконец из укрытия, Наталья первым делом увидела, что американцы теснят гуков по всем позициям, планомерно вынуждая отступать. Самое жаркое место обозначилось на пересечении двух линий буквы «L». Оттуда доносились пронзительные крики о помощи, и Наталья побежала на эти призывы. Пули цокали под ногами, но она старалась о них не думать. Равно как и о том, что представляет сейчас собой отличную мишень для ВК.

– Перегруппироваться! Занять позиции справа!

Донесшийся до нее уверенный голос Роджерса придал ей сил. Вокруг по-прежнему свистели пули, однако она уже с головой ушла в работу. Несколько уже перевязанных ею бойцов были ранены повторно, но тут, на ее счастье, подбежали санитары.

Тех, кому первая помощь была уже оказана, выносили с поля боя и переправляли на КП. Временами Наталья чувствовала, как от страха внутри у нее все точно слипается, ведь сегодня ей впервые приходилось оказывать помощь раненым в непосредственной близости от противника. Но всякий раз чувство страха постепенно сменялось странным спокойствием. Тогда дрожь в теле унималась, и проносившиеся мимо огненные струи уже нисколько не пугали. Не обращая на них внимания, она просто как можно быстрее перебегала от одного раненого к другому.

– Они отходят, сэр! – раздался неподалеку крик Тобермана.

– Отлично, парни! – отозвался капитан Роджерс. – Все о’кей, мы их сделали! Сейчас проведем coup de grace, и дело в шляпе!

Приказ «сoup de grace» (завершающий смертельный удар) означал, что надо добить раненых солдат противника. Добивали гуков с бранными ругательствами, даже с каким-то садистским удовольствием. Смотреть на это было неприятно, и Наталья отвернулась, занявшись завершением своей работы.

– Обеспечить надежное прикрытие! Отходим! Раненых – с собой! Нести как можно аккуратнее! – Последнее распоряжение Роджерса раздалось совсем близко. А затем последовал и шепот прямо в ухо: – Ты как, док? Жива?

– Кажется, да, – Наталья с трудом заставила себя улыбнуться.

– Закончила?

– Нет, еще сержант Хаас остался, ранен в плечо.

– Не торопись, мы подождем. – Том присел рядом на корточки, закурил. – А ты молодец, Нэт, не струсила. Я очень боялся за тебя, когда видел, что ты бегаешь прямо под пулями.

– Убитых много? – поспешила она сменить тему, почувствовав смущение от его похвалы.

– Двое. Рядовой Тревино и сержант Николс.

– Николса я видела. Погиб от выстрела в упор. Шансов у него, увы, не было.

– Зато у других благодаря тебе шансы выжить повысились. Знаешь, что говорил мне один бывалый майор в Вест-Пойнте?

– Откуда ж мне знать? – пожала Наталья плечами, заканчивая перевязку.

– Он говорил так: «Делай то, что наиболее подходит для данного момента, но быстрее, чем это делает твой противник. Только тогда ты победишь». Так что, Нэт, потеря нами всего двух человек – это твоя заслуга. Если бы под таким кромешным огнем раненые не дождались твоей помощи и умерли, число погибших в нашем отряде неизмеримо возросло бы. Ты многим сохранила сегодня жизнь, док.

– Я выполняла свою работу, только и всего. К тому же вы меня хорошо прикрывали, я чувствовала это.

– Верно, – улыбнулся Том и с нежностью посмотрел на нее, взмокшую от пота, с головы до ног забрызанную кровью, уставшую и, несмотря на внешнее спокойствие, явно изрядно напуганную. – Кстати, Тоберман тут подкинул мне идею представить тебя к награде. К Серебряной звезде. По-моему, здорово придумал. Я поддерживаю, – заговорщицки подмигнул он Наталье.

– Вы с ума сошли? – устало распрямилась она. – Какая еще Серебряная звезда?

– Это медаль такая, док, – поощрительно улыбнулся Том. – Золотая звездочка подвешена к муаровой ленточке, а в центре звезды – лавровый венок и еще одна звезда, серебряная. Красиво. Тебе пойдет, док. Такую медаль вручают исключительно за отвагу в бою.

– Ты спятил, Том? – повернулась к нему Наталья. – Или вам, кроме меня, наградить некого?

– Конечно же, есть кого. Но и тебя в том числе. – Он взял ее за руку и притянул к себе. – Я люблю тебя, док.

– Я откажусь от награды, так и знай, – уперлась она рукой в его плечо. – Мадам Мари за всю войну ни одной не получила, а я чем лучше?

– Но мадам Мари, насколько я помню, числилась заключенной концлагеря, – мягко возразил кэп, – и награждение ее было бы проблематично для властей. А ты не заключенная. Ты – свободный гражданин. Правда, пока не США, а Франции, но это не имеет значения, ведь наши страны – союзники. К тому же с Серебряной звездой ты будешь еще красивее, док. – Он поцеловал ее в губы.

– Да не дадут мне никакой медали, – отмахнулась Наталья, уже не зная, какой еще довод привести ей в качестве возражения.

– Дадут, куда денутся? Заставим. Но с такой наградой, док… – Том сделал эффектную паузу.

– Что? – бросила она на него быстрый взгляд. – Назначат пенсию?

– Когда-нибудь и пенсию назначат, конечно. Но я имею в виду ближайшее будущее. В общем, с Серебряной звездой тебе придется выполнять помимо своей еще и кое-какую другую работу.

– Например?

– Например, участвовать в патрулировании. А также беспрекословно выполнять распоряжения командира, то есть мои.

– Что?! Какое еще, к черту, патрулирование? – Наталья наклонилась, достала из сумки бутылку физраствора и одноразовую капельницу. – Как говорит мадам Мари, наша с ней задача – резать и зашивать, резать и зашивать… Понял?

– Ладно, не злись, я пошутил.

– Не мешай! Я ставлю катетер и не хочу промахнуться мимо вены.

– И все-таки ты подумай над моим предложением, док, – не унимался Роджерс. – Мы так мастерски научились устраивать засады, что раненых у нас бывает очень мало – один-два бойца, не больше.

– Физраствор держи! И не забывай, что у меня не только ваши раненые, а еще и целый госпиталь в Сайгоне.

– Старшая мэм справится там и одна, – невозмутимо парировал Том. – А ты лучше подумай о себе. Обещаю: рядом со мной твое будущее будет безоблачным. Заодно приобретешь опыт в стрельбе…

– Прекрати издеваться надо мной, кэп. Санитар, ко мне! – крикнула она громко. И снова повернулась к Роджерсу: – Нет, Том, обойдусь я как-нибудь и без вашей звезды. Своих дел по горло, не хватало еще и твои приказания выполнять.

– Ну вот, рассердилась, – скорчил обиженную физиономию Том.

– Я здесь, мэм, – подскочил Стивен.

– Забирайте раненого, – указала Наталья на сержанта Хааса. – Капельницу держать двадцать минут, скорость не менять. И не трясите, чтобы не попал воздух. Несите аккуратно. Когда снимете, катетер закройте. Введите антибиотик и обезболивающее. Далее антибиотик вводить каждые четыре часа. Всё запомнили?

– Так точно, мэм.

Раненого унесли, и Наталья, сняв шляпу, обессиленно опустилась на камень. Размотала собранные узлом на затылке волосы, и те заструились по плечам длинной каштановой волной.

– Когда мы вернемся на базу, Том? – Серо-зеленые глаза Натальи, очерченные по всему контуру едва заметными мелкими морщинками, заслезились, и она протерла их носовым платком.

– Устала? – Роджерс опустился на корточки напротив нее.

– Очень, – кивнула Наталья.

– Я тоже, док. Вот еще одну засаду организуем и – на отдых!

– Как?! Еще одну?! – ужаснулась Наталья. – Ты же говорил, что эта – последняя! Мы и так блуждаем в джунглях уже больше недели, пусть попарится кто-нибудь другой!

– Но ты ведь спокойно могла бы остаться на базе, – погладил он ее по пальцам.

– Ты же знаешь: я хочу быть с тобой.

– Тогда – какие вопросы, док? Придется потерпеть. – Роджерс поднялся, распрямил плечи.

Наталья тоже встала, снова скрутила волосы в узел, надела шляпу. Спросила негромко:

– Когда пришел приказ?

– Насчет очередной засады? Только что передали по рации, – ответил он, наблюдая за копошившимся в зарослях бамбука странным белым зверьком. – Группу гуков, небольшую, около взвода, заметили с вертолетов вон на тех холмах, – выбросил Том руку вперед. – Мы их быстренько сделаем, и – домой. Правда, похож на кролика? – кивнул он на зверька. – Тоже ушастый. Почти такого же кролика я подарил Робби, когда он болел.

– Какому Робби? – непонимающе взглянула на него Наталья.

– Сыну, – сказал он тихо, не глядя на нее.

– Ты же говорил, что у вас с женой не было детей!

– Был. Сын. Но его давно нет. Он умер от рака в пятилетнем возрасте.

– Почему скрывал?

– Сначала просто не знал, что ты за человек, можно ли тебе доверять. А потом не хотел пугать тебя, док. Боялся, что ты плохо обо мне подумаешь, решишь, что у меня наследственность гнилая. Но если у меня и были какие-то нелады с кармой, то все свои долги я уже отдал, так что не волнуйся.

– Да я и не волнуюсь. – Наталья приблизилась, прижалась щекой к его плечу. – К тому же у меня и самой с кармой не все в порядке. Мягко говоря.

– Представляешь, первую опухоль у Робби врачи обнаружили почти сразу после его рождения! – Наталья молчала, понимая, что Тому необходимо выговориться. – Это было как проклятие! Раньше, когда я учился еще в Вест-Пойнте, у меня была подружка, мы с ней знали друг друга с детства. Потом она забеременела, а я заставил ее сделать аборт. Не хотел связывать себя семьей по рукам и ногам, думал: рано еще, успею. Да и карьеру ломать не хотелось. А она не выдержала нашей размолвки и… повесилась. Я потом долго локти кусал, но что толку? А смерть Робби – кара за тот мой давний грех, только я не сразу это понял. Сын поздно начал говорить, поздно начал ходить. Потом оказалось, что это проклятая опухоль тормозит все процессы. Сначала врачи обнаружили у него опухоль на спинном мозге, потом на печени, на легких… Одного до сих пор не могу понять: а Эллис, моя бывшая жена, при чем тут? Ей-то за что такие страдания выпали? Она ведь и запила именно из-за этого… А я, помню, купил сыну кролика, и он с ним таскался по всему дому, когда ему становилось лучше. Пять лет боролись. Конечно, все трудности легли на плечи Эллис, она практически ни на минуту не отходила от Робби. А я… Я тогда служил по контракту, причем напрашивался в самые опасные точки: нужны были деньги на лечение сына. И лишь когда он начал бороться уже буквально за каждый вздох, я взял отпуск. Только Эллис к тому времени уже сломалась. Она не могла смотреть, как Робби уходит… Однажды я долго качал его на руках, и он уснул. Как потом выяснилось, уже навсегда… Помню, я положил тогда его тельце на кровать, подошел к Эллис и обнял ее, но она попросила меня никогда больше к ней не прикасаться. А потом сказала, чтобы я… задушил кролика. Наверное, она уже тогда дошла до последней степени отчаяния. Мне тоже было очень тяжело, но рука на беззащитного зверька не поднялась. Просто отвез его в лес и выпустил. И потом признался в этом Эллис, соврать не смог. Она же не простила мне ни сына, ни кролика. Потом, как ты уже знаешь, дело постепенно дошло до развода. Жить вместе стало невыносимо для нас обоих. Нэт, – Том повернулся к Наталье, в глазах его стояли слезы, – ты родишь мне сына?

– Я? – грустно улыбнулась она в ответ. – Ты забыл, сколько мне лет? Я старше твоей Эллис раза в два, наверное. Я ветеран еще той, Второй мировой войны, я с сорок второго года в окопах. Я еще под Сталинградом из зенитной пушки по эсэсовским танкам стреляла, когда они на наш госпиталь лезли. Так что извини, Том, но для подобных дел я уже слишком древняя. Поищи кого-нибудь помоложе.

– Не хочу никого искать, – он крепко прижал ее к себе. – Мне нужна только ты, и точка. И ты будешь со мной, даже не сомневайся. А не сможешь родить – возьмем малыша из приюта. Будет нашим. Хотя, если честно, мне немного странно, что у тебя никогда не было детей.

– Том, я тридцать лет своей жизни прожила в страхе. Я же из князей, из бывших, а в Стране Советов это равносильно преступлению. Отец убит, мать отравлена, мы с сестрой – под колпаком НКВД, все знакомые – либо в лагерях, либо расстреляны. Я всегда думала только о том, как бы мне выжить, как сохранить свою душу и остаться человеком. А вместо этого стала подозрительной, научилась никому не доверять. Каждый день я ждала удара в спину, подлости, расправы. Какие дети, о чем ты говоришь?! У моих детей там, в Союзе, не было бы никакого будущего! Я бежала из сталинского рая без оглядки, почти босиком, потому что энкавэдэшники, о чем меня, к счастью, предпредили, уже выехали за мной из своей конторы. Потом они с собаками гнались за мной по льду Финского залива, но мне все-таки удалось перебраться в Финляндию. А оттуда – во Францию. Мадам Мари приняла меня, дала мне образование, предоставила возможность работать, получить гражданство. Мне было тогда уже тридцать лет, а жизнь пришлось начинать с нуля.

– Почему мадам Мари так много делала для тебя?

– Когда-то мы с ее сыном очень любили друг друга, – вздохнула Наталья. – Не нервничай, он погиб в сорок третьем. Так что, как видишь, у моей кармы тоже тараканов хватает…

– Ладно, – сказал Роджерс, глянув на часы, – нам пора. – И громко крикнул: – Всем подъем! – Потом подозвал лейтенанта: – Тоберман, отдых закончен, выступаем.

– Есть, сэр.

– Собирайся, док, – Том поцеловал Наталью в лоб и отошел.

Она смотрела, как он раздает приказания подчиненным, иногда оборачиваясь и улыбаясь ей через плечо. Вокруг мельтешат пулеметные ленты, снаряжение, а за мужественным силуэтом Тома открывается залитый солнечным светом тропический пейзаж потрясающей красоты. В нем слились все мыслимые и немыслимые оттенки зеленого и голубого, он словно теряется в нежной, едва уловимой глазом дымке, уходя в бесконечность. И вдруг, заслонив экзотический пейзаж, перед внутренним взором возникли вздыбившиеся кони на Аничковом мосту, удерживаемые под уздцы мифическими атлантами. Коней сменил серо-голубой прозрачный свет в окнах княжеского дома на Фонтанке. Наталья вздохнула: сейчас в их старой квартире живут совсем другие люди, и им наверняка нет никакого дела до мифических коней на Аничковом мосту. Пролетарии, приехали из глубинки, что с них возьмешь? А ведь когда-то ее сестра Лиза, едва проснувшись утром, первым делом подбегала к окну и, распахнув шторы, здоровалась с ними: «Здравствуйте, кони!». Подражая сестре, маленькая Наташа шлепала босыми ногами по паркету, тоже подходила к окну и тоже приветствовала каменных лошадей. А гувернантка Фру, оторвавшись от готовки на кухне яблочных пончиков к завтраку, вбегала в их комнату и пугала обеих простудой, если они будут продолжать бегать по полу босиком.

Нет, тот блеклый питерский свет совсем не похож на этот яркий, ослепительный свет джунглей. Могла ли она представить себе там, в старой ленинградской квартире, что однажды увидит его, свет джунглей во Вьетнаме?! Могла ли предвидеть, что увидит и узнает всех этих людей, что полюбит Тома? Тома, жившего в то время на другом конце света – во Флориде. Нет, представить такое было попросту невозможно. Однако засевшие в памяти клодтовские кони заставляли порой плакать и сожалеть о своем решении. Сожалеть, несмотря на годы жизни за границей, несмотря на работу и чувства. Вот Лиза не выдержала: вернулась-таки в Ленинград. Правда, теперь она живет в другом доме и с конями на Аничковом мосту по утрам уже не здоровается – до них еще надо дойти. Сама же Наталья решила для себя, что не вернется на родину никогда. Пусть даже ради этого придется пожертвовать встречей с сестрой…

Но тогда Наталья еще не знала, сколь сильно память и одиночество иссушают сердце.

– Осторожно, мэм!

Задумавшись, она едва не оступилась, и Джонс поддержал ее под локоть.

– Благодарю, Дик.

…Снова тонкой лесной тропинкой, гуськом, друг за другом, двинулись по джунглям. Вдруг мимо Натальи пробежал взводный сержант Гриффитс. Догнав капитана Роджерса, он доложил:

– Сэр, исчез рядовой Болдовски!

– Как исчез? – Капитан резко остановился и скомандовал: – Всем стоять! – Потом снова повернулся к Гриффитсу: – Когда исчез?

– Он шел последним, мы не заметили, сэр.

В этот момент до слуха членов отряда донесся треск срубаемых мачете ветвей, а затем и крик:

– На помощь! На помощь! Помогите!

– Он сбился с дороги! – первым сообразил Гриффитс. – И заблудился в джунглях.

– Нам еще только его криков здесь не хватало! – сердито нахмурился капитан. – Позиция гуков уже близка, не исключено, что среди них есть и снайперы. Визг этого болвана только поможет им подтвердить свою репутацию отличных стрелков. Немедленно разыщите Болдовски и заткните ему рот! Тоберман!

– Да, сэр.

– Ты знаешь, что делать.

– Так точно, сэр.

Тоберман, Гриффитс и Джонс начали медленно продвигаться в направлении звуков, издаваемых Болдовски. Наталью всегда поражало, сколь быстро американские солдаты научились действовать бесшумно и незаметно, практически сливаться с джунглями. Однажды она сама видела, как вьетнамский патруль, прошагав буквально в метре от затаившихся в дозоре Гриффитса и Джонса, не заметил их и проследовал дальше.

Разведчики обнаружили Болдовски метрах в трехстах от тропы: тот отчаянно рубил лианы своим мачете, не переставая звать на помощь. Гриффитс неслышно скользнул к нему и, словно материлизовавшись из воздуха, перехватил его руку с зажатым в ней мачете. Болдовски мгновенно перестал вопить, но в зарослях уже обозначилось легкое движение.

– Снайпер! Ложись! – крикнул Тоберман, сориентировавшись первым.

Все тотчас упали на землю и буквально вжались в нее. Звука выстрела никто не услышал, однако пуля пронеслась аккурат над головой Джонса и впилась в толстый ствол дерева. Несколько мгновений царила тишина.

– Ушел. Видимо, решил, что раз обнаружил себя, лучше уйти, – изрек Гриффитс и стал подниматься.

– Лежать! – прошипел Тоберман.

Но опоздал. Пуля успела впиться в руку сержанта, и он снова упал, уже без всяких понуканий.

– Вот теперь он точно ушел. Пустил кровь и успокоился, – сказал через какое-то время Тоберман. И тихо скомандовал: – Уходим! – А потом сильно ткнул Болдовски в спину: – Пошевеливайся! Хотя лучше было бы позволить вьетконковцу убить тебя здесь.

Тоберман и Джонс довели Болдовски до колонны, а Гриффитса привели к Наталье.

– Док, поработайте с ним!

Наталья осмотрела раненого: пуля вырвала небольшой кусок мяса из левой руки сержанта, рана сильно кровоточила.

– Ничего, поверхностная, – вздохнула Наталья облегченно. И успокоила Гриффитса: – Считай, просто царапнуло. Сейчас обработаю, перевяжу, и скоро все заживет, затянется.

– Он сможет идти? – спросил, подойдя, Роджерс.

– Разумеется, кэп, – заверила она. – Не волнуйтесь за него.

– Болдовски – в центр колонны! – приказал капитан, смерив виновника происшествия злым взглядом. – Позднее поговорю с тобой наедине, – грозно пообещал он. – Из-за тебя гуки обнаружили нас, и вся секретность операции полетела псу под хвост!

– Сэр, но я…

– Молчать! Потом свой проступок объяснять будешь! – Скомандовал отряду: – Вперед! – И обратился к Тоберману: – Мы должны опередить их, лей. Теперь уже дело времени: кто первым успеет, тот и выиграет.