Новые ипостаси: отец и профессор

В 1894 году, находясь в Никольском, он продолжал размышлять насчет хозяйственной жизни страны и судьбы тех людей, которые так от нее зависят: «Как-то яснее и сильнее чувствуешь всю необходимость серьезной и сильной мужественной работы для достижения коренной, основной причины, без которой невозможны никакие реформы, никакие улучшения, более или менее прочные, – освобождения человеческой личности. Как-то сильно чувствуется это особенно здесь, в деревне, где на каждом шагу, на каждом сельскохозяйственном мероприятии сталкиваешься с неравноправными с тобой людьми, вся жизнь которых – во всех ее мелких и крупных проявлениях – связана железным кольцом произвола. И произвол земского начальника, и местной полиции, попа, помещика, общины. Невозможна при этих условиях правильная и нормальная постановка хозяйства – такого, какое требуется теперь обстоятельствами времени и общественной жизни России. Мне кажется, это вполне опускается всеми нашими доморощенными экономистами, которые всюду подкладывают вместо действительного крестьянина – крестьянина абстрактного, вместо действительной общины – общину абстрактную. Право, иногда мне кажется, что крепостничество въелось в плоть и кровь даже лучших русских людей и то, что они считают терпимым для крестьян во имя их «экономического» блага, для себя благом не признают».

Тем временем Наталья Егоровна была беременна. Вернадский отвез жену в Териоки, а сам отправился заниматься наукой в Смоленск.

20 августа в Териоки у Вернадского родился сын. Роды проходили тяжело. Молодой отец в эти дни был рядом с женой. Мальчика назвали в честь деда-сенатора Георгием.

У семьи Вернадских появилось две причины переехать на какое-то время за границу. Во-первых, Наталья Егоровна нуждалась в лечении, так как роды не прошли бесследно для ее здоровья. Ей требовались заграничные курорты. Во-вторых, Владимир искал себя и свое научное предназначение в чем-то более глобальном, чем изучение фосфоритов. Ему нужна была иностранная платформа для его новых исследований, и Докучаев помог ему с этим.

16 марта 1888 года Вернадский поехал в Вену. Отсюда он направился в Мюнхенский университет, где его с радостью взял в свою разношерстную команду на стажировку профессор кристаллографии Пауль Грот. А потом передал в руки другому специалисту кристаллографии – Мутману.

Наталья Егоровна с сыном была в это время в Петербурге и через день получала от мужа длинные письма, в которых тот с восторгом сообщал ей о постепенном приобретении мастерства и овладении методикой.

В конце университетского семестра Вернадский решил совершить экскурсию по известным минералогическим музеям Европы. Он проложил маршрут через Зальцбург, Цюрих, Рейн, Берн, Женеву, Лион. Затем он посетил Париж и мгновенно влюбился в него. «Париж как город действительно самое грандиозное, что я видел, и тут будет, наверное, лучше жить, чем в Мюнхене», – делился он впечатлениями с женой.

Даже в такой насыщенный период жизни Вернадский не терял связи со своими друзьями. Члены «Братства» вели постоянную переписку. За один только 1889 год, подсчитал Вернадский, они потратили на это около 700 рублей.

Следующей остановкой Вернадского стал Северный Уэльс, где он познакомился с группой российских ученых, включая профессора Московского университета Алексея Павлова. Они быстро стали хорошими приятелями.

В Англии произошло событие, положительно сказавшееся на карьере молодого ученого: престижная Британская ассоциация развития наук приняла Вернадского в члены-корреспонденты.

Через Бельгию Вернадский вернулся в Мюнхен. В декабре он ненадолго встретился с женой в Вене. Он отвез ее и маленького Георгия в Сан-Ремо для лечения на курорте. А на обратном пути заехал в Верону.

В марте 1890 года Вернадский уехал заниматься наукой из Мюнхена в Париж. Его французские коллеги были гораздо хуже оснащены в техническом плане, чем немцы, зато Владимиру было гораздо проще находить с ними общий язык.

Париж Вернадский полюбил всем сердцем. Он снял квартиру в русском квартале Пасси. Вскоре к нему переехала жена с сыном. Семья прожила там пару месяцев.

Как в детстве Вернадский проводил все свободное время в книжном магазине отца, так и в Париже не мог пройти мимо букинистических магазинов. Он запоем прочел старинное собрание сочинений Платона из 12 томов. И во Франции Вернадский оставался учеником Докучаева. По его поручению он помогал организовать русский павильон Всемирной выставки в Париже.

Владимир Вернадский во время стажировки в Париже, 1889 год.

Вскоре Вернадский стал задумываться о защите магистерской диссертации и возвращении на родину. Наталье Егоровне врачи советовали поменять холодный петербургский климат на что-то более благоприятное для здоровья. Например, Крым. Пока Владимир раздумывал, ехать на юг или нет, пришло письмо от Павлова: тот приглашал его, 26-летнего кандидата наук, на кафедру в Московский университет. Докучаев был не против, и Вернадский согласился. Однако взамен на благословение Докучаев попросил ученика принять участие в летней экспедиции в Полтаве.

Вернадский работал с большим энтузиазмом, несмотря на летнюю изнуряющую жару. Из-за правительственных ограничений земство не могло больше оплачивать докучаевскую экспедицию, и в самый разгар работа остановилась. Но на следующее лето Вернадский на собственные средства приехал в Кременчуг и завершил исследования.

В сентябре 1890 года Вернадский приехал в Москву и остановился в гостинице «Петергоф» на Моховой, в двух шагах от университета. Первый визит нанес Павлову. Тот заверил молодого минералога, что он для университета находка. Вернадский ждал назначения на должность приват-доцента, то есть вольного преподавателя, не состоящего в штате. Пока он не защитил диссертацию на степень магистра, а затем доктора наук, когда ему будет присвоено звание профессора, он не мог числиться в штате и получать содержание. Только оплату за лекции.

Тем временем Наталья Егоровна ждала мужа в Полтаве, получая каждый день от него письма и готовясь выехать в Москву к Владимиру в любую минуту.

3 сентября 1891 года Вернадский писал жене: «Сегодня пятилетие нашей свадьбы, моя дорогая, неоценимая Натуня. Мне ужасно грустно, что ты не со мной в этот день. Из полученного письма я вижу, что тебе еще хотелось бы пробыть без меня. Я рад, однако, что это последнее письмо, которое я пишу тебе, и что ты и затем уже будешь со мной, мое сокровище ненаглядное. Так мне пусто и нудно без тебя, без моей умной дурочки. <…> Мое радонько, мое серденько – так сильно, страстно люблю тебя, так нужно мне иметь тебя возле себя, успокоиться возле тебя. У меня какое-то злое настроение, насмешливый анализ самого себя (в области мысли) и других. Все миросозерцание мое истекает из любви к тебе, и только эта любовь меня сдерживает. Я чувствую себя рабом, рабство кругом и полное бессилие, и в области мысли одни порывания. А нет хуже сознания этого бессилия и слабости своей и чужой мысли. Только в любви к тебе – гармония и прекрасное. Так хочется всмотреться в твои глазки, прижать к себе твою головку».

В ноябре к Владимиру переехала жена с сыном, и семья вместе стала жить на Малой Никитской. Почти одновременно с Вернадским в Москву переехал лидер либералов Петрункевич. Дом Петрункевичей быстро стал оппозиционным центром интеллигенции Москвы. Вернадский и Петрункевич подружились, хотя последний и был старше Владимира на 20 лет.

У Вернадского прошла его первая пробная лекция на кафедре, и очень хорошо, рассказывал Вернадский жене в письмах. Было очень много довольных слушателей, которые хвалили и поздравляли Вернадского с успехом, несмотря на то что он не рассчитал время и скомкал конец лекции да притом задержал студентов минут на десять. «Чувствовал себя на кафедре очень плохо, так только и думалось, когда же минует чаша сия. А после, когда раздались аплодисменты, я, верно, имел вид очень жалкий, и еще, как ушел весь факультет и я начал снимать таблицы, к моему смущению, раздались снова аплодисменты, и я кое-как выскочил».

С января 1891 года Вернадский начал читать три курса: минералогию и кристаллографию на своем родном факультете и сокращенный курс для медиков. Минералогия в те годы была наукой о системе минералов, об их строении, но Вернадский преподавал минералогию как историю развития земной коры.

В минералогическом кабинете был полный беспорядок. Многие камни в библиотеке были лишены ярлыков, и Вернадскому пришлось заново составлять описание коллекций.

В мае он принял свою первую весеннюю сессию у студентов. Был в ужасе от того, как плохо отвечали студенты, утомленные жарой и экзаменами. «Я двух-трех прогнал и поставил даже одну двойку (которую, впрочем, сегодня после вторичного опроса переменил на три). Сегодня отвечают лучше. Приблизительно двум третям поставил три. Ужасно неприятная вещь эти экзамены!». Вообще со студентами Вернадский был довольно жестким и требовательным.