…надеясь с пользой употребить досуг, я посетил лекцию, состоявшуюся вчера в библиотеке Морского собрания. Выступал военный врач по имени Pirogoff; он всего два дня, как приехал в Севастополь.

Доктор Фибих, посоветовавший мне это мероприятие, уверял, что при осаде крепости, (состоится ли она теперь?) этот медик совершит переворот в полевой хирургии. Не знаю, не знаю; я всего лишь любитель, хотя мне и приходилось оказывать помощь корабельному хирургу, откровения русского Парацельса не показались мне убедительными.

К счастью, лекцию он читал по-немецки, иначе мое намерение пропало бы втуне — несмотря на все усилия, я едва овладел тремя дюжинами русских слов и оборотов. Но немецкий язык общепринят в медицинской среде, так что я понял почти все, что было сказано с трибуны.

Могу только сожалеть о том, что вместе со мной на лекции не присутствовал доктор Фибих. Они с мистером Блэкстормом со вчерашнего дня в отъезде. Я несколько обеспокоен — наше положение подданных враждебной державы, хоть и «некомбатантов», требует известной осторожности.

Но вернемся к лекции. Увы, доктор Pirogoff′ оказался приверженцем того богохульного и шарлатанского метода, который в последнее время получил распространение — к услугам его адептов прибегла даже королева Виктория! Русский врач оперировал раненых с применением эфира; вещество это, получаемое перегонкой «спиритус вини» и купоросного масла, используется в химических опытах. Оно способно оказывать дурманящее действие, но опасно тем, что отравляет кровь. Несомненно, это промысел нечистого: недаром тех, кто посмел опробовать сатанинское зелье на себе или своих близких, порой не допускают к причастию!

Я слышал, что обезболивание эфиром применяют за океаном, в клинике города Бостона. Чего ждать он вчерашней колонии, которая предпочла кромешное варварство светочу британской цивилизации?

Не меньшие сомнения вызвал у меня и способ закрепления сломанной кости, предложенный доктором Pirogoff′ ым. Он облепляет поврежденную конечность гипсовой кашицей, чтобы та приобрела крепость камня — и оставляет в таком состоянии до полного заживления. Какая нелепость! Что годится скульптору и строителю не всегда применимо в медицине — любому, сведущему во врачевании должно быть очевидно, что скованная подобным образом рука или нога неминуемо омертвеет! Британские хирурги применяют практичные и удобные лубки; этот метод лучше всего соответствует требованиям современной медицины.

Отправляясь на лекцию, я прихватил с собой приспособление, приобретенное перед отъездом из Лондона на Пикадилли, в лавке мистера Парсонса. Этот прекрасный образчик британской медицинской науки — набор приспособлений из гуттаперчевых трубок, медного сосуда, фарфоровых клапанов и особого ручного меха, — предназначен для вдувания табачного дыма через задний проход. Такая процедура употребляется при болях в животе, а так же, когда необходимо откачать и заставить дышать утопленника. Метод, широко известный в Британии: еще в конце прошлого столетия организация «The Institution for Affording Immediate Relief to Persons Apparently Dead from Drowning» ( «Учреждение для Предоставления Немедленной Помощи Лицам, Очевидно Умершим от Утопления» прим. ред.) разместило вдоль берегов Темзы ящики с такими приспособлениями (разумеется, не столь совершенными, как тот, что приобретен автором этих строк).

Предвидя неизбежность подобных случаев в военном лагере, я обзавелся этими изделиями и теперь хотел приобщить к достижениям современной медицины и русских. Да, между нашими странами идет война; но милосердие остается милосердием, и долг христианина — облегчать страдания ближних, сколь это возможно.

К моему удивлению, устройство не вызвало у доктора Pirogoff′ а интереса. Наоборот, он подверг его жестокому осмеянию, поддержанному, увы, и другими слушателями. Большей часть того, что было сказано доктором Pirogoff′ым, я понять не сумел; отмечу лишь неоднократное упоминание содомского греха, совершенно в данном случае неуместное. Что ж, это еще одно доказательство российской дикости, свойственной даже самым образованным из жителей этой страны…

— Вы ответите за самоуправство! Здесь вам не…

Фибих поперхнулся и зашелся в приступе кашля. На глазах — выпуклых, как маслины, глазах уроженца черты оседлости, — выступили слезы, а Семен Яковлевич все кашлял, шаря в кармане френча в поисках платка.

Хороший у Фибиха френч, подумал Эссен. Английский, такие появились в пятнадцатом, и весьма ценились околовоенной публикой — земгусарами, агентами по снабжению, репортерами газет и представителями Красного Креста. За годы войны их развелось несчитано… И ботинки английские, с высокими, в бутылочку, жесткими крагами на медных пряжках, и фуражка шоферская — хромовая, со сдвинутыми выше козырька очками-консервами. На шее белый пилотский шарф; Фибих еще перед набегом на Зонгулдак выменял его у Корниловича на две бутылки голицынской марсалы. Не флотский врач а спортсмэн, столичный щеголь. Интересно, на кой черт он так вырядился?

— И что же «нам здесь не…» Семен Яковлевич? — осведомился Велесов. — Может, это о ваших однокашниках, из питерских социал-демократов? Так их здесь нет, и нескоро появятся!

Физиономия Фибиха налилась кровью, он замахал на Велесова руками, не в силах справиться с очередным приступом кашля.

— Оставьте вы его, Сергей Борисыч! — с досадой сказал Эссен. — Не видите, человек слова выговорить не может, а вы его пытаете! Вот, Семен Яковлевич, промочите горло. У нас тут пылища…

Фибих сцапал фляжку, сделал два глотка — под кожей заходил длинный кадык.

— Надеюсь, доктор все же удосужится объяснить, за каким рожном он притащил на военный объект подданного враждебного государства, да еще и с фотоаппаратом? — неприятным голосом спросил Велесов. — Не знаю как у вас, а в наше время это называлось «пособничество шпионажу» и каралось соответственно!

— Вот! — взвизгнул Фибих. Он справился с кашлем и теперь указывал на Велесова пальцем. — Вот такие как вы и зажимают свободную прессу! Я-то, наивный, верил: через сто лет от черносотенной заразы и духу не останется! Так нет: гадите, топчете ростки свободы!

И снова закашлялся.

— Вы глотните еще, Семен Яковлевич, — посоветовал Велесов, — А то, неровен час, задохнетесь. Кому тогда за ваши дела отвечать — Пушкину? Англичанина-то не тронь, он некомбатант! А вы — офицер, присягу давали, стало быть, понимать должны. Вашего брата, шпиёна, и за меньшее вешают…

— Ну-ну, Сергей Борисыч, не перегибайте палку — укоризненно покачал головой фон Эссен. — Никто нашего доктора ни в чем не обвиняет. Ну какой из англичанина шпион? К нему и жандарм приставлен…

— Жандарм этот — олух стоеросовый, Ему велели ходить за репортером — он и рад стараться. А про фотоаппарат он понятия не имеет, не знает даже, что это за штуковина такая. Блэксторм у него под носом может хоть форты снимать, хоть пороховые погреба, хоть наши гидропланы, а он и слова не скажет! Я бы, Реймонд Федорыч, отдельно поинтересовался, сколько ему отстегнули за такую непонятливость?

Фибих издал невнятный, сдавленный звук. Велесов улыбнулся; улыбка его больше была похожа на оскал.

— Все, господа, — обрубил Эссен. — Прекращайте этот декаданс, нижние чины смотрят. Не обессудьте, доктор, но фотокамеру придется сдать. Под расписку, конечно, — добавил он, увидев, как вскинулся Фибих. — Я лично передам камеру в жандармское управление крепости, и по окончании боевых действий господин Блэксторм получит свое имущество назад. И никаких возражений, господа! — оборвал он Велесова, собравшегося что-то сказать, и даже открывшего для этого рот. — А вы, Семен Яковлевич, приготовьтесь дать отчет кают-компании «Алмаза». Уверен, к вам будет масса вопросов. А пока — не задерживаю; и передайте вашему британскому другу, что в Каче ему делать нечего.

Выпустив эту парфянскую стрелу, Эссен повернулся на каблуках и зашагал к палаткам. Велесов гадко ухмыльнулся Фибиху и последовал за старшим лейтенантом. Доктор остался стоять, вытирая платком пот со лба. За шатром что-то зашуршало, стукнуло. Семен Яковлевич дернулся, будто его кольнули шилом и осторожно приподнял край парусинового полога. Никого; только юнга-ирландец уткнулся носом в брошенный на доски бушлат и посапывает себе… Фибих запихал в карман платок и отправился к пролетке, возле которой, рядом с белым жандармским мундиром, маячил клетчатый пыльник репортера.

В коптильне царил полумрак. С потолочной балки свешивалась на капроновом шнуре мощная светодиодная лампа. Ее пока не включали: щелястые стены пропускали достаточно света. На дворе звонко рассыпались детские голоса — внуки хозяина играют в расшибалочку. А может, в ушки, подумал Белых. Как у Катаева.

Лютйоганн присел посреди амбара, на бочонок. Боевые пловцы разместились вдоль стен — послушать варяжского гостя и, если дело сложится, будущего соратника, собралась вся группа.

— Ихь хабе айнрюкт… поступилль цур Кайзермарине им яре тысячья девятьсот седьмой. — начал немец. — Сначала панцершифф… как это по рюсский… йа, броненосьетц «Вейссенбург». Потом служилль альс машиненофицир дер кройцер «Любек», а когда начинайт криг… война, попросилль… айнен берихт айнгерайхт меня ан ди у-бооте цу экспонирен… перевьести.

— Попросил о переводе на подводную лодку? — подсказал Карел, слегка знающий немецкий.

— Я, натюрлихь, унтерзеебоот. Ихь говорийт айн венихь рюсски — мейн онкель… дьядья ест подданный ваш цар, шивьёт ин дер нэе фон Рига, ихь хабе к нему шилль. В год десят… ихь хабе ин тюркай гекоммт… передавайт панцершифф «Вейссенбург». Потому я есть ин Варна — Кайзермарине геген рюсский флотте ам Шварцен Меер кемпфен… тюркен хильфт… йа, помогалль…

— Ясно… — кивнул Карел. — В десятом, значит, году перегонял в Турцию броненосец, да еще и по-русски мала-мала шпрехаешь — вот и загнали тебя, болезного, на Черное море, где ваш флот туркам против России подсоблял.

— А почему не на Балтику? — полюбопытствовал Гринго. — В Риге, у дяди своего жил, верно? Родные можно сказать, места…

— Ихь хабе просилль Остзее… Балтикь, — вздохнул Лютйоганн. — Айн бефель айнхильт… полутшилль приказ нах Варна геен. Приказ надо выполняйт!

Белых покрутил в пальцах соломинку, поморщился В сарае сильно воняло рыбой, и запах этот не могли перебить ни табачный дух, ни запах оружейной смазки. Густопсово — так, кажется здесь говорят? Теперь, как ни отмывайся — не избавиться от этого амбрэ. Ребятам, конечно по барабану, а Фро вчера носик наморщила. Смолчала, конечно, проявила деликатность, но все же неприятно…

— Так вы готовы нам помочь? Вы же действовали против русских, вас это не смущает?

Обер-лейтенант пожал плечами.

— Ви говориль — протьив рюсски… А мнье кашется — Дойчлянд геген цитронен и… как это по рюсский… льягушка кемпфт, да!

— Лягушатники. — понял Белых — А «зитронен» это — от «лимон»? Лимонники? Британцы?

— О, йа, Британия ист! — важно произнес Лютйоганн. — В майн семья уважайт канцлер Бисмарк. Он говорилль: ньельзя воевайт Россия! От этого выигрывалль альт марктхёндлер… как это… старий женшьин с ринок, йа…

— Базарная торговка. — усмехнулся Белых. — Правильно рассуждаешь, герр лейтенант.

— Их бин обер-лёйтнант цур зее! — важно сказал подводник. — Это означайт…

— Да-да, прости, конечно. У нас по-простому, знаешь ли… Тем более — теперь мы, Ганс, вроде как каперы, вольные корсары. Ну так что, поможешь? Ты — человек из двадцатого века, технику понимаешь, не то, что здешние. К тому же, морской офицер, на крейсере ходил. Для нашего дела — в самый раз.

— Ихь бин готофф. — после паузы ответил подводник. Только нихть… не понимайт, ихь верде капитэн фон дер дэмпфер… пароход, йа? Командовайт вы и ваш зольдатн?-

Спецназовцы заулыбались. Гринго цокнул языком:

— Размечтался, немчура! Командовать он нами будет… ГэЗэЭм-один не подарить?

Немец уставился на боевого пловца:

— Ихь понимайт нихьт вас ист дас…

— Губозакатывательная машинка, модель первая. Не берите в голову, обер-лейтенант, это наше, национальное. А ты, Гринго, бросай хохмить! Нашел, понимаешь, матроса Синепупкина…

— Я — что, я — ничего… — пожал плечами главстаршина. — Он мужик правильный, я ж не спорю…

— А по существу вопроса скажу вот что, — продолжил Белых. — Раз уж мы подались в джентльмены удачи, то и порядки установим соответствующие. Вы — шкипер, ваше дело судовождение. А во всем, что касается стратегии и боевых действий, решение принимаю я. Буду вроде квартермейстера.

— Квартермейстер? — удивился Гринго. — Так это снабженец! Помните, «Остров сокровищ»? Одноглазый Сильвер был квартермейстером, а он же кок!

— Ни хрена подобного! — отозвался Карел, недавно одолевший «Флибустьерское море» Жоржа Блона. — Переводчик напутал. Не квартермейстер, а квартер-мастер, начальник квартердека. Парусники, когда на абордаж сваливались, сталкивались бортами в районе квартердека. А квартер-мастер вел отборных головорезов, которые лезли на чужое судно с ножами и топорами. У него вообще большая власть была — команду держал, дисциплину, наказания назначал, ежели кто накосячит. Мог даже приказы капитана отменять!

— Точно! — подтвердил Белых. — Потому Сильвер и говорил: «меня боялся сам Флинт.» С чего бы ему бояться снабженца, сам подумай!

Лютйоганн, ни слова не разобравший из сказанного, с недоумением смотрел на боевых пловцов.

— Ви, рюсский не уважайт дисциплинен. Ви есть очьен храбрий зольдатн, но нихьт понимайт порьядок. А милитердинст… военный слюжба как ви говорилль — порьядок унд дисциплине ист!

— Это у тебя получилась художественная истина. — ухмыльнулся Белых. — Но у нас, российских, собственная гордость. Помнишь: «на каждую вашу хитрость Россия ответит своей непредсказуемой глупостью»?

— Их бин «глюпост» говорилль нихт… — нахмурился Лютйоганн.

— Да не ты, а Бисмарк ваш! И вообще, раз уж служишь с русскими, Ганс — пора осваивать русский юмор. И еще кое-что, в плане сугубо командного языка. Иначе, боюсь, общения не получится, даже с греками.

— Да что — греки! — хохотнул Змей. Мичман не принимал участия в беседе: устроился возле большой бочки, застелил ее ветошью и принялся приводить в порядок свой арсенал. Сейчас он заканчивал чистить СПП, четырехствольный подводный пистолет, с которым не расставался даже на суше. — Вот казачки тюрморезовские — это да. Могут не оценить ваших, обер-лейтенант, «арбайтн» и «цурюк!»

— Но как ше верде ихь командовалль…

Ганс Лютйоганн в растерянности переводил взгляд со Змея на Белых и обратно.

Белых встал с корзины, служившей ему стулом, отряхнул колени.

— Ну ладно, добры молодцы, позубоскалили и будя! Гринго, проводишь обер-лейтенанта в порт, на «Улисс». Ставлю задачу: подобрать ему рацию, из запасных, и научить с ней работать. Вечером проверю. Змей, Вий, остаетесь на базе. Карел — с дядей Спиро, и ствол прихвати. Старик отправится за собранными деньгами, мало ли что… Я в город, связь каждый час. Вопросы?