Утром в субботу она написала Стивену: «Заедешь за мной к 11 или встретимся на ярмарке?»

Через минуту раздался звонок.

– Я не смогу, – сказал Стивен.

Несколько дней назад, когда Мэрибет только предложила, он очень обрадовался.

– Врачебные дела? – поинтересовалась она.

– В каком-то роде. – В его голосе было что-то не то. Он звучал не просто грубо, а с какой-то болезненностью, как будто Стивен битого стекла наглотался.

– Ты заболел?

– Если да, то сам виноват.

– В каком смысле?

Он откашлялся.

– У меня похмелье. Страшное.

– Я сейчас приеду, – сказала Мэрибет.

– Из меня сейчас не очень хорошая компания.

– Я не жду, что ты меня будешь развлекать.

– Я правда в жутком виде.

– Ты же мне сам недавно говорил, что просить о помощи – нормально.

На линии стихло.

– Приезжай, – сказал он через какое-то время.

Стивен был весь серый. Все: волосы, кожа, мятая с кислым запахом футболка, все серое. Мэрибет и раньше понимала, что ему лет шестьдесят, но ей впервые пришла в голову мысль, что он стар.

Причина страданий стояла на столе: три пустые бутылки из-под вина и наполовину полная пинта чего-то еще.

Видно было, что ему неловко, что он пил и что Мэрибет это видит. Так что она как можно быстрее и небрежнее собрала бутылки, как будто она уборщица, и пусть ситуация неприятная, но привычная.

Мэрибет понесла бутылки к мусорному баку, гадая, в этом ли заключалась причина скандала. Кардиолог-алкоголик. Новости разлетелись быстро, но ее не достигли.

Когда она вернулась, он сидел, ссутулившись, за кружкой кофе.

– Разогреть? – предложила она.

Он покачал головой.

– Тошнит?

Стивен снова печально покачал головой, как маленький мальчик.

Мэрибет вылила кофе и поставила перед ним стакан воды.

– Алка-Зельтцер есть?

– Наверху. На столике у кровати.

Когда она шла вверх по лестнице, ступени стонали, словно всему дому было плохо. Мэрибет отыскала большую главную спальню с кроватью размера «кинг-сайз», постель смята и не заправлена. Она остановилась в дверях. Его запах, привычный аромат бергамота и кожи, смешался с вонью блевоты, похожей на испорченный сыр.

Мэрибет на цыпочках подошла к его ночному столику. (Что именно этот его, она заключила по тому, что он был завален медицинскими журналами.) Она открыла ящик, в нем оказались еще такие же журналы, колода игральных карт, Киндл и липкие бумажки, но Алка-Зельтцера не нашлось.

На столике с другой стороны кровати ничего не было, если не считать рамки со свадебной фотографией, покрытой пылью. Открывая ящик, Мэрибет чувствовала, что не имеет на это права. Там, рядом с пачкой «Клинекса» и сборником рассказов Хунота Диаса с загнутыми страницами, оказался открытый Алка-Зельтцер.

Фелисити его пила во время химиотерапии, когда болел живот? Читала Диаса, чтобы отвлечься от своего тяжелого настоящего? Или от неопределенного будущего?

В ванной сильно пахло рвотой. Затаив дыхание, Мэрибет отыскала в шкафчике болеутоляющее и пошла назад.

Стивен сидел за столом и смотрел в пустоту, вода стояла нетронутой. Растворив в ней Алка-Зельтцер, Мэрибет похлопала Стивена по руке. Вложила в ладонь три таблетки тайленола.

– Глотай, – велела она. – И пей.

Он выпил всю воду залпом, с закрытыми глазами. Мэрибет едва удержалась, чтобы не сказать: «молодец». Когда он рыгнул, ее саму едва не одурманило от запаха.

– Полегчало? – поинтересовалась она.

Стивен скривил лицо в попытке изобразить улыбку.

– Немножко.

– Приготовлю яичницу или что-нибудь жирное. Впитает остатки алкоголя.

– Ну и кто тут врач? – вяло спросил он.

– Яйца есть?

Он кивком указал на холодильник. Там почти ничего не было. Но оказалось с полдюжины яиц, немного нежирных сливок и масла.

– А острый соус?

Он кивнул в сторону шкафа. Порывшись, Мэрибет отыскала несколько хороших бутылочек КаДжона, тринидадская марка. Подумала, не оттуда ли Фелисити? Или, может, они в отпуск туда ездили? Или просто любили острый соус?

– Два из двух есть, – сказала она. – Идем на третий. Хлеб?

– В морозилке поищи.

Мэрибет нашла булки для гамбургеров и поставила их оттаивать. Тем временем взбила яйца со сливками, солью и перцем, разогрела сковородку, бросила на нее масло и вылила яйца.

– Почему у меня на кухне приятно пахнет, только когда здесь ты? – поинтересовался Стивен.

– Если тебе нравится запах еды, это уже прогресс. – Мэрибет засунула булки в тостер, перевернула лопаткой яйца, полила их острым соусом.

– Где ты научилась готовить?

– Стивен, это просто яичница. Основы.

– Но ты и в целом умеешь. Это видно.

– Да. Меня журнал научил.

– Изобретательно.

– Я не читала его, а работала там. Первое мое место было в кулинарном журнале. А до того я только макароны с сыром в коробочке разогреть могла.

– Как же тебя взяли на работу в кулинарный журнал?

– Я обманула. За неделю до собеседования начала читать поваренные книги и всякие журналы на тему, смотреть кулинарные шоу, так что пришла к ним уже как Джулия Чайлд.

– И долго ты там проработала?

– Достаточно, чтобы полюбить готовку.

– Это видно.

– Мне это в журналах и нравилось. Что становишься на несколько лет экспертом. Бюджетные путешествия, международные дела, жизнь знаменитостей.

– Мастерица на все руки.

– Профессиональный дилетант. – И это была правда. Она – высококвалифицированный редактор, который больше ничего не умеет. Только вот теперь уже даже и не редактор.

Мэрибет выложила яйца на тарелку и еще больше залила соусом. Стивен поднял руку.

– По-моему, хватит.

– Доверься мне, – ответила Мэрибет. – Я не в курсе научных обоснований, почему острое помогает от похмелья, но знаю, что это так.

– Может, нам стоит написать об этом статью?

– Тогда сначала надо провести опыты.

Мэрибет поставила перед ним тарелку. Стивен скривился.

– Всего кусочек. Говорил же, что пахнет хорошо.

Он взял вилку, попробовал, прожевал, проглотил.

– Вот видишь, – констатировала Мэрибет, – не умер.

– Надо выждать несколько минут, – ответил он.

– Чувство юмора возвращается. Съешь еще кусочек. По чуть-чуть.

– Ты отличный врач, – со слабой улыбкой сказал он. – Или, может, медсестра.

Мэрибет вскинула бровь.

– После одного кусочка уже понижение?

– Повышение, – возразил он. – Медсестры – истинные целители. – И добавил, словно убеждая: – Фелисити была медсестрой.

– Так вот как вы познакомились?

– Нет. Она работала в детской онкологии.

– В онкологии? – Мэрибет покачал головой. – Ну и ирония.

Стивен наколол на вилку кусок побольше.

– Похоже, что помогает. А в каком смысле ирония?

Мэрибет подумала, не укоряет ли он ее, не ругает ли за то, что полезла в его личную жизнь. Но ведь Стивен сам о ней заговорил. Она пробубнила что-то о том, как медсестра из онкологии умирает от рака.

Вилка звякнула о тарелку.

– Фелисити не умерла от рака.

– Да?

– С чего ты взяла?

У Мэрибет покраснели лицо, руки, шея.

– Не знаю. Просто она такая молодая и красивая. – До нее дошло, насколько смешно это звучит. – И у тебя в кабинете розовые ленточки.

Стивен почти что улыбнулся.

– Это Мэлори работает с женщинами, которые пережили рак груди. Организует для центра различные мероприятия. А я оказываю моральную поддержку. Прости. Я думал, ты в курсе. Тут же все знают. Ну, и по твоим словам, когда мы ели мороженое.

Что она тогда сказала? Был только какой-то договор, что он не лезет в ее тайны, а она – в его.

– Я не знала, – запинаясь, проговорила Мэрибет. – Ну, и не знаю.

– Это не секрет. В газетах все печатали. Я думал, ты больше обо мне разузнала.

Она покачала головой. Даже в Гугле ни разу не искала. Просто решила, что если Грант сделал что-то ужасное, то лучше не знать.

– Она погибла в автокатастрофе. Само по себе ничего выдающегося. Со многими бывает. Но в данном случае виноват был я.

Сердце отреагировало как-то странно, колебание, остановленное резким ударом, но, видимо, с болезнью это связано не было.

– Ты?

– Ну, не в юридическом смысле. Хотя это ничего не меняет, да? – Он зло хохотнул, совсем не похоже на себя. Даже немного неадекватно.

– Так что произошло?

– Не повезло. Или плохая карма. Как знать? – Стивен взмахнул руками, словно виня всю вселенную. – Мы поехали в Кливленд, на выступление оркестра, в котором играл один ее бывший пациент. Она всегда это делала – ходила на школьные постановки, свадьбы, выступления бывших пациентов, и меня таскала за собой. Мы постоянно спорили из-за этого. Я считал, что наша работа – лечить, ставить на ноги, чтобы люди жили своей жизнью, не связывая ее с нашей. А Фелисити как будто коллекционировала своих выживших. Иногда читала мне нотации о том, что и я был бы лучшим врачом, если бы не занимался только болезнью. Если бы не был таким, по ее словам, отстраненным. – Стивен снова горько хохотнул. – В общем, я, хоть и не хотел, поехал на этот концерт, а потом нас – точнее ее – пригласили на какое-то празднование с этим ее гобоистом, и мне ничего не оставалось, кроме как пойти с ней. Я осел в баре, Фелисити же, как всегда, была звездой вечеринки. Выехали обратно мы не раньше полуночи, а это значит, что домой должны были вернуться как минимум к двум. Я сердился, что мы едем так поздно, а она ругала меня за спешку, ведь на следующий день планов не было, потом перешла на то, что я очень быстро гоню, ситуация накалилась, я отвлекся, не заметил, что перед нами встали машины. Резко нажал на тормоз, но не успел.

– Боже, мне так жаль.

– Нет. – Стивен вытянул руку. – Это еще не оно. Все обошлось. Легкое ДТП.

Комок ужаса в животе у Мэрибет сжался еще сильнее.

– И что произошло? – прошептала она.

– То, что я вместо того, чтобы съехать на обочину или поставить аварийный знак, последние секунды ее жизни отчитывал Фелисити за то, что мы из-за нее попали в аварию. Пока я орал на нее, в нас въехали сзади. Я даже стоп-сигнал не включил, просто поставил машину на тормоз.

– О боже, Стивен. Нет.

– Я отделался сотрясением мозга и вывихом плеча. А Фелисити… – Он откашлялся. – С ее стороны машина даже на машину перестала быть похожа.

И он продолжил свой ужасный рассказ о том, как сидел напротив Фелисити в клетке из обломков и умолял ее держаться, хотя и видел, что она не сможет. Мэрибет заплакала.

Стивен подал ей салфетку и продолжил, у него глаза были сухие. Мэрибет казалось, что он уже не с ней разговаривает, а просто прикрывается ей, чтобы было выносимее пересказать эту историю самому себе. Примерно так же, как она писала близнецам.

– Я после этого взял отпуск на месяц, а когда вернулся, уже растерял часть пациентов. Потом и другие стали уходить, потому что… пожалуй, угрюмый – подходящее слово, хотя я всегда был угрюм, но, наверное, стал совсем невыносим. Может, поэтому и пошли слухи. Фелисити любили. А меня нет. Она умерла. А я нет. Шептались, что я пью. Но это было неправдой, хотя, конечно, после аварии я пил много. – Он показал туда, где стояли пустые бутылки. – Но многие как будто понимали, что это моя вина. Или, может, просто не хотели мне сочувствовать. Кто их в этом обвинит? Это сказалось на работе. Мне предложили взять еще один отпуск, хотя мы все понимали, что это навсегда.

Стивен оттолкнул тарелку.

– Может, это и к лучшему. Врачу необходима некоторая мания, уверенность в собственной непогрешимости. Но после того, как на моих глазах умерла Фелисити, а я ни хрена с этим сделать не смог, я лишился и этого.

Так вот в чем дело. Не врачебная ошибка. Не алкоголизм. Даже не скандал, по крайней мере, не такой, как воображала Мэрибет. А разбитое сердце, самобичевание. А уж это она понимала.

Стивен смолк, но руки дрожали. Мэрибет накрыла их своими ладонями и держала крепко, пока не прошла дрожь. А потом она его поцеловала.