Эн Ронни ушел за кофе в ближайшую кофейню, я тем временем пытался повесить колокол на его прежнее место. Мне не давал покоя этот странный гость.

Дверь открылась, я отступил на шаг.

– Габриэль, брось его, меня этот звон раздражает не меньше, чем тебя, он мешает мне думать, а потому я много раз на день отвлекаюсь на нового посетителя.

– Как скажешь, Эн.

Я положил колокол на стол. И встал за свое рабочее место. Эн поставил передо мной бумажный стакан с эспрессо.

– Так на чем мы остановились? Вспомнил! Ты утверждаешь, что твоя героиня имеет свои собственные права и даже чувства.

– Не совсем так, но…

Он сделал вид, что не услышал меня.

– Хорошо! Давай посмотрим на эту ситуацию с другой стороны, не как «автор» – «героиня», а как «мужчина» – «женщина».

Меня поразило, что он так быстро сумел забыть свою недавнюю беседу с Робертом.

– Эн, я не перестаю удивляться.

– Чему, Габриэль?

– Как ты можешь, так легко выйти из одного диалога и вернуться в другой, такое чувство, словно мы закончили свой разговор всего секунду назад, а между тем уже прошло больше часа и многое успело произойти за это время.

– А что, собственно, успело произойти, Габриэль? Ты подслушивал наш с ним разговор, а потому должен был заметить, что ничего важного не было произнесено вслух. Это была всего лишь очередная партия в «дурака и пешку», и откровенно говоря, пусть в этот раз я и не оказался дураком, но очередной час моей жизни был потрачен впустую. Что такое полезный диалог? Это когда один человек делится какой-то нужной информацией. Роберт не подарил мне ничего ценного, впрочем, как и я ему, а потому я признаю такое общение бесполезным.

Эн одним глотком выпил весь кофе.

– Хотя нет, признаюсь, кое-что полезное все же присутствует для меня. Мой груз не так уж и давит на плечи, когда я вижу человека, ноша которого тяжелее моей. М-да! А вот наш с тобой диалог – это нечто другое. Твои вопросы пробуждают во мне интерес, а это такая же ценность, как и мой опыт, который ты получаешь взамен.

– Я понимаю.

– Хорошо, а теперь продолжим. Твоя героиня – это обыкновенная женщина, со своими слабостями, предрассудками и странностями. Ты, как автор, предстаешь перед ней в лице мужчины. Я верно понимаю?

– Да.

– А потому в первую очередь тебе стоит быть с нею снисходительным и аккуратным в речах. Не стоит при первой же встрече демонстрировать свое превосходство и власть. Попробуй сначала прислушаться к ней, пусть она даже не догадывается кто ты такой, стань ее другом. И поверь мне, Габриэль, твое произведение откроется для тебя с абсолютно неожиданной стороны.

– Не могу, Эн. Я уже много ненужного ей наговорил, вот если только переписать эту главу.

– Не смей этого делать. Ведь твоя книга – это чья-то жизнь, а переписать судьбу человека – это лишить его конечного пункта, к которому он должен в итоге прийти. Назовем этот конечный пункт – моралью, ты же вложил в свою книгу мораль, Габриэль?

– Почему я тебе должен довериться, Эн. Ты же… Как бы это сказать…

– Я же кто? Плохой писатель? Именно поэтому я единственный, кто может тебя научить, как писать не нужно.

– И что мне теперь делать? Ведь я допустил ошибку.

Эн Ронни улыбнулся.

– У тебя достаточно чистых листов, чтобы ее исправить.

Он показал мне на свое место в конце зала.

– Добро пожаловать в мой храм вдохновения. Беги за своей рукописью, Габриэль.

«Я пробыл в гостиной около часа, прежде чем послышался скрип двери на втором этаже. Юлия спускалась по лестнице. Я присел на стул. Спустя несколько секунд она вошла в комнату.

– Вы? Я думала, что все это мне приснилось…

Я привстал.

– В какой-то степени это так, Юлия. Простите, что сразу вам не представился… Меня зовут Габриэль, я писатель и хочу написать книгу о вашем муже.

Она, словно не замечая моего присутствия, направилась к окну. Отодвинула штору.

– За окном ночь. Зачем вы пришли ко мне среди ночи?

Я был в растерянности.

– Дело в том, что я писатель, понимаете, чтобы книга получилась живой, мне самому нужно присутствовать при этой трагедии. Занимать в ней определенную роль. Конечно, вы можете меня прогнать, но боюсь, что с утра вы не сможете уделить мне даже минуты. А потому я хочу попросить вас остаться до утра в этом доме и рассказать мне все, что вы посчитаете нужным.

– Оставайтесь, – в ее голосе послышалось равнодушие.

– Благодарю.

Она посмотрела на него, а затем подошла ко мне и присела на свободный стул.

– Вы знали моего мужа?

Я хотел ей соврать, но вспомнил слова Эн Ронни и не стал этого делать.

– Нет, не знал.

– Не удивлена, – сколько холода было в этих словах. – Я перестала удивляться чему-либо.

– Что вы сейчас чувствуете, Юлия? – Я внимательно посмотрел на нее.

– Странный вопрос – что я чувствую. Мне легче было бы сказать, каких чувств я лишилась.

– Я вас внимательно слушаю.

– Если бы мне сейчас сказали, что я умерла, и мое сознание осталось блуждать в этих стенах, то я бы испытала глубокое облегчение и радость. Но ведь вы этого не скажете?

– Нет.

– Я так и думала, значит, я живой человек, в абсолютно здоровом теле, правда, с немного помутненным рассудком, но если не открывать рот, то это совсем не заметно.

Она посмотрела на какой-то предмет у меня за спиной.

– Вам заварить кофе?

– Если вы не возражаете, то, пожалуйста, чаю.

– Хорошо.

Она встала и направилась к кухне. Я развернулся, чтобы продолжить наш диалог.

– Знаете, это может сейчас прозвучать достаточно странно, но вы не пугайтесь. Когда я вчера проснулась среди ночи, я не открывала глаза несколько минут. Меня окутал некий страх, такое чувство, что на меня кто-то пристально смотрел все то время, пока я спала. Я понимала, что этот «кто-то» не может причинить мне вреда, ведь в воздухе не ощущалось враждебной энергии, как бывает при ссоре или обоюдной неприязни с человеком. Было что-то другое – нейтральное – и больше всего меня напугало то, что когда я открыла глаза, в комнате никого не было. Но ведь я кожей чувствовала присутствие кого-то еще. А затем раздался звонок…

– Кто звонил, Юлия?»

Я испытывал неописуемый интерес к тому, что она мне сейчас рассказывала, моя героиня позволила мне взглянуть на мое произведение с другой стороны. Эн Ронни оказался прав!

«– Звонили из бюро находок. И сообщили, что нашли мою мотивацию к жизни, но, к сожалению, не могут вернуть.

Она поднесла мне знакомую чашку.

– Вы шутите?

– А вы видите на моем лице улыбку, Габриэль?

Из ее чашки пахло крепким кофе. Я не хотел покидать свою рукопись, а потому решил остаться в этом доме как можно дольше.

– Сколько вам лет?

Такого вопроса, признаюсь, я не ожидал.

– Двадцать два.

– Я так и думала, у моего мужа нет знакомых вашего возраста. Ему тридцать четыре, а я на год его младше.

– Юлия, я надеюсь, наша разница в возрасте не станет преградой для продолжения беседы.

– Нет. Мне не важно, сколько вам лет, главное, чтобы вы не понимали моих слов. Я сейчас разговариваю не с вами, а сама с собой.

Я улыбнулся.

– Вы и вправду можете делать так, чтобы вещи исчезали из рук?

– Нет, – улыбнулся я, – это ведь противоречит законам физики, а с наукой спорить бессмысленно.

– Значит, мне это приснилось. Странный сон…

Она сделала глоток, затем спросила:

– У вас есть дети?

– Нет.

– Жаль, вы меня не поймете.

– Я постараюсь, Юлия.

– Я не могу смотреть на детей, ведь в них я вижу его тело, его характер, даже цвет его глаз. Вернуть сейчас моих детей – это отправить меня на гильотину, надеюсь, со временем я смогу себе позволить на них спокойно смотреть».

Эн Ронни указал мне путь, который я все это время искал. И я следовал этой верной тропе.

«– Скажите, Габриэль, вы как человек новый, здравомыслящий, наверное, в реальности понимаете больше, чем моя больная душа. В какой-то степени, вы неуместный человек, а потому мне показались загадочным, и, возможно, вы знаете то, чего бы мне не следовало знать. Я вас прошу, будьте со мной откровенны… – В ее глазах я увидел надежду. – Можно ли как-то вернуть моего мужа к жизни, перед тем, как его предадут земле? Я понимаю, это звучит отчаянно и невероятно, но я все же спрашиваю у вас, мне хотелось бы услышать ответ, ведь этот вопрос не дает мне покоя и терзает меня изнутри…

– Нет.

Тяжелое лезвие палача упало на землю. Моя рука не дрогнула.

– Ой, о чем это я?

Она попыталась улыбнуться, но ей этого сделать не удалось.

– Конечно же это невозможно, я совсем выжила из ума. Может, вам принести еще чаю?

– Спасибо, но я откажусь.

Ком подступил к горлу, мне не хотелось больше пить ее чай.

– А как вы назовете свою книгу?

– «Души погибших цветов».

Юлия внимательно посмотрела на меня. И в какой-то момент я увидел в отражении ее глаз свое собственное презрение. Так, спокойно. Нужно выходить из роли! Это всего лишь выдуманный текст.

– Красивое название. Но почему именно «цветов»?

– Ведь от какой-то неизвестной чумы вымрет все человечество, но только не цветы, – я и сам не ожидал от себя такой фразы.

– Идеальный мир, – улыбнулась она, словно прочитав мои мысли».

Мне нужно было срочно выходить из своей книги, я начал поддаваться своим эмоциям, а как говорил Эн Ронни – это может трагично для меня закончиться.

«– Юлия, я вас оставлю ненадолго. Мне нужно подышать свежим воздухом, я вернусь буквально через несколько минут и мы продолжим.

– Хорошо.

Я встал со стула и направился в прихожую, даже не взглянув на спящего человека, лежавшего все это время в одной комнате с нами.

– Так кто, вы говорите, дал вам мой адрес?

– Я не говорил, – бросил ей в ответ и поспешил на улицу».

– Габриэль…

Эн Ронни дергал меня за плечо.

– Я уже пять минут не могу до тебя достучаться, ну и самоотдача, скажу я тебе. Будь предельно осторожен, мой друг, ты играешь в опасные игры, ведь если рукопись поглотит тебя, то в один момент ты не сможешь вернуться назад! Одна радость – в сумасшедшем доме всегда лето.

– Эн, у меня получилось!

Внезапное счастье охватило меня.

– Я сделал все, как ты сказал, и произведение открылось для меня по-новому.

– Я искренне рад, Габриэль. Но тебе стоит отвлечься на время. Безумие – это не всегда признак мастерства, как считают псевдохудожники; истинное мастерство – это контролировать свое сумасшествие и выплескивать его только на холст, а не на свою жизнь. Реальность, она требует трезвости, четкости и ясного ума. Поэтому я не разделяю мнения, что необходимо употреблять алкоголь, наркотики и другие психотропные вещества во имя искусства. Многие стесняются своего таланта, словно они совершают некое преступление против мира бездарного, а оттого опьяняют свой рассудок, и получают от этого удовлетворение. Истинный гений никогда не станет оправдывать свой дар, – он с интересом смотрел на мою рукопись, – твой чистейший рассудок одурманиваю только я, но это не смертельно, если в умеренных дозах.

Эн Ронни хитро улыбнулся.

– Собирайся, Габриэль, я хочу, чтобы ты взглянул на себе подобных.

– Алло, Роберт?

– Слушаю!

– Это Эн Ронни. У меня появилась к тебе необыкновенная просьба, я бы сказал больше – увлекательная. Мне нужно, чтобы ты устроил грандиозное представление для моего друга – показал себя во всей красе, так сказать. Ведь он в какой-то степени тот, кого ты больше всего ненавидишь, он Мастер, но только не кисти, а пера. А потому я позволяю тебе продемонстрировать казнь, чтобы он прочувствовал каково это – стоять на твердой земле, а спустя несколько минут провалиться в Геенну Огненную и навсегда лишиться своего имени. Я знаю, Роберт, это доставит тебе удовольстие. Я хочу, чтобы он дрожал от страха, мне нужно увидеть, насколько силен его дух.

Собеседник засмеялся.

– Хорошо, Ронни, приводи своего мальца сегодня к вечеру в галерею Донны. Но будешь мне должен.

– Я никому ничего не должен, Роберт!

Эн Ронни повесил трубку и стал наблюдать, как увлеченно Габриэль погружался в свою работу.

Было около четырех, когда мы с Эн Ронни вошли в центральную галерею. Как выяснилось, мой друг не увольнял своего прежнего кассира, а лишь дал ему заслуженный отпуск, потому его книжный работал во время нашего отсутствия.

Мы вошли в первую залу, там были высокие потолки метров четырех, а то и вовсе пяти. Я поднял голову, и у меня появилось ощущение, что мы находимся в храме. Святыня признанных душ.

– Ну как, Габриэль, тебе нравится здесь?

– Не то слово, – признался я.

В воздухе стоял аромат каких-то благовоний, это придавало лепнине образ таинства и покоя.

– Это лишь первая зала, – начал Эн Ронни, – ты сейчас смотришь на Пьетро Либери и его произведение «Спящий Эндимион».

На этой картине был изображен полуобнаженный мужчина, лежащий на простыне, а сбоку от него ангел-младенец держал собаку за нос.

– Барокко. Италия, – подвел итог Эн.

Я приблизился, чтобы прочитать название. Дословно, как он и сказал.

Он пропустил две картины, они показались ему не интересными, и встал напротив изображения женщины, которая прикрывала свои ноги белой простыней.

– Матисс, – сказал он. – «Обнаженная женщина».

И улыбнулся про себя.

– А это произведение, думаю, тебе знакомо.

Я отрицательно покачал головой.

– Клод Моне. «Сена в Руане». Ты и вправду никогда не слышал о нем? Это ведь один из основателей импрессионизма.

Я хотел спросить, что это, но передумал.

– Хм, вот эту картину ты наверняка знаешь, Габриэль, – он подошел к очередному творению.

Я почувствовал себя дураком. И опустил глаза.

– Это же Ван Гог. Его картина «Воспоминание о саде в Эттене».

Я слышал об этом художнике и решил поделиться с Эн:

– Он отрезал себе ухо.

– Верно, мой друг. Одни утвержают, что он сам это сделал, а другие, что это ухо отсек его друг Гоген в пылу ссоры. Как важно вовремя избавиться от лишнего уха, глядишь, и это войдет в историю.

Мы подошли к концу зала.

– Это произведение знают все, но я не был бы удивлен, услышав от тебя отрицательный ответ. Итак, кто это?

Я довольно улыбнулся.

– Леонардо да Винчи. «Тайная вечеря».

– Браво, Габриэль, а кто эти люди, собравшиеся возле Христа?

– Это его ученики.

– Верно. А не скажешь ли ты, что они обсуждают за трапезой?

Я почувствовал себя троечником на школьной скамье.

– Не знаю.

– …и когда они ели, сказал: истинно говорю вам, что один из вас предаст меня.

На моем лице читалось удивление.

– Эн, откуда тебе все это известно? Насколько я знаю, ты никогда не был художником.

– Не обязательно быть художником, чтобы касаться прекрасного, достаточно привить себе вкус. Я обычный смертный, а потому мне приходится довольствоваться творениями бессмертных, но только в определенный период жизни. Чужие работы для меня – это не что иное, как отражение моего несовершенства, впрочем, как и чужие книги для тебя, – он сделал паузу. – Но ты не отводи меня от темы, Габриэль. Кто предал Иисуса?

– Иуда. Один из его учеников, это знает каждый.

– Но не каждый знает, какой цвет глаз был у Иуды. Ты можешь мне ответить на данный вопрос? – Он пристально смотрел на меня.

– Эн, я не понимаю, к чему ты ведешь?

Он не отводил от меня взгляд, и в какой-то момент мне стало некомфортно от такого вторжения в мое личное пространство. Я моргнул.

– Не важно, – он взглянул на часы, – нам пора спешить, а то пропустим самое главное.

Мы пробежали четыре зала, там было множество различных работ, но я ничего не успел рассмотреть. Перед очередной дверью Эн остановился и постучал. Послышался скрип.

– Приношу свои извинения за беспокойство, – вежливо извинился Эн.

Это было совсем другое помещение, я сравнивал не только по его размеру, но и по количеству присутствующих в нем. В зале было человек двадцать, а на стене висели всего две работы. Слева от этих экспонатов за квадратным черным столом сидели трое мужчин и одного из них я признал. Это был Роберт Фаус, знакомый Эн Ронни.

– Итак, продолжим, – сказал ведущий, он стоял ближе всех к картинам.

На первой картине были изображены два человека – мужчина и женщина, а между ними стояла стена, они, как мне показалось, тянулись к этой каменной плите с разных сторон и эмоции на их одухотворенных, чувственных лицах были похожи. Интересная работа, хоть внешность изображенных и не была привлекательной. Чувствовался душевный порыв.

– Работа неизвестного художника, выставленного в этом зале впервые. Мартин Россо и его картина «Плач стены». – Автор не стоял у своих работ, а потому невозможно было понять, кто из присутствующих художник.

– Оцениваем по десятибалльной шкале, где один – самая низкая оценка, а десять – самая высокая. Приступаем!

Судьи стали осматривать номерки, лежащие перед ними, и откладывать их в сторону.

– Прошу всех судей объявить свою оценку за произведение Мартина Россо «Плач стены».

Все судьи подняли вверх номера.

Пять – пять – два. Не удивительно, последняя оценка была нашего общего знакомого.

– Есть ли среди присутствующих в этом зале художник Мартин Росс? Если он готов оспорить оценки судей, прошу подойти его к своей работе.

Люди переглядывались между собой, но тем не менее никто из присутствующих не вышел.

Ведущий снял покрывало со второго полотна.

Я затаил дыхание, такое чувство, словно меня сжало изнутри изо всей силы, и, пытаясь сопротивляться этому, я невольно становился заложником неведанных мне чувств. Перед нами висел портрет девушки. Нет, не так, в этой рамке находилось лицо неописуемой красоты, ангельское лицо, и если бы это существо стояло сейчас передо мной, то я бы упал ему в ноги. Это было совершенное создание. Большие глаза изумрудного цвета, прямой аккуратный нос, красивые, налитые медом губы, золотистые, вьющиеся пряди. Боже, как похожа на Риту, нет, Рита не сравнится с ней. Кто она?

– Работа современной художницы Андрианы Марсель «Прикосновение к зеркалу», автопортрет.

Публика удивилась. Андриана… Какое редкое, красивое имя. Она бросила вызов всему миру этой работой.

Я заметил на себе взгляд Эн Ронни, он внимательно рассматривал мой профиль все это время, а когда увидел мое лицо, то произнес:

– Мне кажется, я погорячился с «обыкновенной розой».

И повернулся, чтобы еще раз вглянуть на полотно. Неужели лицо выдало мою тайну?

– Оцениваем по десятибалльной шкале, где один – самая низкая оценка, а десять – самая высокая.

Все судьи выбрали свой номер.

– Прошу всех судей объявить свою оценку за произведение Андрианы Марсель «Прикосновение к зеркалу».

Когда судьи объявили свои оценки, весь зал загудел.

Семь – шесть – один.

Я ненавидел Роберта всей душой, я не встречал человека омерзительнее, чем он.

– Смело-смело, – злобно улыбнулся он и не дал ведущему вставить и слова. – Присутствует ли в этом зале художница Андриана Марсель и готова ли она оспорить мою оценку?

– Готова!

Донеслось у меня над ухом. Все это время она стояла у меня за спиной, и, когда она положила на мое плечо руку, я вздрогнул и толкнул Ронни. В жизни она еще прекраснее.

– Прости, Эн.

– Ничего, Габриэль, бывает.

Я выучил наизусть этот взгляд – он смаковал момент.

Девушка подошла к полотну и повернулась к Роберту. Мне хотелось ее защитить.

– Значит вот вы какая, Андриана Марсель.

Он поднялся со стула, чтобы смотреть на нее сверху вниз. Затем еще раз взглянул на портрет.

– Да, видимых глазу отличий немного, с реализмом у вас все в порядке, но с каких это пор автопортрет признан искусством?

– С тех пор, как придумали кисти и холст.

Зал засмеялся. В глазах Эн Ронни я увидел восхищение, достаточно редкое явление, лично я был удостоен этого всего один раз.

– А ну-ка, освежите мою память, будьте любезны, когда человек впервые начал творить?

Роберт был спокоен, как никогда.

– Насколько мне известно, первые образцы искусства, как такового, пришли к нам еще со времен наскальной живописи и впервые были замечены в пещерах Ласко.

– Верно, Андриана. Я вижу, с историей вы знакомы неплохо. Но вот незадача какая, не могу никак понять, какой смысл вы вложили в свое лицо?

Она тут же ответила:

– А вы ищете смысл, когда смотрите в зеркало, Роберт?

Зал снова засмеялся.

– Да как вы…

– Нет, Роберт, я бы не советовал тебе этого делать, ведь ты падешь еще ниже прежнего. Наконец ты столкнулся со своим отражением, так будь же добр взглянуть на него! – прошептал Эн Ронни.

– Вот и я не ищу. Я лишь пришла в галерею для того, чтобы показать вам всем то, чем я любуюсь изо дня в день, чем меня наградили родители – свою красоту. И если в этом зале найдется хоть один человек, к сердцу которого я смогла притронуться через свою работу, то это все было не зря.

– Андриана, вы, наверное, перепутали дверь, вам не на выставку художников нужно, а в модельное агентство.

– Нет, Роберт, я вошла в нужную дверь. В модельных агентствах не бывает таких сложных людей, как вы. Признаюсь, я много слышала о вас и не только плохого.

– Роберт! – Второй судья взял Роберта за руку и отвел в сторону.

Андриана повернулась к публике, засмущалась, и тут же развернулась обратно лицом к полотну. Боже, как она чудесна!

– Что происходит, Эн?

– Видишь ли, Габриэль, чтобы ее работу приняли, нужно набрать определенный проходной бал. Для всех современных художников без исключения он одинаков. Это пятнадцать баллов. Сейчас у нее четырнадцать, остальные судьи высоко оценили ее работу. И я полагаю, что Роберта уговаривают подарить ей этот решающий балл. Не думал, что попаду на такое увлекательное представление.

Роберт вернулся на свое место и обратился к Андриане.

– Хорошо, я дам вам еще один шанс. Если вы сумеете мне показать то, чего я не сумел разглядеть, то я вам прибавлю один балл. Я знаю, в вашем положении он – решающий. Всего один вопрос! Какую тайну вы скрыли в своих дивных глазах?

– Черт бы тебя побрал, Роберт! Все же, сам того не желая, я передал тебе некую ценность и ты сумел ею воспользоваться, – шептал Эн Ронни.

Он был явно возмущен.

– Габриэль, я тебе объясню, что происходит. Сейчас он уничтожит это смелое и чудесное дитя моим же собственным оружием. К сожалению, Андриана честна. А потому, если тебе не доставит удовольствие смотреть, как ее вышвырнут из этого зала, то прошу – уйди.

– Я останусь, – в моем голосе не было тревоги. Эн Ронни, скорее, был против Роберта, чем за Андриану, а потому я не стал искать в его словах утешение.

– Я не скрыла в своих глазах никакой тайны.

Роберт довольно улыбнулся.

– Значит, я верно понимаю, что не стоит мне искать глубины в ваших необыкновенных чертах и души в вашем произведении нет?

– Верно. Нет ее там. Моя душа всегда при мне.

– Значит, и смысла в вашем творении, по сути-то, и нет?

Она отрицательно покачала головой.

– Все видели?

Он повернулся к судьям, а затем снова к ней.

– Андриана, дорогая, приходите в следующий раз со своей новой работой. Если у вас есть некая тяга рисовать человеческие лица, то попробуйте нарисовать мое лицо, мне кажется, вы его надолго запомните, ведь я прав?

– Правы.

Секундная пауза.

– Но я этого делать не стану, ведь вы не будете наслаждаться собственным портретом, так, как моим. Я лучше попробую заявить о себе по-другому.

– Только не в этом городе, – он произнес это тихо, чтобы услышала только она.

– Я поеду в другой. Ведь вы есть в каждом городе, а мои работы пока только здесь.

Она поблагодарила улыбкой всех судей и направилась к выходу. Я не мог ее просто так отпустить.

– Габриэль, постой, у тебя даже костюма хорошего нет!

– Зачем мне нужен костюм, если при мне есть душа? – Я бросился вслед за ней.

– Интересный вывод ты сделал, но зачастую так говорят те, у кого нет средств на хороший костюм. Ну и ладно, – сказал Эн Ронни себе под нос.

Люди стали расходиться, Эн направился к Роберту.

– О, Ронни. Это часом не твоих рук дело, весь этот спектакль? То-то же я думаю, знакомый почерк.

– Нет, Роберт. Если бы она выступила от моего имени, то тебе пришлось бы оторвать от своего холодного сердца этот несчастный балл. И знаешь, что я тебе скажу, я всегда знал, что ты человек без особых принципов, а потому достаточно гадкий. У тебя отсутствует вкус, и оттого ты такой непривередливый в своих методах. Эта юная особа буквально раздавила тебя своими чистейшими, нецелованными губами. Она выбрала самое верное решение в данном случае – она поставила перед тобой зеркало, а сама отошла в сторону. Понимаешь, я хотел показать своему ученику казнь невиновного, а получилось, что на плаху отправили палача. Да, крайне удивительный цветок, эта Андриана Марсель. Она чем-то похожа на Габриэля, когда он только ко мне пришел, но уже со стальным стержнем, который у него, к сожалению, всегда отсутствовал. Крайне полезное знакомство. Ты не находишь, Роберт?

– Эн, оставь эти страсти для своих кухарок. Сколько раз тебе повторять, что подобные темы не пробуждают во мне интереса?

– А ты никогда не влюблялся, Роберт?

Они вышли из зала, разговаривая о самых насущных вещах.

Молодая художница выбежала из галереи. Я следовал за ней.

– Андриана…

Она обернулась.

– Вы забыли меня!

Зеленоглазая девушка всматривалась в мое лицо, она пыталась вспомнить.

– Мы с вами знакомы?

– Нет. Позвольте представиться, меня зовут Габриэль и я очарован вашей работой.

Мне хотелось большего – притронуться к ней. А она тем временем примеряла наши имена: «Габриэль и Андриана», – неплохо звучит.

– Благодарю, Габриэль.

От ее улыбки повеяло обаянием.

– Я не разделяю оценку Роберта, вы же понимаете, что этот человек безнадежно болен, он не в силах себе даже признаться…

Андриана меня ласково перебила:

– Я знаю. И не держу на него обиды. Я уже сталкивалась с критикой ранее. Мне кажется, что с ней встречается каждый, кто хоть как-то пытается о себе заявить. Сегодня во мне больше сыграла дерзость, чем безумная любовь к своему портрету.

– Понимаю. Но ведь вы не завидуете тем, кто никак о себе не говорит?

– Нет, не завидую.

Ей понравилось мое замечание.

– А как вы самовыражаетесь, Габриэль? Может быть, прогуляемся по аллее.

– С удовольствием, Андриана, – я был на седьмом небе от счастья, меня выдавали глаза, оттого я их стыдился, – я пишу книгу.

В ее изумрудах я рассмотрел любопытство.

– Очень интересно. А о чем она – ваша книга?

Трудно было подобрать одно слово, чтобы объяснить человеку весь мир.

– О цветах.

«Я вошел в дом, снял обувь и направился в гостиную.

– На улице, наверное, очень холодно, раз вы так быстро вернулись.

Нет, на улице сегодня тепло, как никогда.

– Знаете, Юлия, я сейчас наполнен душевным трепетом, и мне хотелось бы с вами поделиться. Но я не знаю, как это сделать, ведь в ваших глазах застыла тоска и мне бы не хотелось ее перенять.

– Опишите мне этот трепет, Габриэль, я бы хотела на секунду представить его.

Она смотрела на меня и водила ложкой по дну чашки. Я сел на стул.

– Я чувствую, как меня кто-то трогает внутри…»

– Габриэль, все, что я сейчас услышала – это захватывающе, невероятно, даже немного пугающе. Посмотри – у меня на руках мурашки. А Рита… Боже, как это страшно, у меня нет даже слов.

Мы лежали на моем матрасе, она не видела моих звезд, а только слышала о них из моих уст.

– Рита сейчас лежит возле нас. А вернее, на твоем месте.

Андриана вскочила с матраса.

– На моем месте? – вскрикнула она. – Немедленно убери ее.

Я встал, взял ледяную руку и забросил ее себе на плечо. Тело Риты стало легче без моей души. Я подошел к стене и выбросил Риту в окно. Послышался грохот.

– Она теперь за окном.

– В этой комнате нет окна, Габриэль, – сказала Андриана шепотом.

– Ты его не видишь, но это не значит, что его нет. Пойдем, я тебе покажу.

Я подошел к Андриане, взял ее ладонь и повел к стеклу, солнечные лучи падали мне на лицо.

– Видишь арку перед собой? А если ты подойдешь ближе и посмотришь вниз, то увидишь тело женщины. Она лежит в шелковом платье багрового оттенка.

– Перед собой я вижу только стену.

– Посмотри внимательнее, Андриана, закрой глаза, а когда откроешь их, то пусть стена исчезнет. Подойди к дневному свету, осторожно, ведь окно открыто – не упади.

Она закрыла глаза, спустя несколько секунд открыла их снова.

– Я ничего не вижу, Габриэль, кроме серой стены.

Я не мог понять, почему она этого не видит.

– Мне пора домой, прости. За сегодняшний день столько всего произошло, что я должна остаться наедине с собой и подумать. Спасибо, что показал мне свой мир, Габриэль, знай – ты самый необыкновенный человек из всех, с кем мне доводилось встретиться. Меня это притягивает и в то же время пугает, я пока не готова сделать шаг в неизвестность. Прощай!

Мне не хотелось ее отпускать, и все, что я мог сделать – это ее проводить.

– Не нужно, я сама, – и выбежала из комнаты.

Что я сделал не так? Я подошел к окну и смотрел на мертвую Риту, мне больше не хотелось ее оживить.

Тем же вечером я пришел в книжный и рассказал обо всем своему единственному другу.

– О, Пресвятая Дева Мария, мать всех блаженных, дай мне терпения, а моему обделенному другу – ума! Габриэль, это же женщина, жен-щи-на, а не санитар из приюта для душевнобольных, работающий на полставки. Я же тебе говорил, что твое сумасшествие должно оставаться всегда при тебе, разве сложно было выбрать темой своего первого знакомства более романтичный предмет?

– Мне просто хотелось показать ей свой мир, оголить перед ней свою душу. Разве не ты говорил, что врать женщине – это путь в никуда?

Эн Ронни меня перебил:

– А ты никогда не думал, что обнаженная часть может быть неприятна глазу? Ты меня снова не услышал, мой друг! Врать и скрывать – это вещи абсолютно разные, впрочем, последствия имеют схожий характер. Я не прошу тебя врать Андриане, но бывают случаи, когда стоит утаить правду до тех пор, пока человек к ней не будет готов. Это милейшее создание, чудеснейшая Марсель, в первую очередь обыкновенная женщина, для которой мужчина – это объект, разделяющий с ней ее собственное восхищение. Обожание! Разве ты не в восторге от нее, Габриэль? Почему же тогда темой вашего с ней диалога ты выбрал себя? Нарцисс пробуждается и затмевает весь мир своей красотой…

Эн Ронни улыбнулся.

– Эн, ты не прав, она не «обыкновенная женщина», Андриана самая…

– Стоп! – Он меня перебил. – Кому сейчас помощь нужна, мне или тебе, Габриэль?

– Мне.

Мой собеседник посмотрел на часы.

– Уже поздно, приводи ее завтра к обеду ко мне. Я постараюсь тебе помочь. У тебя же есть ее адрес, надеюсь?

– Есть, – я облегченно вздохнул. – Спасибо, друг!

– О, Габриэль, ты меня впервые называешь другом, а это дорогого стоит. До встречи!

Я вышел из книжного и не спеша направился домой. Как приятна вечерняя прогулка, когда в твоих мыслях появляется кто-то еще.

– Разрешите представиться – Эн Ронни, ваш преданный поклонник. – Он поцеловал ее руку. – Андриана, мне доставляет неописуемое удовольствие познакомиться с вами лично. Не скрою, вы несколько удивили меня своей чудной работой, и я не стану разделять больше мнения, что автобиография, собственно, как и автопортрет, в современном мире считается низкопробным продуктом. Я ценитель вашего лица и ваша биография мне чрезвычайно интересна.

Андриана благодарно поклонилась.

– Благодарю вас, Эн, за эти лестные слова. Я вас признала, вы – известный писатель, автор любовных романов, и, наверное, каждый в этом городе слышал о вас. Я много раз видела афиши о выходе ваших новых книг.

– Я даже не пытался от вас это утаить.

Он улыбнулся очень странной улыбкой Андриане. Я испытал тревогу.

– Но я надеюсь, вы не читаете мои книги? Не хотелось бы испортить ваш вкус. Вы ведь эстет, Андриана Марсель? Я по вашим глазам вижу, что да. Эту непреодолимую тягу к совершенству невозможно скрыть.

Андриана покраснела.

– Эн, а почему вы так низко оцениваете свой труд?

– Потому что я не вкладываю в него души. А творение, написанное без особого чувства, не имеет ценности даже для автора.

Она понимающе кивнула.

– Верно. Я сама никогда не вкладываю в свои картины души.

– В этом мы с вами похожи, Андриана. Мы оба ценители. Но собственный плод для нас слишком горький, а потому мы искушаем этим плодом остальных, одурманиваем, наполняя их чистейшие сердца своим присутствием, а сами в это время находимся далеко, в поисках своих истинных идеалов. Вопрос души нас касается только тогда, когда мы думаем – кому бы ее продать подороже. Разве не так?

Я не сдержался.

– Эн! Я больше не намерен…

Она схватила меня за руку.

– Габриэль, не нужно.

Андриана не отводила взгляд от Эн Ронни, он был доволен собой, как всегда.

– Никогда еще мне не доводилось слышать о себе столько правды из уст незнакомого мне человека. Расскажите еще обо мне, прошу вас!

– С большим удовольствием, изумительная Андриана. Но я бы сначала хотел попросить вас об одном маленьком одолжении. Сущий пустяк! Подойдите, пожалуйста, ближе ко мне.

Она сделала шаг, Эн Ронни прошептал ей что-то на ухо.

– Хорошо, – ответила она.

– О, Габриэль, я вижу ты сердишься на меня, а между тем эта просьба имеет прямое отношение к тебе.

Он снова обратился к ней:

– Попробуйте уберечь свою душу до тех пор, пока не будете готовы к тому, что тот, кто станет вами обладать, больше не пойдет на сделку. Вы готовы сейчас продать себя безвозвратно во имя чего-либо?

– Нет, – твердо заявила Марсель.

– Я так и думал. Хорошо! Вы просите меня рассказать о вас, а я в это время смотрю на своего молодого друга, прекрасно осознавая его полную несовместимость с вами. Ведь вы, Андриана, готовы объездить весь мир, изучая языки, но не страны, в поисках того, чего можете и не найти вовсе. А это своего рода риск, авантюра, опасность – и эти слова незнакомы нашему необыкновенному Габриэлю. Для него это пропасть, черная дыра, и не смейтесь, если у него задрожат колени, когда почва, по которой он привык ходить, вдруг станет шаткой. Тем не менее, он пошел на риск, открыв для вас дверь в свой собственный мир. В тайную обитель, которую он бережно хранил от чужих глаз. Великое дело – чувства. Они имеют ключ к любому замку, вне зависимости от его сложности.

Андриана улыбнулась мне. Ее очаровательная улыбка согревала меня изнутри.

– Что вы почувствовали, когда вошли в эту странную дверь?

– Первым делом я ощутила запах плесени…

– Нет-нет, – Эн Ронни ее перебил. – Когда вошли не в комнату, а в Габриэля.

Она смутилась.

– Эн, мне этого не удалось!

– Конечно – стена не исчезнет, сколько бы раз вы не закрывали глаза, ведь окна для вас в его комнате нет.

Эн Ронни обратился ко мне:

– Видишь ли, Габриэль, Андриана – настоящая женщина, не твоя выдумка, а потому имеет свои недостатки, она не может смотреть на мир твоими глазами. У вас не только зрение разное, но и восприятие!

Он повернулся к Андриане и улыбнулся так, словно что-то задумал.

– Но все же, что бы вы почувствовали, если бы я вам сейчас заявил, что вас нет? Что вы всего лишь фантом, иллюзия и живы до тех пор, пока к вам имеет интерес один-единственный человек – тот, который вас выдумал?

Андриана засмеялась.

– Я бы вам ни за что не поверила.

– А давайте представим, что вы мне поверили, – голос Эн Ронни вдруг стал серьезным.

Я разглядел в глазах Андрианы недоумение, а затем секундный страх. Мне стало не по себе.

– Не пугайтесь, очаровательная Марсель. Я знаю, что слова Габриэля не оставили вас равнодушной. В какой-то степени, мой друг околдовал ваше сердце своим необычным подходом. И мысли о несчастной Рите не давали вам уснуть этой ночью, я прав?

Она ничего ответила.

– Габриэль, видишь зеркало возле моего стола в конце зала? Будь любезен, принеси мне его!

Я прекрасно понимал, что хочет сделать Эн, но я не был к этому готов.

– Не утруждай себя, мой друг, я принесу его сам.

Он ушел в конец зала.

– Габриэль, я ничего не понимаю, – она сказала это тихо, чтобы услышал только я.

Эн Ронни вернулся и поставил перед ней зеркало.

– Что вы видите, Андриана?