Глава двадцать девятая
Керригор, по-видимому, уже покончил с порождением Свободной магии, что прежде было Моггетом. Гигантское облако тьмы снова обрело цельность, язычки белого пламени или слепящее сияние уже не разрывали его в клочья.
Керригор замер на удивление неподвижно, и Сабриэль на мгновение понадеялась, что тот ранен. Но тут накатило страшное осознание: Керригор переваривал… ни дать ни взять обжора после плотного обеда.
При этой мысли Сабриэль содрогнулась, ощущая во рту привкус желчи. Впрочем, ее участь окажется столь же незавидной. И ее, и Оселка возьмут живыми и не дадут умереть до тех пор, пока кровь их не хлынет из взрезанного горла там, внизу, во тьме хранилища…
Сабриэль тряхнула головой, прогоняя жуткую картину. Наверняка можно что-то сделать… Здесь, вдали от Древнего королевства, Керригор определенно утратил часть силы… может быть, он ослаб даже больше, чем ее магия Хартии. Одним колокольцем с ним, конечно, не справишься, но не попробовать ли двумя сразу?
В зале было темно, если не считать лунного света, что струился в пролом стены позади девушки. А еще – царило жуткое безмолвие. Даже раненые угасали тихо, подавляя крики, еле слышно нашептывая последние желания. Скрывали агонию, старались не привлекать к себе внимание ни криком, ни стоном. Ведь в этом зале их могло постигнуть и то, что хуже смерти…
Силуэт Керригора выделялся темнотой и во мраке. Не сводя с врага глаз, Сабриэль левой рукой принялась развязывать ремешки на футлярах с Саранетом и Кибетом. Она чувствовала: вокруг полным-полно мертвых, но ни один из них пока не переступил порога зала. Кто-то из людей еще оставался в живых и сможет сражаться… или достанется на поживу победителям. В то, что происходило сейчас в зале, мертвые не вмешивались – это было дело их повелителя.
Ремешки наконец поддались. Керригор не двинулся с места, но пылающие глаза зажмурились, огненная пасть захлопнулась.
Одним стремительным движением Сабриэль убрала меч в ножны и извлекла колокольцы.
Керригор встрепенулся. Темная громада метнулась вперед, одним скачком преодолев половину разделяющего их расстояния. А еще он рос на глазах, тянулся все выше и выше, до самого сводчатого потолка. Глаза его широко распахнулись, в них бушевала огненная ярость.
– Игрушки, Абхорсен. Слишком поздно. Слишком, слишком поздно! – прокаркал он.
Не столько его слова, сколько сила, неодолимая сила Свободной магии сковала льдом нервы и мускулы Сабриэль. Она в отчаянии пыталась позвонить в колокольцы, но запястья словно окаменели…
Дразняще медленно Керригор скользил вперед, пока не оказался на расстоянии вытянутой руки. Он возвышался над Сабриэль, точно колоссальная статуя, грубо вытесанная из ночного мрака. Дыхание окатывало ее смрадной волной, словно вобравшей в себя вонь тысячи скотобоен.
Кто-то – какая-то школьница, распростертая на полу и тихо выкашливающая последний вздох, – ласково коснулась лодыжки Сабриэль. Крохотная искорка золотой магии Хартии, рожденная этим предсмертным прикосновением, стала медленно разрастаться в крови девушки, плыла все выше и выше, согревая суставы, высвобождая мускулы. Наконец искорка достигла запястий и рук – и колокольцы звякнули.
Звон прозвучал не так чисто и звонко, как должен бы, – громадная туша Керригора каким-то непостижимым образом поглотила и исказила его, – но все-таки сработал. Керригор прянул вспять и уменьшился в размерах: теперь он был всего-навсего в два раза выше Сабриэль.
Но воле ее он не покорился. Саранет не сковал его, Кибет лишь отбросил его назад.
Сабриэль снова прозвонила в колокольцы, сосредоточившись на сложной полифонии, вкладывая всю свою волю в их магию. Керригор падет пред ее властью, отправится туда, куда она его пошлет…
И на краткий миг он покорился! Нет, он ушел не в Смерть – силы у Сабриэль не хватило, – но в прежнее свое тело внутри взломанного саркофага. По мере того как перезвон колокольцев угасал, Керригор преображался. Пылающие глаза и пасть слились друг с другом, точно растопленный воск, теневидная субстанция сложилась в несколько раз, превратившись в тонкий столп дыма, что с ревом устремился к потолку. Он на мгновение повис под стропилами и с чудовищным воем хлынул вниз, прямо в разверстый рот Рогирова тела.
От этого воя Саранет и Кибет треснули, серебряные обломки со стуком посыпались на пол, точно осколки звезд. Рукояти красного дерева обратились в пыль, пыль утекла сквозь пальцы Сабриэль, словно дым.
Сабриэль секунду смотрела на свои пустые руки, все еще ощущая в ладонях след от твердых рукоятей… и тут же непроизвольно, словно по наитию, выхватила меч и шагнула к саркофагу. Но не успела она заглянуть внутрь, как Рогир уже поднялся на ноги и воззрился на нее – воззрился пылающими провалами глаз Керригора.
– Мелкое неудобство, – заявил он голосом, что лишь самую малость приблизился к человеческому. – Я и позабыл, с какой несносной мерзавкой имею дело.
Сабриэль сделала выпад – меч, вспыхнув белыми искрами, пронзил грудь врага и вышел из спины. Но Керригор лишь расхохотался, нагнулся и взялся за лезвие обеими руками, костяшки его пальцев мертвенно белели на фоне сверкающей серебром стали. Сабриэль потянула меч на себя, однако высвободить оружие не смогла.
– Ни один меч не может повредить мне, – проговорил Керригор с гоготом, похожим на предсмертный кашель. – Даже тот, что создан Созидателями Стены. Тем более теперь, когда я наконец-то поглочу остаток их силы. Силы, что царила до Хартии, силы, что создала Стену. Теперь эта сила – моя. В моих руках – мой единоутробный братец, эта сломанная марионетка, и в моих руках ты, мой Абхорсен. Сила и кровь – кровь для уничтожения!
Он потянулся вперед и вогнал меч в грудь еще глубже, пока эфес не уперся в кожу. Сабриэль попыталась разжать пальцы, но враг оказался проворнее: стылая рука ухватила ее за плечо. Керригор подтащил девушку к себе, словно безвольную куклу.
– Хочешь уснуть и ничего не знать и не чувствовать до тех пор, пока Великие Камни не будут готовы принять твою кровь? – прошипел Керригор. Дыхание его по-прежнему смердело мертвечиной. – Или ты пройдешь этот путь бодрствуя, шаг за шагом?
Сабриэль не отвела глаз – и впервые выдержала его взгляд. Не почудилось ли ей – не промелькнула ли в адском пламени его глаз еле заметная искорка слепяще-белого света? Девушка разжала левый кулак и почувствовала, как серебряное кольцо соскальзывает с ее пальца. Уж не увеличивается ли оно в размере?
– Так что ты предпочтешь, Абхорсен? – продолжал Керригор. Губы его оттянулись назад, кожа уже лопнула в уголках, заключенный внутри дух разъедал даже эту сохраненную магией плоть. – Твой любовник подползает к нам… жалкое зрелище… но я сорву-таки поцелуй…
Сабриэль прятала за спиной руку с кольцом. Оно уже заметно выросло, но металл продолжал расширяться…
Ноздреватые губы Керригора придвинулись к ней, а кольцо все росло и росло в ее руке. Дыхание чудовища подавляло волю и смердело кровью, но Сабриэль давно уже не обращала внимания на тошноту. В последнюю секунду она чуть отвернулась – иссохшая плоть трупа задела ее щеку.
– Сестринский поцелуйчик, – прохихикал Керригор. – Чмокни дядюшку, который знал тебя с рождения… а может, даже незадолго до того… но этого недостаточно…
И снова слова его оказались не просто словами. Сабриэль почувствовала, как голову ей словно сжали мощные тиски и развернули лицом к чудовищу, а губы сами собою раздвинулись, точно в страстном предвкушении.
Но левая рука оставалась свободна.
Керригор наклонил голову, лицо его надвигалось все ближе, ближе… и тут между ним и его жертвой сверкнуло серебро, и кольцо оказалось наброшено на его шею.
Всеподчиняющая воля Керригора словно отключилась, Сабриэль обрела свободу и отпрянула назад, пытаясь высвободиться. Но Керригор по-прежнему удерживал ее за плечо. Он словно бы удивился, но не то чтобы встревожился. Правой рукой он потянулся ощупать обруч, при этом ногти его отваливались один за другим и на кончиках пальцев проглядывали кости.
– Это еще что такое? Какой-то талисман…
Кольцо сжалось, врезаясь в мясистую плоть его шеи, выявляя плотную тьму внутри. Но и эта тьма сжималась, вдавливалась внутрь, пульсировала, пытаясь вытечь наружу. Два пылающих глаза недоверчиво воззрились на ошейник.
– Невозможно, – прокаркал Керригор.
Зарычав, он оттолкнул Сабриэль, и она упала на пол. Тем же движением он выдернул меч из груди: лезвие медленно высвободилось с характерным скрежетом: так скребет металл по твердому дереву.
Стремительно, как змея в броске, рука и меч прянули вперед – и клинок обрушился на Сабриэль, пронзив броню и плоть и глубоко вонзившись в деревянную половицу. Взорвалась боль; Сабриэль вскрикнула, конвульсивно сгибаясь вдвое, сжимаясь в комочек вокруг клинка.
Бросив девушку биться в судорогах, подобно пришпиленной букашке в коллекции насекомых, Керригор двинулся к Оселку. Затуманенным от боли взглядом Сабриэль видела, как Керригор, посмотрев вниз, отломал длинную зазубренную планку от одной из скамеек.
– Рогир, – выдохнул Оселок. – Рогир…
Со сдавленным криком ярости Керригор обрушил импровизированное оружие на свою жертву. Сабриэль закрыла глаза и отвернулась, соскальзывая понемногу в свой собственный мир, мир боли. Она понимала: нужно что-то сделать с распоротым животом, из которого фонтаном хлещет кровь, но теперь, когда погиб Оселок, она просто лежала, не двигаясь и не обращая внимания на кровотечение.
И вдруг Сабриэль осознала, что не почувствовала смерти Оселка.
Она вновь подняла глаза. Деревянная планка сломалась о броню юноши. Керригор потянулся за другим куском дерева, но тут серебряное кольцо соскользнуло на его плечи и стало опускаться ниже, счищая и соскабливая плоть, точно яблочную кожуру, выдавливая мертвый дух из прогнившего трупа.
Керригор с воплями отбивался, однако кольцо уже стиснуло ему предплечья. Прыгая, словно одержимый, он метался из стороны в сторону, пытался сбросить серебряный обод, но от этих его усилий лишь разлетались во все стороны куски мертвечины, пока не остался лишь бурлящий столп тьмы внутри серебряного обруча.
И вот столп схлопнулся, точно взорванный дом, и превратился в гору зыбучих теней, а серебряное кольцо засияло на ней, точно атласная лента. В серебре блеснул алый глаз – всего-навсего рубин, искрящийся под стать металлу.
На кольце вновь вспыхнули знаки Хартии, но Сабриэль уже не могла их прочесть. Взгляд не фокусировался, было слишком темно. Лунный свет, похоже, затмился. Однако она знала, что делать. Нужен Саранет… рука ее легла на бандольер, но шестого колокольца не было, равно как и седьмого, и третьего. «Что за вопиющая небрежность, – подумала Сабриэль, – что за легкомыслие… И все-таки я должна завершить сковывающее заклинание». Рука ее потянулась к Бельгаэру и уже собралась извлечь его… но нет, это же будет высвобождение… Наконец девушка выбрала Ранну, постанывая от боли, что причиняло даже столь легкое движение.
Для такого миниатюрного колокольца Ранна вдруг показался непривычно тяжелым. Сабриэль ненадолго опустила его себе на грудь, собираясь с силами. А затем, все еще лежа на спине, пронзенная собственным мечом, она позвонила в колокольчик.
Мелодичный, напевный звон Ранны прозвучал так утешительно, точно уют долгожданной постели. Звук этот эхом прокатился по залу и выплеснулся наружу, где последние уцелевшие еще бились с мертвыми. Все, кто его услышал, перестали сражаться и улеглись на пол. Тяжелораненые безболезненно соскользнули в Смерть заодно с мертвыми из свиты Керригора; те, кто пострадал не слишком серьезно, погрузились в целительный сон.
Гора тьмы, что некогда была Керригором, раскололась на два отдельных полушария, разделенные «экватором» – серебряным кольцом. Одно полушарие было черно как уголь, второе сияло белизной. Постепенно они таяли, превращались в две разные фигуры – двух котов, соединенных у горла, как сиамские близнецы. И тут серебряное кольцо разорвалось надвое – по кольцу на каждой шее, – и коты разъединились. Кольца утратили яркость, медленно изменили цвет и текстуру и стали двумя красными кожаными ошейниками, на каждом из которых висело по миниатюрному колокольчику – по крошечному Ранне.
Два котенка уселись бок о бок. Один – черный, другой – белый. Оба вытянули шеи, напрягли горло, и каждый выплюнул по серебряному колечку. Кольца покатились к Сабриэль, а котята зевнули, свернулись клубочком и задремали.
Оселок глядел, как кольца катятся в пыли… Серебро поблескивало в лунном свете. Они ударились в бок Сабриэль, но девушка не стала их подбирать. Обе ее руки все еще крепко сжимали Ранну, но колоколец молчал, покоясь на ее груди. Над Сабриэль возвышался ее меч, лезвие и рукоять отбрасывали на ее лицо тень креста.
В сознании Оселка вспыхнуло детское воспоминание. Чей-то голос – голос гонца, – обращенный к матери:
– Ваше величество, мы несем скорбные вести. Абхорсен мертв.
