Глава двадцать третья

Теперь Оселок отчетливо видел мертвецов и хорошо их слышал. Они монотонно пели и хлопали в ладоши: полуразложившиеся руки ударялись друг о друга в ровном, неспешном ритме, от которого у юноши волосы на затылке вставали дыбом. Жуткий то был звук: сухое постукивание кости о кость либо влажное хлюпанье студенистой прогнившей плоти. Распевный речитатив звучал еще ужаснее: мало у кого глотки сохранились в рабочем состоянии. Оселок в жизни не видел и не слышал кораблекрушения, но теперь он понял, каково это, когда тысяча моряков одновременно тонет в безбурном море.

Вереницы мертвых тянулись все ближе к тому месту, где стоял Оселок, необозримая масса движущихся тел наступала, точно удушающая плесень нарастала на колоннах. Оселок никак не мог взять в толк, что они такое делают, но Моггет, прекрасно видевший в темноте, объяснил:

– Они выстраиваются двумя рядами, образуя коридор, – шепнул маленький белый кот, хотя необходимость соблюдать тишину давно отпала. – Коридор подручных, от Северной лестницы до нас.

– А ты видишь отсюда дверь наверху лестницы? – спросил Оселок.

Страх уже отпустил его – теперь, когда он мог видеть и обонять прогнившие зловонные трупы, построившиеся в зловещей пародии на почетный караул. «Я должен был умереть здесь, в хранилище, давным-давно, – думал про себя юноша. – Просто приключилась отсрочка на двести лет…»

– Да, вижу, – отозвался Моггет. Его зеленые глазищи искрились огнем. – Вошла здоровенная тварь, плоть ее пылает нечистым пламенем. Да это ж мордикант! Скорчился в воде, искательно оглядывается назад – точно верный пес перед хозяином. За его спиной вниз по лестнице ползет и стелется туман – какой-то фокус Свободной магии. Любопытно, откуда в нем эта тяга к дешевым эффектам?

– Рогир всегда любил пустить пыль в глаза, – пояснил Оселок так, словно описывал одного из приглашенных на ужин гостей. – Ему нравилось привлекать к себе взгляды. Став Керригором, он ничуть не изменился: он и мертвым остался самим собой.

– Изменился, еще как изменился, – возразил Моггет. – Он знает, что ты здесь, и напускает туману из тщеславия. Должно быть, нынешнее свое тело он создавал в большой спешке. Самовлюбленный гордец, даже мертвый, таким телом похваляться не стал бы.

Оселок сглотнул, пытаясь ни о чем таком не думать. А что, если выбежать из ромба, c мечами наголо ринуться на этот туман в безумной атаке… но ведь даже если он успеет, способны ли его мечи, пусть и заклятые Хартией, повредить нынешней магической плоти Керригора?

На границе видимости в воде что-то задвигалось, подручные захлопали в ладоши чаще, безумное пение или, скорее, горловое клокотание зазвучало громче.

Оселок сощурился: не почудилось ли ему? Щупальца тумана лениво ползли по воде между рядами мертвых, по образованному ими коридору.

– Да он играет с нами, – ахнул Оселок, сам удивляясь тому, что у него перехватило дыхание.

Ощущение было такое, словно он только что пробежал бегом целую милю; сердце гулко бухало в груди, точно барабан…

Жуткий вой внезапно заглушил хлопки мертвых; Оселок отпрыгнул назад, едва не стряхнув с себя Моггета. Вой все нарастал и нарастал, пока не сделался невыносимым, и вот из тумана и тьмы вырвалась гигантская фигура и помчалась на них с пугающей скоростью, поднимая на бегу каскады брызг.

Оселок не то закричал, не то завизжал – он сам не был уверен, – отбросил свечу, выхватил левый меч и выставил вперед оба лезвия, готовясь встретить врага; в низкой боевой стойке он оказался по грудь в воде.

– Мордикант! – завыл Моггет и одним прыжком перескочил с Оселка на обледеневшее плечо Сабриэль.

Оселок едва успел воспринять эту новость, на долю секунды перед ним возникло нечто вроде гигантского, одетого в пламя медведя, вопящего последним воплем жертвы на алтаре, а в следующий миг мордикант налетел на ромб защиты и выставленные наружу клинки Оселка.

Посыпались серебряные искры, грохот на мгновение заглушил завывания, а Оселка и мордиканта отбросило друг от друга на несколько ярдов. Оселок, не удержавшись на ногах, ушел под воду, забулькал носом, захлебнулся криком. Запаниковал, ожидая, что мордикант вот-вот на него обрушится, с излишним проворством вскочил, до боли потянув мышцы живота.

Юноша едва не вылетел из воды и вновь перехватил мечи, изготовившись к бою. Но ромб остался невредим, а мордикант отступал, пятясь спиной вперед по коридору подручных. А те как по команде стихли: зазвучало что-то еще – что-то, чего Оселок не распознал, пока не вытряс воду из ушей.

Это был смех. Он эхом разносился в тумане, что клубился над водой, подбираясь все ближе и ближе, пока не окутал отступающего мордиканта и не укрыл его от глаз.

– Никак мой пес напугал тебя, братишка? – раздался голос из пелены тумана.

– Ой! – вскрикнула Сабриэль, почувствовав своим физическим телом когти Моггета.

Абхорсен оглянулся на дочь и вопросительно изогнул серебристую бровь.

– Что-то коснулось моего тела в Жизни, – объяснила девушка. – Думаю, это Моггет. Что там происходит?

Отец и дочь стояли на самом краю Смерти, на границе с Жизнью. Ни один мертвый не попытался остановить их, так что они легко прошли через Первые Врата. Наверное, мертвые пугались при виде двух Абхорсенов…

А теперь они с отцом ждали. Сабриэль понятия не имела чего. Абхорсен каким-то непостижимым образом умел заглянуть в Жизнь и распознать, что происходит. Он замер, точно любитель подслушивать: чуть нагнувшись, прижавшись ухом к несуществующей двери.

Сама Сабриэль застыла навытяжку, как солдат, зорко высматривая мертвых. Разбитые камни превратили эту часть Смерти в соблазнительно прямую широкую дорогу в Жизнь; девушка ожидала, что мертвые здесь кишмя кишат, пытаясь воспользоваться дырой, но нет, ничего подобного. Отец с дочерью, похоже, стояли совсем одни в сумеречной безликой реке, их единственными соседями были зыбь да водовороты.

Абхорсен закрыл глаза, еще больше сосредоточился, затем вновь открыл их, встретил недоуменный взгляд Сабриэль и легонько коснулся ее плеча.

– Почти пора, – мягко проговорил он. – Когда мы выйдем на ту сторону, мне нужно, чтобы ты сделала вот что: хватай… Оселка… и беги к южной лестнице. Что бы ни случилось, не останавливайся – ни за что не останавливайся. Как только окажетесь снаружи, поднимайтесь на вершину Дворцового холма, к Западному двору. Там сейчас просто пустырь – Оселок наверняка знает, как туда попасть. Если Клэйры должным образом следят за происходящим и не запутались во времени, там будет ждать Бумажнокрыл…

– Бумажнокрыл! – ахнула Сабриэль. – Но я его разбила.

– Их несколько, – пояснил Абхорсен. – Абхорсен, его создатель, – сорок шестой по счету, если я не ошибаюсь, – научил других, как их строить. Словом, Бумажнокрыл там будет. А еще там будут Клэйры или, может, их посланец: тебе расскажут, где искать тело Керригора в Анцельстьерре. Подлети к Стене как можно ближе, перейди на другую сторону, отыщи тело – и уничтожь его!

– А ты что станешь делать? – прошептала Сабриэль.

– Держи Саранет, – отозвался Абхорсен, отводя глаза. – А мне отдай свой меч и… Астараэль.

Седьмой колоколец. Астараэль, скорбящий. Плакальщик.

Сабриэль не двинулась с места, даже не попыталась отдать отцу колокол или клинок. Абхорсен затолкал Саранет в его футляр и застегнул ремешок. Начал было расстегивать ремешок, удерживающий Астараэль, но рука дочери легла на его пальцы и крепко их сжала.

– Должен быть какой-то другой способ! – воскликнула она. – Мы наверняка сумеем спастись все вместе…

– Нет, – решительно отрезал Абхорсен. Он мягко отвел ее руку. Сабриэль уступила; отец ее достал Астараэль из бандольера – очень осторожно, чтобы ненароком не звякнуть. – «Идущий выбирает путь или путь – идущего?»

Сабриэль безмолвно протянула отцу меч… его собственный меч. И бессильно уронила опустевшие руки.

– Я доходил в Смерти до самого обрыва Девятых Врат, – тихо произнес Абхорсен. – Я знаю наперечет все тайны и ужасы Девяти Пределов. Мне неведомо, что лежит дальше, но всему живому в положенный срок дóлжно туда отправиться. Это закон, которому служат Абхорсены, но он властен и над нами. Ты – пятьдесят третий Абхорсен, Сабриэль. Я не обучил тебя так хорошо, как следовало бы, – пусть это станет моим последним уроком. Для всех и каждого, для всего на свете настает срок умереть.

Абхорсен нагнулся и поцеловал дочь в лоб, чуть ниже ободка шлема. На мгновение она поникла, точно марионетка на ниточках, и тут же бросилась отцу на грудь, прижалась к мягкой ткани его сюрко. Она словно уменьшилась, снова стала маленькой девочкой, со всех ног бежавшей в объятия отца к школьным воротам. Как и тогда, в детстве, она услышала размеренный стук его сердца. Но только сейчас эти удары казались ей песчинками в часах, что отсчитывают с трудом отвоеванное время – отсчитывают оставшийся срок его жизни.

Сабриэль обняла отца – да так крепко, что руки ее сошлись у него за спиной, а сам он крестом вытянул руки в стороны: меч в одной, колокол в другой. Мгновение спустя она разомкнула объятия.

Они вместе развернулись и нырнули в Жизнь.

Керригор снова рассмеялся – непристойный гогот усилился до маниакального крещендо и разом оборвался. Воцарилась зловещая тишина. Мертвецы снова захлопали, теперь уже тише, а туман с жуткой неотвратимостью пополз вперед. Оселок, вымокший насквозь, едва не захлебнувшийся, напряженно наблюдал за ним: так ползущая змея гипнотизирует мышь. Промелькнула мысль: а ведь белизна тумана сделалась хорошо видна. Наверху облака расступились, и по краям хранилища снова просачивался солнечный свет. Но до лестницы, до спасения – добрых сорок шагов!

За спиной юноши послышался какой-то треск. Оселок, вздрогнув, обернулся – и страх тут же сменился неизбывным облегчением. Сабриэль и ее отец возвращались в Жизнь! Чешуйки льда облетали с них, точно в метель под порывами ветра; слой льда, сковавший Абхорсена вокруг пояса, разломался на несколько мелких осколков и тоже осыпался.

Оселок заморгал: иней стаял с их рук и лиц. Но теперь Сабриэль стояла с пустыми руками, а Абхорсен – с мечом и колокольцем.

– Благодарение Хартии! – воскликнул Оселок: Абхорсен и его дочь уже открыли глаза и задвигались.

Но его никто не услышал: в это самое мгновение из тумана вырвался душераздирающий крик ярости и гнева – такой оглушительно громкий, что дрогнули колонны, а по воде побежала рябь.

Оселок снова обернулся – туман разлетался клочьями, открыв взглядам скорчившегося в воде мордиканта: над поверхностью виднелись только его глаза и вытянутая пасть, бурлящая маслянистым пламенем. А позади него, возложив длинную руку на голову мордиканта, вылепленную из болотной глины, стояло нечто, схожее с человеком.

Вглядевшись, Оселок понял, что Керригор попытался вылепить нынешнее свое обличье похожим на прежнего Рогира, но его серьезно подвело либо мастерство, либо память, либо вкус. Керригор возвышался по меньшей мере на семь футов, тело его обладало невероятно широкой грудью и тонкой талией. Удлиненная голова казалась слишком узкой, а рот тянулся от уха до уха. На глаза так и вовсе невозможно было смотреть без отвращения: не глаза, а узкие щели, в которых пылали огни Свободной магии.

Но даже в таком искаженном виде он, как ни странно, все-таки немного походил на Рогира. Возьмите человека, сделайте его мягким и податливым, растяните и скрутите…

Отвратительный рот открылся, разверзаясь все шире и шире, и вот Керригор рассмеялся коротким смешком и со щелчком захлопнул пасть. А затем заговорил – и голос оказался искаженным и мерзким, под стать телу:

– Какая удача! Три сосуда крови, чтобы разбить камни, – целых три!

Оселок по-прежнему не сводил с него глаз, вслушиваясь в Керригоров голос: в голосе тоже ощущалось нечто от Рогира, звучное, но прогнившее, влажное, точно изъеденный червями плод. Юноша одновременно видел перед собой и нового, извращенного Керригора, и прежнее, куда лучше сложенное тело Рогира, которого когда-то знал. Он снова видел, как кинжал перерезает горло королеве и кровь каскадом изливается в золотую чашу…

Чья-то рука крепко схватила его, развернула кругом, выдернула из пальцев левый меч. Оселок разом пришел в себя, снова хватая ртом воздух: перед ним стояла Сабриэль. Она сжимала его меч в правой руке, а левой вцепилась в его ладонь и потащила юношу к югу. Оселок, не сопротивляясь, на обмякших ногах последовал за ней бегом, разбрызгивая воду. И тут все надвинулось совсем близко, а обзор сузился, точно в зыбком сне.

Он впервые увидел отца Сабриэль – Абхорсена, – уже не покрытого инеем. Выглядел он сурово и решительно, но улыбнулся и чуть наклонил голову, проходя мимо. Оселок не понимал, почему тот направляется явно не в ту сторону… навстречу Керригору, навстречу кинжалу и зловещей чаше. А еще на плече у него восседал Моггет – Моггет, который от опасностей предпочитал держаться подальше!.. И что-то с ним было не так… ах да, ошейник куда-то делся… Так, может, надо вернуться, отыскать Моггетов ошейник, попытаться сразиться с Керригором…

– Беги! Будь ты неладен, да беги же! – закричала Сабриэль, едва Оселок стал оборачиваться.

Ее голос рывком выдернул юношу из подобия транса. Захлестнула тошнота: они покинули пределы защитного ромба. Его тут же вывернуло наизнанку – на бегу, он едва успел отвернуть голову. Оселок вдруг осознал, что Сабриэль все еще тащит его за руку, и заставил себя бежать быстрее, хотя ноги словно отнялись, в них больно покалывало и щипало. Теперь он снова слышал мертвых – их размеренный речитатив и заметно участившиеся хлопки. А еще в хранилище зазвучали голоса – громкие, пронзительные, они раскатывались эхом в обширной пещере. Вой мордиканта и странное потрескивающее гудение, которое юноша скорее чувствовал, чем воспринимал на слух.

Беглецы достигли южной лестницы, но Сабриэль не замедлила шага и рванулась наверх, из сумрака хранилища в кромешную тьму. Оселок упустил ее руку, нашел снова… Вместе они, спотыкаясь, поспешили по ступеням, грозно выставив мечи вперед и назад; клинки, задевая камень, высекали искры. Позади по-прежнему слышался переполох: завывание, хлопки, вопли. Вода и обширный свод многократно усиливали всю эту какофонию. Но тут раздался новый звук – прозрачно-ясный и совершенный, он вклинился в нестройный шум.

Сперва он зазвучал совсем тихо, точно легонько коснулись камертона, но чистая, звонкая нота нарастала, выдуваемая трубачом, чье дыхание неиссякаемо, – и вот уже звук этот заполонил весь мир. Звук Астараэля.

Сабриэль с Оселком оба остановились как вкопанные. Их охватило неодолимое желание выйти из тела, сбросить постылую плоть, точно надоевшую обузу. Их души – самая их суть – так хотели уйти, уйти в Смерть, радостно нырнуть в самое сильное течение, и пусть могучий поток несет их до самого конца…

– Думай о Жизни! – во весь голос заорала Сабриэль, но ее было едва слышно на фоне чистой и звонкой ноты.

Она чувствовала, как умирает Оселок: его воли недоставало, чтобы удержаться в Жизни. Он словно ждал этого негаданного призыва в Смерть.

– Борись с зовом! – снова пронзительно закричала Сабриэль, выронила меч и с размаху ударила его по щеке. – Живи!

Но юноша уходил, ускользал. Сабриэль в отчаянии ухватила его за уши и яростно, исступленно поцеловала, прокусила губу – и солоноватая кровь заполнила и его рот, и ее. Взгляд его прояснился, Сабриэль почувствовала, что он вновь сосредоточился на Жизни и на том, чтобы жить дальше. Меч выпал из его руки. Оселок обнял девушку и припал к ней с ответным поцелуем. А потом склонил голову ей на плечо, привлек Сабриэль к себе. Так стояли они, крепко прижимаясь друг к другу, пока одноголосная нота Астараэля постепенно не угасла.

Наконец-то воцарилось безмолвие. Они робко отстранились друг от друга. Оселок, пошатываясь, стал шарить вокруг в поисках меча. Сабриэль зажгла свечу прежде, чем он порежется в темноте об острое лезвие. Они поглядели друг на друга в мерцающем свете. Глаза Сабриэль влажно поблескивали, Оселок ощущал на губах вкус крови.

– Что это было? – хрипло спросил он.

– Астараэль, – отвечала девушка. – Последний из колокольцев. Он призывает в Смерть всех, кто его слышит.

– Керригор…

– Он вернется, – прошептала Сабриэль. – Он будет возвращаться вновь и вновь, пока кто-нибудь не уничтожит его настоящее тело.

– А твой отец? – пробормотал Оселок. – И Моггет?..

– Папа умер, – промолвила Сабриэль. Она не изменилась в лице, вот только в глазах ее стояли слезы. – Он быстро минует Последние Врата. Что до Моггета – я не знаю.

Она покрутила серебряное колечко на своем пальце, нахмурилась, нагнулась, подобрала меч, отобранный у Оселка.

– Идем, – приказала она. – Надо подняться к Западному двору. Быстро.

– К Западному двору? – удивился Оселок, подбирая свой собственный меч. Мысли у него мешались, голова кружилась, но юноша заставил себя подняться на ноги. – Это во дворце, да?

– Да, – кивнула Сабриэль. – Поспешим.