Глава одиннадцатая
Бумажнокрыл стоял на помосте, сколоченном на скорую руку из свежих сосновых досок и козырьком нависающем над восточной стеной. Вокруг него суетились шестеро фантомов, подготавливая устройство к полету. Вскарабкавшись по лестнице, Сабриэль оглядела Бумажнокрыл – и сердце у нее упало. Она-то ожидала увидеть нечто вроде летательных аппаратов, которые все шире распространялись в Анцельстьерре, – как тот биплан, что выписывал в небе замысловатые фигуры на последнем дне открытых дверей в Уиверли-колледже. Нечто с двумя крыльями, расчалками и пропеллером – пусть даже пропеллер окажется не механическим, а магическим.
Но Бумажнокрыл ничем не походил на альцестьеррский аэроплан: скорее уж на челн с ястребиными крыльями и хвостом. При ближайшем рассмотрении Сабриэль убедилась, что основой для корпуса, вероятно, и впрямь послужила лодка. Она сужалась к обоим концам, а в центре было углубление – открытая кабина пилота. По обе стороны лодки торчали в стороны и назад длинные крылья – такие хрупкие на вид, что казалось, того и гляди отвалятся. Клиновидный хвост тоже особых надежд не внушал.
С замирающим сердцем Сабриэль преодолела последние несколько ступеней. Теперь она разглядела, из чего конструкция сделана, и стало понятным ее имя: все части летательного аппарата были из множества проклеенных слоев бумаги. Покрашенный в зеленовато-голубой цвет, с серебряными ободками на корпусе и серебряными полосами на крыльях и хвосте, смотрелся он нарядно – загляденье, да и только! – но пригодным к полету не выглядел. Только желтые глаза сокола, нарисованные на заостренном носу, намекали на летные качества.
Сабриэль еще раз оглядела Бумажнокрыл и покосилась на водопад внизу. Теперь, после разлива реки, он сделался еще более устрашающим, чем раньше. Пена и брызги взлетали каскадами на десятки ярдов над кромкой утеса – и сквозь этот ревущий туман Бумажнокрылу придется пролететь, прежде чем он окажется в открытом небе. А вдруг он размокнет от воды?
– А эта… штука… уже летала прежде? – опасливо спросила Сабриэль.
Разум ее уже смирился с мыслью, что очень скоро она усядется в утлое суденышко и помчится к грохочущим водам, но подсознание и желудок настоятельно советовали остаться на твердой земле.
– Много раз, – заверил Моггет, легко запрыгивая с помоста в открытую кабину. Голос его донесся изнутри глуховато. Но вот Моггет снова выглянул наружу: пушистая кошачья мордочка показалась над краем. – Абхорсену, из чьих рук это приспособление вышло, однажды удалось слетать на нем к морю и обратно за один вечер. Ну да она была великой ведуньей погоды и умела управлять ветрами. Я не думаю, что…
– Нет, – подтвердила Сабриэль, осознав еще один пробел в своем образовании. Ей было известно, что магия ветра – это главным образом умение просвистеть знаки Хартии, но на этом ее осведомленность заканчивалась. – Нет, этого я не умею.
– Что ж, – продолжил Моггет, задумчиво помолчав. – В Бумажнокрыл вложено несколько простейших заклинаний для полета по ветру. Однако тебе придется их просвистеть. Свистеть, я надеюсь, ты умеешь?
Сабриэль не стала отвечать на этот ехидный вопрос. Все некроманты по определению обладают музыкальным слухом: они должны уметь и свистеть, и петь – и про себя, и вслух. Если застрянешь в Смерти без колокольцев или каких-либо других магических инструментов, владение голосом – твое последнее оружие.
Подошел один из фантомов, помог снять рюкзак, пристроил его в задней части кабины. Второй фантом взял Сабриэль за руку и подвел ее к чему-то вроде небольшого кожаного гамака, подвешенного поперек кабины: очевидно, он заменял тут пилотское кресло. Особо надежным он тоже не выглядел, но Сабриэль, передав меч в ножнах третьему фантому, заставила себя забраться в кабину.
Как ни странно, бумажный пол вовсе не провалился под ее ногами. Более того, материал показался обнадеживающе прочным. Минуту поерзав в гамаке в поисках удобного положения, Сабриэль обнаружила, что сиденье очень даже комфортное. Меч и ножны уложили в специальное углубление рядом с ней, а Моггет занял место на ремнях, крепящих к месту рюкзак, прямо за ее плечом, потому что Сабриэль сидела откинувшись, почти полулежа.
Теперь, из этого положения, ей стало видно маленькое овальное зеркальце из посеребренного стекла, закрепленное точно под краем кабины. Оно поблескивало в свете вечернего солнца и зримо пульсировало магией Хартии. Что-то навело Сабриэль на мысль подышать на стекло. Горячее дыхание затуманило поверхность. Дымка так и не растаяла, зато спустя мгновение-другое на ней проступил знак Хартии – точно призрачный палец начертил его на помутневшем зеркале.
Сабриэль внимательно изучила символ, запоминая его назначение и суть. Он же поведал ей и о последующих знаках: знаках, с помощью которых можно усилить поднимающийся ветер, или совершить спешную посадку, или призвать ветра со всех концов земли. Для управления Бумажнокрылом нашлись и другие знаки. Постигая их, Сабриэль осознала, что все воздушное судно пропитано магией Хартии и насквозь пронизано чарами. Его создательница трудилась долго и с любовью, и творение ее походило скорее на волшебную птицу, нежели на летательный аппарат.
Время шло, последний знак погас. Зеркало прояснилось, снова сделавшись обычной пластинкой посеребренного стекла, блестящей на солнце. Сабриэль сидела молча, запечатлевая знаки в памяти, и дивилась искусству и могуществу, сотворившим Бумажнокрыл и измыслившим такой способ обучения. Может статься, когда-нибудь ей тоже достанет умения создать нечто подобное.
– А та Абхорсен, которая создала эту штуку, кто она была? – спросила Сабриэль. – Ну, то есть кем она мне приходилась?
– Кузиной, – промурлыкал Моггет ей на ухо. – Кузина твоей прапрапрапрабабушки. Она была последней в своем роду. Детей после себя не оставила.
«Наверное, ее дитя – это Бумажнокрыл», – подумала Сабриэль, проводя рукой по глянцевой поверхности корпуса и ощущая знаки Хартии, дремлющие в его ткани. Грядущий полет уже не внушал ей такого ужаса.
– Надо бы поторопиться, – продолжал Моггет. – Очень скоро совсем стемнеет. Ты помнишь знаки?
– Да, – твердо сказала Сабриэль.
Она обернулась к фантомам – они уже выстроились под крыльями, удерживая Бумажнокрыл на месте, пока не настанет время отпустить его в небо. Сабриэль задумалась: сколько же раз они оказывали эту услугу бесчисленным Абхорсенам?
– Спасибо вам, – поблагодарила она. – Спасибо за всю вашу заботу и доброту. До свидания.
C этими последними словами Сабриэль откинулась в гамаке, обеими руками вцепилась в края кабины и просвистела ноты поднимающегося ветра, мысленно рисуя необходимую последовательность знаков Хартии: они словно перетекали ей в горло и в губы, а оттуда – в воздух.
Свист прозвучал звонко и чисто – и тут же поднялся ветер. Сабриэль перевела дыхание, а ветер между тем нарастал. Набрав в грудь побольше воздуха, она вывела развеселую, радостную трель. Подобно птице, что наслаждается полетом, знаки спорхнули с ее губ в самого Бумажнокрыла. От этого посвиста голубые и серебряные полосы словно бы ожили, заплясали на корпусе, одели крылья мерцающим глянцевым оперением. Волшебный летун задрожал, заходил ходуном, внезапно ожил и затрепетал всем телом – он нетерпеливо рвался в полет.
Радостная трель завершилась одной протяжной звонкой нотой и знаком Хартии, что вспыхнул, как солнце, затанцевал на носу Бумажнокрыла и впитался в бумажный корпус. А мгновение спустя желтые глаза моргнули и с горделивым вызовом глянули в небо.
Теперь фантомы едва удерживали Бумажнокрыл на месте. Ветер крепчал, теребил серебряно-голубое оперение, толкал летуна вперед. Сабриэль ощущала напряженную готовность Бумажнокрыла, и мощь, заключенную в его крыльях, и ликование последнего мига перед обретением свободы.
– Отпускайте! – крикнула она, и фантомы повиновались: Бумажнокрыл взвился навстречу ветру, вперед и вверх, рассекая водяную пыль над водопадом, словно весенний дождичек, и устремился в небо и в широкую долину за рекой.
На высоте более тысячи футов над долиной было тихо и холодно. Бумажнокрыл легко парил в воздухе, ветер уверенно подгонял его сзади, небо совершенно расчистилось – от облаков остались разве что мелкие клочья. Сабриэль, полулежа в гамаке, отдыхала, снова и снова прокручивая в голове только что заученные знаки Хартии, лишний раз убеждаясь, что аккуратно разложила их по полочкам. Она наслаждалась свободой и удивительным ощущением чистоты, как если бы опасности последних нескольких дней были грязью, а налетевший ветер смыл ее без следа.
– Правь севернее, – внезапно раздался из-за спины голос Моггета, врываясь в ее беззаботные мысли. – Ты карту помнишь?
– Да, – заверила Сабриэль. – Нам лететь вдоль реки? Она называется Раттерлин, так? И течет примерно на северо-северо-восток.
Моггет ответил не сразу, хотя мурлыканье его слышалось совсем рядом. Он словно задумался. И наконец промолвил:
– Почему бы и нет? Мы вполне можем долететь по реке к морю. Она там в дельте разольется на несколько рукавов, можно будет заночевать на одном из островов.
– А почему бы не полететь дальше? – весело предложила Сабриэль. – Если я призову самый сильный ветер, мы окажемся в Белизаэре уже завтра к ночи.
– Бумажнокрыл не любит летать по ночам, – отрезал Моггет. – Не говоря уже о том, что ты почти наверняка не совладаешь с ветрами более сильными – это куда труднее, чем может показаться на первый взгляд. И в любом случае Бумажнокрыл слишком бросается в глаза. Абхорсен, у тебя что, ни капли здравого смысла нет?
– Зови меня Сабриэль, – коротко ответила девушка. – Абхорсен – мой отец.
– Как прикажешь, хозяйка, – мяукнул Моггет. В слове «хозяйка» явственно прозвучал сарказм.
Следующий час прошел во враждебном молчании, но что до Сабриэль, она скоро позабыла о гневе – так ново было для нее чувство полета. Ее завораживал масштаб: до чего же занятно различать внизу крохотные квадратики полей и лесов – точно лоскутное одеяло! – и темную ленту реки, и крохотные домишки тут и там. Все такое миниатюрное, и с высоты все кажется таким безупречным!
Но вот закатное солнце склонилось к самому горизонту, и хотя омытая алым гаснущим светом воздушная перспектива смотрелась еще очаровательнее, Сабриэль почувствовала, что Бумажнокрыл тянет спуститься: желтые глаза смотрели уже не вверх, на синее небо, а вниз, на зеленую землю. По мере того как удлинялись тени, то же самое желание испытала и Сабриэль и, в свою очередь, заозиралась по сторонам.
Река уже распадалась на бесчисленное множество потоков и ручейков, образующих заболоченную Раттерлинскую дельту; вдалеке Сабриэль различала темную бескрайность моря. В дельте было множество островков: одни размером с целое футбольное поле, поросшее деревьями и кустарником, другие – не больше двух локтей слякотного ила. Сабриэль выбрала островок среднего размера, почти плоский ромб с низкой желтой травой в нескольких лигах впереди, и свистом успокоила ветер: он стал постепенно стихать.
Бумажнокрыл уже начал спускаться, время от времени рыская носом то туда, то сюда по воле ветра, управляемого Сабриэль, или просто качнув крылом. И его желтые глаза, и ее темно-карие были устремлены вниз, на землю. Только Моггет, верный себе, поглядывал назад и вверх.
Но даже он не увидел подобравшихся против солнца преследователей до тех пор, пока они не оказались слишком близко, так что предупреждающий кошачий вой опередил их всего-то на секунду-другую. Но Сабриэль успела-таки обернуться и увидеть сотни и сотни стремительно пикирующих тварей. Она машинально вызвала в сознании знаки Хартии, сжала губы, свистом снова призвала ветер и повернула на север.
– Вороны-кровавики! – прошипел Моггет.
Крылатые преследователи вышли из пике и кинулись вдогонку за внезапно встрепенувшейся добычей.
– Да! – закричала Сабриэль, хотя ответа не требовалось.
Все свое внимание она сосредоточила на кровавиках, пытаясь просчитать: догонят или не догонят. Сабриэль уже почувствовала: ветер словно прощупывает границы ее власти, как и предсказывал Моггет; попытки его усилить того и гляди обернутся неприятными последствиями. Но ощущала она и близость ворон-кровавиков, ту особую смесь Смерти и Свободной магии, что наделяет жизнью эти прогнившие скелеты.
Вороны-кровавики на ветру и под солнцем живут недолго – этих, по-видимому, создали прошлой ночью. Какой-то некромант поймал самых обыкновенных ворон, убил их, совершив особый ритуал, и напитал их тела изломанным, раздробленным духом одного-единственного мужчины или женщины. Эти птицы, направляемые единым, пусть и недалеким разумом, – не падальщики уже, но падаль – летали с помощью Свободной магии и убивали, побеждая численным превосходством.
Невзирая на то, что ветер Сабриэль призвала быстро, стая стремительно настигала беглецов. Вороны спикировали с высоты и теперь не сбавляли скорости. Ветер обрывал перья и гниющую плоть с костей, скрепленных между собой лишь чарами.
На мгновение Сабриэль подумала, не развернуть ли Бумажнокрыл назад, прямо в центр этой смертоносной вороньей стаи, подобно ангелу мщения, вооруженному мечом и колокольцами. Но ворон слишком много, ей с ними не справиться, тем более сидя в летучем суденышке, что мчится в нескольких сотнях футов над землей. Один слишком резкий выпад – и она упадет и разобьется, если, конечно, кровавики не растерзают ее еще в воздухе.
– Придется призвать сильный ветер! – крикнула Сабриэль Моггету: кот сидел на ее рюкзаке, выпрямившись, встопорщив шерсть и встречая ворон грозным воем.
А те были уже совсем близко и летели пугающе четким строем, – двумя длинными цепочками, которые, будто хищно вытянутые руки, тянулись сорвать Бумажнокрыл с небес. В стремительной гонке они потеряли большую часть своего черного оперения, и в последнем свете закатного солнца блестели обнажившиеся белые кости. Но глянцево-черные блестящие клювы остроты не утратили, в пустых глазницах Сабриэль различала алые проблески расчлененного мертвого духа.
Моггет не ответил. Возможно, просто не услышал ее за собственным воем и карканьем ворон-кровавиков, которые преодолели последние несколько ярдов и изготовились к нападению: звук был странный, глухой, мертвый, как и их плоть.
На секунду накатила паника: Сабриэль показалось, что пересохшие губы неспособны сложиться как надо. Но она облизнула их, и свист все-таки раздался, медленный, обрывочный. Нужные знаки воскресали в памяти с трудом, неуклюже, словно она толкала тяжелый груз на плохо сделанных катках… Еще одно, последнее усилие – и знаки полились легче, перетекая в мелодию свиста.
Если раньше ветер, откликаясь на ее призыв, крепчал постепенно, этот вихрь налетел резко, будто хлопок тяжелой двери, взвыл за спиной с ужасающей свирепостью, подхватил Бумажнокрыл и погнал его вперед – так гигантская волна подбрасывает кверху утлую лодчонку. В следующий миг они уже мчались так быстро, что Сабриэль едва различала землю внизу, а отдельные островки дельты слились в одно сплошное подвижное пятно.
Прижмурив глаза до узких щелочек, Сабриэль вертела головой по сторонам. Ветер бил ей в лицо, точно пощечины злобно отвешивал. Ворон-кровавиков разметало по всему небу, строй их сломался: точно крохотные черные точки виднелись они позади на закатном ало-лиловом небе. Но напрасно хлопали они крыльями, пытаясь снова сбиться в стаю, – Бумажнокрыл уже обогнал их на целую лигу. Теперь ни за что не настигнут!
Сабриэль облегченно выдохнула – но тут же дыхание у нее вновь перехватило от тревоги. Ветер нес их с пугающей скоростью и понемногу сносил к северу, куда она вовсе не собиралась. В небе замерцали первые звезды, и Сабриэль увидела: Бумажнокрыл со всей определенностью разворачивается носом в сторону Пряжки.
Снова призвать знаки Хартии и просвистеть заклинание, способное усмирить ветер и повернуть его назад к востоку, оказалось непросто, но Сабриэль справилась. Вот только заклинание не сработало: ветер набирал силу и все больше отклонялся от курса: теперь они мчались прямо на Пряжку, точно на север.
Сабриэль, скорчившись в кабине – глаза слезились, из носу текло, лицо застыло, – попыталась еще раз, собрав в кулак всю свою волю, вложить знаки Хартии в ветер. Но свист прозвучал совсем слабо – даже она это слышала, – и знаки снова растаяли в разбушевавшемся урагане. Она утратила всякую власть над происходящим.
Хуже того, похоже было, что заклинание сработало наоборот: ветер ярился все сильнее и швырял Бумажнокрыл по огромной спирали, летучее суденышко подбрасывало, будто мячик, которым перебрасываются великаны, вставшие в хоровод, и каждый из них – выше соседа. У Сабриэль кружилась голова, холод пробирал до костей, дыхание сделалось частым и неглубоким, воздух на такой высоте был слишком разреженным. Она снова попыталась успокоить ветер, но дыхания не хватило даже на свист, а знаки Хартии ускользали из памяти. Ей оставалось только отчаянно цепляться за стропы гамака, пока Бумажнокрыл изо всех сил пытался совладать с бурей.
И тут без предупреждения ветер перестал рваться ввысь. Просто стих, и все. И Бумажнокрыл канул вниз. Сабриэль резко дернуло вверх, стропы натянулись, а Моггет чуть не порвал когтями рюкзак, вцепившись в него, чтобы не вылететь за борт. От этой новой встряски усталость Сабриэль как рукой сняло. Она попыталась снова высвистеть ветер, но и это оказалось ей не по силам. Бумажнокрыл никак не мог замедлить стремительный спуск. Он падал, все ниже кренясь носом, и вот они уже несутся к земле почти вертикально – так молот с размаху обрушивается на наковальню.
А до земли было ох как далеко. Сабриэль вскрикнула, попыталась вложить часть своей пробужденной страхом силы в Бумажнокрыл. Знаки срывались с ее губ свистом, но ничего не меняли… разве что вспыхивали золотыми искрами, на миг высвечивая ее побелевшее, обмороженное лицо. Солнце закатилось, темная масса земли внизу походила на серую реку Смерти – реку, в которую духи их войдут спустя минуту-другую, чтобы никогда уже не вернуться в теплый свет Жизни.
– Сними с меня ошейник! – послышалось мяуканье у самого уха Сабриэль, а за ним последовала странная щекотка – это Моггет перебрался к ней на колени, запуская когти в ее броню. – Ошейник сними!
Сабриэль поглядела на кота, потом на землю, потом на ошейник. Соображала она плохо, кислорода не хватало, решение давалось с трудом. Ошейник – часть древних оков, грозный страж и хранитель чудовищной силы. Такая мощь могла потребоваться только для обуздания неописуемого и неукротимого зла.
– Доверься мне! – взвыл Моггет. – Сними с меня ошейник и помни о кольце!
Сабриэль сглотнула, закрыла глаза, потеребила ошейник, от души надеясь, что поступает правильно. «Отец, прости меня», – подумала она, обращаясь даже не столько к отцу, сколько ко всем Абхорсенам, жившим до нее, особенно же к тому, кто создал этот ошейник в незапамятные времена.
Как ни странно для такого древнего заклинания, когда ошейник расстегнулся, она ощутила лишь легкое покалывание – и только. Он соскользнул с кошачьей шеи и разом потяжелел, будто налился свинцом или превратился в цепь с ядром. Сабриэль едва его не выронила, но он тут же снова утратил вес и сделался совсем бесплотным. Когда она открыла глаза, ошейника уже как не бывало.
Моггет сидел неподвижно у нее на коленях – с виду такой же, каков и был. Но в следующее мгновение он словно бы вспыхнул внутренним светом и стал стремительно расти, размываясь по краям, а сияние разгоралось все ярче и ярче.
Не прошло и нескольких секунд, как от кошачьего облика ничего не осталось – только лучезарный сгусток, да такой яркий, что слепило глаза. Сгусток света словно бы пребывал в замешательстве; Сабриэль чувствовала, как загадочное существо колеблется, какое-то борение происходило в нем, и враждебность к ней то брала верх, то отступала. Существо уже почти превратилось обратно в кота, как вдруг рассыпалось четырьмя сверкающими белыми лучами. Один прянул вперед, один – назад, а два словно бы влились в крылья.
Бумажнокрыл весь засиял слепящим белым блеском, стремительное вертикальное падение разом замедлилось, воздушное судно выровнялось. Сабриэль яростно швырнуло вперед, тело удержали ремни, а вот нос едва не впечатался в серебряное зеркальце: мышцы шеи напряглись в невероятном усилии уберечь голову.
Несмотря на эту внезапную перемену к лучшему, они по-прежнему падали. Сабриэль, сцепив руки на адски ноющей шее, видела, как земля неотвратимо надвигается, заполняя весь горизонт. Вот внизу обозначились верхушки деревьев… Бумажнокрыл, пропитанный нездешним светом, продрался сквозь верхние ветви с таким звуком, словно град пробарабанил по жестяной крыше. И снова заскользил вниз, преодолевая последние ярды над убранным полем (во всяком случае, так эта ровная площадка выглядела с высоты) – по-прежнему слишком стремительно, того и гляди разобьется.
Моггет, или кем бы уж он там ни стал, снова притормозил Бумажнокрыл – последовала череда рывков, наставивших девушке новые синяки поверх прежних. Но в этот момент Сабриэль наконец поверила, что они не погибнут. Еще одна попытка притормозить – и Бумажнокрыл благополучно опустится вниз и разве что подпрыгнет раз-другой в высокой и мягкой полевой траве.
Моггет притормозил; Сабриэль зааплодировала – Бумажнокрыл мягко лег брюхом в траву и чуть заскользил вперед: казалось бы, идеальная посадка! Но тут ее ликование сменилось испуганным криком: трава раздвинулась, явив взгляду край гигантского темного провала прямо у них на пути.
И ведь не взлетишь – слишком низко, и уже не спланируешь над провалом шириной ярдов в пятьдесят, не меньше, слишком замедлилось движение! Бумажнокрыл оказался на самом краю, опрокинулся вниз и по спирали заскользил ко дну в сотнях футов внизу.
