Глава восьмая
– А я думал, что давно к этому привык…
Плавание оказалось сущим праздником. Солнца Миллсу хватало и во Вьетнаме, но загорать, лежа рядом с вертолетом, в постоянном ожидании команды на взлет и отправки навстречу возможной гибели, – это совсем не то.
Здесь-то – прямо курорт…
«Небесные Дьяволы» расположились на палубе «Афины» со всеми удобствами. Скинув рубашки, Миллс, Коул и Релес играли в карты и попивали пиво – Сливко, казалось, мог раздобыть его где угодно. Релес поднял ставку до десятки, а Миллс уже давно убедился на собственной шкуре, что играть с Коулом в покер – дело гиблое. Этот парень как будто отроду не менялся в лице. Может, и улыбнулся разок в жизни, но вряд ли кто смог бы припомнить, когда и при каких обстоятельствах. Пожалуй, и его родная мать сказать затруднилась бы.
Уивер фотографировала солдат за игрой. Те делали вид, будто не замечают ее, но Миллс ясно видел, как ребята поджимают брюхо и напрягают мускулы, стоит камере повернуться в их сторону. Девица, конечно, огонь – с этим были согласны все. Про себя же Миллс подозревал, что, случись ей драться с любым из них, она и тут сумеет себя показать. Чтобы всю войну проработать военным корреспондентом, журналистка вроде нее должна быть твердой, как гвоздь, и вдвое острее. И она уже показала, что на всякую хренотень не купится.
А еще Миллс заметил, что она часто сидит, уткнувшись лицом в камеру, даже когда вроде бы ничего не снимает. Странно. В этой операции вообще была уйма странного.
– А, чтоб тебя!.. – воскликнул Релес, глядя на вскрытые Коулом карты. Тот, выиграв при жалкой паре семерок на руках и, как обычно, даже не изменившись в лице, придвинул к себе выложенные на кон купюры.
Чепмен сидел неподалеку, прислонившись спиной к куче снаряжения, умостив на коленях планшет и закусив ручку в уголке рта – точно в раздумьях, что написать.
– Эй, майор! – окликнул Миллс. – Снова пишете Билли?
– Да, Миллс. А что?
– Нет-нет, майор, ничего.
Улыбаясь, Миллс поднялся на ноги, хлопнул в ладоши и забарабанил по брюху, чтобы привлечь всеобщее внимание.
– Дорогой Билли! – громко, чтобы слышали все, заговорил он. Кто-то из ребят заранее захихикал. – Помню, я обещал уже сегодня быть дома. Но мир так велик, а запах этих клятых потных мужиков так соблазнителен!..
Бойцы разразились дружным хохотом, а Чепмен, как обычно, снисходительно улыбнулся. Миллс прекратил балаган и оставил майора в покое, дописывать письмо. Все знали, как важны для него письма домой, а раз так – для них они были не менее важны.
– Эй, Миллс, – сказал Коул. – На тебя сдавать?
– Конечно, – отозвался Миллс. – Ты же еще не ободрал меня на целых семнадцать долларов.
Усевшись обратно за карты, он взглянул в сторону журналистки. Та продолжала сидеть неподвижно – казалось, даже не заметила его краткого представления. Ее камера была поднята к глазам и нацелена на занятого письмом Чепмена. Ждет удачного кадра…
Однажды Миллсу довелось пару дней пообщаться со снайпером из морской пехоты, человеком средних лет, только что добровольно завербовавшимся на третий срок. Того парня звали Максом, а от вьетконговцев он получил прозвище Гадюка – из-за змеиной шкуры, которую носил на шляпе вместо ленты. Имея на боевом счету более сорока подтвержденных убийств, а неподтвержденных, по собственным подсчетам, – за сотню, Макс стал чем-то вроде легенды по обе стороны фронта. Миллс был восхищен им, но очень быстро увидел, что Макса не назовешь ни благополучным, ни счастливым. В работе, выйдя на позицию, он полностью сосредоточивался на всем, что его окружало – небо, трава, листок, паучок, цель. Весь его мир сужался до пределов очередного боевого задания. Он так и сказал Миллсу: настоящая жизнь для него – только то, что он видит в прицел. Все прочее – просто ожидание.
Это знакомство здорово выбило Миллса из колеи. Ему не впервой было встречать ребят, ушибленных войной, но таких – никогда. Гадюку-Макса война лишила способности видеть мир своими глазами…
А эта Уивер… Интересно, что видит она через свой объектив?
* * *
Настроение на борту изменилось к худшему, едва «Афина» покинула спокойные воды. Большая часть группы, охваченная приступом морской болезни, предпочла перебраться вниз и завалиться по койкам, но легче от этого не стало. К удивлению Ранды, даже «Небесные Дьяволы» позеленели и скрылись, чтобы не блевать на людях. Раньше он думал, что экипажи вертолетов привычны к качке, резким толчкам и болтанке в животе, но на ногах из них остались лишь Паккард да Миллс. Стоя возле своих закрепленных на палубе «птичек», они любовались великолепием океана.
Сам Ранда любил море – даже спокойное и гладкое, словно мельничная запруда. Когда же волны вздымались навстречу, с грохотом разбиваясь о форштевень, его неизменно охватывал восторг. В такие минуты океан обретал характер и рельеф, напоминая, что люди здесь – всего лишь проездом. Нет, Ранда не был склонен к суевериям и не проводил параллелей между поведением океана и человеческими чувствами, но он любил его волнение. От этого океан становился естественнее, откровеннее, казался гигантским зверем, встряхивающимся, чтобы избавиться от угнездившихся в складках шкуры блох.
А отсюда, с высоты, буйство стихий выглядело особенно прекрасно.
Из «вороньего гнезда» открывался фантастический вид. Корабль там, далеко внизу, поднимался на гребни и опускался вниз, рассекал носом волны, осыпавшие бак тучами брызг. Океан морщился и сверкал, словно чешуйчатая кожа планеты. Порой Ранде думалось, что сама Земля – гигантский неведомый зверь. Люди странствуют по морям, ныряют в глубину в поисках их богатств, но до сих пор не понимают, что океан – лишь часть живого, дышащего существа. С такой высоты он мог окинуть его незашоренным взглядом, и от того, что открывалось перед ним, вдоль спины пробегала дрожь предвкушения.
Гигантские звери с детства вдохновляли воображение Ранды. Взрослея, он все больше узнавал о человечестве, к которому принадлежал, и все меньше ожидал от него.
Может, поэтому ему так нравилось наверху, в «вороньем гнезде». Корабль качался, ревел океан, мачту трясло, а он держался – наперекор буйству коварной планеты.
Вновь подняв к глазам бинокль, Ранда посмотрел вперед. Увеличенный оптикой, морской ландшафт был изборожден белыми пенными гребнями: волны – точно высокие горы, впадины меж волн – бездонные ущелья. Далекий горизонт был скрыт за обширной стеной туч. В глубине облачных масс сверкали молнии, но грома не было слышно – слишком далеко. С такого расстояния грозовой фронт казался сплошной стеной, но Ранда понимал: по мере движения «Афины» вперед будут проявляться и подробности картины, ждущей впереди. Жесткие, пугающие… Но ничего. Никто и не обещал, что путешествие будет легким.
Представив себе Брукса, лежащего внизу и выворачивающегося мехом внутрь, Ранда улыбнулся. «Нет, мальчуган, ты еще ничего не видел. Это только начало, – подумал он. – По сравнению с тем, что будет твориться вблизи грозового фронта, эта качка покажется легким бризом…»
Услышав шум, Билл опустил взгляд. Снизу к нему поднимался Конрад. Это обрадовало. От Ранды не укрылось, как отставной офицер САС тихо и ненавязчиво осмотрел все судно и наблюдал за каждым членом экспедиции и даже каждым матросом. Вслух он мог сколько угодно заявлять, будто он здесь – «так, на подхвате», но тем не менее следил, чтобы плавание оказалось безопасным для всех участников, насколько это возможно.
– Хороша погодка, – сказал Конрад, добравшись до «вороньего гнезда» и взглянув вперед, в сторону грозового фронта. Похоже, качка на него не влияла – он был спокоен и нетороплив, как всегда. – Насколько далеко до грозы?
Ранда подал ему бинокль.
– Барометр падает. Мы почти в центре Огненного Кольца.
– Остров Черепа, Огненное Кольцо… Вы знаете толк в местах для пикников.
– Это самый нестабильный геологический регион на планете, – сообщил Ранда. – Магнитные аномалии, сбои радиосвязи, водовороты… Здесь исчезли сотни кораблей и самолетов. Здесь намного опаснее, чем в прославленном Бермудском треугольнике, хотя по некоторым причинам этот район и известен куда хуже. Говорят, в тридцать третьем здесь исчезла без следа целая киногруппа. Я изучал этот регион не один десяток лет, и вот… Должно быть, так же чувствовал себя Магеллан!
Конрад, приникнув к окулярам бинокля, внимательно вглядывался в грозовые тучи на горизонте.
– Магеллан не вернулся назад, – заметил он, опустив бинокль и отдав его Ранде. – Был убит на обратном пути.
– За нами следят, – заметил Ранда, улыбаясь Конраду.
Отставной солдат не нуждался в лишних словах. Оглянувшись, он увидел внизу Уивер. Та стояла на корме, опершись о бортовой леер, и целилась в них камерой с трансфокатором.
– Ага. Пусть. У нас своя работа, у нее – своя.
Впереди ярко сверкнула молния. Следом за ней явился первый раскатистый рык далекого грома.
* * *
Чуть более часа спустя Ранда с Нивсом, Паккардом и Чепменом поднялись на капитанский мостик. Капитан «Афины», норвежец, уже заводил речь о повороте назад, а этого Ранда допускать был не намерен, да и попросту не мог: они уже зашли слишком далеко – и не только в смысле плавания. Экспедиция была плодом многих лет научных изысканий и планирования, не говоря уж об…
«Не говоря уж об ее исключительной важности, – подумал он. – Пока никто из них еще не представляет себе, насколько она важна. Но вскоре…»
– При личной, так сказать, встрече этот шторм выглядит препоганейше, – заметил Нивс.
Ранда метнул в его сторону испепеляющий взгляд. Капитану вовсе не стоило добавлять аргументов в пользу разворота назад и трусливого бегства от оскалившегося на них зверя.
– Как далеко мы от острова? – спросил Паккард.
– Может, в пятидесяти милях, а может, и дальше, – буркнул капитан. – Как прикажете определять свое местоположение относительно места, которого не существует?
– Подойдите ближе, – велел Ранда. Нытье капитана ему уже порядком надоело.
– Най, не на этом судне! Хотите лететь – летите отсюда. Я буду находиться в этом районе, но ближе к тому, что впереди, не подойду.
Сжав губы, Ранда уставился на капитана, однако норвежец и глазом не моргнул. Ранда понимал, что все это – не из трусости. Имея за спиной тридцать лет капитанского стажа, этот человек прекрасно представлял себе, с чем его судно справится, а с чем – нет. Кроме того, как и всякий капитан, плававший в этой части Тихого океана, он наверняка слышал множество сказок об этих местах. Посему – нет, никак не трусость. Просто опасения.
Ранда обратился к Паккарду:
– Сможете пробиться, полковник?
– Но ведь высота грозового фронта – свыше двадцати тысяч футов! – запротестовал Чепмен.
– Я вижу грозу и шторм, майор, – твердо сказал Ранда. – Но наше «окно» уже открылось.
– А как насчет вон того просвета? – спросил Паккард?
Крякнув и покачав головой, Чепмен задумчиво постучал кончиком пальца по крохотному «глазу шторма» на одном из разложенных на столе спутниковых снимков.
– Это – одна из редких областей низкого давления, – сказал Ранда. – Часть местных погодных условий. Я изучал их многие годы, обращаясь к прогнозам климатологов, и на основании их данных построил погодную модель всего этого района.
– Все мы прекрасно знаем, насколько можно доверять предсказателям погоды, – заметил Чепмен.
Ранда стиснул кулак и тяжело, медленно вдохнул, стараясь успокоиться. Если он сейчас выйдет из себя, это ничего не даст.
– «Окно» уже открылось, – повторил он. А через трое суток откроется еще одно, и у нас будет возможность улететь. После этого штормовые ветры усилятся и вынудят наше судно покинуть эти воды.
В разговор вступил Нивс:
– Мы все понимали, что возможности может и не представиться. «Окно» слишком уж узко.
– Нонсенс, – возразил Ранда.
– Я ценю вашу самоотверженность, – заговорил Нивс, – но, как руководитель полевых исследований, назначенный управляющей организацией, склонен отменить работы.
– Мудрое решение, – сказал Ранда, надвигаясь на Нивса и глядя ему в глаза. – Уверен, дирекция «Ландсата» будет восхищена вашей смелостью.
– Это всего лишь картографические съемки…
– …одного из последних не нанесенных на карты участков планеты!
Ранда почувствовал, что упускает контроль над ситуацией, а вместе с ним и все, что она обещала. Целые годы работы рушились в бездну, оставляя за собой лишь след разбитых надежд. И этого он позволить не мог. Столько времени, столько сил… Столько мечтаний!
– И вы в самом деле намерены отменить экспедицию по причине дождика? Хотите – так оставайтесь на борту.
Он обернулся к Паккарду, молча, с непроницаемым лицом слушавшему их перепалку:
– Полковник! Я слышал, что ваше подразделение способно справиться со штормовой погодой.
Конечно, он не рассчитывал, что такой человек, как Паккард, купится на столь откровенную подначку. Но попробовать стоило.
Паккард сделался еще прямее и выше прежнего.
– Этот шторм – легкий бриз в сравнении с тем, к чему мы привыкли. Не так ли, Чепмен?
– Так точно, сэр, – после секундной паузы ответил майор.
– Начинайте раскручивать, – велел Паккард.
Ранда на миг прикрыл глаза, затем взглянул на Нивса и капитана. Решение полковника, очевидно, не уменьшило их тревог.
– Хорошо, – с улыбкой сказал он. – Все будет хорошо.