Шиндандские шахматы

Служебная карьера майора Валентина Симирского складывалась успешно: начальник одного из лучших отделов военной контрразведки КБВО, он находился в резерве на выдвижение. И неудивительно. Умен, профессионален, наделен прекрасными организаторскими способностями и завидным оперативным предвидением. Да и удача его любила, а это в работе контрразведчика – деталь немаловажная. Поэтому, когда во время очередных сборов кадровик пригласил Валентина Романовича зайти к начальнику Особого отдела КГБ по КБВО генерал-майору Иванову, большого удивления у него это не вызвало.

– Как у тебя со здоровьем? – спросил Владимир Андреянович.

– Нормально, – ответил Симирский, понимая, что главный вопрос еще впереди.

– А как отношение к сухому и жаркому климату? – поинтересовался генерал.

Теперь все стало ясно. Оставалось уточнить детали.

– Куда и когда?

– В Афганистан. И немедленно…

Валентин Романович Симирский

…Уже через две недели, в мае 1983 года, майор Симирский принимал дела и должность у начальника особого отдела 5-й мотострелковой дивизии, которая дислоцировалась в Шинданде.

– В зону ответственности нашей дивизии входили Турагунди, Шинданд, Герат, Кандагар. К моему приезду задачи, стоявшие перед особым отделом, были уже конкретно определены.

Одним из наиболее важных направлений стало контрразведывательное обеспечение боевых операций. Не секрет, что каждый выход на боевые разрабатывался самым тщательным образом. Для оперработников на этом этапе главным было совместно с командованием не допустить утечки информации о районах проведения боевых действий и сделать все возможное, чтобы предотвратить нападения на наши войска во время выдвижения к месту проведения боевых операций.

Не менее актуальной задачей стала борьба с диверсионной и террористической деятельностью, столь почитаемой душманскими предводителями.

Генерал-майор Аношин, командир 5-й мсд и концертная группа Театра Советской Армии. Шинданд. 1984 год

Помимо этого, нам предписывалось оказывать помощь командованию в повышении боеготовности войск и не допускать дезертирства и предательства наших военнослужащих.

Но в первую очередь мы сосредотачивали наше внимание на пресечении попыток проникновения агентов бандформирований и иностранных спецслужб в войска и непосредственное окружение военных объектов, обеспечении сохранности военных секретов оружия и боеприпасов. Как следствие, нам надлежало контролировать ситуацию и при малейших поползновениях вскрывать и предотвращать факты вербовочных подходов к советским солдатам и офицерам.

Внимательно осмотревшись в отделе, изучив весь накопленный за два с половиной года работы опыт, Симирский принял решение усилить оперативную работу с той категорией военнослужащих, на которую делал свою основную ставку противник, – с солдатами мусульманских национальностей: узбеками, таджиками, туркменами, азербайджанцами.

Расчет был прост. Душманские агенты в первую очередь пытались наладить контакт именно с ними, полагая, что единоверцев склонить к сотрудничеству значительно легче. В немалой степени этому способствовали общность языка, культуры и религии. Да и среди членов местных бандформирований встречалось немало этнических туркмен и таджиков, которые то и дело пытались наставить на путь истинный своих единокровных братьев.

Усилив здесь свои негласные позиции, контрразведчики справедливо полагали, что шансы получить своевременную информацию о фактах вербовочных подходов и повышенного интереса к секретным военным сведениям со стороны местного населения значительно возрастут.

Поначалу, конечно, было нелегко, но когда контакт был установлен – результат не обманул ожиданий.

– На той войне грань между душманами и мирным населением была весьма призрачна. Очень часто улыбчивый и безобидный днем гражданин с наступлением темноты брался за оружие и становился непримиримым борцом за веру. Потому в ходе проведения боевых операций в населенных пунктах мы, совместно с органами госбезопасности Афганистана, нередко проводили так называемые «фильтрации». Всех подозрительных мужчин «призывного возраста» задерживали до выяснения их причастности к моджахедам. Делалось это старым бесхитростным способом: раздевали и смотрели, имеются ли на плече своеобразные следы от автомата. С обладателями подобных меток сотрудники ХАД разбирались уже более детально.

Пока шло разбирательство, афганцев держали в определенном месте. Для охраны привлекали солдат из числа негласных помощников контрразведки, владеющих фарси (фарси – один из наиболее распространенных в Афганистане диалектов. – Прим. автора). Как правило, кто-нибудь из задержанных начинал их обрабатывать. Иногда это делалось исподволь – осторожно, полунамеками, иногда предлагали переходить на сторону единоверцев открыто, без обиняков, обещая за это все земные блага.

После операции

Агитаторов сразу же выделяли из общей массы, и «хадовцы» проверяли их с особым пристрастием. Наши афганские коллеги для получения информации действовали жестко, особо не церемонились. Южная кровь! Сам я при экзекуциях не присутствовал, но мы все догадывались о том, что некоторых допрашиваемых избивали. Перед нами это не афишировалось, т. к. ни оперсостав советской контрразведки, ни советники подобные превышения не поощряли. Наш опыт работы опирался на более гуманные подходы ведения допросов.

Как правило, зазывалы оказывались либо агентурой, либо непосредственными участниками бандформирований. Правда, все это была мелкая рыбешка.

Однако пришло время, когда в расставленные сети начала попадаться и более крупная рыба.

– Крупная перевалочная база советских войск в Турагунди притягивала внимание разнокалиберной агентуры, как варенье – мух. Даже просто наблюдая за перемещением автомобильных колонн, можно было получить много интересной информации об обеспечении войск боеприпасами, продовольствием, горюче-смазочными материалами. Если же при всем при этом удавалось наладить контакты с разговорчивыми военнослужащими, то ценность сведений увеличивалась в несколько раз.

…Двое местных духанщиков в поле зрения советской военной контрразведки попали практически одновременно. Уж очень бросалось в глаза их навязчивое желание установить с нашими бойцами долгоиграющие контакты. Из кожи вон лезли, завоевывая расположение. То по бросовой цене дефицитный в Союзе ширпотреб продадут, а то и вовсе что-нибудь подарят. И при этом как бы невзначай, для поддержания разговора, интересовались, куда идут войска, в связи с чем осуществляются те или иные поставки, откуда и куда перебрасывают технику, планируется ли в ближайшее время проведение боевых операций и в каком районе. Заодно в тихой, непринужденной беседе ненавязчиво прощупывали настроение своих собеседников, зондировали религиозную почву и мимоходом проводили исламский ликбез.

При этом предлагали и наркотиками побаловаться, и что характерно – абсолютно бесплатно.

Одного они не учли: обо всех этих задушевных разговорах и благотворительных деяниях незамедлительно сообщалось оперработникам.

К «меценатам и проповедникам» решили присмотреться повнимательней: в стране, где все было поставлено на коммерческую основу, имело свою цену, подобная щедрость настораживала.

По просьбе контрразведчиков несколько солдат установили с ними постоянный контакт. Интерес получился обоюдный. Особисты знали содержание всех бесед, что позволяло делать весьма полезные и недвусмысленные выводы. Бойцы же регулярно получали мелкие, но приятные материальные стимулы. То джинсами разживутся, то батник перепадет от тонких ценителей духовного общения.

Единственно, кто был в абсолютном проигрыше, так это сами духанщики. Только они об этом не догадывались. По их представлениям, все складывалось как нельзя лучше. Чтобы хоть как-то компенсировать свои расходы, а заодно и создать вербовочную ситуацию, они старались втянуть своих новых друзей как в спекулятивную деятельность, так и в распространение наркотиков, но коммерсанты из «шурави» получились никудышные.

Чем дольше наблюдали за духанщиками, тем больше интересных фактов всплывало на поверхность. Оказалось, что, помимо излишней любознательности, они увлекались еще и фотографией, правда, их эстетические пристрастия были довольно специфическими. Объектами съемок, как правило, становились советская военная техника, колонны с боеприпасами и другие не менее характерные сюжеты.

Очень скоро выяснили и круг лиц, с которыми они контактировали. Стало очевидно, что все эти расспросы и фотосеансы велись неспроста.

Вся полученная информация регулярно переправлялась в Пакистан и в Иран, что особого труда не составляло. Граница весьма условна. Афганцы пересекали ее практически беспрепятственно, чем агенты и пользовались. То родственников отправят, то с торговцами «посылку» передадут, а то и сами заведут видавшие виды японские колымаги и лично отправляются на заграничные рандеву. Все это свидетельствовало о том, что в разработке у контрразведчиков находились не шпионы окрестных банд, а агенты пакистанских спецслужб.

В. Симирский, Герой Советского Союза В. Неверов и В. Хатько

Афганский аналог КГБ – ХАД имел достаточно прочные позиции в Пакистане. Это позволило без труда выяснить, с кем духанщики контактировали за границей, кем, когда и при каких обстоятельствах они были завербованы. Каждый шаг их шпионской деятельности подробно фиксировался и документировался контрразведчиками.

После того как папка с делом по разработке духанщиков наполнилась достаточно убедительными фактами, свидетельствующими в пользу обвинения, особисты совместно с афганскими органами госбезопасности приняли решение арестовать их.

Случай не заставил себя долго ждать.

Негласная «почта» сообщила, что «голубки с полным клювом собираются слетать в Пакистан». Это означало, что у них на руках имелся собранный за последнее время документальный материал о перемещении советских войск и техники, который они в самое ближайшее время собирались отправить своим пакистанским боссам.

Руководящий состав особых отделов 40-й армии. Декабрь 1983 года

Ситуация для ареста сложилась более чем подходящая.

Брали их почти одновременно, с небольшим интервалом. Одного поздно вечером, другого – на рассвете.

Схема была практически одинакова. Благодаря заранее установленным в дуканах оперативно-техническим средствам, места тайников, где хранилась собранная разведывательная информация, контрразведчикам были уже известны. Найти их в жалких глиняных, заваленных всевозможным пыльным хламом, грязным тряпьем и продаваемым товаром лачугах, служивших и коммерческими офисами, и домашними очагами одновременно, особого труда не составляло.

Сработали быстро, четко, без шума и суеты. Нагрянули как гром среди ясного неба. То, что все последнее время они находились под колпаком военной контрразведки, стало для духанщиков полным откровением. Ни одна мелочь, ни один неверный шаг или взгляд участников операции не спугнул и даже не насторожил их. Все выглядело естественно и правдоподобно: и наружное наблюдение, и подставные «дусты», и возникающие то и дело различные обстоятельства, не позволяющие как следует отснять интересующие моменты.

Поначалу они, как и следовало ожидать, отпирались. Но под тяжестью представленных доказательств спесь быстро пропала…

Дальнейшие следственные действия, которые в основном проводила афганская сторона, с привлечением следователей особого отдела 40-й общевойсковой армии пролили свет на многие важные подробности. В первую очередь это касалось того, кто конкретно из сотрудников иностранных спецслужб с ними работал, форм и методов этой работы и других не менее существенных моментов. Информация подобного рода во все времена представляла для спецслужб особый интерес.

Впоследствии обобщенные данные по данному делу распространялись среди работников военной контрразведки в качестве пособия. Идейным вдохновителем и непосредственным руководителем операции был лично майор Валентин Симирский, а непосредственную разработку осуществлял Николай Трусов.

Служили в одном полку два товарища, два офицера. Вместе ходили на боевые, вместе отдыхали во время затишья, вместе вспоминали Родину и строили планы на будущее. Но однажды один из них загрустил. Стало невмоготу тянуть афганскую лямку. Все ему опостылело: и жара, и постоянное отсутствие воды, и вездесущая пыль, и назойливые мухи… Но больше всего опротивела война. Хоть волком вой. Друг, видя страдания товарища, решил ему помочь. Не мудрствуя лукаво, надумал он отправить его домой руками военных контрразведчиков. Знал, шельмец, что людей, замеченных в идеологической неблагонадежности, от участия в боевых операциях отстраняли и отправляли в Союз. Вот он и заявился к полковому оперу. «Так, мол, и так. Собрался, дескать, приятель мой в Пакистан рвануть…»

Информация острая! Опер без промедления доложил о ней Симирскому. Стали проверять. Новоявленному источнику дали диктофон. Попросили записать разговор. Это друзей не остановило. Спектакль разыграли как по нотам. Правда, «слушатели» попались неблагодарные.

Одного не учли подельники, что в подобных ситуациях информация проверяется с особой тщательностью. Для этого существует целый комплекс специальных мероприятий. Вот тогда обман и раскрылся. Шума поднимать не стали. Не до этого было. Оставили дело на суд их собственной совести.

Да вот только была ли она у них?

Разведцентры ГРУ были разбросаны по всему Афганистану. Занимались они непосредственно своими прямыми обязанностями, вытекающими из названия. Под началом руководителя находилось несколько офицеров-агентуристов, плетущих свою тонкую, но достаточно эффективную агентурную сеть.

На связи у одного такого офицера находился еще один духанщик, деятельность которого служила идеальным прикрытием для шпионской надобности! Звали духанщика Якуб. Личность колоритная и неординарная. Хитрый, как тысяча чертей! Пыль в глаза пустить был великий мастер. По этой причине поначалу не обращали особого внимания на то, что полезный коэффициент проводимых на основании его информации бомбово-штурмовых ударов был минимален. «Проутюжит» авиация обозначенный им участок, а результат – нулевой. Моджахедов и след простыл.

– Якуб, в чем дело? – спрашивают.

Он халат на себе рвет и так искренне сокрушается: повезло, мол, собакам на этот раз. Но вот в следующий раз уж точно не уйдут от заслуженной кары! Однако и в следующий раз летчики крошили скалы впустую. И вновь Якуб чуть ли не голову пеплом начинал посыпать и халат уродовать. Даже у Станиславского не повернулся бы язык произнести свое знаменитое «Не верю!», глядя на его страдания.

Однако сколько веревочке ни виться, а конец все равно будет. После очередного ухода банды из-под удара штурмовиков терпение контрразведчиков лопнуло.

Ситуация осложнялась еще и тем, что встречавшийся с Якубом разведчик вел нечистую игру. Деньги, причитающиеся духанщику за информацию, он по забывчивости не отдавал. Правда, расписки об их получении брал с Якуба регулярно. Своими же руками старший офицер разведки создавал классическую ситуацию для собственной вербовки. Случай был беспрецедентный! В когорту мужественных, сильных, интеллектуально жилистых людей затесалась «паршивая овца», решившая поправить свое материальное положение, бессовестно пользуясь служебным положением.

Всплыло все неожиданно. Переводчик, присутствовавший на всех встречах, обратил внимание еще и на то, что хитрый лис Якуб в процессе общения не столько давал информацию, сколько сам все выпытывал да выспрашивал. К тому же, как бы случайно, он несколько раз повторил, что в Пакистане у него есть очень влиятельные друзья, которые почтут за честь познакомиться с таким уважаемым человеком…

Своими наблюдениями толмач поделился с сотрудником военной контрразведки. Поверили ему не сразу. В письменных отчетах о проводимых встречах разведчик ни о чем подобном не упоминал. Переводчику дали с собой звукозаписывающую аппаратуру, а потом прослушали и сравнили содержание записи разговора и текста представленного отчета. Правда была убийственна. Факт проведения в отношении офицера ничем не прикрытой предварительной вербовочной обработки в представленном им документе упомянут не был…

Подполковник Симирский взял это дело под личный контроль.

– То, что за Якубом стоит серьезная «контора», сразу же бросалось в глаза. Уж слишком грамотно он изучал нашего офицера. Было очевидно и то, что его сознательно внедрили в нашу агентурную сеть. Цель была проста: выудить как можно больше информации о деятельности советских разведывательных подразделений, о формах и методах их работы. Оставалось выяснить, на кого именно работал духанщик.

Изначально мы думали, что он находится под крышей спецслужб Пакистана. Однако потом наше внимание привлекли как бы случайно оброненные им фразы о том, что влиятельные друзья в Пакистане являются британскими гражданами. Афганские коллеги подтвердили наши предположения, сообщив, что, регулярно выезжая за границу, Якуб постоянно встречается с подданными Ее Величества.

Это полностью меняло дело. Начали более глубокую разработку. В ход пошли видео– и слуховой контроль, визуальное наблюдение.

Дезинформационный поток пошел в обратном направлении.

Доведут до ушей Якуба сведения о проведении крупномасштабной операции или же о приезде серьезных VIP-персон – и наблюдают, как тот начинает суетиться, стараясь своевременно передать полученную информацию по назначению.

Бросалось в глаза и то, что агент в своей работе использовал более современные технические средства: малогабаритные видеокамеры, цифровые диктофоны, бывшие в то время большой диковинкой, универсальную фотоаппаратуру – последние разработки технического отдела британской разведки. Такое оснащение Пакистану было явно не по карману – абсолютно другой качественный уровень. Поле же для их применения было обширным.

Якуб внимательно наблюдал за нашими войсками, собирал и фиксировал секретные военные сведения. Мы, в свою очередь, совместно с «хадовцами» наблюдали за ним, собирали информацию и фиксировали каждый его шаг.

Арестовать же его можно было, только собрав все доказательства, детально подтверждающие шпионскую деятельность скользкого, точно ртутный шарик, «лиса». Права на ошибку у нас не было. Не каждый день на крючок попадается агент британских спецслужб. То, что он представлял именно их интересы, сомнению не подлежало. Источники информации из разработки были выведены. В качестве свидетелей привлекать их было нельзя. Это принципиальная позиция военной контрразведки. Сработать же надо было красиво.

Наконец затягивать ситуацию стало невозможно. Во-первых, скомпрометировавшего себя агентуриста необходимо было срочно выводить из игры. В любой момент его могли выкрасть и применить к нему психотропные вещества, что привело бы к непоправимым последствиям. За те сведения, которыми он располагал, в Лондоне отдали бы очень многое.

Во-вторых, к этому времени собралось достаточно веских улик, чтобы стопроцентно припечатать Якуба к скамье подсудимых, не оставив ему ни единого шанса выйти сухим из воды.

Поэтому на совместном совещании было принято решение: одного отправить в Союз, другого – под арест.

О Раджабали – главаре одной из наиболее сильных и влиятельных окрестных банд – Симирский слышал давно. Молод, амбициозен и горяч. Предводителем же стал совсем недавно, заменив убитого в ходе межбандитских разборок отца. Пережив сильное потрясение после этой жестокой и коварной расправы, Раджабали потерял покой. Душа требовала мести. И ради этого он был готов на многое, даже на сотрудничество с неверными.

Упустить такой шанс было нельзя. Встретиться с молодым главарем Симирский решил сам. Через посредников договорились о месте и времени.

Ночью в уединенном, находившемся за линией боевого охранения месте, окруженном черными остывшими каменистыми выступами, встретились двое. Один на один. Глаза в глаза. Разные, как тьма и свет. Без общего прошлого и общего будущего. Они нашли друг друга, преследуя диаметрально противоположные цели. Один – чтобы сохранить солдатские жизни. Другой – чтобы уничтожить своих врагов. На какое-то время они становились союзниками, чтобы потом разойтись навсегда…

– Когда мы начали работать с Раджабали, его банда полностью прекратила военные действия против советских войск. Из чувства мести он стал активно давать информацию о местах и сроках проведения соседними бандами диверсий, о численном составе банд, их вооружении, о маршруте караванов из Пакистана с оружием и боеприпасами. Детально, основательно, не упуская из виду ни единой детали. И ни разу у нас не было повода усомниться в правдивости его слов.

– Как-то Раджабали рассказал, где находится единый архив бандформирований, действовавших в провинциях Герат, Шинданд и Кандагар. Никто не думал, что когда-нибудь «взгляд неверного осквернит эти страницы». В больших амбарных книгах велась подробная регистрация проведенных против нас операций, диверсий, засад. Но главное, там находились журналы учета душманской агентуры из числа местных жителей, живущих в ближайшем окружении наших войск. В них самым тщательным образом фиксировалось, кто, где, каким образом организовывал свою деятельность, подробно описывались все их подвиги, а также указывались суммы, выплаченные за «добросовестное отношение к делу», и прилагались расписки о получении вышеозначенных финансовых средств.

Проанализировав информацию, совместно с командованием было принято решение провести операцию по захвату этих документов. Во что бы то ни стало.

Хранили их в труднодоступном горном районе, в пещерах. С помощью агентурных данных выяснили детали: каким образом организована охрана, сколько человек задействовано, какое вооружение используется. Только после того, как необходимые сведения были получены в полном объеме, спланировали операцию. Чтобы душманы не успели уничтожить документы, необходимо было рассчитать каждый шаг: откуда начать штурм, где и какими силами атаковать. И главное – не допустить утечку информации.

Наконец наступило время «Ч».

Операция длилась несколько дней.

Район блокировали мотострелки. Артиллерия и авиация день и ночь крушили и бомбили душманов, не скупясь, поливали их смертоносным огнем. Сотрясая землю, сотрясая скалистые гребни, сотрясая горное эхо. Раскатистые отзвуки гулких взрывов звучали для Раджабали как музыка. Душа его ликовала.

Когда же афганская ночь зажгла на небе яркую россыпь звезд, темные быстрые тени бесшумно заскользили по дну узкого изгибистого ущелья. В остывающем воздухе повисла напряженная тишина, изредка нарушаемая шорохом камней, выскользнувших из-под обутых в кроссовки ног десантников. Пришла пора заключительного аккорда многодневной симфонии.

На рассвете штурмовой отряд стремительно налетел на дремлющую и совершенно не ожидавшую нападения охрану. Внезапно, напористо, проворно. Не дав никому опомниться, они обрушились на ничего не понимающих боевиков всей своей огневой мощью. Те же в ответ огрызались разрозненными пулеметными очередями. Вой, визг, лязг и грохот. Завертелась, закружилась смертельная карусель…

Когда золотисто-розовый свет нового дня пролился на разоренное душманское гнездо, шум боя уже стих. Уставшие оперработники, принимавшие непосредственное участие в захвате архива, сносили свои трофеи.

А где-то далеко, за изъеденной ветрами и временем стеной гор, душманские агенты совершали свой утренний намаз, ничего не подозревая о том, что их шпионско-диверсионная деятельность отсчитывает свои последние дни…

– Военные контрразведчики наравне с армейскими офицерами всегда находились на передовых рубежах войны, за чужими спинами не отсиживались, вместе со всеми ходили на боевые: потные, без воды, во вшах, с кругами под глазами и бредом в голове. Так же подставляли свои головы под пули, так же теряли боевых друзей… Мне было очень обидно, когда представляешь опера к ордену, а тебя спрашивают: «Ну и что героическое он совершил?»

В нашем особом отделе служили достойные и отважные офицеры, каждый из которых достоин высокой награды: Борис Храмцов, Владимир Мещеряков, Анатолий Герц и многие другие. Ни разу за два года службы в Афганистане я не был свидетелем, и даже не слышал ни о трусости, ни об отказе от выполнения сложной задачи сотрудниками военной контрразведки. А вот примеров мужества, героизма и верного служения своему Отечеству вспоминается немало.

Многие сотрудники Особого отдела КГБ по КБВО прошли дорогами афганской войны. Трое из них – Геннадий Сабельников, Евгений Свержев, Владимир Ковтун – погибли при выполнении своих служебных обязанностей.

Геннадий Сабельников был убит на третий день пребывания в Афганистане. Даже оружия получить не успел. «Уазик», в котором он ехал вместе с капитаном, сдающим ему дела и должность, попал в засаду. В «зеленке» по машине выстрелили из гранатомета. Капитан погиб на месте. Водителю оторвало ногу, и он потерял сознание. Раненый Сабельников из автомата водителя пытался отстреливаться. Тогда духи открыли дверь и расстреляли его практически в упор…

Владимир Ковтун погиб, когда до возвращения домой оставалась неделя. Вертолет, на котором он в составе группы спецназа летел на задание, был сбит душманами. Владимир мог послать вместо себя прибывшего на замену товарища, но не сделал этого, выполнив свой офицерский долг до конца.

Капитан Евгений Свержев был первоклассным опером. Напористым, смекалистым, хватким. Что такое офицерская честь, знал не понаслышке. И человеком был замечательным.

Мотострелковый полк, который он курировал, готовился принять участие в боевой операции. В одном из старых районов Герата засела банда Туран Исмаила. Задача перед полком стояла не из легких: обезвредить и уничтожить. Дело предстояло нешуточное.

В тот период у Свержева в проверке находились сведения по фактам мародерства в полку, заслуживающие серьезного оперативного внимания. Взвесив все «за» и «против», Симирский, как начальник отдела, запретил ему принимать участие в операции.

– Да вы что?! Как же я после этого в глаза мужикам-то смотреть стану? Ведь они не на прогулку идут! Мясорубка намечается еще та!

– Именно поэтому мы не имеем права рисковать! Слишком серьезное дело у тебя в разработке, – ответил Валентин Романович.

– Но…

– Никаких «но»! Это приказ!

Тем временем Симирского вызвали в Кабул, и он приказал своему заму вместе со Свержевым встретить его через два дня.

Когда вертолет, на котором он вернулся, поднимая клубы мукообразной пыли, приземлился в зоне проведения операции, на площадке маячила одинокая фигура зама. Какое-то недоброе предчувствие сдавило грудь.

– А Свержев где? – спросил офицер, хотя ответ ему был заранее известен. Вопрос же задал только в надежде на то, что объективные обстоятельства помешали подчиненному приехать к вертолету. Мало ли что еще могло случиться. «Может, заболел?» – спрашивал он сам себя.

– Валентин Романович! Я не смог его удержать. Он на операции в Герате вместе с полком…

– Что-о?!. Самодеятельность развели! Почему приказ не выполнили?!!

Однако изменить что-либо было уже невозможно…

На командном пункте Герата было жарко. То и дело поступали тревожные сообщения о новых потерях. Боевики дрались неистово, остервенело. Каждый дом превращали в неприступную крепость. Взять район никак не удавалось. Командир дивизии выслал подкрепление и приказал артдивизиону оказать огневую поддержку подразделениям. Не успел Симирский детально ознакомиться с ситуацией, как радиостанция вновь ожила и встревоженный голос, прорываясь через шум бушующего боя, сообщил:

– Ранен контрразведчик. Не можем вынести его с поля боя.

Подполковник рванулся к гарнитуре. В горле застрял ледяной ком.

– Кто? – выдавил он из себя, сжимая в руке тангенту.

– Капитан… Капитан Свержев, – послышалось сквозь треск помех.

Для эвакуации немедленно была отправлена бронегруппа. Однако территория была сильно пристреляна. Свинцовая метель без устали поливала все подходы к раненому офицеру. Попытавшегося вылезти из бээмпэшки сержанта тут же срезал снайпер. И только после того, как вызванные «вертушки» подавили огневые точки, Евгения и сержанта, пытавшегося его спасти, вывезли из этого ада.

Сержанта спасли. Свержева – нет…

Он словно предчувствовал свою смерть. Перед операцией сходил в баню и надел новую форму. Высокий, красивый, в новом обмундировании… Он всегда выделялся из общей массы. И бандитский снайпер выбрал именно его…

– Ежегодно более пятидесяти тысяч человек заболевали в Афганистане тифом и гепатитом. Госпитали были переполнены. На трех койках, составленных вместе, лежало по пять человек: двое с тифом, а трое с «Боткина». Не хватало и медикаментов.

Болели там практически все. Болели солдаты, болели офицеры, болели генералы. Никто не мог стопроцентно защитить себя от традиционных местных заболеваний. Даже высокие чины из Москвы, питающиеся исключительно привезенными консервами и близко не подходившие к столовой, умудрялись подхватить какую-нибудь хворь. Антисанитария там царила чудовищная. Тиф, гепатит и малярия стали классическим набором афганских инфекций. Некоторые «счастливчики» перенесли полный «букет». Создавалось впечатление, что зараза чаще всего прилипала к тем, кто слишком усердно оберегался.

Несмотря на чудовищные условия, в которых приходилось воевать, люди выполняли свой долг перед государством до конца. И сегодня нужно поддержать их, оказать достойную помощь, а не лишать заслуженных льгот, как того требуют отдельные ретивые политики. Иначе что завтра мы скажем молодому поколению? Как убедим его защищать интересы государства, стыдливо забирающего то немногое, что само же и воздало своим потерявшим в афганских горах здоровье ветеранам? Хочется надеяться, что здравый смысл победит.

– Сегодня ни у кого не вызывает сомнений, что американцы вынашивали вполне конкретные планы о построении на наших границах своих военных баз. Поэтому целесообразность нашего присутствия в Афганистане, по моему мнению, не подлежит ни малейшему сомнению.

Другое дело – как это было организовано. Практически без учета местных обычаев, культуры, национальной ментальности мы вторглись в чужой и непонятный для нас мир. Страну без паспортной системы, без почты, радио и телевидения, без бюджета, но с огромным количеством разношерстных племен, постоянно враждующих между собой, мы из махрового феодализма пытались перетащить в построенный неуемными славянскими душами социализм.

В стране, где вся основная жизненная философия формируется в мечети, религиозные деятели были практически полностью проигнорированы как идеологические союзники.

И планирование операций было далеко не безупречным.

Да, мы искренне хотели принести в эту страну лучшую жизнь. Однако нельзя заставить быть счастливыми насильно. И последние события, происходящие в Афганистане, – яркое тому подтверждение. Никогда попытки принести мир и благоденствие на солдатских штыках ничем хорошим не заканчивались.

Прошло более десяти лет с тех пор, как последний советский солдат покинул эту древнюю землю. Однако там по-прежнему идет война, гибнут люди и грохотом боя отзывается горное эхо…