Отсмеявшись, Томас накрыл окоченевшее тело юного варвара темной тканью. Глупость собственного поступка в порыве гнева, то, как он накинулся на отряд воинов, вообразив, что мстит за девчонку, полностью вписывалась в картину его жизни.

– Геро-о-о-ой, – протянул он сквозь зубы и огляделся по сторонам. – И как теперь ее искать?

Пустыня бесстрастно ширилась, жила своей сожженной жизнью, не обращая ни капли песчаного внимания на ползшего по ней Крылатого.

Подтягиваясь на руках и перенося вперед вес тела, Томас добрался до опрокинутого навзничь старого воина. В широко распахнутых глазах не было ни страха, ни смирения. Восторг – вот что в них запечатлелось, словно в самый последний миг варвар сумел разглядеть за чертой именно то, что мечтал там обрести.

– Будем надеяться, что преисподняя нам достанется не одна на всех, – прошептал Томас, роясь в походной сумке воина.

Наконец он нашел, что искал. Смятая карта, которую он хранил в сожженной варварами старой книжице, совсем истрепалась, но рисунок на ней еще можно было разобрать. Крылатый, щурясь и чертыхаясь, принялся изучать каракули. Вот тут линия прошла через косы, вот тут пересекла скалистые холмы, здесь – последнюю часть пустыни, а дальше уперлась в подножие скал, у которых он, Томас, сейчас лежал, не в силах пошевелить ногами. Оазис находился где-то рядом.

Оглянувшись еще раз, Томас пополз в сторону больших камней. Что-то темнело меж двух склонов. Воздух стал гуще, насыщенный незнакомыми запахами, он приятно холодил лицо. Так пахла земля у дома Анабель. Так пахли ее маленькие саженцы. Так пахла трава, что медленно превращалась в целебный отвар.

Томас закрыл глаза и весь отдался запаху. Если бы он только мог выпустить крылья, взлететь над землей, ему понадобилось бы мгновение, чтобы очутиться там, откуда исходил аромат самой жизни. Но силы покидали его тело. Он чувствовал, как слабость поднимается выше, от ног по спине, его захлестывали бархатные волны бессилия. Боли он не ощущал, как и страха. Это было похоже на то, как медленно засыпаешь после долгого, тяжелого дня, погружаешься в омут желанного успокоения. Туда, где ждет Анабель.

– Я только погляжу, что там, милая, – шептал Томас, подтягивая тело на еще слушавшихся его руках. – А потом все тебе расскажу.

– Я и над паром ее держала, – лихорадочно перечисляла Фета, укачивая кричащую девочку, – и камушки теплые к грудке прикладывала, и пела ей, и молилась. Не помогает.

Кормилица сидела на краю стула, теребя в руках влажную тряпочку.

– Вон, Элла вся измучилась, – кивнула на женщину старуха, – ее-то девица знай себе ест да спит. А эта… Бедная сиротка наша… – Фета уже не сдерживала слез. – Мать ее любимица моя была, я ей клялась, что девку выходим…

Томас стоял у окна, стараясь не обращать внимания на тупую боль в висках. Мерзкий привкус грибного пойла горчил во рту, голова мутно кружилась.

Крик дочери мешал ему сосредоточиться.

– А травы? Не пробовала? – наконец спросил он у старой Феты.

– Ребенку дать? – ужаснулась та, отмахиваясь от него. – Где ж это видано?

– Ты уже напоила ее в утробе матери своими отварами, – настаивал Томас, не оборачиваясь. – Что уж теперь…

– Надо старика просить, – сдалась Фета, передавая ребенка в руки кормилицы. – Я схожу.

– Нет, – вздохнул Томас. – Идти мне.

Старик сидел в кресле на том же месте, в той же позе, так же отстраненно глядя в окно, как и в тот день, когда Томас перешагнул порог этих покоев, еще не зная, что готовит ему судьба.

Правитель оторвал взгляд от Города за окном и посмотрел своими водянистыми глазами на вошедшего.

– О, Томас, – просипел он. – Надеюсь, ты оценил мою милость, я дал тебе время на скорбь. Рад, что оно закончилось, и ты сам ко мне пришел. Думаешь, пора начинать отбор Вестников?

– Я пришел, потому что моей дочери нужно лекарство, – ответил Томас, чувствуя, как тошнота подступает к горлу.

– Бедная малышка… – вздохнул старик, делано удивляясь. – Мне так жаль, но ты знаешь мою цену.

Томас молча смотрел на паука.

– Твоей дочери нужно лекарство, а мне нужен ты, – продолжил Правитель. – Весь. Без остатка. Как верный пес, как надежный соратник – это уже сам решишь. Но только у меня есть то, что спасет твою девочку.

– Ты обязан давать нуждающимся лекарство, старик, – процедил сквозь зубы Крылатый, не в силах больше находиться в сумрачной комнате, давящей на голову.

– О да, конечно. – Правитель зашелся лающим смехом. – Трава. Я дам ее бедной сиротке, но это ей не поможет.

Томас вцепился в спинку высокого стула, ему казалось, что голос паука доносится к нему через толщу воды.

– Ты не заметил, что твоя девочка не может дышать, есть, спать, словно в ней чего-то не хватает? – равнодушно спросил старик.

Крылатому хотелось закричать, опрокинуть стул, выплюнуть в это старое, мерзкое лицо слова о том, как прекрасна, здорова и совершенна их с Анабель дочь. Но он не мог. Юли и правда выглядела маленьким комочком плоти, она вертела головой, шарила ручками по своей грудке, плакала, страдая в поисках чего-то, ей не известного. Томас был уверен, что так она ищет мать, навсегда ее покинувшую. Но откуда старику об этом знать?

– Вижу, что я прав, – гнусно улыбнулся Правитель. – У тебя необычная дочь, Том: она рождена от двух крылатых родителей, напоена травами еще в утробе, а на свет появилась в сопровождении предсмертных мук матери и при последнем усилии ее медальона. Ты обратил внимание, каким тонким он стал у твоей жены перед смертью, или времени не нашлось?

Внутри Томаса билась паника, она затмила и похмелье, и тошноту, и ярость. Наклоняясь в последний раз над телом жены, он краем сознания удивился, какой невесомой стала деревянная пластинка ее амулета. Но это было неважно, несущественно, глупо, ведь этого просто не могло быть. Томас слушал Правителя, не в силах прервать его страшную речь.

– Твоя дочь… Кстати, как вы ее назвали? Впрочем, не суть важно… – Старик откинулся на спинку кресла, обращая взгляд на Город за широким окном. – Она будет чахнуть и через некоторое время умрет, если не дать ей силу. Силу Дерева, разумеется. Ты уже это понял, да, мальчик?

Томас не ответил, он стоял, продолжая стискивать побелевшими пальцами спинку стула.

– Мало кто знает, Том, но выжившие сумели сохранить некоторые манускрипты. Придя к власти, я изучил их и нашел там много занятного. Но сейчас речь о твоей дочери. Иногда наши Священные Деревья, – старик издал короткий смешок, – излечивали смертельно больных людей, просто даруя им немного своей деревянной плоти. Для здорового и полного жизни человека такой подарок означал бы обретение крыльев, но для того, кто потерял свою собственную, человечью силу, это было просто спасением. Немного древесного колдовства, Том, и твоя дочь станет обычной девочкой с маленьким амулетом на груди.

– Почему я должен тебе верить? – выдавил Томас, не поднимая глаз на Правителя.

– Потому что без меня у тебя нет ни единого шанса спасти девчонку, – ответил тот.

В комнате воцарилась напряженная тишина. Томас прислушивался к ней, надеясь, что Анабель подаст ему знак, что она где-то рядом и точно знает, как правильно поступить. Но его любимая осталась безмолвна. Крылатый тоже молчал, и старик принял его молчание за согласие.

– Отлично, – просипел он, потирая ладони. – Тогда расскажи мне, мальчик, о чем ты договорился со своим Вожаком вчера ночью.

Ущелье скрывалось между двумя скалистыми склонами. Томас чувствовал, как песок под ним становится вязким и влажным. Ветер, что приносил из глубины оазиса волнующие запахи, подгонял Крылатого, нежно играя с его волосами, остужал лицо.

Томас полз, не давая отдыха телу. Кроме ног, он уже не чувствовал ничего в области поясницы; спину то пронизывали разряды, то накрывала волна тепла, то по ней проходил озноб. Медальон, расколовшийся на половинки, качался на шнурке при каждом движении. В деревянной пластине не осталось больше силы и могущества, чтобы поделиться с Крылатым. Да и самим Томасом двигало лишь упорное желание убедиться, что Алиса нашла свое Дерево, что девочка в безопасности.

Ущелье открылось внезапно. Мгновение назад впереди были лишь горные склоны, и вот уже они расступились, открывая оазис.

Трава мягко пружинила, лаская стертые песком руки Томаса. Он подполз к ручейку, замер на мгновение, любуясь бликами мягкого солнца на свежей воде, а потом опустил в нее лицо, первый раз в жизни глотая холодную чистую воду без привкуса гари и праха.

Намокшие волосы облепили его лицо, когда он поднял голову от ручья. Внутри ущелья серые, как привычные ему горы, валуны покрывал густой мох, прямо как на картинках из старых книжек. Томасу хотелось вскочить, разуться и почувствовать голыми ступнями мшистый ковер, как мечтали они с Анабель.

– Видишь, милая, – прошептал он, не замечая, что слезы катятся по его щекам, смешиваясь со струйками стекающей с волос чистой воды. – Я все-таки нашел этот оазис, эту траву, эту воду, Огонь их сожги, они все-таки существуют, милая…

Он плакал, прижимаясь лицом к траве, погружая пальцы в живую, рыхлую землю, вдыхая дурманящие голову запахи. Плакал то ли от счастья, то ли от неизбывного горя, то ли просто оттого, что кроме слез у него ничего не осталось.

Когда его сдавленные рыдания утихли, Томас вытер мокрые щеки рукавом, заметив, как медленно, нехотя двигаются его руки, и огляделся. Девчонки не было.

Он пополз вперед, медленно заставляя умирающее тело двигаться; голову мутил настигающий его сон. Томас уже почти ничего не различал кругом, лишь наслаждался прикосновением ладоней к мягкой траве.

Чарли заметил его первым. Он давно уже проснулся, погрыз еще один кусочек грибного бруска и, жалобно поскуливая, устроился в ногах Алисы, продолжавшей мирно спать, обнимая ствол. Лис почуял присутствие чужака, как только тот пересек границу оазиса.

Согнув тонкие лапки и припав к земле, Чарли скрылся за мшистым валуном и смотрел, как покинувший их старый знакомый ползет по травяному полотну, падает лицом в воду и жадно пьет ее, всхлипывая.

Он изменился. Лицо, бескровное, бледное, отрешенное, осунулось, весь он будто стал меньше и тоньше, в нем не ощущалось той силы, какой он был полон раньше, он даже пах по-другому: как тот, кто ступил на порог между жизнью и смертью, но отчего-то застыл на месте.

Когда человеческий отпрыск упал на траву и расплакался, Чарли уже точно знал: он умирает. Почти умер, но еще тянется куда-то вперед. Смерть была к нему милосердна, она подарила ему шанс просто уснуть, забыться без боли и страха. Но глупый Крылатый боролся с ней, словно она – враг.

«Наверное, он ищет девочку, чтобы попрощаться с ней, – решил Чарли, выходя из-за камня. – Наверное, он сможет ее разбудить».

Томас понял, что рядом с ним кто-то есть, когда лис уже почти дотронулся до него мягкой оранжевой лапкой. Крылатый было отпрянул, но силы его покинули, и он растянулся на траве.

– А, это ты, – щурясь, прошептал он. – Здравствуй, зверь. Где твоя хозяйка? Боюсь, ей надо поспешить, чтобы застать меня в живых.

Чарли, повизгивая, вцепился в куртку Томаса и принялся тянуть его в сторону Дерева. Превозмогая сон, что почти накрыл его, Крылатый пополз вперед.

«Если она в беде, я не смогу ей помочь», – через силу думал Томас, подтягиваясь на немеющих руках.

Он не видел, куда тянет его ворчащий лис, как Дерево вырастает над ним, серебрясь в солнечном свете. Но его сияние, мягкое, почти незаметное, вдруг придало Крылатому немного сил. Он поднял тяжелую голову и смог оглядеться.

Тонкий серебристый ствол, ветви с сочными листьями, корни, что уходили под землю, – все было так, как представляли себе выжившие, так, как говорил ему Правитель. Не отрывая глаз от Дерева, Томас протянул дрожащую руку и дотронулся до коры. Она оказалась мягкой и теплой, внутри нее что-то ритмично билось, текло, как кровь в теле человека. Томас закрыл глаза, продолжая чувствовать мягкое сияние через сомкнутые веки.

Чарли зарычал. Он видел уже, как точно так же дотрагивалась Алиса до проклятого Дерева, а потом уснула беспробудным сном. Томас открыл глаза, желая прогнать зверька, мешавшего ему напитаться силой, разлитой в воздухе. Ног он не чувствовал, как и спины, медальон не стал цельным, не потеплел на груди, но сон отступил, голову больше не клонила к земле слабость.

Томас чувствовал: смерть отступила совсем ненадолго. Он знал, что Анабель простит еще одну отсрочку их встречи. Но Чарли был неумолим, он тянул Томаса, побуждая посмотреть на что-то с другой стороны светлого ствола.

Опираясь на ожившие руки, Крылатый обогнул Дерево и замер. Словно куколка бабочки из сказок Феты, у ствола сидела Алиса, которую от мира плотно заслонял шатер из раскрытых крыльев.

Подобравшись ближе, Томас принялся трясти девчонку за плечо, но та не открывала глаз, только теснее прижималась к Дереву. Чарли тоскливо выл у бездвижных ног Крылатого.

– Алиса, проснись, Алиса! – уже кричал Томас, чувствуя, как дарованные ему силы медленно тают. – Алиса! Проклятье!

Крылатый протянул руку между длинными перьями и прикоснулся к медальону на груди девушки. Необычайно горячий, он обжег его, но не оставил на теле девушки ни единой отметины.

– Алиса! – еще раз выдохнул Томас.

От прикосновения к медальону чужих пальцев девушка вздрогнула и наконец открыла глаза. Пару мгновений она глубоко дышала, озираясь, а потом заметила распластавшегося на земле Вожака.

– Святые Крылатые, Томас! – прошептала Алиса, падая рядом с ним.

Когда их взгляды встретились, мужчина не смог сдержать удивленного возгласа. Светлые глаза Алисы наполнились странной, даже пугающей серебряной силой. Силой цвета коры высившегося над ними Дерева.

– Жители Города! – разнесся над толпой голос Правителя. – Я хотел поделиться с вами радостью! Этот день я видел в своих снах уже много лет! Именно сегодня я должен был объявить вам, что первая ступень нашего выживания неумолимо идет к своему финалу. – Среди горожан послышались удивленные перешептывания, старик выждал, пока снова установится тишина, и продолжил: – Мы сумели найти себе приют, вырастить из детей воинов, сделать воду пригодной для питья, найти пропитание. Мы выжили, сейчас я могу сказать это с полной уверенностью. Слава Городу!

Шепот прокатился по толпе волнами – если сам Правитель говорит, что жизнь идет в гору, значит, она и правда туда идет, значит, можно славить Город, славить себя, своих детей и Правителя, значит, первая ступень и правда завершена, спасибо Святым Крылатым.

– Но не все готовы отдать нажитое ради великой цели, как велит Закон. Среди нас есть те, кто пойдет на преступление, лишь бы сохранить остатки своей власти. Власти, что может и забрать вторая фаза. – Шепот в толпе затих. – Я хочу напомнить всем здесь стоящим: Братство Крылатых – наша опора и наше спасение. Они – носители былого могущества священных Деревьев. Они – наша защита и надежда. Слава Братству!

Правитель умолк, властно наблюдая, как люди впитывают каждое произнесенное им слово. Прошли долгие годы с того дня, когда они его выбрали. Многое изменилось в них, многое – в Городе, но больше всего изменился он сам.

– Мне жаль это говорить, но среди Братьев есть те, кто хочет воспрепятствовать нашей новой жизни.

Старик вытянул руку, указывая на кого-то в толпе. Люди принялись взволнованно озираться.

Осунувшийся Хэнк неотрывно смотрел старику прямо в глаза. Понимание неизбежности грядущего и глухая ярость читались на лице Вожака. Братья уже обступили его, намереваясь увести с площади. Правитель криво улыбнулся: глупцы не подозревали, что Ополчение ждет их, куда бы они ни пошли.

– Опьяненные крыльями, забывшие, что они, пусть и самые могущественные, но все равно слуги нашего с вами Города, эти Братья возжелали прервать цепь подготовки Вестников, забрать себе все медальоны, чтобы распоряжаться ими в своих целях, неизвестных нам. – Толпа уже бушевала, люди, не верившие Правителю, кричали что-то тем, кто ему верил безоговорочно. – Откуда я это знаю, спросите вы? Почему я говорю об этом лишь сейчас? Все просто! Тот, кто всегда ставил великую цель возрождения выше собственных интересов, тот, кто остался на посту, несмотря на болезнь своей жены, тот, кто теперь один растит малышку дочь, тот, кто вернулся в Город совсем недавно, рассказал мне. Томас, мальчик мой, подойди!

Не глядя в толпу, не отвечая на выкрики, игнорируя непонимание и ярость Братьев, Томас поднялся на возвышение.

«Милая, ты просила меня заботиться о Юли, – мысленно говорил он, привыкая так беседовать с женой. – Я сделаю все, чтобы она жила. Я обещал тебе».

– Правда ли, что в Братстве зреет план присвоить все оставшиеся медальоны? – протягивая к нему руку, спросил Правитель.

– Да, – недрогнувшим голосом ответил Томас.

– Ты ведь понимаешь, какая это ответственность – обвинять Братьев перед всем Городом… Ты точно не ошибаешься?

– Нет, я точно знаю, что Вожак и его приспешники хотели отобрать у Города медальоны. Хэнк сам рассказал мне об этом прошлой ночью.

Томас говорил то, что ожидал услышать от него паук, – он говорил, думая лишь о маленькой девочке, что задыхалась сейчас от кашля, убившего ее мать.

Толпа шумела, горожане кричали и размахивали руками, они все были уже единым целым, все до одного мечтали увидеть однажды священное Дерево, воду и жизнь, а Крылатые, эти особенные воины, вдруг встали между ними и мечтой.

– Хорошо, Том, тогда скажи нам, правда ли, что Вожак хотел убить меня и моих советников, дабы захватить власть в Городе? – продолжил Правитель, сжимая рукой локоть Крылатого.

– Да, – кивнул Томас, даже не дослушав вопрос.

– А для чего им все это? – изображая непонимание, спросил старик, поглядывая на толпу.

– Они давно считают себя особенными, – заученно ответил Томас, желая только одного – чтобы представление окончилось как можно скорее, и мечтая получить из старческих рук медальон для спасения Юли. – Считают, что Крылатые не должны исполнять волю Города, что Городом должен править Вожак.

Толпа уже бесновалась. Каждый горожанин полагал, что он уже и сам давно ненавидит Крылатое Братство, желающее сделать из него раба. Когда ополченцы, разрезая своим строем толпу, подошли к Братьям, окружившим своего Вожака, никто даже слова не сказал в их защиту. Толпа кричала оскорбления Крылатым, предавшим Город, Закон и выживание, а Правитель смотрел на них с высоты и чувствовал, как сосредоточенная в его медальоне сила наполняет грудь. Никто не заметил, как старик вместе с Томасом покинули холм, скрываясь в покоях Правителя.

– Что теперь будет с теми, кто поддержал Хэнка? – спросил Томас, переступая порог.

– Мы казним несколько членов Братства, а остальные будут подчиняться мне с большим рвением, чем они подчинялись Вожаку, – усаживаясь в кресло, ответил старик.

– Ты так уверен? И в том, что народ, чуть успокоясь, продолжит тебе верить? И в Братьях, что склонятся перед тобой?

– О, мальчик, народ верит не мне, сегодня он поверил тебе, – с усмешкой проговорил Правитель. – К тому же сила ваших медальонов воплощается не только в крыльях, совсем не в крыльях, я бы сказал. – Правитель помолчал, словно оценивая, стоит ли делиться с Томасом главной тайной. – Если знать как, амулеты могут даровать настоящую силу. Силу убеждения в том числе.

Старческими пальцами он расстегнул верхнюю пуговицу на своем темном одеянии, и Томас увидел медальон. Он не прирос к телу корешками, как у Братьев, не дал ему крылья. Амулет просто свисал на шнурке с шеи.

Томас вспомнил мутную тошноту, что накрывала его каждый раз, когда он переступал порог покоев Правителя. Вспомнил покорность, с какой соглашался с любым его приказом. Вспомнил, что желание схватить слабое тело старика и размозжить его голову об каменный пол приходила к нему лишь на улице.

– Манускрипты, – выдохнул он, опускаясь на стул. – Ты чему-то научился, старик?

– Я научился всему, мальчик, – ответил паук, поглаживая ладони. – Но вернемся к нашим делам. Завтра на рассвете мы казним твоих Братьев, а к вечеру ты начнешь отбор Вестников среди добровольцев. Ты сам будешь их обучать, им предстоит отправиться на поиски. Я не уверен, что они найдут хоть что-то, но Городу нужна вторая ступень, мы дадим людям надежду, большего они не попросят.

– Почему бы мне не убить тебя прямо сейчас? – проговорил Томас, не отрывая взгляда от сухой фигуры в кресле.

– Потому что ты не сможешь, Крылатый, – улыбнулся старик. – Мне не влезть к тебе в голову, как к остальным – твой медальон сопротивляется, – но я все же буду приказывать тебе, а ты будешь исполнять мою волю. Силой ли, дарованной мне Деревом, желанием ли спасти свою дочку, но ты уже подчинен мне полностью, мальчик.

Они помолчали. Томас чувствовал себя опустошенным. Казалось, только вчера всю его жизнь составляли лишь крылья, Братство и Анабель. А теперь он сидел в логове паука, погрязший в его паутине и собственной лжи.

– Кстати, Томас, я выполняю свои обещания. – Правитель взял маленькую коробочку с подлокотника кресла и протянул ее Крылатому. – Это для твоей дочери. Теперь иди. Завтра утром ты зачитаешь приговор своему Вожаку. А после у нас будет много, очень много дел.

Пытаясь думать лишь о пыльной дорожке под ногами, Томас двинулся в сторону дома. Люди, идущие навстречу, что-то ему говорили, хлопали по плечам, в их восторженных глазах Томас видел дурман, оставшийся после речи Правителя. Все теперь виделось ему другим – лживым, неверным и пустым. Что-то, начавшее умирать в нем еще у постели задыхающейся Анабель, истончалось теперь с каждым шагом. Город кипел ненавистью к предавшим его Братьям, ждал начала новой фазы, мечтал поскорее отправить Вестников в путь. Все горожане, оживленные, кричащие, казались Томасу другим видом живых существ, тупыми животными, не видящими правды.

Он дошел до дверей, крепко сжимая коробочку с медальоном. Фета ждала его, прислонившись к стене сбоку от входа. За последние дни она постарела еще сильнее. Томас подошел к старухе.

– Будешь меня обвинять? – спросил он.

– Ты поклялся спасти дочку, Том, – проговорила Фета, смотря ему в глаза. – Ты ее спасаешь.

Вместе они зашли в дом. На большой кровати лежала, задыхаясь и кашляя, любимая женщина Томаса. Последняя из оставшихся у него.

– Я сделаю все, чтобы она жила, милая. Чего бы это мне ни стоило. Да и не только мне, – прошептал он, осторожно надевая на тонкую шею Юли шнурок с медальоном.