Возле дома, покинутого всего час назад, было пусто. Никто не толпился у окон, не стоял во дворике, где Крылатая выращивала жалкие пучки бесполезных трав, радуясь им, как великому дару жизни. Мимо сновали люди, не останавливаясь у дома, но поглядывая на него с сочувствием и плохо скрываемым любопытством. Так смотрят на чужое горе даже самые добрые сердца, будто это заложено в каждом, как умение дышать, не задумываясь.

Настежь распахнутая дверь страшно испугала Томаса, его накрыла волна безумного ужаса. Он застыл, не доходя до порога пары шагов, и просто стоял, пошатываясь, силясь разглядеть в темноте комнаты хоть что-нибудь.

Крылатый явственно слышал, что там ходили люди, шумели чем-то, переливали воду в плошках и говорили вполголоса. А потом сгустившийся воздух разорвал детский плач, пронзительный, страшный. И этот крик вывел Томаса из оцепенения. Не раздумывая больше, Крылатый решительно зашел в дом.

Комната пропахла кровью. Томаса сразу замутило, мир закружился перед глазами, и Крылатый схватился рукой за дверной косяк, чтобы не упасть. Вокруг широкой кровати, на которой он провел счастливейшие часы своей жизни, валялись окровавленные тряпки. Какие-то женщины суетились у стола, заворачивая в чистую ткань вопящий розовый и влажный комок живой плоти. Томас покосился в их сторону, но сразу отвел взгляд.

Ставшая за прошедший час еще тоньше и прозрачнее, на кровати лежала Анабель. Ее глаза были плотно закрыты, на раскрасневшихся щеках засохли следы слез, но она дышала. Грудь вздымалась толчками и резко опадала с пронзительным хрипом.

Не чувствуя ничего, кроме невероятной радости от звука этого дыхания, Томас подскочил к жене, сжал в ладонях ее влажную безжизненную руку. Анабель, не открывая глаз, повернула к нему голову, но не нашла в себе сил посмотреть на мужа.

Женщины, занимавшиеся ребенком, наконец заметили Томаса, и в комнате воцарилась звенящая тишина. Даже младенец перестал верещать, только слабо постанывал.

Наконец Фета медленно подошла к Томасу, прижимая к груди запеленутого ребенка. Она опустила его на кровать рядом с Анабель, сама положила на него безжизненную руку роженицы и кивнула застывшему Крылатому.

Анабель приоткрыла глаза, взгляд ее блуждал по комнате, не различая ничего, кроме смутных теней, но под рукой она чувствовала теплый комочек.

– Девочка? – чуть слышно выдохнула она.

– Девка! – ответила Фета и помогла женщине приподняться, но та все равно завалилась набок. – Красивая девка, все, как ты говорила, милая: и ножки, и ручки, и пяточки, и кудри! Ах, какие у нее кудряшки!

Старуха все говорила и говорила, и крупные слезы текли по морщинистому лицу.

– Томас, – чуть слышно произнесла Анабель. – Ты ее видел?

Этот хриплый шепот привел его в себя; сдавленно всхлипнув, он рухнул на колени перед кроватью и потянулся к любимой, желая обнять ее плечи, но Анабель оттолкнула его руки, внутри нее уже зарождался страшный приступ кашля, готового разорвать ссохшиеся легкие.

– Юлия… Назови ее… – хрипела Крылатая, уже сотрясаемая первыми судорогами. – Юли, Юли… – Она плакала, ловила ртом воздух, скользя на пропитанных кровью простынях.

Томас подхватил сверток, существо внутри недовольно заерзало. Передавая ребенка Фете, Крылатый поймал себя на мысли, что теплая, живая тяжесть в руках оказалась даже приятной, но задуматься об этом просто не было времени.

Анабель уже хрипела, задыхаясь, захлебываясь кровью. Он поднял ее на руки, свешивая вниз с края кровати, силясь облегчить дыхание, но судороги не слабели, Крылатая отплевывала кровь, густую, свернувшуюся, не в силах вдохнуть ни капли воздуха. Ее глаза с мольбой смотрели на Томаса, но он ничем не мог ей помочь. Женщины обступили кровать, наблюдая за агонией.

– Сделайте что-нибудь! Дайте отвара! – кричал Томас в их плачущие лица, но никто не шелохнулся.

Он сам понимал, что травы не помогут, ничто уже не поможет содрогающемуся в его руках телу. Слишком много сил потеряла Анабель, помогая ребенку появиться на свет.

Время застыло, весь мир сузился до размеров маленькой комнаты, пропахшей кровью его жены. Бесконечно долго Анабель заходилась последним хрипом, ее кожа стала отливать голубизной, рот скривился судорогами, а вдохи не приносили облегчения.

И вот она дернулась в последний раз, широко раскрыв глаза; в них уже не отражалась мольба, Томас видел там нечто далекое и безграничное, нечто, что Анабель видела совершенно ясно, – то непознанное и неподвластное живым. И было оно прекрасно, потому что грудь Крылатой вдруг свободно поднялась, искаженное гримасой ужаса лицо разгладилось, а руки, тянувшиеся разорвать горло, чтобы впустить в него воздух, расслабились. Анабель протяжно выдохнула, продолжая смотреть куда-то в незримую даль, в одном уголке ее губ появилась последняя капелька крови и стекла по подбородку. Тело женщины обмякло, последним вздрогнул медальон, словно отдаваясь на милость новой силе, могущественнее любых Крылатых.

Томас медленно опустил кудрявую голову жены на подушку, еще раз посмотрел в зеленые глаза, застывшие, но все равно прекрасные, и нежным прикосновением пальцев закрыл жене веки.

– Ты не знаешь? – Алисе показалось, что она ослышалась. – Погоди, Алан, ты не знаешь, что нам делать?

Юноша продолжал сидеть к ней спиной.

– Ты говорил, что нам нужно оказаться рядом на самом деле, чтобы ты все понял. – Крылатая старалась сдержать раздражение, накатывавшее на нее волнами. – Вот я. Это ничего не дало?!

– Я… – Алан замялся, подбирая слова. – Я ничего не чувствую, понимаешь? Знания… Они где-то здесь. Совсем рядом, их так много, они шумят в кронах, бьются в корнях океанским прибоем силы… Но я не знаю, как к ним подобраться. Я думал… – Он снова помолчал. – Я думал, что с твоим приходом завеса, отделяющая меня от понимания, спадет… Но я ничего не чувствую!

– Значит, мне нужно лететь обратно, – решительно сказала Алиса. – Я вернусь с моим народом сюда, мы отыщем истинного Говорящего, и вы сможете разобраться… Алан, я говорила тебе, что мне нужно просто проверить, правилен ли путь. Теперь я приведу к тебе выживших, мы сумеем населить оазис…

Алан молчал, словно раздумывая над ее словами. Крылатая приняла это за согласие.

– Вот и хорошо, – сказала она, дотрагиваясь до плеча юноши. – Я скоро вернусь, все будет так, как предсказывал Правитель.

– Нет, – возразил Алан, оборачиваясь к девушке. – Так не будет. Я не доверюсь твоему народу. Ваш Правитель прислал ко мне человека, и он причинил мне боль. Что сделает со мной целый Город?

– Ничего! – Алиса смотрела ему в глаза и видела, как в них разгорается серебристое пламя, словно серые Вихри жили где-то внутри. – Люди поклонялись таким, как ты! Мы найдем Говорящего, чтобы ты… Я не знаю, как это происходит. – Девушка говорила все быстрее, уговаривая сидящего напротив юношу, а тот молчал и задумчиво смотрел на нее. – Ты обретешь знания предков, если рядом будет нужный человек. Но я… Я просто Крылатая, я – воин. Прости, но мне нужно лететь обратно.

– Нет, – все так же спокойно проговорил Алан, подаваясь вперед.

Он начал медленно подниматься с земли, и Алисе казалось, словно огромное, величавое дерево вырастает у нее на глазах и гневно шумит могучей кроной, будто именно оно и рождает все ветра мира.

– Я знаю, что ты – Говорящая, – сказал он, не отрывая властного взгляда от ее испуганного лица. – Надо лишь понять, что делать дальше.

Алан протянул к ней руки. С силой, так, что она почувствовала боль, он схватил девушку за предплечье и притянул ее к себе. Алиса пробовала вырваться, но мощь холодной ярости, что плескалась в светлых глазах Божества, мутила ее рассудок, лишая сил. Медальон встревоженно задрожал, и Алиса, сама не понимая, что она делает, развернула крылья.

С нежным шорохом два светлых крыла распустились у нее за спиной. Алан судорожно втянул в себя воздух, переводя на них взгляд. Девушка дернулась еще раз, и он ее отпустил, зачарованный мягкими перьями.

– Я понял… – прошептал Алан, и его руки плетьми повисли вдоль тела.

Не слушая его, Алиса пятилась, не зная, как выбраться из сна, из этой проклятой сказки безумного Дерева.

«Нужно взлететь!» – пришло ей в голову.

Но крылья не слушались: вместо того чтобы унести девушку как можно дальше отсюда, они тянулись к Алану, застывшему совсем рядом. Алиса испуганно ахнула, а между тем длинные маховые перья уже дотронулись до светлой кожи юноши; Алан шагнул навстречу девушке, и вот крылья сомкнулись над ними, притягивая Алису к замершему Божеству.

Ее окутал сумрак, свет едва просачивался сквозь шатер крыльев над ними, холодная кожа Алана касалась ее кожи, и это вызывало колкие разряды. Так бьют разряды грозы, стремительно наступающей в пустыне. Так плавит песок серый Вихрь.

Запах леса, наполнявший воздух, стал плотным духом живого существа, огромного и сильного. Алиса вдруг осознала, что больше не видит Алана перед собой, что она вообще больше ничего не видит, не чувствует ни своего тела, ни крыльев, ни дыхания. Она словно бы растворилась в запахах трав, мха и влажной земли.

Солнечный луч привел ее в чувство. Она увидела поляну, точно такую, какой показалась ей Роща в прошлый раз. Серебристым полукругом высились Деревья, шумели, перешептываясь друг с другом. Алиса не могла даже пошевелиться или осмотреться. От нее не осталось ничего вещного, одно лишь испуганное сознание, наблюдающее за картинами, что рисовал для нее крылатый сон.

К Роще тем временем подходили люди. Они разговаривали вполголоса, медленно двигаясь через высокую траву. Один из них, рослый широкоплечий мужчина с рыжей бородой и россыпью веснушек на суровом лице, казалось, был главным среди остальных. Он поглядывал на спутников, что-то им рассказывая. Вот они дошли до Рощи, вот почтительно поклонились деревьям. Рыжебородый присел у подножия ближайшего к нему Дерева, прислонился к могучему стволу боком, опуская руки себе на колени. Его лицо выражало высшую степень благостного спокойствия. Он закрыл глаза и замер, будто уснул. Крылья распустились у него за спиной, рыжие, как его борода, и накрыли мужчину, словно плотный шатер. Деревья продолжали шуметь над ним. Спутники его постояли еще немного и пошли обратно, так же размеренно двигаясь через сочную траву.

Мир померк, плавно раскачиваясь, но скоро перед Алисой снова показалась Роща, она все так же, ровным полукругом, высилась над остальным лесом. Между серебряными стволами, словно танцуя, плавно двигались молодые девушки. Их длинные волосы свободно спускались по обнаженным спинам. Грудь прикрывали затейливые венки из листьев и тонких стеблей. Девушки что-то протяжно пели, покачиваясь в ритме мелодии. Их руки ласкали Деревья, гладили кору, дотрагивались до нижних веток, тонкие пальцы играли с молодой листвой.

Водоворот света поглотил замершую Крылатую, а когда она сумела разглядеть Рощу, вместо девушек увидела длинную процессию. Люди в истрепанных одеждах несли на своих плечах окровавленные тела павших воинов и с явно различимым трепетом опускали их к корням Деревьев. Какая-то женщина запричитала, когда совсем молодого мальчика, с запекшейся кровью на лице, положили у серебряного ствола. Кроны тревожно шумели над ними.

На мгновение яркая вспышка света ослепила Алису, она зажмурилась, по-прежнему не ощущая своего тела, а когда открыла глаза, увидела тощего седовласого старика, который стоял на коленях у входа в Рощу, выставив перед собой тонкие руки. Отряд вооруженных людей подходил к нему, они что-то выкрикивали, но старец не отзывался. Его губы едва заметно шевелились – он что-то шептал беззвучно, наверное, молитву, – а длинные пальцы скрючились, словно ища в воздухе опору. Вот первый воин подошел к нему, опять крикнул что-то требовательно, а потом одним ударом откинул старика прочь с дороги. Тот упал в стороне от священного полукруга, глаза его закатились. А люди уже вытащили из-за поясов топоры и принялись рубить серебряную плоть ствола. Остальные Деревья зашелестели, качая ветками, но на них никто не поднимал глаз. Один из воинов подставил склянку под струю обильно текущего сока, похожего на светлый дым, и тот быстро ее наполнил. Мужчина поднял стеклянный сосуд и удовлетворенно рассмотрел его на просвет. За спиной у него распустились крылья, и он взлетел, делая широкие взмахи, и стремительно покинул Рощу. Между тем отряд продолжал кромсать погибающее Дерево.

Теперь мир задрожал перед глазами Алисы, ее замутило так, что, чувствуй девушка сейчас собственные ноги, она упала бы на мягкую землю. Но незримый вихрь уже подхватил и понес ее через время. Когда движение прекратилось, Алиса увидела Рощу совсем иной. На месте высоких, статных Деревьев, росших правильным полукругом, остались лишь низкие пни, по-прежнему серебряные, но отдавшие весь свой сок. Мутный туман поднимался от них, зловеще клубясь. Ни одна живая душа больше не несла к их корням цветов, никто не пел им молитв, не спрашивал у них совета. И вот туман принял очертания первого серого Вихря, что пришел в движение, поднимая траву, мох и комья земли, бросая их и подхватывая опять. Серебряная змеистая молния вырвалась из его нутра, и останки некогда божественных Деревьев запылали предвестниками священного Огня.

Алиса ощутила жар пламени на своем лице; потрескивая, Роща превращалась в прах, чтобы пустить огненные языки за свои границы, дальше, еще дальше, до самого края мира. Пламя выло и плясало, пожирая все, до чего дотягивалось. Воздух наполнился гарью, она заглушила аромат трав и леса, покрывая темным ковром всю Рощу, когда огонь ушел дальше в поисках новой добычи.

Мир принимал знакомые мертвые черты сожженного поля боя. Боя с самим собой, который человечество проиграло.

Не в силах больше смотреть на пепелище, Алиса закрыла глаза, и ее накрыла темнота. Девушка погрузилась во тьму, как Крылатые падают, переступая Черту, но крыльев за спиною не было. Была лишь нескончаемость падения в сожженное никуда.

Алиса потеряла счет времени, словно оказалась там, где его вовсе не существовало.

«Это, наверное, и есть смерть», – равнодушно подумала она, отдаваясь полету.

Спустя целую жизнь она почувствовала боль от удара коленями о влажную землю. Через плотно сжатые веки пробивался мягкий солнечный свет. Воздух снова стал пахнуть лесом, где-то в отдалении журчала текущая вода. Птицы переговаривались между собой, издавая звонкие трели, похожие на переливы колокольчиков.

Алиса прижалась щекой к земле, успокаивая обожженную кожу. Ей не хотелось открывать глаза, двигаться или думать. Она хотела навсегда остаться тут, слушать пение птиц, чувствовать, как мягко колышет траву свежий ветер.

Но право наслаждаться всем, что даровал ей сказочный крылатый сон последнего Дерева, отобрали у Алисы ее же предки. Гнусные предатели заслужили огонь, насланный на них Божествами, в этом девушка больше не сомневалась. Но как теперь распорядиться этим знанием? Как жить с грузом вины за сожжение мира? Ответов она не находила. И просто лежала на мягкой живой земле.

– Ты тоже это видела? – послышался приглушенный голос откуда-то сверху.

Девушка с трудом узнала голос Алана, всегда мелодичный, шепчущий, как листва на слабом ветру, теперь он говорил так, словно горло его обжег Огонь, словно часть его осталась лежать прахом в настоящей Роще.

– Да, – прошептала Алиса скорее земле, чем юноше, но он ее услышал.

Она почувствовала, как Алан присаживается рядом, и повернулась к нему лицом. Его одежды сплошь покрывала копоть, светлые волосы стали грязно-серыми, на обожженном лице чернела сажа.

Опустив глаза на свою руку, Алиса увидела, что кожа стала темной, и почувствовала, как от нее пахнет гарью и прахом. Она провела ладонью по лицу, смахнув черные хлопья золы.

– Мы словно побывали там… – проговорила она, рассматривая, пропуская их сквозь пальцы.

– Мы и правда там были, ты не видела меня? – спросил ее Алан, отряхивая рубаху. – Я рос там… Чуть в стороне, теперь мне ясно все вспомнилось. Люди, – он выплюнул это слово, не скрывая ярости, – не заметили меня и поэтому не срубили. Я был маленьким ростком, отделился от корня предка и прятался в земле… Огонь пощадил меня отчего-то… И вот. Я вырос. А предки сгорели…

– Алан, – прошептала Алиса, пошевелив потрескавшимися от жара губами, – мне очень жаль.

Он лишь махнул рукой, бессильно опустился на землю и лег на спину.

– Им была нужна древесина, ты видела? – продолжил юноша, глядя в высокое небо над ними. – Все больше и больше древесины для медальонов и других амулетов, дарующих людям часть нашей силы. И они… Они просто срубили нас!

– Мне очень жаль, – повторила Алиса, не зная, что еще сказать. – Они не должны были…

– А сок. – Казалось, Алан не слушал ее лепета, полностью погрузившись в воспоминания. – Он лился в их склянки, как вода! А в нем наша память! Наше могущество. Наша мудрость.

– Зачем им понадобился сок? – покрываясь мурашками, спросила девушка.

– Я не понял до конца, – ответил юноша, помолчал и заговорил снова: – Слишком много утеряно… Но… Кажется, сок возвращал им молодость, излечивал от болезней, если принимать его в малых дозах. И Деревья делились соком как снадобьем. Я помню, был особый обряд… Девушки, те самые, пели, сплетая венки, а потом собирали сок, отламывая лишь самые старые ветки. Это было правильно.

– И почему… они, – Алиса не знала, как назвать своих предков, – захотели больше?

– Если выпить много сока, куда больше, чем могло дать Дерево, не ослабев, то выпивший становился… Кажется, он становился бессмертным. Или мог избежать смерти долгие годы. – Алан приподнялся на локтях и посмотрел на затихшую Крылатую. – Ваш Вестник был болен и стар, не знал, что сок может его исцелить, он лишь сломал ветку и ушел. Я помню, как сок лился из раны к его ногам… Глупец.

Алиса не нашлась что сказать.

Тысячи мыслей роились в ее голове. Если люди стали причиной сожжения целого мира, если они так безжалостно уничтожили Святую Рощу, если Огонь стал возмездием, то есть ли у нее, потомка гнусных преступников, право привести в оазис выживших? Есть ли у людей право выживать вообще? Правитель стар, вдруг, если он узнает о бессмертии, то рассудок его помутится, и он прикажет срубить последнее Дерево? Еще вчера Алиса и подумать бы о таком не посмела, но теперь, когда увидела собственными глазами, на что были способны люди, в ней зародились сомнения.

– Я узнал еще кое-что… – задумчиво проговорил Алан так, словно старался подобрать слова для чего-то, не поддающегося описанию. – Воды, что прячутся под землей здесь, в оазисе… Я мог бы попробовать привести их в ваш Город. На это потребуется много, очень много времени и очень много сил, но я знаю, что у меня получится… Если вода оросит мертвую пустыню, там вырастут леса, отсюда и до Города выживших будет расти лес, сначала слабый и редкий, а потом… Он зашумит, он вытянется, деревья укроют живущих своими кронами от солнца…

Алиса слушала его, убаюканная шелестом голоса, и тревога в ней потихоньку ослабевала.

– И ты попытаешься сделать это для нас? – спросила она. – Потомков предателей и убийц?

– Если Огонь пощадил меня и пощадил вас, значит, Деревья хотели этого… Значит, они даровали людям возрождение в тот же миг, когда приговорили их к смерти, – ответил Алан не раздумывая. – Но это будет очень долгий путь, я боюсь, что никто из живущих ныне не увидит, как воды придут к Городу… Мне жаль.

– Если вода и правда придет к нам когда-нибудь… Одной надежды на это хватит людям. – Алиса смотрела на голубое небо, ощущая, как ветер залечивает обожженную кожу. – Теперь я смогу вернуться домой и принести им даже больше, чем они ожидают. Ты не только существуешь на самом деле, но и можешь вернуть нашему миру жизнь! О, в это сложно поверить, но так хочется…

– Мне понадобится помощь, Алиса, – прервал юноша ее восторженную речь. – Потребуется много людей, готовых вырастить новый лес на живой земле, не дать ему погибнуть, пока он слаб… Я не знаю, все еще так смутно, но одному мне наверняка не справиться.

– Я уверена, что добровольцы найдутся! – Девушка приподнялась и села у ног Алана, продолжавшего лежать навзничь, устремив невидящий взгляд вверх. – Мы будем следовать твоим советам. Если земля напьется чистой воды, если вода смоет песок и сажу, если грозы перестанут приносить лишь разрушение и отравленный дождь… Если это тебе по силам, то люди сделают все, что ты им укажешь.

– Я не знаю, что мне по силам, – проговорил Алан. – Но я знаю точно, что ты должна помочь разобраться. Помнишь, во сне был мужчина, он пришел в Рощу, и его крылья… Они повели себя точно так же, как твои. Он был Говорящим, Алиса. Теперь мне ясно это видится. Ты такая же, как и он. Дереву нужен Говорящий с ним, чтобы открыть память предков… Только вместе мы сможем повернуть воды из глубины к мертвой земле наверх.

– Конечно, я помогу тебе, если сумею! – горячо прошептала Алиса, рассеянно улыбаясь.

– Нет, ты не поняла. Говорящий нужен мне весь, без остатка. Ты будешь со мной здесь, в моей сказке, чтобы вместе мы изменили все там, наяву. Ты не сможешь вернуться к своему народу, ты останешься со мной навсегда.

Ночь нахлынула влажной полутьмой. Чарли давно уже наигрался с ручьем, ему больше не хотелось ни пить, ни жевать горькую траву, ни прыгать по скользким камушкам. Он устал и проголодался. Но Алиса продолжала сидеть у Дерева, обнимая его одной рукой, прижимаясь боком к стволу. Ее крылья распустились, мягкие перья укрыли девушку плотным шатром. Просунув вытянутую мордочку между ними, лис увидел, что лицо Крылатой спокойно и умиротворенно. Она слегка улыбалась чему-то, не видимому глазам, прислонившись щекой к серебряной коре.

Чарли поворчал, переминаясь на длинных лапах, разворошил походный рюкзак и нашел там кусочек грибного пайка. Утолив голод, озабоченно поглядывая в сторону Дерева, лис свернулся оранжевым клубком, выдохнул и закрыл глаза.

«Зовущий не может причинить вреда девочке, – успокаивая себя, думал Чарли, стараясь уснуть. – Им просто о многом надо побеседовать. Когда я проснусь, она уже вернется и все будет хорошо».

Но заснуть у Чарли не выходило, как и поверить самому себе.