Глава 4
Кому мне верить?
«Чайка» не завелась. Автокар, переживший настоящую гонку по улицам города, не соизмеримую с внутренними ресурсами, впал в летаргический сон. Мотор никак не реагировал на мои тщетные попытки нажать на закостеневший в одном положении рычажок запуска двигателя.
Сидя в душном салоне, через лобовое стекло я с тоской разглядывала площадь имени Погибшего поэта перед зданием «Веселены Прекрасной». Гранитное изваяние кудрявого гения горделиво вскидывало подбородок, и голову уютно облепили белые голуби, яркими пятнами выделявшиеся на темном камне. У подножья суетились туристы, словно стадо овец направляемые экскурсоводом – вертлявой худосочной девицей в короткой ярко-красной юбке. Барышня быстро взмахивала руками, указывая на разноцветные искрившиеся в солнечном свете струи музыкального фонтана. С каждым всплеском они издавали дивные нежные переливы, и любознательные заезжие зеваки с фотоаппаратами в руках послушно поворачивались, открыв рты. Потом гид тыкала пальцем на полосатый воздушный шар с рекламным плакатом конторы, будто на особо любопытную достопримечательность, и туристы задирали головы к синему небу.
По мощеным тротуарам торопились клерки в строгих костюмах. По дороге между высокими зданиями с облицованными фасадами и узкими большими окнами проносились автокары. Яркое солнце щедро проливалось на каменный центр города, по-летнему нагревая воздух. Вокруг царила атмосфера праздности и всеобщего благодушия.
Перевязанная платком рука продолжала кровоточить, и на белой ткани разрасталось алое пятно. Порез нестерпимо ныл, и он являлся лучшим доказательством того, что кошмар, какой может лишь присниться, реален. В столь светлый день меня, обыкновенную девицу, отличавшуюся от миллионов остальных лишь сказочным невезением, пытались убить!
Подобное, если произнести вслух, даже звучало абсурдно! Я всегда жила тихой размеренной жизнью, смотрела по видению новости, по выходным ездила за город с Богданом и не могла помыслить, что в меня когда-нибудь выстрелят из настоящего самострела! Я, привыкшая к постоянной опеке старшего брата, оставшись в опасности совершенно одна, ощущала себя лодчонкой, стремительно уходящей ко дну. От растерянности хотелось разреветься.
Но спасение утопающих, зачастую, дело рук самих утопающих. Богдана рядом не было, и только от меня зависело, насколько счастливо закончится сегодняшний день. Пришло время собраться и действовать, а не жалеть себя, запершись в старом отцовском автокаре!
По всем соображениям самым безопасным местом сейчас являлась толпа, если, конечно, в ней поэнергичнее крутить головой, чтобы не ранили ножом. По крайней мере, в меня, окруженную прохожими, вряд ли будут стрелять. Или все-таки будут? Я прикусила губу, не в силах решиться на отчаянный шаг, а потом все-таки выбралась из «Чайки» на теплую мостовую, зажав под мышкой ридикюль. Казалось, что браслет, спрятанный в потайном кармашке сумки, весил не меньше пуда.
Ратуша, где располагалась главная контора блюстителей порядка, стояла всего в двух кварталах, но добраться до нее пешком мне не позволила осторожность. На краю площади над входом в подземные катакомбы жалобно пульсировала потускневшая на солнце литера «П».
Длинная бледно-голубая «Чайка», заехавшая мощными передними колесами на тротуар, счастливо спала, и ее мало волновала моя безопасность. Чувствуя себя мышью, загнанной в капкан, я едва ли не бежала к станции подземки. В толкотне разморенных жарой туристов, сгрудившихся у тележки с замороженным соком и молоком, стало ясно, что за мной следят. Беспокойный чужой взор заставлял прибавить шага.
Надо отдать должное непостижимо окрепшей смелости, у меня получилось сдержать истеричный вопль, когда обжигающе горячие пальцы с выкрашенными черным лаком ногтями сжали плечо, останавливая практически у каменных ступенек в катакомбы. Темноглазый парень в кепке с длинным козырьком, тот самый, чей спортивный автокар едва остался цел на перекрестке, с вящим ужасом разглядывал окровавленный платок, обмотанный вокруг моего предплечья.
– Ты что с собой сделала? – выдохнул новый знакомый. Никогда не видела, чтобы смуглый человек так сильно бледнел. – Ты же всего на двадцать минут оставалась одна!
Опешив от подобного заявления, я только хлопала глазами, беззвучно открывая рот. Тряпица, съехав, теперь болталась на локте, и рана выглядела особенно паршиво.
– Да он убьет меня за эту царапину! – воскликнул безумец, выкручивая мне руку, чтобы разглядеть порез во всех подробностях.
Не обращая ровным счетом никакого внимания на яростные попытки вырываться, парень потащил меня в неизвестном направлении. Туристы, привлеченные неожиданной потасовкой, начисто забыли про экскурсию и с любопытством щелками затворами фотоаппаратов, оставляя себе на память мгновения моего пленения.
– Отпусти ты! – зашипела я сквозь зубы, выворачиваясь.
Досадливо цыкнув, случайный знакомый неожиданно разжал горячие пальцы, и меня шатнуло. С гулко бьющимся сердцем я отскочила от противника и, тяжело дыша, попятилась обратно под низенький арочный вход в подземелье. Снизу сочился промозглый холод и доносился запах сырости.
– Не смей, Птаха! – парень, цокая языком, закачал головой. – Даже не думай туда спускаться!
Мои руки для надежности прижали к груди ридикюль.
– Ладно, сначала скажи, куда спрятала настоящий браслет, а потом можешь хоть шею сворачивать, – с жалобной интонацией заканючил парень. Лицо скорчилось в обиженной гримасе, и мне стало почти смешно. – Зачем тебе этот браслет? – уговаривал меня новый знакомый. – Отдай уже.
– Ага, чтобы ты меня тут же пристрелил? – хмыкнула я, быстро облизнув губы, и, стремительно развернувшись, буквально слетела по лестнице в сумрачный тоннель.
– Птаха! Стой, дурында! – завопил преследователь, бросаясь следом. – Стой! Это же опасно!
Я быстро оглянулась. Он семенил длинными ногами по высоким частым ступенькам и держался за влажные холодные перила, чтобы не скатиться кубарем.
– Догони меня, умник! – дерзко крикнула я, прежде чем припустить по переходу, едва ли не расталкивая медлительных провожавших меня изумленными взорами горожан.
– Матерь божья!!! Ты смерти моей хочешь! – в отчаянье выкрикнул парень в спину, налетая на кого-то. Тоннель взорвался многоголосыми ругательствами, гулко разлетевшимися под низкими облицованными грубым камнем потолками.
Тяжело дыша, я неслась в сторону станции, и внутри бурлила злая радость. Многочисленные указатели лучились, неподвижно зависнув в воздухе над пыльными плитами пола, и направляли пассажиров в разветвленных путаных тоннелях. Катакомбы легко увели меня от преследователя, а окончательно спрятала толпа, бесконечно тянувшаяся по подземным переходам.
После отважного побега меня не покидала уверенность в собственных силах, и в здание Ратуши, где тридцать лет старшим стражем отслужил мой отец, я входила с убежденностью, что неприятности теперь позади.
Надо сказать, что и эта мысль окажется далеко не последней глупостью, пришедшей в мою лихорадочно горящую голову в ту безумную солнечную пятницу.
Холл Ратуши поражал огромными размерами. Посреди гулкого зала стояла статуя богини правосудия. Ее величественная мраморная фигура на высоком постаменте гневно и негостеприимно указывала пальцем на входящих в здание, будто бы хотела вышвырнуть гостей еще с порога. Морок алой ткани крепко завязывал мраморные слепые глаза, а в руке качался зыбкий образ весов с чашечками на цепях. Как мне помнилось с детства, цвет повязки менялся в зависимости от погоды на улицы. Богиня как нельзя лучше соответствовала основному принципу блюстителей многочисленных правил, регулярно принимаемых Ветиховским Магическим Советом: «Трепещи, маленький фейри, у нас завязаны глаза, но развязаны руки!» Одним словом, невероятно образно.
Я пропустила торопившихся к тяжелым выходным дверям людей в форме и направилась по широкой лестнице на второй этаж, где в один момент из спокойствия холла погрузилась в суетливый муравейник. Меня встретили знакомый запах бумаг, постоянный звон зеркальных коммуникаторов и гул без умолка переговаривавшихся голосов.
На окнах общей приемной висели тонкие полоски тканевых ставенок, сохранявших комнату от слепящего экраны лэптопов солнца. Лопасти вентиляторов на потолке лениво разгоняли душный пыльный воздух. На стене гримасничали портреты разыскиваемых преступников. Их головы на картинках разворачивались то в профиль, то в фас, скалились и глумливо подмигивали. Посреди зала висел морок точной проекции города, и он в мельчайших подробностях повторял даже крошечные нюансы улиц и зданий. На карте пульсировали зеленые точки-звездочки, указывавшие местонахождение патрульных автокаров. Добротные столы стражей обступали проекцию. Большинство рабочих мест пустовало, утопая в бумагах и наваленных в беспорядке папках.
Мне помнилось, что отец сидел в самом углу приемной, и на его столе всегда красовалась семейная фотография. Нас щелкнули как раз в тот момент, когда Богдан дернул меня за длинную косу, мама уронила Радку, еще представлявшую собой орущий сверток, а под папой сломался стул. В общем, на том неудачном снимке мы бесконечно падали, вставали и садились. Зато он крайне точно отражал наш суматошный семейный уклад. Теперь отцовское место занимал незнакомый мне усатый страж, уткнувшийся носом в развернутый утренний газетный листок.
По проходам носились замороченные блюстители порядка, и зал не останавливался ни на мгновение. До меня, стушевавшейся в первую минуту, никому не было никакого дела.
– Добро пожаловать! – донесся гнусавый ехидный возглас.
На лавочке рядом с перилами балкона обнаружился прикованный к резной ножке длинной цепью плюгавенький гоблин с подвижными острыми ушами. Он важно закинул одну ногу на другую, открывая полосатые гетры, и широкие кандалы не спадали с худющих жилистых рук только из-за несоразмерно больших кистей.
– По делу к нам или же так, – он цокнул зелеными губами, пытаясь завязать светскую беседу, – для развлечения?
Кашлянув, я быстренько направилась к длинной стойке, отгораживавшей посетителей от общей рабочей залы. На столешнице стоял медный звонок, и виднелась огненно-рыжая макушка с пережженными от магической завивки тугими кудрями.
– Здрасьте!
Оператор никак не отреагировала на приветствие, продолжая бубнить в трубку коммуникатора. Гоблин за моей спиной заорал скабрезную частушку, громко и нагло. Тут женщина вскочила с места и возмущенно рявкнула, грозя в воздухе трубкой:
– Молчать!
От приказа гоблин вскочил с лавочки и вытянулся в струнку, выкатив худую грудь. Взор блюстительницы порядка остановился на мне. В усталом лице с глазами, накрашенными яркими голубыми тенями, отразилось нетерпение.
– Меня пытались убить! – твердо заявила я.
Собеседница вытянула губы и недоверчиво изогнула подведенные брови. Возникшая пауза становилась неприлично длинной. От смущения у меня заалели щеки, а из горла вырвался сухой кашель.
– Имя, – наконец, вымолвила оператор, пристально изучив окровавленную повязку из носового платка на моей руке.
– Я, знаете ли, забыла спросить, когда он в меня стрелял, – отчего-то злясь, процедила я.
– Твое имя, детка, – снисходительно фыркнула страж.
Кажется, теперь красными стали даже уши.
– Истомина Веда Владимировна, – отчаянно потея, пробормотала я.
Женщина промычала в ответ что-то невнятное и набрала на зеркале коммуникатора, спрятанного под крышкой стойки, какой-то номер. Закатив к потолку глаза, она нетерпеливо дожидалась ответа.
– У меня тут случай номер девять, – недовольно заявила она неизвестному собеседнику и еще раз придирчиво осмотрела меня. – Да, нет. Стоит, вроде, нормально. Даже своими ногами пришла…
Положив трубку, оператор неожиданно расплылась в подозрительно ласковой улыбке, сделавшей ее похожей на старую черепаху, и пропела, указывая в сторону гоблина:
– Деточка, посиди на лавочке.
Остроухий рецидивист, давно устроившийся на прежнем месте, тут же радостно закивал и любезно подвинулся.
– Я лучше постою, – буркнула я, отходя, чтобы пропустить промчавшегося тролля в форме служителя порядка.
– Номер девять! – крикнул кто-то.
Усатый страж тот, что унаследовал отцовский рабочий стол, махнул рукой, приглашая меня за стойку с оператором. Прижав понадежнее ридикюль, я направилась к работнику, пропуская суетившихся блюстителей городского спокойствия. В тот момент двое стражей разглядывали карту города, и по их велению изображение резко сложилось, а проекция отразила сильно увеличенный квартал. Появились автокары и крошечные живые фигурки пешеходов, прямо сейчас прогуливающихся у торговых лавчонок по мощеным улочкам.
Я послушно просеменила за стражем, одетым в несвежую белую рубаху. Под мышкой на кобуре, опоясавшей его круглые плечи, висел самострел.
– Садись, – указал мужчина на шаткий стул, а сам расположился напротив. Он поспешно сложил развернутую во всю ширину простыню газетного листка с отпечатками пальцев на странице.
– Ну, глаголь, Веда Владимировна Истомина, – предложил страж, устало вздохнув. Под бумагами стояла полная окурков пепельница, и складывалось ощущение, что моему безмерно грустному собеседнику до икоты хотелось закурить.
– А что значит «случай номер девять»? – уточнила я, подозревая правильный ответ.
Страж помолчал, а потом все-таки хмыкнул в усы:
– Дамочка, которая видит в каждом встречном убийцу.
– Угу, – кивнула я, быстро облизнув губы, – значит, к моему огромному сожалению, я не являюсь номером девять. Потому что меня действительно пытались убить.
Блюститель порядка расплылся в понимающей улыбке, такой всегда успокаивают душевнобольных, чтобы они не буйствовали.
– Да, я же верю, – протянул он ласково. В голосе слышались крайне осторожные нотки, чтобы не спровоцировать безумную, то есть меня.
– Это хорошо, – я отвернулась к окну, через полоски ткани едва-едва пробивались солнечные лучи, и они вырывались острым желтоватым свечением, золотя пыльные ставенки. – Вы ведь знаете о вчерашнем инциденте на станции «Отрадное» в подземке? Там служитель Исторического музея Ерш Цветков упал под поезд, – я помолчала и повернулась, добавив вкрадчиво: – или его убили…
От моих тихих слов с лица стража сошла показная веселость, уступив место пристальному вниманию. Глаза сузились, и мужчина подобрался, чуть подавшись вперед.
– А потом неожиданно к середине дня все упоминания о несчастном случае исчезли, – продолжила я.
– Но причем здесь… – страж непонимающе изогнул кустистые брови.
– То, что меня пытались убить? – уточнила я, разглядывая желтоватые от табака усы над сжатыми губами блюстителя порядка. – Перед тем, как упасть под поезд, он подкинул мне старинную побрякушку, и теперь за этим украшением, кажется, гоняется весь город…
После моих слов страж поменялся в лице. Он судорожно схватился за трубку коммуникатора, от поспешности сбросив на пол бумаги, потом осторожно положил ее обратно и едва слышно выдавил, словно у него запершило в горле:
– Эта вещь?..
– Очень занимательный браслет.
– Он у тебя сейчас? – воровато оглянувшись через плечо, переспросил страж.
Внутри заныло от дурного предчувствия. Внезапно стало понятно, что я напрасно пришла в Ратушу, пытаясь найти защиты и помощи.
– Нет, – ложь далась с поразительной легкостью, ни один мускул не дрогнул, – вчера в дом моих родителей ворвался неизвестный и забрал браслет. Сегодня в меня стрелял другой человек или фейри. В темноте не разглядела, на нем был плащ с капюшоном.
– Ты уверена? – быстро переспросил собеседник, облизнув пересохшие губы. До меня донесся стук обутой ноги, заходившей в неуемной нервной пляске.
– Уверена ли я в том, что в меня стреляли? – уточнила я, тщательно скрывая ехидство. В голове уже сложился план побега из Ратуши.
– В том, что отдала настоящий браслет, – с каждой секундой страж дергался сильнее. Подмышками проявились влажные потливые круги, и мужчина оттянул перепачканным в чернилах пальцем воротничок рубашки.
– Когда на тебя наводят оптический самострел, отдашь не только чужой браслет, но и последний алтын, – поделилась я невесело. От напряжения мои руки так сильно сжимались в кулаки, что ногти впились в ладони.
Меж нами повисло молчание, лишь прерываемое тяжелым дыханием блюстителя порядка, вероятно, много курившего. Жаль не получалось пустить слезу, чтобы убедить стража в моей безвредности.
– Если вы не против, мне бы в дамскую – наконец вымолвила я и продемонстрировала перепачканную кровью руку.
Страж, спохватившись, вскочил, словно выходя из глубокой задумчивости.
– Ты иди, там легко найти, – он указал на длинный коридор, куда вел проход без двери, только петли все еще торчали на косяке, – а я позвоню пока. Не заблудишься? – уже в спину донеслось до меня.
Я быстро оглянулась и покачала головой:
– Нет, я здесь неоднократно была!
Блюститель порядка, лихорадочно хлебнувший из кружки остывший травяной настой, поперхнулся.
Выскочив в длинный коридор, заполненный движением и суетой, я быстро направилась в сторону лестницы, ведущей во внутренний дворик. Меня лихорадило, и в голове крутилась лишь одна мысль – не встретить бы старых отцовских сослуживцев! Хотя за пять лет отставки все лица в общей приемной поменялись.
Хлопали двери, переговаривались люди. Коридор прыгал перед глазами, и от волнения в ушах стоял постоянный навязчивый звон. На мгновение я позволила себе оглянуться, боясь обнаружить погоню, и в следующий момент со всего маху столкнулась с высокой девушкой в форме. Ридикюль выпал из рук, и по пыльному полу разлетелись мелочи, шлепнулись позабытые позавчерашние бутерброды.
– Простите, – пискнула я и, нагнувшись, судорожно сгребла содержимое обратно, в беспорядке запихнув в матерчатое нутро.
– Это ваше? – девушка что-то протянула.
В руках она держала непостижимым образом выпавший из потайного кармашка браслет. Сердце упало в самые пятки. Подо мной качнулся пол, и навалилась внезапная слабость, едва устояла на ногах.
– Ох, спасибо! – я слышала себя со стороны, внутри сжимаясь от страха, и спокойно забрала уродливое украшение. – Все время с руки спадает. Мне его подарили, жалко потерять.
Кисть легко прошла через серебряную спираль, и широковатый браслет, холодя кожу, заболтался на запястье с тонкими синеватыми прожилками вен. Тут случилась совершенно необыкновенная вещь – украшение завертелось буром, и стремительно сузилось, плотно облегая руку.
На мгновение меня парализовало. Девушка, глядя на подобное преображение побрякушки, изумленно изогнула брови.
Матерь божья, что происходит?!
– Ну, спасибо, – я с трудом растянула губы в благодарной улыбке и направилась вниз по лестнице, из последних сил удерживая себя от истеричного побега.
Руку до самого плеча рассекла невыносимая боль.
Стиснув зубы, чтобы не застонать я покосилась на браслет. Надетый, дабы одурачить служительницу порядка, он сжимался все сильнее. Украшение прямо на моих глазах стремительно стягивалось, и из-под кромок уже выступили капли крови.
Закусив губу и не останавливаясь ни на мгновение, я попыталась стащить браслет, но металл, будто бы живой, мгновенно отреагировал на прикосновение и окончательно впился в запястье, становясь с ним единым целым. Испуганный выдох вырвался из груди.
Я вылетела на внутренний двор, запруженный белыми служебными автокарами стражей, и заторопилась прочь, подальше от Ратуши на людную площадь. На улице царили сумерки и обычная перед дождем духота. Небо потемнело, и над острыми длинными шпилями на башнях связи, передающих сигналы коммуникаторов, сгущались грозовые облака.
Все происходило как в дурном сне, и события потерялись четкость. Только сердце билось, как безумное, и кровь стучала в висках. От невыносимой боли едва сгибались пальцы. Казалось, еще немного и браслет, вгрызшийся в кожу, разрежет мышцы и раздробит косточки, оставив меня инвалидом!
Перед первым раскатом грома, потревожившего медленные дирижабли, город притих. Поднялся сильный ветер, взлохмативший облака пыли и трепавший кроны деревьев. Ворчливый раскатистый клич прокатился по бескрайнему небу, и на нагретые камни обрушилась стена холодного дождя. Прохожие брызнули в разные стороны, ища убежище от разбушевавшейся весенней стихии. Грохот падающих струй перекрыл городской шум, и проспекты опустели. Я в растерянности стояла посреди улицы, скрытая ливнем и туманной дымкой, поднимавшейся в воздух от припеченной солнцем мостовой.
Это фатальная ошибка – думать, будто хуже быть не может. Зловещая история поглотила меня с головой, и мучил вопрос: чтобы выжить в этом бесконечном хаосе, кому мне верить?
* * *
– Богдан, привет, – я стучала зубами от холода, запершись в маленькой будке городского коммуникатора. По прозрачным стеклянным стенкам стекали струи дождя, и ливень никак не хотел прекращаться. Небо просветлело, но низкие светло-серые облака за влажной дымкой спрятали острые верхушки башен и шпилей. Автокары, похожие на мокрые кометы с влажными хвостами-брызгами, проносились по проспекту. Горожане облачились в разноцветные дождевики, и на улицах распустились шляпки зонтиков, делавшие прохожих похожими на экзотичные цветы.
Промокшая одежда неприятно льнула к телу, и никак не получилось согреться. Левая рука с браслетом горела, кожа возле вросших в запястье кромок покраснела и воспалилась. От одного взгляда на украшение к горлу подступал тошнотворный комок.
– Слушай, – нашептывала я брату последнее послание, – через двадцать минут буду у тебя. В родительском коттедже меня точно легко найдут, твоего адреса даже отец не знает. В общем, я у тебя переночую, а утром уеду к тетке в Бериславль и спрячусь на пару седмиц. Отпуск по телефону оформлю. Думаю, стражи смогут обнаружить меня через магическую связь, поэтому коммуникатор выбрасываю. Давай, Истомин, счастливо оставаться. Не теряй меня.
Аппаратик с влажными радужными разводами жалобно пискнул. В погасшем зеркале отразилось мое худенькое бледное личико с лихорадочно горящими расширенными глазами. Мокрые волосы облепили голову, и с них за шиворот футболки стекала дождевая влага. С холодным сердцем я отключила коммуникатор и положила его на полочку над городским аппаратом.
На большом зеркальном полотне городского коммуникатора с отпечатками многочисленных пальцев подмигивала надпись: «бросьте монету». Сняв трубку, отчего зажглись крупные квадратные цифры, я сунула в щель алтын и быстро набрала отцовский номер. Зеркало зарябило, и резко проявилось нечеткое отражение папашиного лица. Он сидел на нижней полке в маленьком купе и выглядел крайне удрученным.
– Привет, пап.
– Ты чего такая мокрая? – ворчливо отозвался тот. Послышался визгливый Радкин вопль, и бормотание мамы Ярославы, вероятно, снова учившей уму разуму младшую дочь. Вагон состава мерно покачивался, колеса торопливо стучали по рельсам, и отцовское отображение чуть дрожало.
– Я под дождь попала. Слушай, звоню сказать, что я завтра к вам в Бериславль выезжаю, – после моих слов в купе стало подозрительно тихо. – И еще у меня коммуникатор украли в подземке…
Тут без предупреждения связь прервалась, и зеркало, вспыхнув на долю секунды, стало черным. Я повесила трубку и прижалась горящим лбом к холодному стеклу.
Пути назад не было. Резкий стук в будочку заставил меня вздрогнуть. Высокий тролль, затянутый в желтый дождевик, тыкал на часы на крепком зеленом запястье и требовал освободить место. Подхватив ридикюль, я выбралась под несколько ослабевший, но по-прежнему моросивший дождь. Вокруг пахло влажными камнями и свежестью. Небесная вода смыла с лица города слой пыли, и деревья воспрянули, распрямив листочки. Без пальто, позабытого в «Чайке», меня знобило.
– Эй, девушка, – тролль, приоткрыв дверь, окликнул меня. – Это вы забыли?
Он покрутил в больших зеленых пальцах оставленный коммуникатор с трещиной посреди зеркальца.
– Нет, – не раздумывая, отозвалась я, поскорее отдаляясь от стеклянной будочки, над остроконечной крышей которой нависал объемный морок огромной пульсирующей трубки.
Богдан уехал из родительского дома три года назад, решив вести самостоятельное хозяйство, и его крошечная, но уютная квартирка в каменном двухэтажном доме в центре города казалась мне пределом мечтаний. Впрочем, с тех пор старший брат вел странную непонятную жизнь. Он, то исчезал на долгие седмицы, то звонил в тревоге каждые пять минут, и еще у него появилась татуировка четырехлистного клевера, из-за которой я ошибочно прониклась симпатией к долговязому юнцу в кепке, едва не пленившему меня.
Пройдя через каменную арку, я попала в тихий крошечный дворик, куда выходили несколько дверей частных квартир. Стены домов, тесно примыкавших друг к другу, скрывали набиравшие силу побеги хмеля. Они вместе с наглыми травинками пробивались из земли через булыжники, цеплялись за выступы необработанных камней, из каких еще век назад складывали здания. Упругие ловкие щупальца юркого растения хватались за резные балкончики, чтобы, образовав тенистые веранды, потянуться дальше к старым черепичным крышам с потемневшими трубами каминов. Летом заросли становились невероятно густыми и буйно цвели. Тогда все соседи мучились от нашествия пчел, необъяснимым образом залетавших в самый центр большого города.
На двери висели два ладных почтовых ящика, один под другим. Из ящика Богдана высовывалась пачка счетов, а не помещавшиеся газетные листки разносчик уже складывал на каменное крылечко, и теперь пресса вымокла под дождем. Запасной ключ прятался в обычном месте, под глиняным цветочным горшком с засохшим черенком чайной розы. По скрипучей деревянной лестнице осторожно, чтобы не шуметь и сохранить инкогнито, я поднялась к квартире брата и привычно провернула ключ в довольно щелкнувшем замке.
В комнатах стояла невероятная тишина и духота. Отчего-то складывалось ощущение, что хозяин давно не заглядывал в собственное жилище, оставив его в приличном беспорядке.
– Богдан? – прежде чем войти, осторожно позвала я, но мой голос утонул в безмолвии.
В старом стенном шкафу были открыты дверцы, и на полках правил бардак, будто Богдан собирался в большой спешке. Гостиная с мягкими белыми диванами переходила в кухню, какой брат и в лучшие дни не пользовался. Через арку виднелась перевернутая вверх дном спальня с разобранной кроватью. На черном экране видения неизвестная кокетка размашистым почерком написала персональный номер с просьбой: «позвони мне, лапушка!» Как показывала практика, «лапушка», скорее всего, уже на следующее утро после жаркого свидания, и думать забыл о прелестнице. Только зря видение испортила клуша.
Мое тело напряглось в странном ощущении опасности. Я сделала еще несколько крошечных шагов, пытаясь понять беспокойство, и остановилась как раз напротив окон с раскрытыми портьерами.
Ярко-зеленый луч разрезал серый пыльный воздух комнаты и, двоясь, скользнул по стене. Живот свело болезненной судорогой. Я рухнула на пол за диван быстрее, чем осознала, что в меня целятся. Ровно через один короткий, но оглушающий удар сердца началось чистилище.
Время замедлилось, его вовсе не стало. Я сжалась в комочек, закрывая ладонями уши, и звуки отдалились, сменившись беспрерывным гудением. Крошечные магические шарики, ослепительно вспыхивая и оставляя глубокие дыры, вспарывали побелку на стене, и на меня летела пыль. Диван, скрывавший мою фигурку, превратился в решето. Из разодранных подушек, испещренных прорехами, высовывалась посеревшая от старости набивка с опаленными краями. Нестерпимо пахло кисловатой боевой магией.
Мне казалось, что рядом кто-то тоненько, горестно всхлипывал, и только потом поняла – жалобный звук принадлежит мне. От напряжения руки и ноги затекли, я жалась к гладким доскам пола. Липкая паника, парализовавшая тело, не давала пошевелиться, но что-то горячее царапнуло голень, и колени сами поджались к самому подбородку. Магический заряд, лишь разодрав ткань штанов, оставил на коже легкий красноватый шрам от ожога.
Неожиданно все стихло. Каждая секунда ожидания растягивалась до бесконечности. С превеликой осторожностью я заставила себя сесть, прислонившись к изуродованному дивану, и закусила губу, чтобы не разреветься.
– Лечь! – раздался короткий приказ, а в следующий момент комнату озарила ослепительная вспышка.
Оглушительный грохот наполнил дом. Прыснув внутрь, одновременно раздробились стекла на всех окнах и слетели взметнувшиеся портьеры. Маленький столик от силы огненного удара шарахнулся о потолок, разваливаясь на куски.
Квартирка наполнилась дымом и гарью, и из горла вырвался кашель. Я скорчилась, плохо осознавая происходящее, а в следующий момент быстрая горячая тень пригвоздила меня к полу и прикрыла мне голову руками. В истерике я задергалась, пытаясь вывернуться из чужих объятий.
– Не шевелись, – сухое веление на ухо мужским голосом.
Горячая ладонь закрыла рот, заставив проглотить тяжелые всхлипы. Шарики летели и летели в сумасшедшей пляске, а мужчина все сильнее прижимал меня к себе, защищая от беспрерывной атаки. У меня не осталось сил сопротивляться или вырываться, к горлу подступала настойчивая тошнота, из глаз лились слезы. Разгромленная квартира превращалась в фарш из побелки, осколков стекол и щепок мебели. Все подернулось дымкой. Четко я могла видеть лишь татуировку четырехлистного клевера на внутренней стороне запястья неожиданного помощника.
Снова стало тихо. Хватка мужчины ослабла. Он осторожно оттолкнул меня, позволяя усесться, но тут же схватил за голову, чтобы я не подняла макушку слишком высоко. Сейчас у меня получилось разглядеть его в непосредственной близи. Вязаная шапочка была натянута до бровей, и угольно-черные глаза хмурого человека, прошлым вечером напугавшего меня до полусмерти, внимательно изучали украшение на моей руке.
– Ясно, – сдержанно произнес спаситель, а потом комната передо мной странно закружилась.
Я не поняла, как в следующую секунду уже стояла на ногах.
– Пригнись! – лаконичное слово, за которым горячая ладонь легла на взлохмаченный затылок и с силой заставила меня согнуться в три погибели.
Пронзительные выстрелы сделали короткие шаги до настежь распахнутой в мглистый подъезд двери настоящим испытанием на живучесть. Уже у порога я ощутила резкий толчок в спину, спасший меня от смертоносного боевого шарика. Неожиданно каменные ступени крутой лестницы, сбегавшей на первый этаж, оказались у самого носа. Я успела зажмуриться, и даже не ощутила удара, просто стало невыразительно и невероятно темно…
