Глава 16
Окрестности селения Руман – российская авиабаза Хмеймим
Транспортный «Ми-8» молотил лопастями в сотне метров от западной оконечности овражка, по которому длинной цепочкой двигались бойцы сводной группы. Вел их слегка прихрамывающий капитан Туренко. Двоих раненых товарищей спецназовцы несли на руках. Еще двое передвигались сами, опираясь на плечи друзей.
Жилин с Андреевым остались на противоположной оконечности балки, дабы в тыл при отходе не ударил кто-нибудь из уцелевших бандитов. Такой вариант был вполне возможен.
Три «Ми-24», недавно преследовавшие автомобили, уходившие по просеке, вернулись к опушке и нарезали над ней круги. Тем не менее два офицера приподнялись над краем балки, осматривали лесок в бинокли и в любую секунду были готовы открыть огонь. Изредка майор оборачивался и поглядывал назад: контролировал отход своей группы.
Его подчиненные преодолели почти половину дистанции. От «восьмерки» навстречу им бежал бортовой техник. Он хотел помочь тащить тяжелых раненых, заодно и поторопить ребят.
Наконец, группа добралась до вертолета.
– Пора и нам сваливать, Паша, – сказал Серега, закинув на плечо автомат.
Снайпер перехватил поудобнее винтовку и заявил:
– Погнали.
Офицеры скатились на дно овражка и легкой трусцой побежали к вертушке. Они забрались в ее чрево последними. Бортач проконтролировал размещение пассажиров, убрал короткий трап, закрыл дверцу и занял рабочее место между пилотами.
«Ми-8» поднял облако белесой пыли, взмыл вверх, наклонил остекленный нос и начал набирать скорость.
Вскоре все четыре вертолета неслись на предельно малой высоте в сторону российской авиационной базы Хмеймим. Впереди солидно шла «восьмерка». Немного приотстав, ее прикрывали грозные «Ми-24».
Грид поливал из фляжки бинт и вытирал кровь с лица и шеи друга.
– Ну а тебя-то, дурака, как угораздило? – отчитывал он Сурова.
– Понятия не имею. Шальная пуля, скорее всего.
– Это ты в нашей группе шальной. Сколько раз тебе повторять, что глядеть надо в оба?! Как ты ухитрился не заметить этого духа? Ты же хороший снайпер, сам все понимаешь и вроде бы даже умеешь.
В чреве транспортного «Ми-8» находились все люди майора Жилина и капитана Андреева. Слава богу, эта операция обошлась без невосполнимых потерь. Да, несколько человек получили ранения. Но офицеры осмотрели пострадавших и пришли к выводу, что ничего угрожающего для их жизней нет.
Самое неприятное ранение было у связиста. Осколок гранаты прошил мягкие ткани и перебил ребро. Однако дальше он не проник. Медики на базе хорошие. Они наверняка в короткий срок поставят парня на ноги.
Бойцы были в пыльном, рваном и местами окровавленном обмундировании. Несмотря на усталый вид, они переговаривались и шутили.
Сержант Сторский лежал посреди грузовой кабины на брезентовых чехлах. Он повернул голову набок и чему-то улыбался. Вряд ли парень слышал шутки товарищей. После контузии средней тяжести слух возвращается минимум через сутки, да и то не полностью.
– Не везет нашему шарманщику, – сказал Жилин и печально улыбнулся.
– Часто отхватывает? – осведомился Андреев.
– Через раз. Медики постоянно ковыряют его, вытаскивают осколки и пули. Наш герой уже перезнакомился со всеми врачами медсанчасти на авиабазе, да и в Москве частый гость в центральном госпитале.
– А у меня Женьке чаще других перепадает. – Павел кивнул в сторону своего старшего лейтенанта. – Вот и сегодня пуля его по затылку нежно погладила.
Валера успел наложить на голову товарища повязку и продолжал его воспитывать. Тот вздыхал и послушно соглашался с ним.
– Знаешь, Паша, если бы нам не везло, то наши штатные должности давно заняли бы другие люди, – философски заметил майор. – Помнишь пословицу, которую часто повторяли наши преподаватели и командиры в Рязани?
– «Где заканчивается удача, там начинается кладбище». Ты об этом?
– Именно. Но ведь мы с тобой живы. Наши парни с нами. Значит, все нормально.
– Оклемаются ребята, – проговорил Андреев. – Ты жаловался на то, что вашу группу тоже задергали.
– Было такое дело. Сейчас, после заварухи, я поостыл, а тогда на базе еле сдержался, чтоб не высказать все шефу.
– Хочется верить, что после возвращения в Москву нам дадут недельки три перевести дух.
– Очень на это надеюсь.
– Парни за это время подлечатся и вернутся в строй.
– Хорошо бы. Но контузия – опасная штука. Надеюсь, у моего связиста легкая форма. А если тяжелая…
Капитан кивнул. При тяжелой форме последствия и впрямь могли быть очень даже нехорошими. От полной потери слуха, зрения и речи до нарушения психической деятельности. И соответствующий диагноз врачей, сформулированный очень даже деликатно: легче пристрелить, чем вылечить.
Иногда подобная невезуха заканчивалась полным параличом. Однажды парня из десантной бригады контузило так, что он надолго завис в нейрохирургии. Пошли осложнения, одно хлестче другого. Он больше месяца провалялся в реанимации, никак не мог определиться, что делать дальше: остаться с товарищами или покинуть этот мир. Потом, правда, выкарабкался, но был списан врачами подчистую. Сейчас бывший десантник получает крохотную пенсию и работает сторожем в супермаркете.
– Знаешь, Валера, я ведь на одной подружке чуть не женился.
– Ты?!
– Я. Чистая правда. Не веришь?
– Это какой же красотке удалось растопить твое ледяное сердце до жидкого состояния?
– Была одна недотрога по имени Таня. Спортсменка, активистка и просто красавица. Да вот беда, папаша у нее умом тронулся.
– Как тронулся?..
Лететь до авиабазы предстояло всего ничего, а два закадычных друга успели замутить очередной разговор на ту же самую тему. Павел сидел рядом с ними. По левую сторону – Грид с Суровым, по правую – Жилин. Майор притомился и, пользуясь моментом, отдыхал. А Павлу приходилось вполуха слушать треп товарищей.
– Просто. Он с детства водил дочку за руку и не хотел менять привычек, даже когда ей пошел третий десяток, – продолжал Евгений. – Ее сотовый телефон трезвонил каждые пятнадцать минут, и она подробно докладывала, где, с кем находится и что делает. Поначалу меня это забавляло, а потом стало дико раздражать. Сидим, к примеру, в зале кинотеатра, смотрим интереснейший фильм про большую и чистую любовь или болтаем в кафе на тему почем в Африке кило обезьянок, а мобильник постоянно пиликает. И Танька, это наивное невинное дитя, каждый раз отчитывается перед папашей. Причем врать она не умела, всегда говорила правду и только правду. Как на исповеди.
– Это уж слишком, – заявил прапорщик и боднул головой воздух.
– Однажды она пришла на свидание странной походкой. Представляешь, нежная и весьма симпатичная девушка, должная выступать точно пава, шла по улице, как бывалый моряк или жертва пьяного проктолога.
Грид в упор глядел на товарища и явно не понимал сути проблемы.
– Ага, и я вот так же на нее смотрел. – Старший лейтенант кисло улыбнулся. – С таким же выражением лица.
– Чего же твоя Танька шла таким вот манером?
– Она накануне на полчаса задержалась у подруги на дне рождения. Потом папаша дома от всей души отходил ее по заднице офицерским ремнем.
– Охренеть!
– Нет, я, конечно, не против определенной строгости в воспитании дочерей. Это, конечно, лучше, чем вседозволенность, которая превращает милых девочек во взрослых дебилок. Но такой концлагерь дома – вы меня извините!..
– Это один из тех немногих случаев, когда я полностью разделяю твою точку зрения, – серьезно заявил Валера. – Ее папаша, случаем, не охранял в колонии зэков?
– Мент он бывший. Полковник.
– Ага. Так что же, сбежал ты от нее?
– Почему сбежал? Просто расстался. Ибо и так было понятно, что все дальнейшие события будут происходить в русле того же нездорового идиотизма.
– Если бы я по-настоящему любил женщину, то все-таки встретился бы с этим папашей и поговорил бы с ним по-мужски. Расставил бы, так сказать, все точки над почками и черточки над печенью.
– «Это же не наш метод, Шурик!» – процитировал Женька голосом известного киногероя. – Ну, встретился бы я с ним, сломал бы ему пару ребер. И что с того? Во-первых, мент поднял бы жуткий скандал, накатал бы заявление в РОВД о побоях. Тогда наш добрейший капитан Паша выписал бы мне обогащенных люлей и сделал бы из меня чехол для ананасов. Во-вторых, ты мне сам неоднократно талдычил: «Настойчивость, инициатива и энтузиазм – сугубо отрицательные качества, если в одном ряду с ними не фигурирует ум». А в-третьих, Танька была такой правильной, что сама после этого наверняка бросила бы меня.
– Верно, так все и было бы.
– В общем, вместо предложения руки и сердца послал я ее семейку далеко и конкретно. В тот же день окончательно потерял веру в человечество и шоколад.
– Да оно и правильно. Если человек дожил до полтинника, то перевоспитать его уже невозможно. Тратить на такую попытку полтора часа своей единственной жизни никак не стоит, выйдет себе дороже. – Грид вздохнул и продолжил: – Знавал я таких по жизни. Пару лет назад в многоэтажном доме, где у меня городская квартира, поселился один тип лет шестидесяти. Опрятный, вежливый, гладенький. На очередном собрании жильцов избрали его старшим по подъезду. И, представляешь, словно подменили товарища! С чего, казалось бы, задирать нос человеку таких преклонных лет? Ведь карьеру уже не сделаешь, выше подъездного начальства не шагнешь. Не тут-то было! Сказано старший, значит, можно не здороваться с соседями, разговаривать с ними только по великой надобности, да и то сквозь зубы. Кто-то из наших разузнал про него. Оказалось, что до пенсии работал он мелким начальником на государевой службе, потом вышел на заслуженный отдых и чуть было не спился, оскорбленный новым статусом простого смертного. Тут-то и подвернулась ему должность старшего по подъезду. Внесла, так сказать, успокоение в ранимую душу, привыкшую разделять и властвовать. Вот такие дела, Женечка. Если в человеке дерьма с избытком, то рано или поздно оно обязательно полезет наружу.
Во второй половине полета в грузовой кабине наступила относительная тишина. По-прежнему выли турбины двигателей, грохотал редуктор, лопасти молотили по воздуху. Но народ замолчал. Люди выговорились, выплеснули накопившиеся эмоции и вдруг вспомнили о былой усталости. Кто-то дремал, опустив голову, кто-то просто сидел, уставившись в одну точку.
Минут за пятнадцать до посадки Павел поднялся, подошел к открытой дверце пилотской кабины и тронул за плечо бортового техника.
– Скоро садимся? – спросил он.
– Да, вон полоса впереди.
– Попросите руководителя прислать к вертолету машину с медиками.
Бортач нажал кнопку переговорного устройства и передал эту просьбу командиру экипажа. Тот понятливо кивнул.
Капитан вернулся на место, сел и принялся разглядывать в иллюминатор побережье.
Так получилось, что его группа задержалась в Сирии почти на месяц. Под палящим солнцем чужой страны она приняла участие в четырех довольно сложных операциях.
«Многовато будет. – Андреев вздохнул. – В России такое количество складывается за полгода. А остальное время – тренировки, медкомиссии, занятия, зачеты. Еще отдых с полноценным сном».
Он тряхнул головой, словно отгонял тяжелые мысли, и представил, как заботливое начальство наконец-то предоставит ему отпуск. Да, это больше походило на фантазию, греющую душу, чем на реальность. Но думать о служебных обязанностях ему чертовски надоело.
Он вспомнил старенький аэропорт родного города. Капитан увидел, как спускается по трапу самолета, ощутил, как полной грудью вдыхает воздух, наполненный чем-то восхитительным, бесценным, пахнущим далеким беззаботным детством.
С тех пор как Павел поступил в Рязанское училище, навещать родной город ему удавалось не чаще одного раза в год. А ведь он в нем родился и прожил более семнадцати лет.
Капитан вспомнил дорогу, ведущую из аэропорта в город, прикрыл глаза и представил, как едет по ней в такси. Вот он выбирается из машины, остановившейся напротив добротной сталинской пятиэтажки. Заходит в знакомый тенистый двор, наполненный визгом резвящейся детворы. Поднимается на третий этаж по щербатым ступеням лестницы, унимает торопящееся сердце и звонит в дверь.
Спустя некоторое время в прихожей слышатся неторопливые шаги. Дверь открывает его постаревший отец.
Родители Павла родились и выросли в городе, расположенном на берегу великой русской реки.
Отец окончил политехнический институт и работал ведущим конструктором на оборонном заводе. Человеком он был начитанным, всесторонне развитым, с хорошим чувством юмора, сразу становился душой и центром внимания в любой компании.
Мама служила в театре драмы. В тридцать пять лет она стала заслуженной артисткой РСФСР и наряду с актерской работой начала преподавать на театральном факультете консерватории. Мама была талантливым человеком. Она имела неплохой голос, прекрасно танцевала, обладала феноменальной памятью.
Семья обитала в просторной квартире старого, но добротного и красивого сталинского дома. Монолитное серое строение отгораживал от улицы уютный дворик с фонтаном, лавочками и цветочными клумбами. В соседях были уважаемые и заслуженные люди – ветераны войны, профессора, врачи, те же артисты.
Родители меж собой ладили, вели семейную жизнь в любви и понимании. Вечерами они собирались за столом и за ужином обсуждали прошедший день, в выходные отправлялись за город, гуляли по паркам или на набережной Волги.
К сожалению, ничто на земле не вечно. Закончилось тихое счастье и в семье Андреевых.
Мама скончалась в областной больнице неожиданно и скоропостижно. Ей не было и сорока пяти. Павел тогда учился в Рязани, получил известие о маминой смерти и тут же примчался в родной город. В последний путь ее провожал весь коллектив драматического театра, студенты и преподаватели театрального факультета консерватории.
Павел понимал, что рано или поздно это случится, однако не был готов к смерти мамы. Он стоял у свежей могилы и едва сдерживал слезы. На его отца, осунувшегося и как-то сразу постаревшего, было страшно смотреть.
После похорон Павел снова отправился в Рязань. Отец вернулся на завод, но стал регулярно прикладываться к рюмке. Изредка приезжая домой в очередной отпуск, молодой человек обнаруживал в квартире беспорядок, горы немытой посуды и грязного белья.
Лишь спустя пять лет отец частично преодолел затянувшийся кризис. Он стал меньше пить, снова начал следить за собой и убираться в квартире. Однако прежней веселости и оптимизма Павел в нем больше не замечал.
Встречаясь с отцом, Павел каждый раз пытался увидеть в его глазах те заветные озорные искорки, которые так нравились ему и маме. Сын всячески старался отвлечь отца от гнетущих мыслей. Он возил его на рыбалку, ходил с ним по магазинам, где покупал новую одежду и обувь, отправлял на лучшие курорты.
Отец вроде бы пришел в себя после смерти любимой супруги, но смысла дальнейшего пребывания на этом свете так и не обрел. Он просто доживал свой век.
Они часто сиживали за тем же старым столом, за которым много лет назад семья собиралась в полном составе. Отец с удовольствием окунался в далекое прошлое, вспоминал свою молодость, рассказывал, как учился в политехе, начинал трудовую деятельность, познакомился с мамой.
Павел слушал все это и с невыносимой грустью осознавал, что ничего изменить уже невозможно. Его пожилой отец тосковал не о распавшемся Советском Союзе, не об утраченной работе в конструкторском бюро и не о низких ценах на коммунальные услуги. Он тосковал по ушедшей молодости, растраченному здоровью и той святой безмятежности, позволявшей не думать о том, сколько еще недель или месяцев отпущено тебе Господом Богом.
– Чего приуныл? – спросил Жилин и толкнул капитана в бок.
Он только что проснулся, обнаружил, что вертолет подлетает к базе и ополоснул лицо водой из фляжки.
– Да так… – Капитан улыбнулся. – Вспоминаю родной город и гадаю, когда его снова увижу.
– Увидим, Паша. Мы не раз еще вернемся в свои родные города!
– Хорошо бы.
Транспортный вертолет выполнил последний разворот. Теперь он снижался, находясь на посадочном курсе.
«Да, парни здорово устали. Никто из них не жалуется, однако по внешнему виду и поведению ясно, что всем нужен серьезный перерыв, – размышлял Андреев, любуясь багровым солнцем, сиявшим над бескрайним Средиземным морем. – Сейчас вертушка коснется колесами взлетно-посадочной полосы и весело побежит в сторону стоянки. Там наверняка уже стоит медицинский автомобиль, а рядом прогуливается полковник Северцов, куратор группы, очень крутой и строгий мужик. К тому же он наделен большими полномочиями, при необходимости имеет право взять на себя командование авиационной базой. Правда, и ответственности у него хватает. Он обязательно встретит наши группы и пожмет каждому руку. Потом хлопнет Жилина по плечу и по пути к гостевому модулю попросит вкратце рассказать о ходе операции. Серега это сделает и обязательно опять посетует на усталость бойцов».
Именно так все и случилось.
«Восьмерка» лихо зарулила на стоянку и тормознула. Двигатели затихли. Когда лопасти отмотали последний круг, к левому борту вертушки подкатил «уазик» с красным крестом. Бойцы помогли раненым товарищам спуститься по трапу и загрузиться в чрево санитарки.
Рядом топтался полковник Северцов.
Санитарка умчалась в направлении медсанчасти. А вот дальше события вдруг пошли не по плану, спрогнозированному Андреевым.
– Жилин, постройте сводную группу! – приказал полковник.
– В одну шеренгу становись! – скомандовал майор.
Бойцы побросали ранцы на бетон и выстроились вдоль края стоянки. На их лицах проступало удивление. Обычно куратор группы провожал их до модуля, а любые построения и мероприятия назначал только на следующий день.
– Поздравляю вас, товарищи, с успешным выполнением задачи, поставленной перед вами командованием, – сказал Северцов и добавил: – За участие в последних операциях вся сводная группа, включая снайперов, будет представлена к правительственным наградам. От имени командования выражаю вам благодарность.
– Служим России! – недружным хором ответили бойцы.
– Вопросы есть?
– Когда домой, товарищ полковник? – поинтересовался кто-то из спецназовцев.
– Точной даты отправки назвать пока не могу. Сегодня разговаривал по этому поводу с Москвой. Приказали несколько дней подождать.
Последняя фраза была сродни выстрелу в голову. Бойцы дернулись, кто-то из них даже сплюнул.
– Не опять, а снова, – тихо проворчал Грид. – Когда же мы наконец-то доедим этот пирожок с гвоздями?
– Я как человек высочайшей культуры и душевной организации тоже не понимаю всей этой фигни, – поддержал недовольного друга Суров. – А ты, Валера, донимаешь меня вопросом, когда я женюсь. Да никогда при таком графике работы!
– Может, оно и к лучшему?..
Однако память толпы быстротечна. Прошло полминуты, и все было забыто. Это все равно что объяснить киевскому мэру суть теоремы Пифагора и попросить его, чтоб он повторил все то, что сейчас услышал.
Спецназовцы с ранцами и оружием дружно вышагивали в сторону модуля. В предвкушении скорого отдыха бойцы шумно обсуждали меню ужина, столбили очередь в душ и размышляли, где бы разжиться горячительными напитками.
Крепкий алкоголь на войне столь же необходим, как и боеприпасы с медикаментами. Только он позволяет солдату по-настоящему расслабиться, позабыть на время о тяжелом нервном напряжении, наконец, просто провалиться в глубокий и здоровый сон, восстанавливающий силы.
Увы, в Сирии с качественным алкоголем было трудно. Да и вообще с любым. К примеру, во многих заведениях общественного питания употребление спиртного полностью запрещено. Водку можно найти лишь в барах или ресторанах, принадлежащих христианам. Таких забегаловок здесь не так уж и много.
Вот местного пива хоть завались. Но, во-первых, оно своеобразное и непривычное на вкус. Во-вторых, пивом нервы лечатся дольше и далеко не так успешно, как водкой.
Есть в Сирии и неплохое красное вино здешнего производства. Стоит оно дешево – всего пятьсот пятьдесят сирийских фунтов за бутылку, то есть где-то сто шестьдесят пять наших рублей. Но это опять же ни разу не водка. Да и продается оно далеко не в каждом магазине.
В Дамаске и Латакии теперь было спокойно. На улицах множество машин, на тротуарах горожане, спешащие по своим делам. Никаких бомбежек, никто короткими перебежками не перемещается. Кругом реклама, бойкие рынки, продавцы охлажденных напитков. По ночам в христианских кварталах тусовка со свободной продажей алкоголя.
О войне в больших городах напоминали разве что блокпосты, на которых несли службу ополченцы. Они были размещены на всех магистральных улицах через каждые триста-пятьсот метров.
Но главная сложность заключалась в том, что всем российским военнослужащим строжайше запрещалось покидать территорию базы. За нарушение этого приказа можно было поплатиться и должностью, и званием. Так что все разговоры о магазинах, работающих в поселке Хмеймим, тупо не имели смысла. В них можно было заглянуть разве что в случае самохода, но это чревато.
А переходить на продукцию парфюмерной промышленности даже в самых критических ситуациях было стремно, совершенно не по-спецназовски. В общем, бойцы изыскивали другие варианты.
Надежнее всего было привезти алкоголь с собой. Поэтому дорожные сумки бойцов спецназа при погрузке в самолеты на подмосковном аэродроме всегда таинственно позвякивали.
Вторым проверенным способом добычи огненной воды была покупка пары-тройки литров таковой у экипажей больших транспортных самолетов. Эти ребята часто мотались в города России. Они прекрасно знали о дефиците алкоголя в Сирии и всегда затаривались им по полной.
Здесь надо обязательно отметить, что это благое дело никто не называл спекуляцией. Наваривали летуны на продаже немного, лишь для покрытия издержек риска и для морального удовлетворения. Так что все стороны были довольны сделкой купли-продажи.
Вскоре очередь у душевых комнат рассосалась. Бойцы привели себя в божеский вид и отправили гонцов в домики летного состава. От группы Жилина добывать алкоголь пошел Смирнов. Андреев снарядил в путь Сурова.
Два старших лейтенанта здорово походили друг на друга. Оба были говорливы, общительны, подвижны, испытывали повышенный интерес к слабому полу.
Счастливый Смирнов вернулся через полчаса, неся в сумке десяток бутылок «Столичной».
– А куда наш сорванец подевался? – осведомился Грид и всплеснул руками.
– Не знаю, – ответил Смирнов и пожал плечами. – Мы с ним у домиков расстались. Я пошел к экипажу «Ил-76», а он…
– А он?
– По-моему, заглянул к экипажам «сушек».
– Вот балбес!..
Женька явился спустя минут пятнадцать. В охапке он нес пакет, в котором пряталась трехлитровая банка чистого спирта.
– Тебя за смертью посылать, – проворчал прапорщик, бережно принимая посудину.
Тот с праведным возмущением пояснил:
– Представляешь, на особиста нарвался! Подхожу к домику одного из экипажей «Су-24», а там…
– Ты чего к бомберам-то поперся, родной?
– Так к транспортникам Смирнов отправился. У них же не бесконечный запас водяры. Вот я и побоялся, что нам не хватит. А у бомберов всегда спиртяга имеется.
– Ладно, дальше-то что? Как тебя угораздило на особиста напороться?
– Смотрю, сидит какой-то дядя в курилке, дымит. Я решил стрельнуть у него сигаретку, заодно спросил, у кого можно спиртом разжиться. Тут-то и понеслось!
– Чего понеслось-то?
– Он представился и начал пытать. Дескать, кто такой, из какого подразделения, почему хожу по чужим гостиничным домикам и с какой стати спрашиваю про спирт? Я еле отбрехался.
Валера одарил товарища многозначительным взглядом и по-доброму проворчал:
– Женечка, хочешь добрый совет?
– Ну?
– С этого момента никогда и ничего не спрашивай у посторонних. Даже сигарет не стреляй и не интересуйся, который час.
– Почему это?
– Иначе тебя обязательно посадят лет на пять!
