7
Тело и мозг

Психолог Алан Марлатт был щедрым наставником и любил проводить неоднозначные исследования, а еще он был склонен к частой смене жен – по крайней мере, так говорится в его некрологе. К моменту своей смерти в 2011 году Марлатт прославился своими выступлениями за распространение лекарств, которые избавляют от зависимостей, но при этом позволяют не отказываться полностью от вызывающих эту зависимость веществ.

Это непозволительно скудное описание сорокалетней карьеры Марлатта – особенно потому, что в ходе этой карьеры ему удалось решить две из наиболее сложных проблем изучения алкоголя: как сделать так, чтобы человек не знал, пил он спиртное или нет, и как затем изучать его поведение. В 1973 году Марлатт с парой коллег опубликовали работу под названием «Потеря контроля над выпивкой у алкоголиков: экспериментальная модель». Описываемый в статье эксперимент должен был объяснить, почему некоторые люди не способны ограничиться одной порцией спиртного. В чем тут дело – в психологическом эффекте, в самом алкоголе или в заученном поведении, которое отличается от социального пьянства разве что количеством?

Чтобы эксперимент сработал, Марлатту нужно было надежное плацебо. В большинстве научных исследований влияния химических веществ на человека объекты исследований считают, что принимают действующее вещество. Но базовые принципы исследования предписывают разделить подопытных на две группы – экспериментальную и контрольную. Члены контрольной группы ставятся в те же условия, что и члены экспериментальной группы, но они не принимают конкретное изучаемое вещество. Это довольно надежный способ исключить из эксперимента влияние таких факторов, как совпадения, время суток или какие-либо другие не выявленные условия. При изучении влияния алкоголя контрольная группа получает все, кроме самого алкоголя… но Марлатт не мог изолировать влияние алкоголя, потому что любой способен понять, есть ли в его напитке градус. Ведь всем известно, что спиртное имеет особый вкус.

Оказалось, что недостаточно побрызгать джином или чем-то подобным на поверхность безалкогольного напитка. Исследователи попробовали переключиться на водку, потому что в сочетании с безалкогольным напитком ее вкус почти не ощущается. «Мы провели немало приятных вечеров, экспериментируя с разными алкогольными напитками, – написал Марлатт спустя десять лет, – и наконец нашли комбинацию, которая подошла для нашего эксперимента». Идеальный исследовательский коктейль состоял из одной части водки и пяти частей тоника – подается все это холодным. Во время испытаний подопытные не могли с уверенностью сказать, есть ли в их напитке алкоголь, – разве что угадать. Исследование оказалось непростым: вместо двух обычных групп – принимающих лекарство (водку с тоником) и принимающих плацебо (тоник) – Марлатту нужно было собрать четыре группы: две обычные для исследований алкоголя – ожидающих алкоголь/принимающих алкоголь и ожидающих плацебо/принимающих плацебо, а еще группа ожидающих плацебо/принимающих алкоголь и, возможно, наиболее важная группа ожидающих алкоголь/принимающих плацебо. Марлатт назвал этот подход моделью, сбалансированной по плацебо, и это означало, что исследователи могут втайне от испытуемых подсовывать им алкогольные или безалкогольные напитки и смотреть, что происходит.

Полученные в ходе эксперимента данные определили направление работы Марлатта на все последующие годы. Исследователи его группы говорили своим подопытным, что они участвуют в «исследовании вкуса», и просили их дать субъективные оценки вкусу напитков. Независимо от того, были ли испытуемые трезвенниками, выпивали ли они время от времени или часто, или же были прожженными пьяницами (таких набирали при помощи служащих и барменов популярных у алкоголиков мест), никто из них не терял контроля над количеством выпитого, если они не считали, что принимают алкоголь. В группе ожидающих плацебо/принимающих алкоголь даже настоящие алкоголики пили не больше непьющих. Оказалось, что ожидания – предварительные суждения людей о том, что с ними произойдет после употребления алкогольного напитка, – серьезно влияют на то, как алкоголь воздействует на человека.

Примерно в то же время, когда результаты исследования были опубликованы, Марлатт перешел работать из Университета Висконсина в Университет Вашингтона. В Сиэтле он основал Центр исследований аддиктивного поведения, где занялся созданием еще более реалистичных условий и обстоятельств для своего исследования ожиданий. Эти условия не ограничивались вкусом и запахом (или их отсутствием) – ведь не только они определяют поведение людей под воздействием алкоголя. Необходимо было учесть такие факторы, как наличие компании и нахождение в затемненном помещении с играющей музыкой, возле барной стойки. Марлатт понял, что невозможно построить лабораторию внутри бара, но можно построить бар внутри лаборатории.

Так что на втором этаже учебного корпуса университета была установлена длинная узкая столешница, за которой были построены стеллажи с бокалами и бутылками. Марлатт приглушил свет, установил стереосистему, а вдоль стойки расположил пять высоких барных стульев. Свой бар он снабдил системой двунаправленных зеркал, камерами и микрофонами. Он назвал все это Лабораторией по исследованию поведения под воздействием алкоголя (Behavioral Alcohol Research Laboratory – BAR Lab).

Это была искусственная среда, которая должна была поддерживать ожидания от употребления выпивки и ее восприятие, – что-то типа голографической приставки для достижения опьянения. «Смысл в том, что опьянение помимо самого алкоголя зависит от множества факторов. Алкоголь – это общественный наркотик. Так что окружающая среда имеет значение, – говорит психолог Техасского университета Ким Фромме, которая в свое время училась у Марлатта. – Выпить в одиночестве в собственной гостиной – совершенно не то же самое, что выпить в баре в компании друзей. Алан предложил имитировать обстановку бара: темные помещения, неоновый свет, музыка – все, кроме сигаретного дыма».

Лабораторный бар – BAR Lab – позволил Марлатту раскрыть множество аспектов влияния алкоголя на людей. Он понял, что при соблюдении внешних условий люди из группы ожидающих алкоголь/принимающих плацебо демонстрируют признаки опьянения – невнятную речь, покраснение лица и повышенную готовность к флирту с находящимися за той же стойкой привлекательными персонажами противоположного пола. При принятии малых и средних доз алкоголя – как при обычной выпивке в компании – инструкции по формированию ожиданий оказываются более эффективными, если испытуемые отвлечены – например, вечеринкой или просмотром эротического фильма (исследования выпивки – весьма увлекательное занятие, не правда ли?). И они работают хуже, если испытуемый имеет возможность спокойно сидеть и оценивать собственное внутреннее состояние и степень опьянения. Короче говоря, наше настроение влияет на то, как на нас влияет алкоголь, – так же, как алкоголь влияет на наше настроение.

Выраженное опьянение определить довольно просто, хотя его симптомы и отличаются от человека к человеку: это могут быть как говорливость, так и склонность к самокопанию, как чрезмерное воодушевление, так и подавленность. Концентрация и координация оставляют желать лучшего, речь может становиться несвязной. Может навалиться усталость. Вы пытаетесь облокотиться локтем о барную стойку и промахиваетесь. Вот что происходит, если принять примерно 17 миллимолей этанола на литр крови, или 80 миллиграммов на каждый децилитр – иногда это количество обозначается как 0,08 г/100 мл, 0,8 г/л или 0,8 промилле, что соответствует законодательно утвержденной максимально допустимой норме опьянения для большинства американских штатов.

При более высоких концентрациях этанол является классическим депрессантом для центральной нервной системы. Например, при концентрации от 250 до 300 мг/дл он оказывает обезболивающее действие: вы можете вырубаться, не чувствуя боли. При концентрации 400 мг/дл раствор этанола становится растворителем – такое содержание алкоголя в крови для человека смертельно.

Марлатт придумал систему, позволяющую сделать то, над чем исследователи бились много десятилетий, – узнать, что происходит до достижения концентрации в 0,8 промилле. Никто не станет спорить, что действие алкоголя может быть опасным и что при достаточно высоком уровне алкоголя в крови вождение автомобиля или управление сложным оборудованием могут иметь фатальные последствия. Регулярное его употребление в больших количествах является зависимостью и может непоправимо испортить жизнь как самого алкоголика, так и окружающих его людей.

Этанол способен разрушить печень, поджелудочную железу, почки, систему кровообращения, мозг. Это психотропное средство, и его прием сопряжен со всеми соответствующими этому определению рисками.

Но как быть с употреблением алкоголя в меньших количествах? Это может быть вполне безвредно – даже полезно, хотя бы потому, что прием вещества, понижающего уровень стресса, – это хорошо, или потому, что вещество под названием ресвератрол (больше всего его содержится в вине), по некоторым данным, понижает уровень одного из главных физиологических маркеров старения. Это, конечно, не относится к людям с алкогольной зависимостью и тем более к запойным пьяницам. Скорее, это определенный момент, наступающий, скажем, ближе к первому глотку второй порции спиртного, – разливающееся по телу тепло, некое приятное ощущение, как будто вы продолжаете смотреть на что-то после того, как уже отвели глаза. Возможно, вы становитесь более уверенным и счастливым. Вы были напряжены, а сейчас вы расслабились. Ваши друзья кажутся вам более симпатичными. В такие моменты еще одна порция выпивки кажется более чем удачной идеей. А может быть и все наоборот: у вас, как бывает с незначительной долей людей, расстраивается желудок. Вы чувствуете тошноту. Ваше лицо становится красным, и вы можете ощутить какое-то неясное беспокойство. В этом нет ничего приятного. И тогда вторая порция алкоголя кажется чем-то вроде повинности.

Этот момент – исследователи называют его «релевантным диапазоном» – соответствует концентрации алкоголя в крови в 0,04– 0,05 г/100 мл. В терминологии социального пьянства это промежуток времени между «мне, пожалуйста, еще одно пиво» и «нет, спасибо, принесите счет». Именно до этого уровня доходит большинство тех, кто пьет алкоголь, и именно этот уровень исследуется учеными меньше всего. И очень зря. Благодаря Марлатту стало возможно совершенно по-новому взглянуть на релевантный диапазон, потому что именно Марлатт смог оценить его исследовательский потенциал.

После 10 миллионов лет употребления алкоголя, 10 000 лет его целенаправленного изготовления и более века пристального научного изучения люди все еще не смогли понять, как влияют на тело сравнительно небольшие дозы этанола. Крохотные молекулы подобно призракам проходят сквозь клеточные мембраны, добираясь почти до всех органов тела. Это вызывающий боль раздражитель (но при этом способный вызвать онемение), и в нем содержится изрядное количество калорий (но он не является питанием). Он легко преодолевает знаменитый гематоэнцефалический барьер, он может действовать на центральную нервную систему и как стимулятор, и как депрессант. Его воздействие на одного конкретного человека может различаться в зависимости от обстоятельств, в которых он принимается. На разных людей он тоже действует по-разному – в зависимости от генетических факторов и опыта. Различия его воздействия на группы людей обусловлены факторами генетики, среды и традиций. И все это можно наблюдать всего после пары порций выпивки.

Доброволец, скрывающийся под именем Иус, может считаться самым терпеливым человеческим существом, когда-либо переступавшим порог научной лаборатории. В 1920-х годах он был единственным испытуемым в серии экспериментов, объединенных названием «Влияние раствора этанола при ректальном введении во время сна».

Иусу было около двадцати пяти лет, он учился в Гарвардской медицинской школе. Это был парень небольшого роста – 1,7 метра, и вес его составлял всего 58 килограммов. Он был здоров, «периодически принимал небольшое количество алкоголя в виде пива», а также был «очень умным и контактным». В шесть часов вечера Иус являлся в лабораторию Т. М. Карпентера, входившую в Лабораторию изучения питания Карнеги в Бостоне, где ему ставили клизму, – и так шесть вечеров. После подготовки начинался сам эксперимент. Привожу описание опыта, сделанное психофизиологом Уолтером Майлзом, потому что любое безумие выглядит лучше, если оно описано научным языком:

Подопытный ложился внутрь клинического дыхательного аппарата замкнутого типа. В положении лежа подопытный полностью помещался в камеру аппарата. Для снятия показаний об активности тела в течение ночи использовались пневмографы, сердечный ритм фиксировался при помощи закрепленного на грудной стенке стетоскопа. К обоим запястьям и левой лодыжке крепились электроды, при помощи которых в течение ночи снималась стандартная электрокардиограмма. Алкоголь или контрольный раствор поступал в прямую кишку подопытного через закрепленный катетер. После всех приготовлений мужчина некоторое время лежал неподвижно, после чего крышка камеры закрывалась и эксперимент начинался. Измерения показателей жизнедеятельности производились на протяжении всей ночи. При помощи часов с электрическим сигналом возле головы подопытного периодически издавался звук. Если он просыпался, то подтверждал это нажатием кнопки, комфортным образом закрепленной на его руке. Обычно к 9 часам вечера все было готово для эксперимента с измерением показателей жизнедеятельности. Камера закрывалась. Спустя короткое время подопытный неизменно засыпал. Введение раствора начиналось примерно через 2,5 часа…

Доктор Карпентер вводил раствор алкоголя или соли капельным методом с малой скоростью, при помощи гравитационной капельницы высотой примерно 1 метр. Введение занимало около двух часов и не прерывало сон подопытного.

Итак, профессиональные исследователи взяли щуплого студента-медика из Гарварда, прилепили к его запястьям и лодыжкам простейшие электроды из влажной марли, запихали его в герметичный гроб и принялись издавать жужжащие звуки, пока он не заснет, а потом через резиновую трубку начали впрыскивать выпивку ему в зад.

Примерно в 6 утра люди из команды Карпентера открывали крышку гроба, вынимали оттуда Иуса, давали ему пописать и принять душ, а затем принимались измерять показатели его жизнедеятельности и реакции на разные стимулы. Майлз фиксировал частоту сердечного ритма, скорость моргания после громкого шума, измерял его способность выдерживать небольшие удары током на пальцах и так далее.

И к каким же гениальным открытиям привели ученых издевательства над бедным Иусом? Какую же захватывающую дух информацию об алкоголе удалось раздобыть выпускнику Лиги плюща за неделю таких экспериментов? Иусу больно было бы узнать, что результаты оказались, скажем так, неубедительными. Наутро после тех ночей, когда он получал этанол, а не соленую воду, он демонстрировал некоторую общую заторможенность. Что ж, до этого можно было бы дойти и интуитивным путем.

Проблема в том, что в 1920-х годах это направление исследований было до такой степени ново, что ученые не столько пытались понять, какое именно воздействие оказывает этанол на человека, сколько проверяли, действует ли он вообще. В этом деле готовность напиться до чертиков была весьма востребована, но то была эпоха постиндустриальной революции, когда «работа» часто требовала точности и внимания – либо в офисе, либо при управлении оборудованием, способным нанести серьезный ущерб. Одно дело – сажать «по пьяни» кукурузу, и совсем другое – управлять паровым экскаватором. По сути, Майлз хотел выяснить одну простую вещь: сможет ли Иус – или любой, кто будет принимать алкоголь более традиционным способом, – выполнять свою работу на следующий день. Один из экспериментов, которые проводили ученые Лаборатории питания со своими подвыпившими испытуемыми, имел целью узнать, как они справятся с набором текста на клавиатуре.

Исследователи пытались отталкиваться от основ пищеварения и питания. Они даже не были уверены, могут ли люди усваивать этанол или другие вещества через прямую кишку (ответ: могут).

В конце концов оказалось, что прямая кишка – это отличное место для усвоения этанола. Если выпить что-нибудь обычным способом – то есть через рот, – то алкоголь начнет перевариваться в желудке и верхних отделах кишечника. Если же этанол поступает в толстую кишку, то через ее стенки он попадает в кровь (а значит, и в мозг) гораздо быстрее.

Майлз и члены его группы ничего этого не знали. В 1913 году Фрэнсис Бенедикт, руководитель Лаборатории питания, представил свою «Экспериментальную программу исследования влияния алкоголя на психику». Очень скоро Бенедикт превратил лабораторию в полностью укомплектованное по последнему слову техники помещение для изучения производимых этанолом эффектов.

В то время нейробиология еще только начинала свое развитие – как и медицинская визуализация (речь о неинвазивных методах диагностики типа ультразвукового исследования, рентгенографии и пр.). Ученые уже поняли некоторые из основных генетических механизмов, но не знали, что такое ДНК, и уж тем более не могли на нее посмотреть. Исследовательская аппаратура была по нашим меркам примитивной. Деревянное приспособление в форме буквы L для измерения силы коленного рефлекса представляло собой комбинацию магнитов и маятников, больше похожую на средневековое орудие пытки, чем на медицинский прибор. Как пишут Бенедикт и его коллега Раймонд Додж, когда оказалось, что при определении количества морганий и движений глаз на результаты измерений влияют ресницы, «возникла необходимость стандартизировать влияние при помощи искусственных ресниц. Они были вырезаны из черной бумаги… Концентрированный раствор гуммиарабика оказался наиболее подходящим веществом для их приклеивания». Да-да, они приклеивали своим подопытным бумажные ресницы.

Бенедикт хотел получить точку отсчета для измерения скорости обмена веществ человека и его реакций на все эти странные опыты, чтобы можно было сравнить эти данные с тем, что происходит с человеком под влиянием этанола. Иными словами, он хотел, чтобы его эксперименты были контролируемыми. Когда дело доходит до этанола – изучаете ли вы людей, крыс или плодовых мушек, – все знают, каково это – пить алкоголь. И это знание искажает реакцию людей – то, как они описывают свои ощущения, и что происходит с их психикой. Группа Бенедикта всячески пыталась скрыть отличия алкогольных напитков от неалкогольных: исследователи пробовали использовать концентрированное апельсиновое масло, острый перец, сахар. Ничего из этого не работало. Можно было бы капсулировать этанол, но тогда испытуемым приходилось бы глотать очень много гигантских пилюль. Использование желудочных зондов было сопряжено с новыми искажениями, как и внутривенное введение. Наконец Бенедикт сдался: его подопытные почти всегда могли понять, получают ли они выпивку. Если, конечно, они не получали ее через анус, как Иус.

Это был как раз тот тип экспериментов, который любил Уолтер Майлз, – напичканный различными приспособлениями. В его книге, где он рассказывает о своих открытиях в Лаборатории изучения питания Карнеги, описаны еще более невероятные устройства, чем те, которые использовал Бенедикт. Мне больше всего нравится предложенный им метод исследования координации между взглядом и руками: он использует что-то вроде маятника, который случайным образом нерегулярно расплескивает жидкость, и задача подопытного – поймать как можно больше этой жидкости. (Как с этим справляются пьяные? Хуже трезвых.)

В завершение 275 страниц описания подобных опытов Майлз подтверждает то, что всем известно: «Снижение органической эффективности в результате угнетающего действия… характерный результат представляет собой картину сниженной эффективности деятельности, которая возникает через короткое время после фармакодинамического воздействия этого вещества». Это все, чего ему удалось добиться. Алкоголь вас затормаживает, друзья мои. Может быть, стоит быть с ним поаккуратнее. Ну а ученым будущего предстоит понять, что же происходит на самом деле.

Как только ваше тело получает первый глоток взрослого напитка, оно берется за работу. Этанол нужно окислить, расщепить и перевести в более удобоваримую форму. Пока он присутствует в вашей крови в первозданном виде, вы ощущаете его воздействие. Сколько времени понадобится на его переработку – зависит от множества факторов. Этанол всасывается прямо в желудке и в верхнем отделе кишечника, поэтому, если там находится пища, всасывание будет происходить медленнее. Если пить быстрее, то и всасывание будет идти быстрее, но до определенной степени. Более высокие концентрации алкоголя оказывают волшебное замедляющее действие на пищеварительный тракт, затормаживая ваши физиологические процессы и откладывая всасывание. При таких концентрациях этанол является еще и раздражителем, заставляя ваш желудок вырабатывать слизь, которая еще сильнее замедляет усвоение алкоголя.

Из желудка этанол попадает в так называемую воротную вену, которая идет прямо в печень. Здесь он окисляется под воздействием фермента алкогольдегидрогеназы, превращаясь в ацетальдегид. А ацетальдегид – это настоящий злодей.

Представьте молекулу, по форме немного похожую на логотип Mercedes – перевернутую Y. В ее центре находится атом углерода, соединенный двойной химической связью с атомом кислорода на вершине перевернутой Y, к двум «ногам» которой крепится по атому водорода. Теперь заменим один из атомов водорода другим атомом или молекулой – и мы получим другой альдегид. Добавим к нему уксусную кислоту – и получим ацетальдегид.

Если это происходит в малом масштабе, то проблем не возникнет. Но ацетальдегид – весьма активное вещество, его молекула стремится соединиться с другими молекулами. Эти побочные молекулы – так называемые аддукты, или продукты присоединения, – портят практически все, к чему прикасаются. Присоединившись к ДНК, они образуют по меньшей мере одно канцерогенное вещество и вмешиваются в процесс, называемый метилированием, – основной процесс, посредством которого организм решает, какой белок должен производить каждый из генов и в какой момент. Ацетальдегид приклеивается к микроканальцам, образующим основу клеток, к коллагену, который связывает наши соединительные ткани, и к гемоглобину, который переносит по нашей крови кислород. Он даже присоединяется к нейротрансмиттерам серотонину и дофамину, которые, возможно, имеют отношение к возникновению алкогольной зависимости, тем самым вмешиваясь в процессы формирования привычек и восприятия удовольствия. Чтобы провести все нужные для переработки алкоголя реакции, клеткам печени приходится добывать из кровотока больше кислорода, чем обычно, – они проводят махинации с электронами, добавляя их к длинной молекулярной последовательности и изымая их оттуда. Но эта молекулярная цепь имеет на конце несколько свободных ионов водорода, которые стремятся соединиться с атомами кислорода и образовать воду. Конечный результат – это нехватка кислорода, от которой страдают клетки печени. Это делает их более уязвимыми перед лицом токсинов и патогенных микробов. (Кое-что в этом процессе перепадает и нам – ученые измеряют питательность в килокалориях на грамм, а диетологи сократили название этого показателя до простого «калории». Ваш основной углевод – например, хлеб – насчитывает 4,1 ккал/г, а калорийность этанола в два раза выше. Конечно, в основном это «пустые» калории – они не содержат витаминов, минералов или белков. Думаю, это хороший аргумент в пользу пива – в нем много белка. А еще можно заказывать коктейли со свежевыжатым соком, ведь выпивающие получают с алкоголем до 10 % своей суточной нормы калорий. А настоящие алкоголики добрую половину потребляемых за день калорий получают из этанола.)

Конечно, основная задача печени – разбираться с токсинами. «Если вы порежетесь, к месту пореза устремятся иммунные клетки и там начнется заживление, в ходе которого постепенно образуется небольшой шрам. В печени в ответ на повреждение происходит нечто похожее. Иммунные клетки поступают в печень, чтобы избавить ее от продуктов распада, провоцируя фиброзную реакцию, – говорит Лора Нэйджи, патобиолог Кливлендской клиники, которая изучает воздействие этанола на печень. – Когда вы увеличиваете потребление алкоголя, иммунная система не успевает заживлять раны и остается поврежденная ткань». Обычно подобная воспалительная реакция означает борьбу иммунной системы с инфекцией, но в действительности воспаленная пропитанная этанолом печень гораздо более восприимчива к болезням. Никто не знает, почему так происходит.

Хроническое злоупотребление алкоголем – не обязательно в виде запоя – нарушает еще одну из ключевых функций печени: расщепление и переваривание жиров и жирных кислот. Они начинают накапливаться в самой печени. «Жирная печень» – признак тяжелой хронической алкогольной зависимости, а в запущенных случаях – предшественник цирроза.

Все еще наслаждаетесь своим коктейлем? Подождите, мы еще не добрались до самого интересного. Но сначала разберемся с ацетальдегидом. Для его усваивания печень производит несколько разных версий фермента под названием альдегиддегидрогеназа – ALDH1 и ALDH2. Количество и качество этих ферментов, вырабатываемых вашим телом, – один из главных определяющих факторов для склонности к выпивке. Примерно половина представителей основной китайской народности хань, жителей Тайваня и Японии вырабатывают вариант фермента ALDH2, который вообще не справляется с расщеплением ацетальдегида. На этой особенности и основана реакция врожденной непереносимости алкоголя – характерное покраснение лица из-за выпивки, свойственное некоторым представителям монголоидной расы. Они также страдают от неприятных симптомов в животе, и, что гораздо хуже, согласно одному исследованию пьющие японцы находятся в группе высокого риска рака пищевода.

На самом деле побочные эффекты накопления ацетальдегида так неприятны, что первое лекарство для лечения алкогольной зависимости использовало как раз эти реакции организма. Препарат дисульфирам (также известный как антабус) блокирует выработку альдегиддегидрогеназы. Вы можете выпивать и пьянеть, но все закончится рвотой. Это очень мощный отрицательный стимул.

Этанол, который печень не успевает переработать, снова попадает в кровь. В течение первых двадцати минут после первой порции спиртного вам, возможно, захочется в туалет по-маленькому, потому что этанол подавляет выработку вазопрессина – нейромедиатора, который также называется антидиуретическим гормоном (АДГ). Обычно он заставляет почки удерживать воду в теле, а когда его содержание в крови снижено, стенки канальцев почек перестают работать как губка и начинают работать как проточная канализация. Вся жидкость устремляется в мочевой пузырь, заставляя вас бежать в туалет, и это означает, что в вашем теле повышается концентрация электролитов – калия, натрия и хлора. Хроническим пьяницам и алкоголикам это грозит разнообразными проблемами со здоровьем и способствует дальнейшему развитию цирроза печени, но те, кто пьет умеренно, получают от этого множество преимуществ для своих почек. Этанол обладает антиоксидантным действием и, похоже, снижает риск развития диабета второго типа и заболеваний почек.

В целом, в нашем теле предусмотрены все необходимые механизмы для успешного переваривания алкоголя – если только его количество не превышает определенного уровня. Самое же интересное происходит в мозге – алкоголь оказывает на него странное действие. Но, чтобы начать понимать, что там происходит, нам придется отправиться на вечеринку.

Глава Института исследований мозга Сан-Франциско Алан Гевинс утверждает, что вовсе не собирался исследовать воздействие алкоголя. Гевинс – первоклассный специалист в области электроэнцефалографии (ЭЭГ) – измерения электрической активности мозга. На самом деле он хотел испытать надевающееся на голову беспроводное устройство, которое может вне медицинского учреждения снимать показания электроактивности мозга. Вот тут-то и дошло дело до выпивки. «Мне нужно было выйти за рамки типичной повседневной деятельности, – объясняет Гевинс. – Мы все – социальные существа». Он искал способ записать то, что происходит в мозге во время реальной социальной активности, а не в капсуле аппарата МРТ. «Так что я подумал, что стоит пуститься во все тяжкие и заставить десять человек напиться».

ЭЭГ давно используется для изучения действия алкоголя. При этом методе диагностики показания электроактивности мозга снимаются быстро и многократно – с промежутками в миллисекунды, – поэтому ЭЭГ особенно хорошо подходит для фиксации происходящих со временем изменений активности (в отличие от результатов, получаемых при визуальных методах диагностики вроде магнитного резонанса). Лучшие достижения в этой области принадлежат лаборатории Генри Беглейтера, который первым понял, что этанол увеличивает активность так называемых медленных альфа-волн.

Устройство Гевинса представляет собой эластичный нейлоновый шлем с закрепленными на нем электродами. Человек в таком шлеме выглядит чудно, но на киборга не похож. «Этанол уникален по сравнению с другими наркотиками, которые мы тестировали, – говорит Гевинс. – От него мозг зажигается, словно электрическая лампочка». И хотя этанол технически является депрессантом, но по данным ЭЭГ это стимулятор – в определенном диапазоне потребления, до наступления интоксикации. Пик действия не наступает раньше чем через час после употребления спиртного, но когда он наступает, пропустить его невозможно. Активность всех зон, на которых размещены электроды, синхронизируется.

Гевинс собрал пятнадцать человек – друзей и коллег, ученых, инженеров, ассистентов, администраторов – и объявил им условия сделки. Суши, бутерброды, коктейли мартини и Sea Breeze и, конечно, шапочка с электродами. «Я горжусь своим мартини, – говорит Гевинс. – Я делаю его с оливками. Очень сухим. Водку я предпочитаю „Столичную“».

Через некоторое время после начала вечеринки Гевинс передает гостям трубки-алкотестеры, чтобы убедиться, что содержание алкоголя в крови у всех участников оставляет не меньше 0,07 промилле (правда, как он говорит, некоторые оказываются заметно пьянее – их уровень оказывается выше 0,10). Эксперимент оказался успешным. Шапочка Гевинса и уравнения, которые он разработал для обработки результатов, помогли понять, достигли ли участники эксперимента уровня интоксикации.

Этот эксперимент стал прорывом в использовании ЭЭГ для изучения влияния алкоголя и подтвердил эффективность разработанного Гевинсом беспроводного ЭЭГ-шлема, который он с тех пор испытал на полутора тысячах человек. Но, хотя исследования при помощи ЭЭГ помогают изучить отдаленное воздействие этанола на мозг, они не очень-то эффективны для определения непосредственных причин.

С другими наркотиками все гораздо проще. В самом деле – исследователи алкоголя многое отдали бы, чтобы он был таким же простым и бесхитростным, как другие наркотические вещества. При исследовании действия полусинтетического опиоида героина вам точно известно, что нужно изучать рецепторы мозга, которые активируются под воздействием опиоидов. Мозг создает собственные разновидности этих веществ, которые называются энкефалинами, – это часть схемы, которая заставляет нас чувствовать кайф. (Опиоидные нейроны сами вырабатывают дофамин – нейромедиатор, при помощи которого наш мозг подает сигнал вознаграждения, приятного чувства.) Героин, морфин и опиум сразу встраиваются в этот механизм. А марихуана? Это тоже не проблема – для нее в мозге есть внутренние каннабиноидные рецепторы.

Но с алкоголем все иначе. «Сказать по правде, мы не знаем, с чем реагирует этанол на молекулярном уровне. Этого до сих пор никто не выяснил, – говорит Джордж Куб, директор Национального института проблем злоупотребления алкоголем и алкоголизма, психолог-бихевиорист и один из главных мировых экспертов в области зависимостей. – Это всего лишь маленькая молекула, которая плавает в жидкости нашего тела и действует на нервную систему. Отсюда все эти перемены, которые происходят с вами по мере увеличения степени интоксикации. Алкоголь задействует все больше и больше нейронов, начиная с коры головного мозга и волнообразно продвигаясь вглубь – к нашему примитивному мозгу, или мозгу рептилии, где находятся нейромедиаторы, контролирующие вознаграждение и удовольствие».

Согласно схеме Куба, этанол начинает действовать во фронтальной коре мозга, и затем движется к гиппокампу, где, по-видимому, в основном воздействует на нейроны, отвечающие за хранение воспоминаний. Так что, когда они оказываются заблокированными, у нас случаются провалы в памяти. Когда алкоголь проникает еще глубже и добирается до мозжечка – он вызывает проблемы координации типа спотыкания и заплетающегося языка. Правильно? «Вообще-то, вовсе нет», – говорит Куб. Потому что эта версия не объясняет того, как этанол движется по этим участкам мозга и что именно он делает, попадая в них.

Скорее всего, эту проблему сложно разрешить просто потому, что никто толком не знает, как работает мозг. Нейробиология исходит из постулата, что мозг представляет собой сеть из 100 миллиардов нейронов, соединенных 100 триллионами связей, – это по самым точным (или, скорее, по наименее неточным) оценкам. Каким-то образом все эти объединенные в цепи нейроны проводят вычисления и обработку информации, образуя тем самым наш разум. По сути, коммуникация имеет два варианта: посыл «делай больше» (или, говоря языком нейробиологии, возбуждающий импульс) и посыл «делай меньше» (тормозящий сигнал). Каждый отдельный нерв может одновременно получать сотни и даже тысячи этих возбуждающих и тормозящих сигналов. Сформирует ли этот нерв собственный сигнал – зависит от результатов обработки всех этих входных данных. Умножим все это на триллионы – и наш мозг обретет разум.

Нейроны не соприкасаются: эти маленькие задиры тянутся друг к другу и затем останавливаются. Пробелы между ними называются синапсами – это расстояния длиной примерно в миллионную дюйма – 20–40 нанометров. Чтобы через эти пробелы передать другим нейронам информацию о том, что делать, – донести до них возбуждающий или тормозящий сигнал, – нейроны выделяют в сторону друг друга особые вещества, называемые нейромедиаторами (нейротрансмиттерами). Говоря обобщенно, возбуждающие сигналы передаются нейромедиатором глутаматом (тем же самым, что и в глутамате натрия, который придает нашей пище мясистый вкус умами). А тормозной нейромедиатор – это гамма-аминомасляная кислота (ГАМК, или GABA).

В определенном диапазоне этанол блокирует некоторые из глутаматных рецепторов и активирует рецепторы ГАМК. Наблюдается двойной негативный эффект: выключаются сигналы, побуждающие мозг к действию, и включаются сигналы, заставляющие его остановиться. Нейроны, выделяющие ГАМК, часто подавляют нейроны, которые выделяют те замечательные вызывающие удовольствие энкефалины, о которых я говорил раньше. То есть, по сути, ГАМК постоянно мешает нам чувствовать себя слишком хорошо. Если ее заглушить – то можно почувствовать себя лучше.

Этанол-опиоид-дофамин-кайф – «вот вам и маленький симпатичный круг, – говорит Дженнифер Митчелл, нейробиолог, изучавшая зависимости в Клинике и исследовательском центре Эрнеста Галло в Эмеривилле. – Так что можно сказать, что на определенном уровне опиоиды играют заметную роль во влиянии, которое на нас оказывает алкоголь. С этим не поспоришь».

Митчелл – энергичная темноволосая женщина с быстрой речью; в одном ухе у нее три серьги, в другом – две (по крайней мере, в день нашей встречи). На пальцах у нее множество колец, на шее – оранжевый шарф. Она начала интересоваться наркотическими веществами во время учебы в колледже в Риде, штат Орегон: в отношении наркотиков там царила полная анархия, ее однокашники активно их употребляли, и многим из них они сломали жизнь. Митчелл хотела исследовать механизмы страдания, и вокруг нее этого добра было в избытке – многие из ее окружения в результате экспериментов с дурманящими веществами стали наркозависимыми. Она хотела узнать, почему это произошло.

В конце концов ее исследования вылились в поиск лекарства для борьбы с алкогольной зависимостью. Пара таких препаратов уже существует. Один из них – антабус – блокирует выработку альдегиддегидрогеназы, вызывая рвоту. Второй – налтрексон – блокирует реакции вознаграждения в мозге, чтобы алкоголь не вызывал у вас приятных ощущений. К сожалению, при приеме налтрексона все остальное тоже не вызывает у вас приятных ощущений.

Оба лекарства имеют слишком широкое действие. Митчелл, как и многие другие исследователи, стремится более точно описать, что именно этанол делает с мозгом, – а затем заблокировать этот механизм, и только его. «Глядя на собранные за тридцать лет данные, мы видим, что они в основном касаются крыс или мышей, иногда хорьков, морских свинок или хомяков. Изредка кошек. И мы понимаем, что не имеем ни малейшего представления, какое отношение все эти данные имеют к состоянию человека».

Митчелл знала, что ей необходимо изучить мозг: мозг нескольких человек – не имеющих зависимости, не запойных алкоголиков, а обычных людей из репрезентативной выборки. Как она их охарактеризовала, «с небольшой интоксикацией, но не в полной отключке».

Раньше никто не пробовал этого делать, потому что это очень-очень сложно. Во-первых, Митчелл нужно было придумать, как выделить конкретный рецептор, отвечающий за алкоголь, – при том что никто не знает, что это за рецептор, хотя и существует несколько версий. Одна из них заключается в том, что нужный рецептор – это опиоидный рецептор. Опиоидные рецепторы бывают трех типов, каждый из которых обозначен греческой буквой: мю, каппа и дельта. И похоже, что именно опиоидные рецепторы типа мю играют особенно важную роль в восприятии рекреационных препаратов. Если удастся вывести породу мышей, лишенную этих рецепторов, то таких мышей не получится подсадить на выпивку и опиаты.

Митчелл обнаружила особенно мощный опиоид под названием карфентанил – наркотик, в тысячи раз более мощный, чем героин. Но ей он был нужен не ради его мощного эффекта. Карфентанил оказывает такое сильное действие благодаря тому, что очень прочно связывается с мю-опиоидными рецепторами. Это значит, что если найти его следы в мозге, то можно понять, были ли задействованы эти рецепторы. А найти его в мозге можно тем же способом, которым Себастьян Мейер из лаборатории Carlsberg, о котором я рассказывал в главе 3, следил за молекулярными превращениями во время брожения. Для этого нужно присоединить к молекуле, за которой вы следите, радиоактивный атом.

Итак, Митчелл нашла Национальную лабораторию с ускорителем частиц, который мог синтезировать радиоактивный изотоп углерода – ¹¹С. Митчелл пометила карфентанил этим изотопом, и теперь за продвижением этого карфентанила внутри человеческого мозга можно было проследить в реальном времени при помощи аппарата позитронно-эмиссионной томографии (ПЭТ). Эксперимент должен был пройти следующим образом: человек принимает радиоактивный карфентанил, а затем пьет алкогольный напиток. Если этанол повысит активность мю-рецепторов, то на экране можно будет увидеть их свечение.

Казалось бы, все просто. Непросто только получить разрешение на проведение такого опыта. Эксперимент должен был пройти в шести разных местах – в Национальной лаборатории, паре больниц и трех других учреждениях. Поскольку Митчелл собиралась проводить свой эксперимент на людях, ей нужно было получить разрешение наблюдательных советов каждого из этих учреждений. За два года Митчелл удалось найти достаточно подходящих добровольцев, чтобы оправдать хлопоты по получению разрешений. Ее итоговая выборка состояла всего из 25 человек – 13 сильно пьющих людей и 12 тех, кто выпивает лишь изредка. Все они были найдены через сайт электронных объявлений Craigslist.

Но тут возник новый вопрос: как добиться содержания уровня алкоголя в крови в 0,05 г/100 мл? Лучшим решением было бы использование устройства под названием alcohol clamp, которое внутривенно вводило алкоголь и измеряло его уровень в крови, по мере надобности увеличивая или уменьшая скорость введения. Но Митчелл никак не могла найти такой аппарат, а кроме того, ее подопытные и так должны были лежать в камере аппарата ПЭТ с капельницей, которая вводила бы им в вену быстро распадающийся радиоактивный препарат. Добавление еще одной капельницы было бы непрактичным.

Поэтому Митчелл решила обойтись напитком с фиксированной дозой алкоголя, откалиброванной по весу и полу своих подопытных. (Обычно женщины реагируют на алкоголь почти в два раза более выраженно, чем мужчины.) Она купила чистый медицинский спирт и разбавила его небольшим количеством сока, чтобы в эксперименте было задействовано как можно меньше жидкости. Подопытные должны были находиться в аппарате ПЭТ целый день, а, как мы уже узнали, алкоголь подавляет выработку вазопрессина. «Об этом не думаешь, пока первый подопытный, лежа в магнитном поле, не сообщает, что ему надо в туалет», – говорит Митчелл. (Очевидно, что никто из ее добровольцев не обладал такой преданностью делу, как Иус – жертва экспериментов с ректальным введением этанола во сне.)

Итак, вы уложили подвыпившего подопытного в магнитную камеру, в его мозг предварительно загрузили радиоактивный супергероин, – и теперь готовы начинать охоту. Но нет, все не совсем так: если вы приступаете к исследованию с использованием визуализации, не зная, что вы ищете, в итоге вы получите лишь набор глупых штампов о том, какая часть мозга за что отвечает – например, делает вас либералом или консерватором. Чтобы сделать действительно ценные выводы из результатов исследования при помощи визуальных инструментов – даже если ваша выборка состоит всего из 25 человек, – нужно начинать с «зон интереса», то есть тех частей мозга, которые, по вашим предположениям, должны засветиться во время сканирования. И эти зоны надо сравнивать с зонами, которые в данном случае являются контрольными, то есть не связаны с опиоидными рецепторами, а также с зонами, в которых есть опиоидные рецепторы, но которые не имеют отношения к системе вознаграждений.

Зоны интереса Митчелл действительно светились. Больше всего оказались задействованы nucleus accumbens – прилежащее ядро, до которого можно добраться, если просверлить отверстие чуть ниже центра лба, и орбитофронтальная область коры, которая расположена над глазными яблоками.

«Орбитофронтальная кора оказалась сюрпризом, – говорит Митчелл. – Она больше относится к когнитивному контролю и контролю действий, к организующей функции, принятию решений, сопоставлению вариантов для выбора желаемого. Это, очевидно, человеческие качества, но при этом прилегающее ядро, скорее, говорит: „я хочу это, я мотивирован и получу это“. В итоге складывается модель, в которой орбитофронтальная кора говорит прилегающему ядру, когда следует подождать».

Таким образом, гипотеза – которую еще предстоит проверять и проверять, – состоит в том, что этанол провоцирует выработку в этих зонах эндогенных (собственных) опиоидов, тем самым обеспечивая всплеск приятных ощущений, и при этом снижает способность личности к самоконтролю. Все это ведет к желанию выпить еще и к принятию спорных решений, и это и есть тот самый релевантный диапазон воздействия этанола. Это самое начало всего того, что иногда происходит, если переборщить с алкоголем.

Пение зебровой амадины долгое время служило моделью овладения языком и его использования, потому что элементы песни этой птицы передаются от родителей к детям. Если амадинам предложить алкоголь, они с удовольствием его отведают и даже способны достичь опьянения, соответствующего человеческим 0,08 г/100 мл. И в этом случае их пение – согласно данным исследования, представленным на конференции (а следовательно, не прошедшим проверку научным миром и не являющимся бесспорными), – становится несколько путаным. Песня звучит нестройно и расплывчато. Проще говоря, напоите разбавленным спиртом зебровых амадин – тех самых, что Чарлз Дарвин использовал в своем знаменитом исследовании, – и они, как и люди, не будут «вязать лыка».

У людей воздействие этанола на речевой центр проявляется в функционировании языка и горла: мы произносим «Ссс» вместо «Ш», и наше «Д» сложно отличить от «Т». Лингвисты называют такие явления артикуляторными (сегментными), но алкоголь провоцирует также просодические (супрасегментные) явления – замедление скорости речи и изменение громкости и интонаций. Просодическое влияние алкоголя, по всей видимости, связано с контролем мышц. А пропуск слов или их употребление не к месту имеют, скорее всего, неврологическую природу.

На самом деле влияние этанола на речь настолько предсказуемо, что даже компьютер способен его определить. В 2011 году международная научная группа по исследованию компьютерной речи поставила перед собой задачу разработать программное обеспечение, при помощи которого компьютер мог бы исключительно по речи человека определить, пьян ли он. Принявшие этот вызов программисты заговорили было о том, как такая система могла бы заменить алкотестеры и определять степень опьянения удаленно, но на самом деле их больше интересовала задача распознавания речи.

По условиям задания нужно было использовать очень полезную базу данных под названием «Немецкий сборник образцов речи под влиянием алкоголя» – набор образцов речи нескольких десятков говорящих на немецком языке людей, записанных сначала после принятия алкоголя, а затем, спустя пару недель, в трезвом состоянии.

«Идея состоит в том, что, когда человек пьян, его акцент меняется, – говорит Уильям Янг Вэнг, студент последнего курса факультета вычислительной техники в Университете Карнеги – Меллон, возглавивший одну из групп программистов. – Мы предполагаем, что каждая фонема, произнесенная в трезвом состоянии, отличается от фонемы, произнесенной тем же человеком после принятия алкоголя».

Вообще-то Вэнг хотел изучить вопрос определения компьютером такой речевой характеристики, как «уровень интереса», – то есть понимания того, насколько говорящий заинтересован. Можно себе представить, насколько полезным такой навык был бы для продавцов или для тех, кто проводит социологические опросы. Но проблемы и варианты их решений, как утверждает Вэнг, для обеих этих задач сходны. «Возможно, когда вы пьяны, на каких-то словах вы задерживаетесь дольше. Когда вы трезвы, вы на этих словах можете не останавливаться. В пьяном виде вы можете делать ударение на конкретном слове», – говорит Вэнг. Поэтому его группа занялась такими характеристиками, как скорость речи и скорость вибрации голосовых связок – основная частота голоса (обычно она выше 180 Гц для мужчин и 255 Гц для женщин, а при принятии алкоголя становится еще выше).

Программа Вэнга срабатывала примерно в 75 % случаев – недостаточно хороший результат, чтобы выиграть в состязании, и уж точно недостаточно хороший для того, чтобы можно было заменить этой программой приборы определения уровня алкоголя, которые использует дорожная полиция. При высоких уровнях концентрации алкоголя – более 0,08 г/100 мл – программа работала более точно, но в релевантном диапазоне ее способность распознавать опьянение оставляла желать лучшего. Как говорит Вэнг, человеку по-прежнему лучше удается справляться с задачей определения уровня опьянения. «Мы-то воспринимаем мультимодальные сигналы, и это нам дает преимущество перед компьютерами, – объясняет он. – В баре я могу посмотреть на наклон головы человека, его жесты, послушать, как звучит речь и какие слова человек употребляет». Поэтому бармен лучше алкотестера знает, когда вам пора остановиться.

Мы обсудили влияние этанола на психику и мышление, но в выпивке есть и другие компоненты с психотропным действием. Когда люди говорят, что от текилы у них портится настроение или что от красного вина болит голова, они винят во всем примеси, и можно быть уверенным в том, что количество и разнообразие этих примесей отличаются от напитка к напитку. И их влияние на тело и мозг тоже может быть различным.

Пожалуй, самый известный богатый на примеси напиток – это абсент. В начале XX века французы выпивали 9,5 миллионов галлонов этого зелья в год – это 48 миллионов бутылок. К тому времени напиток стал неким символом богемного общества, неотъемлемой составляющей творческой среды. Абсент изготавливается на основе дистиллята – нейтрального, как водка, или имеющего вкус, как бренди, – в который в качестве ароматизаторов добавляются различные травы. Основной вкусовой добавкой является анис – в этом абсент сходен с узо, раки, самбукой и другими типичными для некоторых стран видами огненной воды со вкусом лакрицы. Но кроме аниса в списке компонентов абсента есть и полынь, в которой содержится галлюциногенное вещество туйон. В начале XX века считалось, что именно туйон вызывает синдром «абсентеизма», в результате которого нормальные люди превращаются в кровожадных припадочных психопатов. (В 1989 году один из исследователей высказал на страницах журнала Scientific American версию о том, что именно этот симптом привел Винсента ван Гога к самоубийству.) К 1915 году в большинстве регионов Европы и Северной Америки абсент стал запрещенным напитком.

Этот запрет стал серьезным препятствием на пути развития искусства смешивания коктейлей. В конце концов, без абсента невозможно сделать коктейль «Корпсревайвер № 2» (джин, «Куантро», «Кокки Американо», лимон, немного абсента – правда, некоторые предпочитают вместо аперитива «Кокки Американо» брать ароматизированное вино «Lillet») и даже коктейль «Сазерак» (ржаной виски, биттер Пешо, кубик сахара, капля абсента – кто-то считает, что это первый в мире алкогольный коктейль). Что касается не содержащих полыни анисовых заменителей абсента типа «Перно» – они годятся для тушения креветок, и только. Так что в 1990 годах великий ценитель алкоголя из Нового Орлеана по имени Тед Брекс вознамерился во что бы то ни стало возродить абсент. Для начала он решил выяснить, действительно ли в первоначальной версии этого напитка было достаточно туйона, чтобы сводить людей с ума.

После нескольких лет коллекционирования различной связанной с подачей абсента утвари – ложечек для кубика сахара, которые крепились на стакан, затейливых графинов с краниками, чтобы капать на этот сахар воду, заставляя его стекать в стакан с абсентом, и так далее – Брексу наконец удалось найти книгу, изданную до запрета абсента, в которой содержались инструкции для изготовления самого абсента. И он решил сделать на пробу некоторое количество по этому рецепту. Результат, неизвестно почему, оказался плачевным.

В конце концов Брексу удалось раздобыть бутылку настоящего оригинального абсента. Воткнув в пробку шприц, он извлек из бутылки немного напитка и попробовал его. Это зелье было несоизмеримо более сложным, чем то, которое изготовил он. Как сказал Брекс в интервью журналу Wired, этот абсент, сделанный еще до запрета, имел «медовую текстуру, отчетливые ноты трав и цветов, а также нежную округлость вкуса, нехарактерную для напитка такой крепости». И добавил: «Рецепт из той книги – это полный бред».

Заполучив еще несколько оригинальных бутылок «дозапретного» абсента, Брекс добился доступа к газовым хромотографам и с их помощью принялся экспериментировать с восстановлением рецептуры, до тех пор пока не получил состав, совершенно неотличимый от «дозапретной» версии напитка. И в процессе обнаружилось, что в оригинальном напитке содержание туйона не превышало пяти частиц на миллион: концентрация, которая никак не могла оказывать галлюциногенное действие. Кроме того, Брекс обнаружил, что крепость напитка составляла заоблачные 140 пруфов (70 градусов). Это позволяло приблизиться к разгадке того, почему регулярное потребление этого напитка могло вызывать припадки агрессии и ярости.

(Кое-что интересное об абсенте: это матово-прозрачная зеленоватая жидкость, но при добавлении воды она становится белой, почти как молоко. Среди примесей, содержащихся в анисовых напитках вроде абсента, узо и ликера «Пастис», есть ароматический эфир анетол. В бутылке он находится в равновесии со спиртом и водой. Но капните немного лишней воды, и равновесие нарушится – этанол растворится в воде и высвободит анетол, который при этом соберется в более крупные капли. Эти капли образуют эмульсию – то есть прозрачная жидкость превращается в опаловую.)

Хоть туйон и не превращает абсент в смертельный яд, другие компоненты этого напитка оказывают на человека вполне ощутимое действие. В конце 1960-х годов в одном эксперименте исследователи поили людей водкой, бурбоном и «супербурбоном», который был обогащен дополнительными примесями (исследователи их не описали). Содержание алкоголя в крови у подопытных было примерно одинаковым, и этот алкоголь оказывал на их мозг сходное воздействие: по данным ЭЭГ, амплитуда альфа-волн снизилась, а активность медленных волн повысилась. Мозговая активность такого рода проявляется в форме усталости. Но у тех, кто пил «супербурбон», действие длилось дольше и было более выраженным.

Так что же вызывало этот эффект? Может быть, гистамины – активные вещества, способные вызвать аллергическую реакцию. Красное и белое вино, саке, пиво – все эти напитки содержат гистамин, хотя данные о том, где его больше, разнятся. По результатам одних исследований – в красном вине, по результатам других – его содержание во всех этих напитках примерно одинаково.

Еще один возможный злоумышленник – это тирамин, который, по всей видимости, образуется не при дрожжевом брожении, а во время второй фазы, когда в дело вступают образующие молочную кислоту бактерии – те же, что работают при квашении овощей. Некоторые виноделы используют эти бактерии для смягчения отдельных видов красного вина – они способны поглощать имеющую резкий вкус оксиянтарную (яблочную) кислоту, которая иногда образуется в результате брожения. Присутствующий иногда в вине тирамин обычно расщепляется ферментами и не успевает нанести вред, но у некоторых людей не вырабатывается достаточно этих ферментов, а кто-то принимает лекарства от повышенного давления, которые подавляют их выработку. В таких случаях тирамин может вызывать приступы паники. В теле он превращается в другое вещество, молекулы которого протискиваются внутрь клеточных структур, в которых хранится возбуждающий нейромедиатор норэпинефрин, выталкивают этот норэпинефрин наружу – в кровь, он вызывает учащение сердечного ритма и делает людей взвинченными. Но даже если ваше тело производит достаточно ферментов, тирамин может вызвать те же симптомы, что и ацетилальдегид, – в том числе покраснение лица и тошноту. Согласно результатам некоторых исследований – но опять же не всех, – ни в белом, ни в красном вине не содержится большого количества тирамина. Другие же исследования указывают на то, что в красном вине его содержится предостаточно. То есть вопрос остается открытым.

По моему опыту, многие люди, считающие, что именно от красного вина у них болит голова, обвиняют в этом сульфиты – и, возможно, они правы… но, скорее всего, нет. У небольшого количества людей сульфиты могут вызывать астматические реакции и даже головные боли, и, возможно, они способны инициировать высвобождение гистаминов. Но в красном вине на самом деле содержится меньше сульфитов, чем в белом.

Если вам действительно хочется обвинить какое-нибудь химическое вещество в том, что оно вызывает головные боли, я могу предложить вам другую кандидатуру: 5-гидрокситриптамин, более известный как серотонин. Это нейромедиатор, который выполняет в мозге множество функций, в том числе регулирует настроение.

Антидепрессанты типа прозака выборочно подавляют повторное поглощение серотонина, тем самым усиливая его воздействие на мозг. Красное вино способствует поднятию уровня серотонина более выраженно, чем белое. Подобно прозаку, красное вино подавляет его повторное поглощение синапсами мозга. Оно не дает серотонину оказаться запертым внутри рецепторов, особенно из числа серотониновых рецепторов семейства 5-HT1. И, возможно, не является совпадением тот факт, что наиболее распространенный и эффективный класс препаратов от мигрени – так называемые триптаны, которые продаются под такими торговыми названиями, как Rapimed, Amigrenin, Imitrex и др., – воздействуют как раз на рецепторы этой группы. И примерно треть тех, кто страдает мигренями, действительно утверждают, что красное вино может усилить их боли.

Итак, краткий вывод: разные напитки влияют на разных людей по-разному в разное время – даже при одинаковом количестве в них этанола. Это никакой не сюрприз, но проблема заключается в том, что данное заключение не удается подтвердить при помощи молекулярных и нейроциркуляторных исследований. Другие вызывающие зависимость вещества имеют гораздо более ясную модель воздействия, и последствия их приема гораздо более предсказуемы. Но с выпивкой все иначе – она не дает никакой ясности и предсказуемости.

В 1969 году пара антропологов – Крейг Макэндрю и Роберт Эджертон – подняли эту проблему и попытались найти ее решение. Их книга с замечательным названием «Пьяные манеры: социальное объяснение» представляет собой глубокое этнологическое исследование, в котором описаны наблюдения за поведением под воздействием алкоголя в различных культурах по всему миру. Макэндрю и Эджертон попытались пошатнуть представление о том, что алкоголь всегда приводит к потере самоконтроля, тем самым побуждая людей нарушать социальные нормы. На самом деле, утверждают они, люди стремятся придерживаться культурных традиций потребления алкоголя, и эти традиции разных культур значительно различаются между собой.

К примеру, мы можем задаться следующим вопросом: действительно ли этанол провоцирует агрессивное поведение? Представители индейского народа папаго, жившие на границе штата Аризона с Мексикой, могли довольно сильно опьянеть, поглощая напиток из перебродившего сока плодов кактуса сагуаро, который можно готовить лишь один раз в год – в конце засушливого сезона. В это время папаго организовывали праздник: они произносили речи, веселились вовсю, а затем отключались. И не проявляли никакой агрессии. Но когда европейцы завезли на материк виски, который папаго принялись пить круглый год, а не только во время сбора урожая, у них начали случаться приступы «пьяной ярости», нередко направленной даже на собственные семьи.

Или же вспомним коренных таитян, которые сначала отвергли алкоголь, имевшийся среди привезенных европейцами припасов, но при последующих контактах начали активно его употреблять, демонстрируя при этом склонность к пьяной агрессии. Впрочем, к тому моменту, когда о таитянах вспомнили Макэндрю и Эджертон, многие представители этого народа страдали от алкогольной зависимости, но в основном без проявления агрессии.

Макэндрю и Эджертон описывают эффекты, производимые алкоголем на представителей различных культур, – часто абсолютно противоположные. Вот один из моих любимых примеров из этой книги: у маорийцев из Новой Зеландии есть два варианта времяпрепровождения с участием выпивки: «сбор» и «вечеринка». Сбор обычно походит в выходной день, начинается в районе обеда и длится несколько часов. В это время мужчины, собравшись вместе, потягивают алкоголь сидя или лежа, слушают радио, разговаривают, дремлют. В «вечеринке» же участвуют и мужчины и женщины, она длится до утра и обычно заканчивается дракой или сексом. Итак, алкоголь и мужчины в сумме дают мирную отключку. Добавьте в уравнение женщин – и получится угарный ночной отрыв с неоднозначными последствиями.

У жителей деревни Таира в Окинаве, Япония, тоже есть два вида мероприятий с выпивкой. Когда мужчины собираются вместе после работы, чтобы выпить саке, их обычное дружелюбие сменяется перепалками. Но когда устраивается деревенская вечеринка, в которой участвуют и мужчины и женщины, все ведут себя сравнительно прилично и вежливо. Чем больше выпьют жители Таиры, тем они становятся более счастливыми и фривольными – и при этом никогда не становятся злыми и им никогда не бывает плохо от алкоголя.

Макэндрю и Эджертон предположили, что влияние алкоголя существует лишь в рамках, очерченных культурными нормами. Провоцируемое опьянением поведение может принимать опасные формы только в «беспорядочных культурах» вроде Соединенных Штатов, где алкоголь то запрещался, то восхвалялся. Макэндрю и Эджертон приблизились к предположению (впрочем, так его и не сформулировав), что алкоголь вообще не оказывает на человека подлинного самостоятельного воздействия. «Даже если, допустим, нейропсихологи смогли бы полностью, во всех деталях объяснить все механизмы влияния алкоголя на человеческий мозг, – пишут исследователи, – наше понимание взаимосвязей между этими раскрытыми механизмами и предположительно вытекающими из них переменами в поведении осталось бы столь же смутным, как и сегодня».

«Пьяные манеры» стали знаковой работой в этой области, но авторам этого труда пришлось столкнуться с тем же шквалом критики, который начиная с конца 1960-х годов обрушивается на любую публикацию в сфере междисциплинарной социологии. Авторы отталкиваются от результатов субъективных антропологических исследований, проведенных различными исследователями на рубеже девятнадцатого и двадцатого столетий, когда европейские ученые еще не умели объективно смотреть на изучаемые ими общества, культуры и социальные слои. Большинство этих ученых были мужчинами, которые проводили много времени с другими мужчинами, а значит, они нередко упускали из виду вопросы влияния алкоголя на женщин. «Однако, что, возможно, более важно, – говорит Робин Рум, социолог, специализирующийся на изучении алкоголя и его влияния (который с большим уважением отзывается о работе Макэндрю и Эджертона), – высказанное в книге утверждение о том, что в ряде культур этанол не оказывает на людей никакого воздействия, является очень спорным». Более поздние масштабные исследования показали, что характерной чертой алкоголя, которая отличает его от большинства других наркотических веществ, является его способность повышать в людях уровень агрессии. Несомненно, рынки распространения наркотиков являются весьма жестокими и допускают насильственные действия, но, за исключением некоторых стимуляторов вроде метамфитамина, алкоголь является единственным наркотиком, обладающим бесспорной способностью делать людей агрессивными – независимо от пола и культурной принадлежности. Тем не менее работа Макэндрю и Эджертона все еще выступает связующим звеном между биологами и психологами-бихевиористами в части их мнения о механизмах действия этанола.

С тех пор как Алан Марлатт создал свой бар-лабораторию в Сиэтле, его идея распространилась в научном сообществе. Психолог Джеймс Маккиллоп обзавелся маленьким лабораторным баром в Университете Джорджии, где он изучает зависимость с точки зрениях поведенческой экономики. Двусторонние зеркала этого бара украшены логотипами университета, а участники экспериментов регистрируют свое желание выпить еще одну порцию спиртного при помощи компьютера. «Когда моя координатор проектов была беременна, при закупке алкоголя для лаборатории ей приходилось выдерживать весьма неодобрительные взгляды продавцов», – рассказывает Маккиллоп. У Уилла Корбина есть бар-лаборатория в Аризоне, но ее предназначение в основном заключается в том, чтобы помогать студентам колледжей избегать проблем с алкоголем. (Вряд ли можно считать совпадением тот факт, что собственные бары-лаборатории учреждены в большинстве университетов, славящихся своей буйной студенческой культурой и разнузданными вечеринками и расположенных в районах с большим количеством баров и пабов.)

Впрочем, независимо от того, где расположены такие бары-лаборатории, тонкости поведения, которые в них изучаются, очень плохо увязываются с десятилетиями работ по культивации клеток и исследованиям на животных. «Между этими подходами зияет пропасть размером с Большой каньон», – говорит Ким Фромме, бывшая ученица Марлатта. В соответствии с модой на остроумные аббревиатуры Фромме назвала свою лабораторию «Исследования алкоголя, здоровья и рискованного поведения» (Alcohol, Health, and Risky Activities) – сокращенно Sahara. В этой лаборатории очень тщательно сымитирована атмосфера бара. Убедительный дизайн интерьера дополнен угловой барной стойкой, холодным осве щением и другими сенсорными атрибутами, создающими атмосферу «места для выпивки». У Фромме даже есть собственный вкуснейший коктейль-плацебо. «Вы получаете обонятельные сигналы. Вы смотрите, как я смешиваю ингредиенты коктейля. И вот – перед вами супердейственное плацебо. И все ваши чувства и действия обу словлены не фармакологическим действием алкоголя, а связанными с ним ожиданиями».

Помимо этой лаборатории в Техасском университете в Остине есть Центр исследований алкоголя и зависимостей Вэггонера. «Иногда я хожу на их заседания и семинары – они все погружены в молекулы, в биологию. Мы говорим на разных языках, читаем разные журналы, используем разные методологии, – говорит Фромме. – Я считаю, что влияние алкоголя на человека невозможно объяснить, изучая клетки или экспериментируя на животных, потому что здесь изначально задействованы другие факторы». Я высказываю предположение, что их алкогольные вечеринки проходят весьма своеобразно. «Мы просто не говорим о работе», – отвечает на это Фромме.

Лишь спустя десятилетия после того, как Марлатт начал изучать связанные с алкоголем ожидания, такие исследователи, как Фромме, начали немного лучше разбираться в этом вопросе. Ожидания тех, кто надеется на позитивное влияние алкоголя – например, считает, что благодаря ему они станут более общительными или будут более успешно заниматься сексом, – чаще всего оправдываются. Обратное тоже верно: если вы считаете, что алкоголь сделает вас более агрессивным или побудит делать то, в чем вы потом раскаетесь, – вероятно, ваш вечер окажется не слишком удачным. Набор присущих вам ожиданий зависит от того, какая модель сформировалась у вас в результате раннего опыта, от влияния средств массовой информации и усвоенного вами поведения родителей, если они были пьющими.

Следующий набор опытов Фромме призван перекинуть мост через исследовательский каньон. Шесть лет она изучала поведение студентов Техасского университета при принятии алкоголя, используя при этом тщательно составленные самозаполняемые анкеты. Сегодня у Фромме есть данные о поведении 2000 молодых людей – начиная со времени, когда они еще жили с родителями, и заканчивая периодом после получения диплома. Теперь она собирает слюну своих подопытных и секвенирует определенный набор генов, от которого, похоже, зависит потребление алкоголя. На момент нашей с ней встречи на генотипирование отправлены первые 500 образцов. «Мы думаем, что результаты исследования покажут, что полиморфизм гена – переносчика серотонина связан с седативным (снотворным) действием, а два других гена – GABRA2 и OPRM1 – отвечают за возбуждающее действие», – говорит Фромме. Разные фенотипы по-разному реагируют на алкоголь, и их реакции помогут предсказать (гипотетически) долгосрочное воздействие алкоголя с точки зрения неадекватности поведения и возникновения зависимости.

Фромме считает, что в итоге результаты ее исследований в баре-лаборатории и исследовательской работы с использованием анкет нужно будет сопоставить с результатами генетического анализа и с данными, полученными другими учеными, работающими с медицинской визуализацией (такими, как Митчелл), или с более высокими уровнями алкоголя в крови, чем Фромме может добиться в условиях своей лаборатории. «Я действительно считаю, что ответ можно получить только при помощи совместного использования всех этих разных подходов, которые, как я надеюсь, помогут нам прийти к единому выводу, – говорит она. – Но я занимаюсь этим вот уже тридцать лет, а белых пятен все еще очень много».

Итак, то, что происходит с людьми, когда они выпивают, – даже в случае умеренного, социального пьянства – очень и очень индивидуально, многогранно и зависит от культурных норм и контекстов, а также от конкретных обстоятельств – таких, как обстановка и время суток. Иными словами, ученым остается здесь только пожимать плечами.

В 1983 году репортер Леонард Гросс в своей книге с еще одним замечательным названием «Слишком много – это сколько? Результаты социального пьянства» решил проанализировать совершенно конкретный аспект данной проблемы. Нельзя сказать, что ему удалось исчерпывающе ответить на поставленный в названии вопрос, но он привел презабавный комментарий, который произнес сенатор штата Миссисипи, когда в 1958 году его спросили о его отношении к виски:

Если, говоря «виски», вы подразумеваете дьявольское варево, ядовитое зелье, кровавого монстра, оскверняющего невинность и в буквальном смысле отбирающего хлеб у маленьких детей, если вы говорите о греховном напитке, который сбивает христиан с пути добродетельной и достойной жизни и повергает в пучину отчаяния и унижений, стыда и беспомощности, который лишает людей надежды, – если так, то я, конечно же, всем своим существом протестую против этого зелья.

Но если, говоря «виски», вы имеете в виду вещество, которое питает задушевную беседу, философское вино, напиток, который хорошие друзья пьют, собравшись вместе, – тот, что заставляет их сердца петь, губы улыбаться, а глаза светиться теплым светом; если вы говорите о рождественских поздравлениях, если вы подразумеваете бодрящий напиток, который придает пружинистость походке старца, если вы имеете в виду напиток, который позволяет человеку приумножить свои радость и счастье и забыть – пусть ненадолго – великие трагедии, потери и сожаления своей жизни… Если вы говорите о напитке, от продаж которого в нашу казну текут неисчислимые миллионы долларов, идущие на заботу о наших детях, о наших стариках, о больных, слепых и глухих; которые мы можем потратить на строительство дорог, больниц и школ, – если именно этот волшебный напиток вы имеете в виду, то я целиком и полностью становлюсь на его сторону.

Такова моя позиция. Я от нее не отступлюсь. И не пойду на компромиссы.