Глава 19

Подождав немного, я встала, пытаясь верно истолковать сигналы моего тела. Девочка выпила слишком много вина. Едва ли ее можно было упрекнуть в этом, но сейчас опьянение мне мешало, поэтому я устранила его. Мне стало немного жаль затраченных девочкой усилий — она так старательно приготовила все для пикника и выбрала хорошее вино. Должна сказать, девочка сделала все правильно, она заслужила бы похвалу, если бы мысли о пикнике принадлежали ей самой. Я улыбнулась. Не она придумала этот пикник, это я вложила эти мысли ей в голову. Если кто и заслужил похвалу, так это я. Кто-то ведь должен оценить меня по достоинству — так почему бы для начала не сделать это самой? Сегодня мне предстояло услышать еще много комплиментов.

Мальчик смотрел на меня, и блеск опьянения в его глазах не мог скрыть их пустоту. У него были красивые глаза — как для человека, конечно. Я понимала, почему он понравился девочке, — впрочем, у нее не было особого выбора, она бросилась на шею первому попавшемуся. Он улыбался мне. Знал ли он, кому улыбается?

— Выпей еще вина, — сказала я. — Будет жаль, если его придется вылить.

Я украдкой содрогнулась. Несомненно, мне не хотелось находиться рядом с пьяным юнцом, которому не терпится сорвать с меня платье, но я должна была удостовериться, что он выпьет достаточно вина из Плодов Забвения. Дерзость девочки вызывала у меня невольное уважение — как она пошла к Вайолет и с невинным видом заявила: «Руфус сказал, что это вино заставляет человека забыть все о феях, а я ведь наполовину человек, вдруг я не пробужусь как фея, а все позабуду?»

Вайолет ни о чем не подозревала. Она не знала о мальчишке, живущем в доме конюха, и я, пожалуй, ничего не расскажу о нем. Теперь, когда опасность миновала, зачем тревожить Вайолет понапрасну?

«О, такого не произойдет, дорогая, — ответила она с обычной уверенностью, будто существовал какой-то изданный ею закон о собственной непогрешимости. — Человеку достаточно один раз вкусить фейского вина, но фее, чтобы проснуться, нужно выпить этого вина три раза. Ты уже приняла две порции, и ничего подобного не случилось. Не бойся».

Не знаю, боялась ли девочка. Возможно. Наш череп едва не лопнул, так часто она забивала голову всякой чепухой, совершенно ее не касавшейся. И как часто она беспокоилась о том, что не должно было ее заботить. Хорошо, что в конце концов она прислушалась ко мне, а не к своей глупой маленькой совести… Однажды она поблагодарит меня за это. Если она вообще может слышать мои мысли.

— С удовольствием, — ответил мальчик.

Я слышала, что у него уже заплетается язык. Если повезет, от вина он уснет, и если я оставлю его здесь, то проблема решится сама собой. Завтра утром он проснется с ужасным похмельем и даже если поймет, что многого не помнит, его это не удивит. Я могла бы сказать садовнику, что в парк забрел какой-то бродяга, но едва ли в этом есть необходимость. Я уважала желание девочки пощадить этого парнишку. Он больше не представлял для нас опасности. Пусть идет своей дорогой. Он найдет себе милую невесту и будет делать то же, что и все остальные люди. Он будет счастлив. Куда счастливее, чем был в той жизни, от которой я его освободила. Это пойдет на пользу нам обоим. Никто не спрашивал его, хочет ли он стать охотником на фей. Однажды и он поблагодарил бы меня за этот поступок, если бы смог.

Чтобы не вызывать у него подозрений, я налила себе еще немного вина. Теперь вино не опьянит меня, а мальчик пусть думает, что я все еще его маленькая подружка. Но при мысли, что девочке захотелось прижаться к его провонявшему по`том телу, мне стало противно. Нет, должны быть границы. Я встала и устроилась на противоположном краю покрывала. Оно должно было смотреться нарядно и торжественно, но не скрывало то обстоятельство, что мы сидим в грязи.

Он счел мое действие знаком того, что я отвергаю его. И был прав.

— Флоранс… С тобой все в порядке?

— Мне просто нужен свежий воздух, — сказала я, не солгав. — Мне жарко.

Я подняла бокал, чтобы он осушил свой и я могла налить ему еще. Надеюсь, все это не займет много времени. Я не хотела проводить целый день с этим неотесанным глупцом. Но если что-то в этом мире и не требовало усилий, так это подливать вино разгоряченному парню. И когда я покинула его, можно было не сомневаться, что мальчик обретет блаженное забвение — чего я желала ему не меньше, чем любому другому человеку.

Направляясь от лабиринта к дому, я осмотрела свое тело. Платье измялось и испачкалось — кому бы ни пришла в голову идея нарядить девочку в белое, он поспешил, не дождавшись моего появления. Эта дурочка не знала, как носить дорогие вещи, и обрадовалась бы даже мешковине. Хотя едва ли мне понравилось бы пробуждение в мешковине…

Поднявшись по ступеням к парадной двери, я позвонила. Они не могли ожидать от меня, что я стану пользоваться входом для слуг, верно? К тому же зачем тогда в этом доме дворецкий?

Открыли мне не сразу. Я знала, что Руфус очень ценил Трента, и старик, несомненно, обладал качествами, делавшими его идеальным слугой фей, но особым проворством он не отличался. И когда он появился передо мной и попытался посмотреть на меня сверху вниз — хотя я была выше его и мы оба это знали, — я поняла, что он и не торопился открывать дверь.

— Вы заставили меня ждать.

Старик прищурился — конечно, девочка пару раз дерзила ему. Ни один человек, в котором кроется фея, не сумеет унизиться перед другим человеком. Но дерзость — это одно, а право — это другое. Им стоило бы предупредить Трента, что они ждут меня. Похоже, теперь он раздумывал, как же поступить.

— Почему бы вам просто не впустить меня и не приказать кому-то из горничных сообщить мисс Молинье, что я желаю поговорить с ней?

Собственно, одного моего взгляда было достаточно, чтобы понять: я такая же, как его господа, и обращаться со мной нужно соответственно. Короля узнают не по короне, а по почтительности его подданных. Так же и с феями.

Мне снова пришлось ждать. Несомненно, было бы проще просто пойти в гостиную и позвать Вайолет, но от меня ожидали соблюдения этикета. Я знала, кто такая Вайолет, хотя мысленно называла ее привычным для себя именем. Даже девочка разгадала ее подлинную сущность. В целом, я была ею довольна. Я только не могла представить себе, что она и я — одна и та же личность. Когда телом управляла человеческая душа, я могла лишь бессильно наблюдать за тем, что делает девочка, пока наконец-то не начала пробуждаться — вначале совсем немного, но мне уже удалось дать о себе знать и внушить девочке те или иные мысли, потом я стала сильнее и вот теперь пробудилась окончательно. Время человеческого контроля над этим телом миновало.

Вайолет благосклонно улыбнулась, увидев меня. Мне ничего не нужно было объяснять. Она ожидала, что сегодня я предстану перед ней такой, какой я была на самом деле. И вот я пришла. Девочка не смогла бы притвориться мною. Я была феей.

— Вот и ты, — улыбнулась Вайолет.

Я поклонилась:

— Прошу прощения, что это заняло столько времени. Вы ведь знаете, какой упрямой была девочка.

— Она хорошо работала. — Улыбка Вайолет стала еще шире. — Если бы она разочаровала меня, я не позволила бы все ее капризы.

Может быть, рассказать ей, что девочка за ее спиной подружилась с охотником на фей, который без колебаний убил бы и ее, и Руфуса? Может быть. Я могла бы опустить часть рассказа про дружбу и поведать только о том, что самостоятельно обезвредила охотника на фей из проклятого рода Тэм Лина. Но эту историю лучше приберечь до времени, когда мне это понадобится. Не стоит отказываться от преимущества, если оно тебе еще пригодится. Лучше не указывать Вайолет на то, что они с Руфусом, ослепленные хитростью мальчика, сами пустили его в дом…

— Я хорошо направляла ее. — Нужно было сразу дать ей понять, что я не какая-то жалкая просительница и не позволю обращаться со мной подобным образом.

— Теперь ты знаешь, кто ты? — спросила Вайолет. — Ты вспомнила свое имя?

В ответ я лишь рассмеялась. Она не могла ожидать, что я назову свое имя, это дало бы ей слишком большую власть надо мной.

— Я пробудилась. Теперь я все знаю.

Мне казалось, что кто-то снял пелену, застившую мне глаза, и укутал ею мое сердце. Как часто я тосковала по этому острому чувству ясности. Бедная девочка, обманутая своими противоречивыми чувствами… Неудивительно, что в ее жизни было так мало радости.

— Скажите, должна ли я и дальше носить имя Флоранс? Весь мир связывает его с девочкой. И в целом — почему именно это имя?

Вайолет жестом приказала мне подойти ближе.

— Чтобы защитить тебя. Она так хотела найти себя! Если бы она вспомнила твое имя в неподходящее время и выболтала его, ты бы нам этого никогда не простила. Новое имя заняло ее на время, и поскольку именно я даровала его, на вопрос о своем имени она могла ответить только одно — Флоранс. Это значимо все упростило.

— Спасибо. Я предполагала что-то подобное. Но не думаю, что я перед вами в долгу. Я совершила многое, чего без меня вам не удалось бы.

— Например, убила мою дочь. — В голосе Вайолет слышался гнев.

Она никогда не упрекала девочку, но мне не стоило рисковать. Приписывая себе заслуги человеческого дитя и притворяясь, что я сохранила ее личность, я принимала на себя и ее вину. Что бы ни говорили о том, что феи сразу же забывают все плохое, были поступки, которые нельзя простить. Например, быть причастной к смерти феи. Особенно если речь идет о младшей дочери королевы. За такое меня могли изгнать на тысячи лет. Если бы в этом была моя вина. Все знали, что Бланш сама ушла из жизни, и если кого винить в ее гибели, так это Вайолет. Королеве так хотелось, чтобы ее избалованная малышка была рядом.

— Мы поговорим об этом в другой раз, — отрезала я. — Я пришла сюда не для того, чтобы выслушивать ваши обвинения. Не забывайте, я нужна вам.

Вайолет помолчала.

— Я позову Руфуса. Нам нужно многое обсудить — теперь, когда мы все собрались.

Я кивнула. Я так и думала, что Вайолет не могла рассказать девочке многое из того, что мне нужно было знать.

— Мне подождать здесь? Или вы желаете вначале поговорить с ним наедине?

— Милое мое дитя, я часто говорила об этом Флоранс, но, очевидно, ты этого не слышала, — резко ответила Вайолет, — ты не в том положении, чтобы что-то предлагать мне. Я скажу тебе, что делать, а чего не делать. Когда и о чем я говорю со своими подданными, тебя не касается. Тебе не стоит бросать мне вызов. Я ожидаю, что ты займешься порученной тебе работой. Или годы, проведенные среди людей, заставили тебя позабыть, какова твоя роль?

— Как пожелаете.

Но я произнесла эти слова неискренне. Вайолет не пыталась дать мне понять, что мне следует уважать ее статус, нет, она говорила, что даже теперь, даже после моего пробуждения, я остаюсь для нее прежней — подменышем. Я никогда не стану Истинной феей. Да, я могу выглядеть как фея и чувствовать себя как фея, но нас всегда будет разделять грань миров. Если бы я не утратила свое тело феи, когда миры раскололись… Но здесь все обстояло иначе. Это мой мир, не мир Вайолет. Я предстала перед ней в теле, в котором родилась, мое тело Руфусу не пришлось похищать из свежей могилы. Если кто-то и должен преклонить голову, так это Вайолет. Но я произнесла только: «Как пожелаете». Феи и справедливость — как луна и яблоко. Не противопоставленные понятия, просто из разных областей знания, чуждые друг другу…

Почему меня это так удивляет? Так было всегда и будет всегда. Есть иерархия, этикет, двор. Все так, как было всегда и пребудет вечно, — нужно принимать это и не задавать вопросов. Быть может, Вайолет права. Годы среди людей размывали мои мысли.

Не стоило заходить слишком далеко. Я еще и дня не провела феей, не дождалась первой ночи с ее снами, а значит, еще не могла полагаться на то, что говорю и делаю. Потребуется время, чтобы изжить в себе все человеческое.

— Ты можешь идти, — сказала Вайолет. — Подожди в Комнате кукол, пока мы не позовем тебя!

— Почему в Комнате кукол? — спросила я.

Слишком поспешно, слишком спонтанно, слишком по-человечески… Я думала освежиться, может быть, немного отдохнуть, хотя жалкая комната девочки казалась мне отвратительной — я не смогу там жить. Нужно будет позаботиться о новой комнате. Вайолет знала, что старая — ниже моего достоинства, и я надеялась, что это она тоже обсудит с Руфусом. Но идти в Комнату кукол…

— Я отправлюсь в библиотеку, — заявила я. — Я еще не оправилась от пробуждения и не смогу сегодня работать с куклами, а поскольку в последний раз я видела их всего пару дней назад, за это время новые души еще не созрели, на это требуется время…

— Не поучай меня! — резко перебила меня Вайолет. — И не зли. Иди в библиотеку, если тебе так хочется, но уж будь любезна, постарайся вспомнить свое место. — Затем она улыбнулась. — Ты вернулась с пустыми руками. Неужели от устроенного тобою пикника ничего не осталось?

— Не мною, — снова поправила я Вайолет, — а девочкой. Все осталось в саду. Я пошлю кого-нибудь из слуг, чтобы принесли объедки, если вы настаиваете.

Вайолет промолчала, но по ее взгляду было понятно, что я испытываю ее терпение. Я низко поклонилась, вышла из комнаты и, качая головой, направилась в библиотеку. Удивительно, насколько я обрадовалась тому, что не нужно идти в Комнату кукол. Будто там мне нужно было чего-то опасаться! Если уж на то пошло, то это куклы должны меня бояться. У девочки были на них такие планы… Нет, меня не интересует, что там задумала девочка. Я наблюдала за ней, но не прислушивалась к ее мнению. Куклы требовали тяжкого труда, но в них не было ничего особенного. Конечно, они дарили феям надежду, но…

Мне не нравились мысли, неотступно преследовавшие меня, когда я не следила за собой. Может быть, я выпила недостаточно вина из Плодов Забвения? Нет, невозможно. Я пробудилась. Либо я фея, либо нет. А я осознавала себя феей, и в моем пробуждении не было никаких сомнений. Я просто еще не привыкла. За время жизни среди людей я сменила множество тел, я рождалась вновь, когда прежнее тело умирало, и хотя иногда сквозь пелену неведения пробивались крохи моей личности, ни в одном из тел мне не удалось пробудиться, и в этом теле это случилось лишь благодаря помощи извне.

Не знаю, как должна чувствовать себя фея, рожденная в человеческом теле, когда это тело умирает. Впрочем, едва ли я что-то чувствовала — память о смертности не сохранилась, более того, я вообще не помнила мои предыдущие тела. Неудивительно — было бы невыносимо оставаться запертой в теле сотни лет и бессильно наблюдать за действиями человека. Эти тела служили для меня защитой от ужасного воздействия железа, они были лишь броней, доспехами, не более того. Итак, мои первые шажки в этом мире должны быть небольшими. Я знала, кто я, каково это — быть феей. Но что еще? Ничего.

В библиотеке сидел Руфус. После смерти Бланш я впервые увидела его с газетой — как всегда, открытой на странице некрологов. Сколько бы Руфус ни расхваливал эту библиотеку, я ни разу не видела его с книгой, да и кто мог бы упрекнуть его в этом?

Библиотека Холлихока — хранилище человеческих историй, человеческой мудрости и человеческих мыслей. Книги по естественным наукам, философии, описание обычаев и народов земли — все это служило бесценным источником знаний для феи, которая только что миновала ворота в этот мир и должна научиться жить здесь. Нельзя, чтобы люди распознали фею в костюме из человеческой плоти — именно поэтому требовались эти знания. Но мне было неизвестно, как давно Руфус оказался среди людей. Видимо, ни одна из этих книг не была ему теперь нужна.

Когда я вошла в комнату, он поднял голову.

— Отлично. — Он кивнул, отложил газету и поднялся на ноги.

Я подумала, что Руфус собирается покинуть библиотеку, и отошла от дверного проема, чтобы не преграждать ему путь, но вместо этого Молинье обошел вокруг меня, рассматривая со всех сторон. Он не произнес ни слова и, насмотревшись, вышел из комнаты, оставив меня одну.

Я понимала, почему он не поговорил со мной — вначале ему нужно было выяснить у Вайолет, какое положение я занимаю в иерархии фей. Было бы неловко, если бы он заговорил со мной, как с маленькой девочкой или служанкой, а потом оказалось, что мы с ним равны по статусу.

Я уселась в его кресло, но чувствовала себя слишком взбудораженной, чтобы читать. Мне нужно было успокоиться, прийти в себя. Я закрыла глаза. Спать я не собиралась, но надеялась прогуляться по запущенному парку своей памяти, любуясь вновь обретенными воспоминаниями. В моей голове роились бессвязные образы, которые еще предстояло осознать: обрывки воспоминаний о жизни в царстве фей — точно кипа старых выцветших снимков, и яркие образы из жизни среди людей — словно в этом мире я прожила дольше, чем у себя на родине. Я понимала, почему Вайолет с презрением относилась к таким феям, как я, но надеялась, что ее отношение ко мне изменится, когда все мои воспоминания встанут на свои места. Вначале нужно отграничить их от событий из жизни девочки…

Наверное, я все-таки уснула и испуганно вскинулась, когда в комнату вошла горничная.

— Хозяева хотят вас видеть, мисс. С вашего разрешения я провожу вас в гостиную.

— Спасибо. — Я поднялась из кресла.

По крайней мере теперь слуги знают, как со мной разговаривать. Я опасалась, что они запомнят появление девочки в Холлихоке и те первые времена, когда ей приходилось есть с прислугой. Я даже задумывалась, не подстроила ли Вайолет все намеренно, чтобы осложнить мое дальнейшее пребывание в имении. Но, похоже, я ошиблась. Эти люди чувствовали разницу между бедным маленьким подменышем и настоящей пробудившейся феей — возможно, потому, что эту разницу ощущала я сама.

Руфус и Вайолет ждали меня, и я спокойно подошла к ним. Теперь мне больше нечего бояться.

— Присаживайся, — сказала Вайолет.

Я дождалась, пока горничная придвинет мне стул. Всего лишь мелочь, мне несложно было бы сесть самой, но для меня важны были эти различия в моем поведении и поведении девочки.

Вайолет кивнула горничной:

— Теперь можешь принести нам чай.

Когда девушка вышла, Молинье переглянулись, и Вайолет посмотрела на меня.

— Руфус согласен со мной в отношении наших дальнейших действий. — Судя по ее улыбке, у Руфуса вообще не было возможности высказаться по этому поводу. — Теперь, когда ты пробудилась, мы официально примем тебя в семью Молинье. Тебе нужна подобающая роль в мире людей, и мы полагаем, что твое положение бедной сироты-найденыша противоречило бы нашим интересам. Теперь ты получишь новое имя — Роуз Молинье.

Я улыбнулась, пытаясь скрыть облегчение. Мне никогда не нравилось имя Флоранс.

— Роз, — поправила я Вайолет. — На французский манер. Так красивее.

Она расплылась в улыбке. Мы поняли друг друга.

— Твои задачи в этом доме… — начал Руфус.

Я почувствовала, что щурюсь от раздражения. Надеюсь, он верно истолковал мое выражение лица — в разговоре со мной ему стоило бы использовать другой тон.

— Твои задачи не изменятся. Ты должна заниматься куклами, следить, не созрели ли новые души, а когда это происходит — сообщать нам, чтобы мы могли их использовать. Если ты заметишь испорченную душу, добудь хотя бы ее шелк снов. Мне не нужно объяснять, как выполнять твою работу. Изменения, которые коснутся тебя, связаны исключительно с условностями.

В комнату вошла горничная с чаем, и Руфус замолчал. Я задумалась, было ли чаепитие частью маскарада, или Вайолет уже так привыкла к жизни среди людей, что ей нравилась традиция пить чай по вечерам. Лучший индийский чай в чем-то мог сравниться с благородными напитками из царства фей. Я слишком долго жила среди людей, чтобы тосковать по угощениям своей родины, ведь я их почти не помнила. Но сколько времени провела здесь Вайолет? Или Руфус?

Признаюсь, я не очень прислушивалась к словам Руфуса. Едва ли он мог сообщить мне что-то новое. Я знала, что он одобрял мое решение, а поскольку мои задачи не изменятся, то что важного он мог мне сказать? Мои мысли разбежались, и я вдруг поняла, что мне трудно сосредоточиться, — неужели это качество присуще только людям и теперь мне его не хватает? Все знают, что фее приходится справляться со множеством впечатлений, а потому едва ли стоит уделять внимание чему-то одному, разве что это будет нечто по-настоящему значимое. Руфусу стоило предложить мне что-то кроме его своеобычной болтовни. Если речь пойдет о чем-то важном, я все равно узнаю так или иначе…

Но через некоторое время мне действительно пришлось его слушать.

— Мы покинем Холлихок, — сказал он. — Ни мне, ни тем более королеве не следует и дальше тратить наше драгоценное время на пребывание в этом пустом доме. Мы пришли сюда, чтобы отвоевать наше место в этом мире. Холлихок стал форпостом, но наше будущее — среди людей. Со мной ты сможешь связаться в моем доме в Лондоне — Трент даст тебе адрес. Ты можешь писать мне, если будут новости о куклах. Что касается королевы, ты и так уже потратила достаточно ее времени. У нее не будет поводов общаться с тобой после нашего отъезда.

Я помолчала, пытаясь осознать его слова. Вайолет покидает Холлихок навсегда. Руфус лишь иногда будет появляться в моей жизни. Я правильно все поняла? Я не хотела переспрашивать, чтобы не показаться глупой. Мудрее будет просто сидеть с невинным видом. Главное, чтобы они не заметили мою радость — ведь теперь все имение будет в моем и только моем распоряжении!

— Ты меня поняла? — резко осведомился Руфус.

Я и бровью не повела.

— Вам нет необходимости обращаться со мной как с глупой человеческой девушкой или сумасшедшей. Будьте любезны выказывать мне должное уважение, если требуете того же от меня.

Я знала, что девочка уже успела обломать себе зубы о Руфуса, и теперь понимала почему. Мои слова вызвали у него только усталую улыбку. Хоть в облике феи, хоть в облике человека, но он был правой рукой Вайолет и даже через тысячи лет будет считать себя лучше меня, хотя сам был всего лишь слугой.

— Итак, ты поняла меня? — мягко спросил он. — Я сказал, что мы покинем Холлихок.

— Вы ожидаете от меня какой-то особой благодарности за это? — ледяным тоном произнесла я. — Мне все равно, буду я жить здесь одна или и дальше буду пить чай с вами. Я выполняю свои обязанности независимо от того, чем занимаетесь вы.

Я сохраняла видимость холодной отрешенности, хотя внутренне ликовала. Но если феи что-то и умеют, так это сохранять самообладание.

— Как скажешь, — откликнулся Руфус. — Мы дадим тебе обустроить Холлихок так, как ты сочтешь нужным. Комнаты, которыми пользуюсь я, будут заперты, как и личные покои королевы, — если ей когда-нибудь нужно будет вернуться в Холлихок, все останется так же, как и раньше. Не пытайся входить туда, покои королевы — запретное место для тебя, и она лично наложит на них чары.

Я кивнула. Безусловно, мне придется укротить свое любопытство: если Вайолет произнесет соответствующее заклинание, у меня никогда не хватит сил развеять чары. Но меня это не огорчило. Защитные чары столь же естественны для фей, как закрытая дверь для человека.

Я задумалась: почему такие чары не наложили на Комнату кукол, чтобы туда не вошла Бланш? Впрочем, она была дочерью королевы, и только у самой Вайолет хватило бы сил для такого заклинания. А все знали, что Вайолет никогда не могла отказать своей любимице в исполнении любых желаний. Может быть, Руфус прилагал все усилия, чтобы убедить и Вайолет, и Бланш в необходимости такого шага, но Бланш не была обязана его слушать. И не послушала. Что ж, теперь уже поздно об этом думать. И я не собиралась бередить старые раны.

— Пока что можешь жить в комнате на втором этаже, — сказал Руфус.

Я поняла, что он имеет в виду комнату Бланш. Прежде чем я успела возразить, мол, я не собираюсь пользоваться вещами мертвецов, как Бланш, так и Лаванды, он продолжил:

— Ты сможешь обустроить в Холлихоке все сообразно твоему вкусу и потребностям. Слуги выполнят любой твой приказ, и ты обретешь все права и обязанности хозяйки дома. О материальных вопросах можешь не беспокоиться, у тебя всегда будет достаточно денег и на дом, и на себя. Королева понимает, насколько важна твоя работа. Никто, кроме тебя, не в состоянии выполнять ее. Никогда даже речи не было о том, что мы не отблагодарим тебя.

Я взглянула на него и словно со стороны услышала собственный тихий голос:

— И все?

Руфус улыбнулся:

— И все — что бы ты ни имела в виду. Если для тебя важно стать официальной владелицей Холлихока — что ж, мы с самого начала хотели найти преемницу Лаванды, которая будет в состоянии распознавать качество души и не погибнет, как случилось с ее предшественницей. Нам нужно было дождаться, когда ты дорастешь до уготованной тебе судьбой роли и примешь жизнь феи. Мы не могли поручить такую ответственность плаксивой человеческой девчонке или исполненному сомнений подменышу, но теперь, когда ты пробудилась, зачем нам тратить время зря?

— Когда же вы собираетесь уезжать? — спросила я.

Отчасти мне хотелось раскинуть руки в стороны и промчаться по дому, пританцовывая, и я надеялась, что это говорит во мне фейская сущность.

Если Руфус заметит, что я еще сражаюсь с наследием человеческого во мне, он может передумать и остаться в Холлихоке после отъезда Вайолет, чтобы присмотреть за мной. А я была так рада избавиться от них. От них обоих.

— Как можно скорее, — ответила Вайолет. — Я не хочу затягивать свое пребывание в этом доме без особой необходимости.

У Руфуса я могла бы уточнить, какое время имеется в виду, но задавать такие вопросы Вайолет не стоило. Поэтому я лишь кивнула.

— Благодарю вас за оказанное доверие.

Как только они уберутся отсюда, мне не придется думать над тем, обращаются ли со мной как с ребенком. В отношении слуг я позабочусь о том, чтобы все знали, где их место, а где мое.

А работа с куклами? Это задача на годы, если не на десятилетия. Мне не придется проводить с душами каждый день, до созревания очередной души у меня достаточно времени, чтобы заняться чем угодно. Я подозревала, что моей наибольшей проблемой окажется скука, и на мгновение подумала, что мне может стать одиноко. Но взамен я получала власть, а какая фея задумается при таком выборе?

— Да, сейчас мы даруем тебе свое доверие, — сказала Вайолет. — Но помни, что в любое время можем лишить тебя привилегий, если ты окажешься недостойна их. Ты не незаменима.

Я кивнула. Мои мысли опять расплывались. Я узнала, что хотела узнать. Теперь лишь вопрос времени, когда же дом будет полностью принадлежать только мне.

Вечером я улеглась в кровать. Голова у меня шла кругом. Собственно, я должна была радоваться, но почему-то все казалось не таким, как нужно. Жизнь, которую я с таким нетерпением предвкушала, не оправдала моих ожиданий. Я мечтала стать сияющим созданием, прекрасным и величественным. А оказалась одинокой задерганной феей без друзей. Мне хотелось встать, пойти в лабиринт и отыскать того мальчишку. Конечно, он мне не ровня. Он всего лишь жалкий человек. Ничтожество. Никто и ничто. И все же ему нравилась девочка, а для него я всегда буду ею. И с ним можно было бы приятно провести время. Не нужно было бросать его там. Следовало подумать о том, как использовать его в дальнейшем.

Когда это пришло мне в голову, я действительно вышла из дома и отправилась в лабиринт, но мальчика там не нашла. Среди зарослей тисов под открытым небом лежали жалкие остатки нашего пикника, ожидая, пока слуги смилостивятся и уберут их. Не было его и в доме кучера — только конская попона в углу напоминала о мальчике, жившем никем не замеченным прямо у нас под носом. Он ушел, не попрощавшись, и не осталось следа, по которому я могла бы его найти.

Долгие столетия были феи, заводившие себе любовников среди людей, — не потому, что те были лучше фей, а из-за их готовности любить беззаветно и отдаваться, не требуя ничего взамен. Такая любовь утешала и льстила. Да, это лучшая любовь, возможная в этом мире. Я сама виновата, если останусь совсем одна в этом доме. Найти мальчику замену будет непросто. Лакеи не подходили на эту роль, дворецкий — тем более…

Остаток дня Руфус изводил меня указаниями, показывал какие-то бумаги, рассказывал, как вести учет делам. Меня это совершенно не интересовало. Если королева будет обеспечивать мое проживание в этом доме, то пусть позаботится и о том, чтобы все счета оплачивались. Не могла же она ожидать, что я займусь этим сама! Руфус уже давно жил среди людей и привык ко всем тонкостям управления. И как он только мог называть себя Истинной феей и при этом забивать себе голову банальным ведением хозяйства? Я этого не понимала. Я боялась, что когда-нибудь стану такой же, как он. А ведь я нежное создание, сотканное из легенд и поддерживаемое снами человеческими. Такой я и хотела остаться. Я почти сожалела о решении девочки. Под ее защитой я была в безопасности от холода этого мира, не сменявшегося теплом у ворот Холлихока.

Кровать, на которой я лежала, источала аромат накрахмаленного белья и лепестков лаванды. Запах был чужим и непривычным, как и многие обрушившиеся на меня впечатления. Я могла отгородиться от образов и звуков, закрыв глаза или наложив на уши заклятье глухоты, но мне по-прежнему нужно было дышать, и я все еще чувствовала прикосновение шероховатой простыни. Почему жизнь так утомительна? К такому меня не готовили. Я должна была помнить эти ощущения по своей прежней жизни в мире людей, но то ли я вытеснила эти воспоминания, то ли они и вовсе улетучились, не знаю. Как бы то ни было, я всего полдня провела хозяйкой этого тела, а мои нервы уже были напряжены до предела. Может быть, и хорошо, что дом вскоре окажется полностью в моем распоряжении. Это не так утомительно.

Мне было совершенно все равно, что еще недавно эта комната принадлежала бедняжке Бланш. Я думала, что комната будет меня раздражать, — в конце концов, у Руфуса и Вайолет было много времени, чтобы приготовить поместье к моему пробуждению, а их слова о том, что они хотели предоставить выбор мебели и обоев мне, показались мне пустой отговоркой. Но я слишком устала, чтобы злиться по этому поводу. Правда, я не могла отогнать от себя ощущение, будто с комнатой что-то не так. Или это со мной что-то не так? Тут царила гнетущая тишина, неожиданная тишина, но стоило мне задуматься об этом, как мысли куда-то ускользали.

Сколько же у меня еще дел… Уже через несколько дней Руфус и Вайолет уедут. Сейчас они скрупулезно готовились к отъезду — с куда большим тщанием, чем обустроили все к моему пробуждению. Как бы то ни было, до тех пор мне нужно было принять множество решений. В первую очередь предстояло выбрать, кого из слуг оставить в имении, а кого выставить за дверь с недельным жалованьем в кармане и бокалом вина из Плодов Забвения в желудке — особенно для тех, кто знал слишком многое.

«Вопрос не в оплате, — сказал мне Руфус. — Если бы все зависело только от денег, ты могла бы оставить тут всю прислугу. Мы не возражаем, если ты захочешь сохранить теперешнее положение вещей, хотя кажется немного странным, что у одной-единственной незамужней девушки работает десяток слуг. Я заберу только кучера, он уже давным-давно на меня работает. Все остальные, включая Трента, остаются тебе. — Он помолчал, точно проверяя, не попадусь ли я в его ловушку. — Вопрос в том, сколько людей ты сможешь подчинить. Королева получит новое имение, соберет двор и снимет чары со слуг Холлихока. Ты куда слабее ее в колдовстве, и не подлежит сомнению, что ты владеешь лишь толикой ее силы. Насколько опасно держать слуг без чар, мы поняли по твоей истории с мальчишкой и посудомойкой. Тебе не следует подвергать себя такому риску. Выбери тех, кого хочешь оставить, и позаботься об их безграничной преданности. Остальные даже не вспомнят об этом имении, как только выйдут за ворота. Я советую тебе оставить Трента, он хорошо себя зарекомендовал и даже под чарами сохраняет на удивление острый ум — это редкое человеческое качество. Что касается остальных — ты знаешь о пределах своих способностей больше, чем я. Главное — не переоценивай себя».

И вот я осталась со списком слуг и должна была решить, кто мне нужен, а от кого можно избавиться. Три горничные и два лакея? Слишком много. Мне вообще нужны горничные, если у меня есть камеристка? И нужна ли кухарке помощница и посудомойка, если готовить нужно будет только на одного человека? Я бы отдала целое состояние, чтобы не пришлось забивать себе голову такими мыслями. По крайней мере мне не нужно ломать голову прямо сейчас. Можно отложить решение этого вопроса до того времени, когда Руфус и Вайолет действительно уедут, и сделать выбор потом. Сейчас мне нужен покой. Только покой…

Но я не могла лежать в кровати. Что-то в этой комнате было не так, что-то будоражило меня. Я встала, пытаясь понять, что же это. Что-то мерцало на краю сознания, неуловимое… Если бы я только знала, что именно…

Затем мой взгляд упал на птичью клетку. Она стояла у окна и, невзирая на свет луны, лившийся в комнату, не была накрыта. Может быть, именно это растревожило меня. Или то, что я весь день не видела в ней птицу… Объятая кошмарным предчувствием, я медленно подошла к клетке. После смерти Бланш никто не говорил о ней, никто не входил в ее комнату. И ее птичка, крапивник, которого она так любила и готова была отдать девочке, чтобы тот дарил ей радость, эта бедная маленькая птичка лежала на дне клетки. Мертвая. Жалкое создание, горстка костей и перьев. Одинокая и всеми позабытая…

Я взяла покрывало, аккуратно сложенное на спинке стула, и осторожно набросила его на клетку. Затем снова улеглась на ароматные простыни. И разрыдалась.