Наверное, переживать мне особо нечего. По совести говоря, постоянной девушки у меня не было никогда. Самый долгий роман длился несколько месяцев. Я никогда не ссорился, никогда не злился на своих пассий, если кому-то надоедал или кто-то надоедал мне, просто расставались, почуяв скорый разрыв, вот и все. Я честно и искренне не понимал этих долгих никчемных разговоров как со стороны девушек вокруг, так и со стороны коллег и друзей по поводу очередного разрыва, измены и всего такого прочего. Ну, расстались, и что с того? Неужели так мало людей вокруг? Один мой приятель как-то сказал мне, что я, мол, легко знакомлюсь и расстаюсь только потому, что особо не ищу знакомства с девушками. Я сказал ему, что он, вероятно, прав на сто процентов, и посоветовал ему придерживаться той же стратегии дальше. Не знаю, как у него сейчас дела, но стратегия его особо не сработала: когда я видел его последний раз, он готовился к своей четвертой свадьбе. Как прикажете это понимать? Есть ли у таких людей мозг? Неужели надо сделать столько попыток, чтобы понять, что в самом слове «брак» таится что-то зловещее, страшное и опасное. Кто и что мешает людям жить вместе, спать и есть вместе без вступления в этот самый брак? Гарантии женщинам в случае рождения детей? Или без этого мужчины, как по команде, спят исключительно со своими женами? Разумеется нет. Быть может, без этого вообще нельзя даже выпить вместе? Есть примеры действительно удачных союзов (примерно 0, 000001 % от всех). Разумеется, в основном «удачные» они только потому, что таковыми их считают сами «удачно» прожившие вместе пятнадцать и более лет. А что им еще говорить? Сказать, что я и моя жена – два тупых барана, прожившие столько несчастных лет, покраснеть и махнуть рукой, мол, с ну с кем не бывает?! Но ведь тогда их и правда будут считать форменными идиотами (хотя и так считают, но не говорят вслух, чтобы не показаться бестактными и невоспитанными). В общем, все построено на лжи, и все это знают.

Стало совсем холодно. Я повернул назад и ускорил шаг. Мимо проносились велосипедисты, которых я ненавижу всем нутром. Когда слышишь нарастающий шум колес, поневоле съеживаешься, готовясь к удару в спину. Я прямо живо это себе представляю. Сперва в спину бьется ручка, затем я падаю и замечаю, как со словом «…дь!» меня перелетает велосипедист. В воздухе, метрах в двух от него, как в замедленной съемке, кружат его шапка и рюкзак (они все зачем-то ездят с рюкзаками. Видимо, туда они кладут мозг на время прогулки)… и вот мы уже оба лежим, смотрим друг на друга. У меня небольшой ушиб, а мой обидчик истекает кровью, плюс у него переломов штук десять, не меньше… Вот и сейчас со свистом пронеслись двое с рюкзаками, подняв небольшой ветерок, и я, как обычно, выругался матом и пожелал им всяческих бед. Холод начал кусать меня, и я побежал трусцой к выходу из парка. Впереди горели фонари, я видел вдалеке людей, горящие огни кафе, машины такси и большой рекламный щит с какой-то рекламой то ли пепси, то ли колы.

Я сел в первую попавшуюся свободную машину и уткнулся в окно. Все чаще я ловлю себя на мысли, что именно так мне нравится ездить в чужих машинах (свою я так и не купил, не знаю даже почему). На город опускалась темная холодная ночь. Пешеходов почти не было, деревья попрятали на ночь нераспустившиеся еще почки, а голуби сердито расселись вдоль обочины, насупившись от холода, и почти не кивали своими безмозглыми головами, как они обычно это делают. Холодно им, наверное, бедолагам… а еще из них получается вкусный суп.

– Там, это, сзади чай, – сказал водитель. – Там, под сиденьем, справа.

Я потянулся рукой под ноги и нащупал металлический термос с болтающейся жидкостью.

– Вот, держите, – говорю я ему.

– Да это я тебе! Согрейся, ты ж весь дрожишь! – сказал таксист немного уставшим хрипловатым голосом и посмотрел на меня в зеркало заднего вида. Добрые глаза, вокруг морщины, приятная улыбка, люблю таких людей.

Нет, не похож, он на таксиста. Я немного растерялся, мне почему-то казалось, будто я сплю.

– Я, м-м-м, да нет, все нормально, спасибо, – сказал я и понял, что у меня сильный жар.

– Ладно. Приедешь домой – выпей чаю с лимоном и медом. Ложку. Мед есть?

– Да, есть вроде, – ответил я.

– Кто ж так ходит-то налегке, поди часа два гулял?!

– Угу, – ответил я, ощущая, как ноги становятся ватными.

Мы быстро доехали, я вытащил пятисотрублевку.

– Спасибо, – сказал я протягивая купюру, – сдачи не надо.

– Тебе спасибо, парень! Ты меня понял?! Мед и чай с лимоном! – сказал он так, будто это заклинание, и поехал дальше.

Я поднялся домой, сразу поставил чайник. В зеркале на меня смотрело лиловое лицо, глаза были красными, из носа текла вода. Я почти никогда не болею, но сейчас, похоже, именно тот самый случай. На градусник было 39, а наспех заваренный чай с лимоном показал, что температуру этим точно не сбить. Меня трясло, было зябко и сыро, несмотря на то, что я лежал под двумя одеялами и в квартире было довольно тепло. В голове, как в агонии, крутился рой мыслей. Работа, книга, детство, мысли о смерти, Инна, ее сын, Саша Штейн и пятно на его рубашке, драка в школе, смерть лучшего друга в юности… Мне было грустно и одиноко. Я совсем один, мне могут помочь только врачи и только за деньги, а хотелось, чтобы рядом был кто-нибудь, кому я нужен, и кто приехал бы меня пожалеть и полечить только потому, что любит меня просто за то что я – это я. Разумеется, в такие моменты проклинаешь себя за свое одиночество, хоть и виноваты по большей части мы сами, это ведь наш выбор. Везет какому-нибудь женатому парню, думал я. Она будет сидеть с тобою рядом просто потому, что она жена, она любит тебя и ей наверняка больно, когда тебе больно. Может быть, и стоит уже жениться, все ж таки семья – это, наверное, не так уж и плохо? Я медленно закрыл глаза, повернул голову набок и быстро уснул…

Я иду по какой-то деревне, мне все улыбаются, спрашивают меня по имени. Мне нравится мое имя, когда меня зовут по имени, я знаю, что обращаются именно ко мне, но это имя не мое. Я всем улыбаюсь в ответ, и настроение мое преотличное. Я быстро шагаю к какому-то знакомому, но не могу понять, к кому именно. Я знаю дорогу, знаю всех местных жителей, даже деревянные дома со скатертями вместо занавесок мне отлично знакомы, но я не могу вспомнить, кому именно принадлежат эти дома. Мимо проходят красивые девушки, шушукаются, переглядываются, улыбаются мне, и их щечки наливаются румянцем. Солнце светит ярко, и пахнет свежей травой. Я чувствую легкий ветер, чувствую, как он касается моей кожи, будто пером водят по ней. Мне приятно. Я прохожу еще несколько километров, встречные улыбаются, вокруг все те же знакомые дома. Я тщетно пытаюсь вспомнить, куда я иду и зачем. Вдруг я вполне четко осознаю, что это сон. Тут же я вспоминаю, что читал однажды, что такое бывает у многих людей. Я подумал, что могу схватить любую встречную девчонку за зад, повалить ее, а случишь что непридвиденное или страшное, я сразу проснусь. Все бы хорошо, но я не могу ничего, кроме как идти. Я полон сил, но могу только идти и улыбаться прохожим. Странно. Может, я умер и это рай? Может быть, здесь мы себе не принадлежим и ангелы издеваются над нами, просто командуя, а сами тихонько посмеиваются где-нибудь за углом? Я прохожу еще дальше. Дома заканчиваются. Впереди тропинка. Все вокруг зеленое, много деревьев и небольших кустов с каким-то ягодами. Слева течет река. Вода прозрачная, на дне видно много рыб разных размеров и цветов. Я поднимаю голову и вдалеке вижу очертания какого-то дома; я отчетливо знаю, что именно туда мне и надо. Меня раздирает любопытство, я ускоряю шаг, а спустя мгновение перехожу на бег. Чем быстрее я бегу, тем больше расстояние до дома. Мне невыносимо тяжело дышать, но я продолжаю бежать (я же во сне, ничего страшного!), а дом все дальше и дальше. Из последних сил я делаю отчаянный рывок, и вдруг дом исчезает. Я открываю глаза.

Полоска еле видного света пробралась в комнату, наверное, уже утро. В окне хочется увидеть лес, чистое небо, остатки сна еще приятно волнуют. Любое яркое сновидение никогда не исчезает сразу. Всякий раз, приснись нам что-то волнующее, по-настоящему доброе, хорошее, мы искреннее надеемся, что это и есть реальность, но, к сожалению, почти всегда (за исключение случаев смерти во сне) все наоборот.

Что же этот сон значил? Зачем я бежал к этому дому? Почему он исчез? Кто все эти люди? Пытаться найти ответ в сонниках – это, разумеется, полный идиотизм. Да, наверное, когда снятся зубы или там, к примеру, вороны, может, что-то общее у таких снов и есть, но вряд ли в соннике какого-нибудь Миллера будет толкование происшествия бегущего за исчезающим домиком в деревне некоего молодого человека.

Я встал с кровати. В ногах не было ломоты и усталости, голова в полном порядке. Я подошел к окну, раздвинул шторы, навстречу хлынул яркий свет. Оказалось, что уже 10 утра. Я здоров и полон сил, хочется что-нибудь сделать. Я позвонил Штейну и сообщил, что приеду, а пока открыл ноутбук и написал несколько страниц своей книги. Работалось легко, мысли лезли со скорость поездов «Сапсан». Бывает так, что сядешь писать и как-то совсем уж не пишется, а тут, что называется, прорвало. В таком бешеном ритме я проработал почти три часа, лишь изредка отвлекаясь на просмотр телефона (дурацкая привычка), пока в конце концов не сообразил, что уже обед, а я даже не позавтракал. С чувством выполненного долга я захлопнул крышку ноутбука и довольно потянулся, как какой-нибудь толстый кот на подоконнике бабушкиного дома в деревне.

Еда никогда не являлась для меня чем-то сакральным, и я спокойно мог обходиться без такого пищевого мусора, как сахар, масло и колбаса, я не пью кофе и не ем шоколад; чтобы чувствовать себя хорошо, мне вовсе не обязательно есть много и дорого. Я сварил обычную кашу, приготовил салат и выпил зеленый чай – по-моему, отличный завтрак. Многих знакомых мои пищевые пристрастия удивляют, особенно обострилось это удивление в ту пору, когда я начал зарабатывать хорошие деньги и мог позволить себе любую еду в любом заведении. У соотечественников почему-то считается, что большое пузо и бока, едва помещающиеся в штаны, – это признак достатка и благополучия, но нормальным людям ведь вполне понятно, что это скорее признак больного и бедного человека. Толстый – он всегда толстый, даже если наденет пиджак за десять тысяч долларов.